Глава 23. Четвертый этаж

Администраторы ресторана уносят меня в мой номер. Даже оказавшись на твердой земле, я не могу смотреть вокруг: так ужасно кружатся стены и потолок. Я лежу на кровати совершенно больной, не в силах повернуть голову, чтоб меня снова не вывернуло, а за окном номера, выходящим в Варшаву, пеленой хлещет ливень.

Рахки звонит мне по внутреннему коммуникатору, чтобы сообщить, что Кэсс сегодня ночует у нее. Сана приносит мне поднос с солеными крекерами, нарезанными кислыми яблоками и стаканом имбирного эля. Господи, я умираю, а она думает, что закуски меня развлекут?

Но час спустя я обнаруживаю себя лежащим в кровати и со вкусом посасывающим ломтик зеленого яблока. Мне правда лучше… по крайней мере, немного. Похоже, меня просто укачало.

Истина о моих родителях так и вгрызается мне в мозг. Вгрызается с чавканьем. Ом-ном-ном. Мама была не рядовой сотрудницей, а личной помощницей Агапиоса, училась на его преемницу. Чав-чав-чав. Папа украл Оранжерею в ту ночь, когда погибла мама, и оставил мне секрет тайной двери. Кусь-кусь-кусь. Секрет, который остается моим единственным шансом отыскать папу – и этот шанс я упустил.

У мамы был план, как остановить Полосатого, но Полосатый опередил ее на пару ходов. Он убил ее первым. И тогда папа спрятал от него Оранжерею, Кэсс и меня. И сам почти ускользнул – но Полосатый его все-таки поймал.

Я смотрю на перламутровый ключ у себя на столике. И на значок со скрещенными ключами, который чуть позже принес мне Мэтр. Это мамин ключ. Универсалка, открывающая все двери. Мой ключ к дверям на 4-м этаже.

Должно быть, папа знал весь план целиком. План наверняка привязан к монетке, но монетки у меня больше нет. Нужно найти способ вернуть папу и при этом спасти Отель от того, что для него уготовил Полосатый.

Я просыпаюсь с криком, зовя маму. Это уже четвертое такое пробуждение за последние несколько часов.

Сегодняшние сны не кажутся мне осмысленными. Они совсем другие, чем воспоминания папы, извлеченные из монетки. Эти сны больше похожи на повторяющиеся кошмары, которые у меня бывали и раньше. Ясно только одно: лицо, которое папа видел в том лифте, принадлежало не Агапиосу, а Полосатому. С ними в лифте находился Полосатый. Должно быть, он и столкнул маму вниз, убил ее. А если он это сделал, он так же просто может убить и отца.

Должен найтись способ не допустить Полосатого в Оранжерею и при этом спасти папу. Сначала нужно придумать какой-нибудь план действий, а потом уже мучиться с тем, как его воплотить.

Так что я звоню по коммуникатору в номер Рахки.

– Э-э-э, алло, – сонно отзывается она.

– Можешь сейчас встать, одеться и встретиться со мной в Мезонине? – я сам не уверен, что поступаю правильно. Мне точно нужно то, что собираюсь попросить следующим номером? – И возьми с собой Кэсс.

Я беру с прикроватного столика мамину универсалку. Перламутровый ключ идеально ложится мне в ладонь, кажется продолжением руки. Прикосновение к нему как будто придает мне сил. Словно я и правда способен остановить Полосатого.

Выйдя в залитый солнцем Внутренний двор, я тут же замечаю Рахки. Она сидит на скамье в тени дерева-фонтана. Рядом с ней – Кэсс, на этот раз в своей обычной черной инвалидной коляске. На ней пижама из сувенирного магазина Отеля: с принтом ключей. К груди она прижимает подушку.

– Я же попросил одеться, – говорю я.

– Сейчас черт знает какой час ночи, – недовольно говорит Кэсс. – И я никогда не надеваю дневные вещи без необходимости.

Рахки сонно потирает глаза.

– Что случилось? Зачем ты нас разбудил?

Пути назад нет.

– Я должен узнать, что находится на четвертом этаже.

– Прямо сейчас? – спрашивает Рахки. – В середине ночи?

Я поднимаю глаза к светлому небу над Мезонином.

– Где-то на Земле давно рассвело, верно?

Рахки скрещивает руки на груди, и я вздыхаю. Нужно рассказать ей хоть что-нибудь, чтобы она согласилась сделать то, о чем я попрошу.

– Я вспомнил, Рахки.

