Глава 22. Ключ от царствия

Желудок мой заранее сжимается от одной мысли, что придется ступить на борт Банкетного корабля.

Последние несколько часов были просто сумасшедшими. Я не видел Кэсс с того момента, как Агапиос пригласил ее в Отель в качестве «почетной гостьи», проинструктировав персонал накрыть нам с сестрой ужин за столом Управляющего. За это время меня отвели в парикмахерскую и сделали красивую стрижку, а также выдали смокинг. Даже Рахки, которую тоже пригласили на банкет по рекомендации Старшей горничной, одета в новый парадный брючной костюм.

– Где она задерживается? – спрашиваю я Рахки, пока мы с ней ждем возле ресепшена в фойе Пирамиды. – По идее, Кэсс уже должна быть здесь.

– Мы просто слишком рано пришли, – отвечает Рахки, которая терпеливо сидит на парадной кушетке с вышитой обивкой.

Я пыхчу, присаживаясь рядом с ней. Так странно думать, что всего несколько часов назад меня бросало в дрожь от одной мысли о встрече Кэсс с Агапиосом. А теперь мне просто хотелось бы оказаться с ними рядом, послушать, что именно ей рассказывает Старик.

Моя рука то и дело взлетает к груди: ощупать пустоту, где раньше была папина монетка. Зачем было Нико ее забирать? Он ведь все равно не может пользоваться. А Полосатому по-прежнему нужно, чтобы я нашел для него Оранжерею. Без монетки мне с этим не справиться. Все это не имеет никакого смысла.

Очень скоро через переходники Корабля начинают прибывать первые гости. Завтрак, обед, ужин – торжественные приемы пищи здесь, на Корабле, всегда представляют собой целые церемонии. Но несколько часов назад по Отелю объявили, что ужин сегодня, в новогоднюю ночь, будет «торжественным и официальным». Поэтому гости разодеты в пух и прах. Сверкающие вечерние платья, праздничные костюмы, яркие цвета, украшения… Даже в смокинге я чувствую себя неловко среди такого великолепия, будто заявился на прием в нижнем белье.

Я засовываю руки поглубже в карманы, чтобы перестать постоянно хвататься за воротник, и нащупываю в кармане стержень, полученный от Полосатого. Завладев папиной монеткой, Нико, должно быть, может провести Полосатого в Оранжерею и без меня, так что у меня не будет шанса обменять на эту услугу свободу папы. Если бы только можно было поговорить с Агапиосом! Я бы немедленно рассказал ему все. Хотя тогда у меня тоже не осталось бы шансов вернуть папу.

– Почему Старик не захотел первым делом поговорить со мной? – спрашиваю я Рахки. – Я сделал что-то не так?

Она смеется.

– Нет, конечно! Кроме разве что того, что тебе следовало сразу же по прибытии сообщить ему, что ты – сын Рейнхарта и Мелиссы. Но ты вообще ничего не сказал о родителях, и это внушило всем подозрения на твой счет. Хотя это не отменяет факта, что ты справился с переломом стержня.

– Это такая большая заслуга? – с сомнением спрашиваю я. – Всего несколько дней назад была поломка стержня, и все ее преодолели…

– Поломка – совсем другое дело, – она смотрит на свои руки, сцепленные на коленях. – То, как мы привязываем два места друг к другу, требует большого магического напряжения, и все оно приходится на стержни. Когда стержень трескается, через него происходит утечка магии. Но если он ломается – это все равно что прорыв плотины: магия начинает хлестать неудержимым потоком. На настоящий момент все стержни ослаблены, а это значит, что любой из них может сломаться под давлением. Разрыв связи, который устроил Нико, мог закончиться коллапсом всей магической системы Отеля, а ты его предотвратил. Да, это в самом деле большая заслуга.

Рахки замечает в толпе гостей Кэсс и приветливо машет ей рукой. Мою сестру на инвалидном кресле вывозит из двери работник Отеля, которого, как я знаю, зовут мистер Сакамото-сан.