Она моргает.

– Ты вспом… – В ее глазах вспыхивает осознание. – Про Оранжерею?

– Думаю, я знаю, где она находится. Но хочу точно в этом убедиться. – Я раскрываю ладонь, на которой лежит мамина универсалка. – Ты пойдешь с нами на четвертый этаж?

– С вами? С тобой и Кэсс? – Она в ужасе смотрит на инвалидную коляску. – Это будет… непросто.

– Эй! – протестует Кэсс. – Что все это вообще означает?

Рахки кусает губы.

– Это не самый простой способ узнать.

– Да, – соглашаюсь я. – Но мы должны идти с сестрой вдвоем. Неважно, насколько это будет сложно. Если это последнее дело нашего отца, перед тем как он исчез, я хочу, чтобы мы оба выяснили, что и почему он сделал.

Я вру. На самом деле мне просто нужно, чтобы Кэсс была рядом со мной, когда Полосатый вернет нам папу.

– Решено, – с храброй улыбкой говорит Кэсс. – Давайте прогуляемся, я согласна. Давно хочу поразмять свои колеса.

Рахки толкает перед собой коляску Кэсс. Мы вместе входим в служебный лифт. Все трое одеты в зимние отельные шубы, толстые и теплые: Рахки сказала, что на четвертом этаже без этого не обойтись. Я и понятия не имел, что она столько об этом знает.

Я останавливаюсь в дверях лифта, ощупывая стержень в кармане. Он лежит рядом с маминым ключом. Я все еще лгу своим близким. Но оно того стоит. Все, что я делаю, служит во благо.

– Ты там идешь? – оглядывается на меня Кэсс. – Я сейчас могла бы спать, знаешь ли.

– Да.

Я вставляю стержень Полосатого в петельку на груди рубашки – рядом со стержнем, привязанным к моей спальне в доме бабушки, – и ступаю в клетку лифта.

Рахки кивает на замочную скважину рядом с кнопкой 4-го этажа. Я провожу по ней пальцем, делаю глубокий вдох и поворачиваю ключ в скважине.

Лифт дергается и начинает движение с металлическим лязгом и скрипом кабелей. Холодный прелый воздух пронизывает клетку при движении, у меня по спине бегут мурашки. Всякий раз, когда моргаю, я вижу на внутренней стороне век лицо мамы, падающей вниз, вниз, во тьму, и ухмылку Полосатого, следящего за ее падением.

– Что конкретно ты помнишь? – спрашивает Рахки.

– Слишком много, – отзываюсь я, – и притом недостаточно. Знаю, что папа отправился на четвертый этаж и что это было крайне важно. У него был мамин ключ. А потом… случилось что-то ужасное.

Кэсс смотрит на меня с подозрением, но я игнорирую ее взгляд.

– Он привязал дверь, которая находится где-то на четвертом этаже, и ото всех ее спрятал. Я точно это знаю.

– Спрятал? Как именно? – интересуется Рахки.

– Я узнаю, когда увижу это место.

Лифт со скрипом останавливается, двери расходятся – и за ними обнаруживается горная тропа. Ледяной ветер со свистом втягивается в Шахту, неся снежинки и промораживая меня до костей.

Кэсс только присвистнула при виде открывшегося зрелища.

– И это – четвертый этаж? – спрашиваю я. – Это же просто… горы.

– Это буферная зона, – поясняет Рахки. – Для защиты.

– Ты что, уже здесь бывала?

Она кивает и вывозит коляску с Кэсс прямо в ледяной ветер.

– Четвертый этаж – это место, где Отель хранит ценности, к которым не должно быть постороннего доступа, – говорит она. – Его привязка держится в тайне, но я догадываюсь, что это где-то в Гималаях.

Кэсс прямо-таки повизгивает от восторга, глядя на открывающиеся виды.

– Круто!

Ее реакция вызывает у меня улыбку. Я всегда считал, что ее мечта о путешествиях несбыточна, но, возможно, ошибался, как и почти во всем главном. С правильными помощниками – такими, как Отель – она действительно сможет осуществить свою мечту. Совершить все то, в чем я ей мысленно навеки отказывал.

– Монастырь там, наверху, – Рахки показывает направление. – Нужно будет подниматься в гору, но не особо долго.

Она толкает перед собой коляску Кэсс за ближайшую скалу и на миг исчезает из вида.

Я обхватываю себя руками за плечи, чтоб сохранить хоть немного тепла, и оглядываюсь. Тропа под ногами зовет меня вперед, я чувствую ее призыв.

Меня настигает пугающая мысль, что мою монетку наверняка можно отслеживать, даже здесь. Могут Конкуренты как-то использовать ее, чтобы найти меня? На такой риск я не готов пойти.

Я разворачиваюсь к лифту и бросаю монетку на его платформу. Теперь никто не сможет меня отследить, даже сам Отель.

Папа, я иду.

Я поскальзываюсь, толкая коляску Кэсс вверх по крутой горной дороге. Казалось бы, за столько лет я привык возить сестру по любой пересеченной местности, но эта каменистая скользкая тропа, пожалуй, самая трудная. Да еще и с учетом боли в лодыжке, которая так и не прошла. С одной стороны тропы – отвесная скала, с другой все утопает в облаках. Мы так высоко, что даже снежные тучи не могут до нас добраться. От разреженного воздуха у меня горят легкие. Холодный ветер хлещет по щекам.

Рахки клянется, что до этого самого Монастыря осталось совсем недалеко, но «недалеко» неминуемо превращается в «чертовски далеко», когда у вас на крутой горной тропе есть с собой сестренка в инвалидной коляске. Я внимательно наблюдаю за Кэсс, чтобы отследить ее самочувствие, не спрашивая напрямую. Она ненавидит, когда я излишне хлопочу вокруг нее, но ее здоровье может выкинуть чересчур много фортелей на такой высоте. И если что-то в самом деле пойдет не так, я не смогу отсюда оперативно доставить ее в больницу.

– Ух ты! – восклицает Кэсс за следующим поворотом.

Дорога поднимается к огромному, врезанному в скалы комплексу построек. Здания из серого камня лепятся к обрыву, как ласточкины гнезда, а под ними скала обрывается в пропасть. Из узких окон вырываются струйки дыма. На ветру трепещут флаги.

– Какое оно… здоровенное, – голос Кэсс слегка дрожит, потому что коляска подпрыгивает на камнях.

– Это крепость, – объясняет Рахки. – Наше неприступное хранилище. Агапиос использует его для защиты самых драгоценных гостей Отеля.

Наконец мы поднимаемся к арке высоких ворот.

Монастырь нависает над нами, по сторонам ворот замерли статуи рыцарей, которые, как мне кажется, еще крепче сжимают свои копья при нашем приближении.

– Мы добрались, – говорю я, не в силах скрыть восторг и изумление.

– Удивительно, что ты не свалился в пропасть, – говорит Кэсс, меряя меня взглядом. Я закатываю глаза.

– Эгей! – кричу я, пытаясь не смотреть на грозные лица каменных воинов. Воздух такой разреженный, что я, кажется, вот-вот хлопнусь в обморок. – Нам нужно войти! Впустите нас!

Рахки смеется.

– Разве ты еще не привык, как это делается в Отеле? Двери всегда…

– Открываются на стук, – отзываюсь я. Конечно. Я подхожу к воротам и берусь за дверной молоток.

Слышатся лязг засова и скрип дверных петель где-то слева от нас. Из маленькой потайной дверцы выглядывает человек в капюшоне и манит нас внутрь.

Привратник одет в длинную тяжелую рясу, подпоясанную веревкой. Он впускает нас в квадратную комнатку, где по стенам висят теплые плащи. Он обращается к нам на незнакомом мне языке – с долгими и певучими гласными и резкими, взрывными согласными – и Рахки отвечает ему, а потом переводит для нас:

– Он спрашивал, почему не явилась Старшая горничная, а потом рассмотрел твой значок, – она кивает на мою булавку с золотыми ключами, – и успокоился насчет нас. Говорит, что дети ждут.

Дети? Значит, самые драгоценные гости Отеля – это дети?

Монах открывает дверь, и оттуда доносится звон детских голосов, веселый смех. Мы ступаем на широкую зеленую лужайку, окруженную каменными стенами. Отштукатуренные стены, крашенные в яркие цвета, и решетки окон увиты медово пахнущим виноградом. Огромные статуи кентавров играют на музыкальных инструментах. Повсюду летают футбольные мячи.

– Сюда Отдел горничных доставляет детей, которых мы собираем по всему миру, – говорит Рахки. – Монастырь – это место исцеления. Во всем мире – в любой стране, даже в твоей – всегда есть дети, которые страдают, которых мучают, обижают, избивают. Отель собирает их сюда в надежде исправить причиненный им ущерб.

В зеленом внутреннем дворике стоят деревянные столы, с которых дети, подбегая, берут себе напитки и закуски. В дальнем конце двора группа малышей играет в какую-то незнакомую мне игру вроде салок. Я узнаю девочку из нашей будапештской миссии: она сидит на пледе, расстеленном на траве, и играет с парой других ребятишек в настольную игру.

– А что Отель делает с этими детьми потом, когда они поправляются? – спрашивает Кэсс.

– Зависит от того, чего хотят сами дети. Дело Отеля – их освободить и исцелить, а потом предоставить им выбор.

Кэсс наслаждается солнечным теплом.

– А остаться при Отеле они могут, если захотят?

Рахки улыбается.

– Я в свое время захотела и осталась. Но есть дети, которые нуждаются в особой заботе, в семье. Так что они сами решают, куда потом отправиться. Отель позволяет им самим выбрать пункт назначения.

Знакомый мне мальчик из Конго – тот, у которого не было ноги ниже колена, несется по траве за футбольным мячом. Я не сразу осознаю, что же такое вижу. Он не просто передвигается сам, а бежит без малейшего труда, и ниже колена у него каменная нога с маленькой прорезью, в которой блестит золотая монетка. Это нога-прототип, изготовленная специально для него.

Я наконец все понимаю. Вот что такое миссия Отеля. Гости, путешествия – все это затевается исключительно ради этих детей. Отель собирает детей, которым плохо у себя на родине, и дает им шанс на лучшее будущее. Я не могу предать эту миссию и не сделаю этого. Папа, мама… оба они всеми силами старались остановить Полосатого, сохранить от него Оранжерею, потому что знали, что стоит на кону.

Должен найтись другой способ вернуть папу.

– Сейчас ведь мы не на территории Отеля? – спрашиваю я. – Я имею в виду, буферная зона… горная тропа…

– Монастырь связан с Отелем, – говорит Рахки. – Это место защищено той же самой магией, которая охраняет Отель от агентов и контрактников Конкурентов. Единственный путь, которым враги могут проникнуть внутрь, – если их пригласит войти какой-нибудь человек, связанный с Отелем.

– А Нико? Разве он не связан с Отелем? Он не мог бы пригласить внутрь других врагов?

Рахки качает головой.

– Отель разрубил его монетку. Без монетки, привязывающей его к Отелю, Нико больше не имеет связи.

Слава богу.

Глаза Кэсс блестят. Когда мы отыщем папу, я надеюсь, он предпочтет остаться тут. Я мог бы продолжать работать на Агапиоса, а папа поделится со мной маминым планом, как победить Полосатого… Может быть, магия Отеля постепенно поправит здоровье Кэсс и даст ей возможность воплотить все ее безумные мечты. И все вместе мы продолжим заниматься спасением детей.

– Кэмерон…

Я резко разворачиваюсь в поисках источника призрачного голоса, голоса из моего сна. Сейчас он звучит громче, чем когда бы то ни было.

Сквозь увитую плющом арку на дальней стене я различаю… иллюзию. Тень фигуры, которая ожидает меня. А может, это и не иллюзия. Скорее воспоминание.

– Сейчас вернусь, – бросаю я.

Кэсс хмурится.

– Куда это ты собрался?

– Просто… подождите меня здесь. Мне нужно кое-что проверить, – и я со всех ног бегу к арке.

Направление мне понятно. Я мчусь по каменным коридорам Монастыря, древним переходам, мимо множества дверей. Ощущение такое, что вижу себя со стороны – и эту фигурку, бегущую по монастырскому лабиринту, направляет кто-то снаружи.

Наконец я оказываюсь в темном подвале, где пахнет виноградом и сыростью, и вижу придвинутый к стене огромный кедровый гардероб. Неудивительно, что дверь никто до сих пор не обнаружил.

Чтобы сдвинуть гардероб, моих сил не хватает. Наконец мне удается слегка наклонить его, и хотя пытаюсь не дать ему упасть, он слишком тяжел, я не могу его удержать, и он с грохотом обрушивается на каменный пол.

Стирая со лба пот, я берусь за ручку старой, полусгнившей двери, открывшейся за гардеробом, и поворачиваю его – но ничего не происходит. На меня снова накатывают воспоминания. Блестящая пена. Перламутровый ключ. Магическая скважина. Эта дверь была заперта на мамин универсальный ключ, как Нико в свое время запер Дверь Чердака. Не потому ли она не отображается на картах?

Я вынимаю из кармана мамин ключ и вставляю его в дерево. На двери вскипает сверкающая пена – и она распахивается. Из нее льется свет и доносится запах влажной зелени. Я ступаю через порог и оказываюсь по колено в ярко-зеленой свежей траве.

И я вижу его. Дерево. Весиму.

Дерево, которое мне снилось месяцами, возвышается на холме передо мной. Я и представить не мог, что оно в самом деле настолько огромное. Ствол его обхватом едва ли не больше бабушкиного дома, а само оно выше, чем больница Кэсс. Раскидистые ветви скрывают солнце – через лиственный свод пробивается всего несколько лучей, растекаясь по траве у корней озерами света. Оранжерею венчает стеклянный купол, изнутри покрытый капельками воды. Там, где он соприкасается с землей, возвышается ограда, и двери в этом внутреннем круге ведут на четыре стороны света.

Дерево слегка отличается от того, каким я видел его во снах: на его ветвях не растут двери, нет никакой двери и в огромном стволе. Но я совершенно и полностью уверен: это Весима.

Нельзя больше оставлять его спрятанным. Отелю нужно вернуть его дерево ради продолжения миссии. Я должен рассказать обо всем Агапиосу, пока Полосатый не…

– В реальности оно куда сильнее впечатляет, чем во сне, правда?

Я подпрыгиваю на месте и разворачиваюсь. У двери за моей спиной, ведущей из-под купола наружу, стоит Нико, тяжело опираясь на костыль.

– Привет, кровный брат, – говорит он с кривой улыбкой. – Похоже, ты наконец сделал, что собирался. Отыскал то, что все ищут с давних пор, и даже на день раньше срока.

Я ощущаю бешеный прилив адреналина.

– Как ты… что ты здесь делаешь?

Он пожимает плечами.

– Я просто следил за тобой.

– Но я же избавился от своей монетки. А твою монетку Отель уничтожил. Тебе не дозволено здесь находиться.

– Зато тебе разрешено. А я связан с тобой связью крови, братец. У нас теперь все общее, во веки веков – помнишь? Я почувствовал твое движение и последовал за тобой по праву связи. Пока ты имеешь доступ в Отель, его имею и я.

Контракт. Значит, из-за меня он по-прежнему может проникать в Отель.

– Как ты меня нашел?

Нико указывает на петельку у меня на груди – со стержнем, полученным от Полосатого в Гондурасе.

– Ты же не мог и вправду поверить, что Полосатый доверит тебе предмет, связывающий тебя с ним? – Он усмехается. – Это не стержень. Он работает иначе: позволяет нам отслеживать тебя.

Я выхватываю стержень Полосатого из петли и смотрю на него. На вид он ничем не отличается от прочих стержней… Но как я мог быть таким идиотом?

– Монетка папы…

– Нет, у меня не появилось доступа к его воспоминаниям, даже после нашего контракта. Моя связь с ним не прямая, и этого недостаточно. Но монетку мне по-любому стоило забрать – это тебя подстегнуло поскорее приняться за поиски.

Мое сердце сжимается. Ища способа не допустить врагов в Оранжерею, я сделал ровно противоположное – привел сюда Нико.

Я невольно потираю глаза руками: как бы мне хотелось стереть Нико из мироздания, но это куда сложнее…

– Зачем ты все это делаешь? Отель помогает людям. Зачем ты хочешь уничтожить его?

– Я не хочу никого уничтожать, – Нико отрывается от двери и ковыляет мимо меня, не сводя глаз с дерева. – Каждый делает то, что считает правильным, Кэм. Я знаю, что делаю и почему. Ты должен мне доверять.

Доверять!

– Я больше никогда в жизни не поверю ни единому твоему слову.

Он вздыхает.

– И, возможно, в этом ты прав. Но лучше бы тебе поверить мне сейчас, когда я тебе говорю: поспешил бы ты обратно, пока операция не закончилась.

Операция?

Кэсс! Рахки, все эти дети! Если Нико все еще связан через меня с Отелем, он ведь мог пригласить сюда Полосатого…

Я разворачиваюсь и бегу через дверь, через монастырский подвал – и дальше, вперед и вперед, оставляя за спиной Нико и Оранжерею.

– Прости меня! – кричит он мне вслед.

Я стискиваю зубы, мчась по каменным коридорам. Если Кэсс пострадает из-за меня, если Полосатый причинит ей вред, я себя никогда не прощу.