– Ничего себе, – говорит Рахки, – какая у тебя красивая сестра!

И она говорит правду. Я никогда еще не видел Кэсс такой хорошенькой. Она одета в голубое платье с блестками, волосы собраны в высокую прическу, и даже инвалидное кресло у нее новенькое, отливающее золотистым металлом под звездным куполом Пирамиды.

– Это потрясающее место! – кричит мне Кэсс своим специальным голосом «только вне дома», пока Сакамото-сан подкатывает ее ко мне. – Поверить не могу, что ты не хотел со мной делиться, Кэм. Надо же быть таким законченным эгоистом!

– Что он тебе сказал? – спрашиваю я, не обращая внимания на ее обвинения.

– Старик? – она маниакально потирает руки. – Он рассказал мне секреты.

Я испускаю стон.

– Ну же, говори.

– Нет. Ты мне ничего не рассказывал об этом месте – и я решила держать кое-что в тайне от тебя. – Вот она, логика Кэсс: из пушки не прошибешь! – Итак, – она капризно поднимает брови, – что вы двое тут без меня обсуждали?

– Старик собирается наградить Кэмерона, – говорит Рахки.

Я закатываю глаза.

– Да ну тебя.

– Вот увидишь, он это сделает, – утверждает Рахки. – Я слышала краем уха, как он говорил Старшей, что у тебя почти такой же огромный потенциал, как у твоей матери.

– И что это должно значить?

Кэсс перебивает нас громким хохотом.

– Да, потенциала у Кэма хоть отбавляй! Примерно столько же, сколько у меня бриллиантов!

Я недовольно бурчу. У Кэсс нет ни одного самого завалящего бриллиантика.

Она оглядывает сверкающее фойе, любуясь статуями фараонов и золотом на голубом. Кэсс до сих пор не знает, зачем я вообще решил проникнуть в Отель. Ну и хорошо, я не собираюсь ей об этом говорить. Особенно сейчас, когда я совершенно не уверен, удастся ли мне вернуть папу.

– А как работают клинья? – спрашиваю я Рахки. – Что Нико сделал с той горничной?

Рахки хмурит брови.

– Клинья по функциям похожи на стержни, вот только Конкуренты применяют их не к дверям, а к живым людям. Это строжайше запрещено Министерством! Они привязаны к определенным местам, и, когда втыкаешь клин в человека, он насильственно переносится в это место. Это очень опасно.

Я вспоминаю крик боли той горничной, ее искаженное лицо, пока клин втягивал ее в себя.

– Значит… она жива?

– Скорее всего, да. Но клинья работают грубо и непредсказуемо. Они не всегда делают то, что ты хочешь, а еще причиняют очень много боли.

– Расскажи мне больше. Что тебе известно о Конкурентах? Есть ли у них какие-то слабости? Нам ведь предстоит с ними бороться.

– Боже ты мой, – вздыхает Кэсс, потягивая через соломинку напиток из бокала. – Ты всегда найдешь, из-за чего потрепать себе нервы.

Я бросаю на нее косой взгляд.

– Да, и у меня на это есть причины. Тебе Агапиос хоть примерно рассказал, что тут происходит?

– А тебе? – она подозрительно поднимает бровь.

Раньше чем я успеваю ответить, из переходника выходит Мэтр – высокий изящный заведующий кухней – и громко прочищает горло.

– Следуйте за мной, господа.

Банкетный корабль по поводу сегодняшнего торжества непривычно украшен. Каждое окно круизного лайнера привязано к определенному месту, как солнечные порталы в Мезонине или прозрачные стены гостевых лифтов: за одним видны тропические реки, за другим – шумные улочки городов, за третьим – древний амфитеатр, за четвертым – дюны пустыни… Свет люстр приглушен, чтобы были лучше заметны огромные фейерверки, распускающиеся огненными цветами за некоторыми из окон. Цветные пятна танцуют по банкетному залу.

Я не могу поверить, что уже наступил Новый год. Всего за два дня до окончания моего испытательного срока.

Стол Управляющего всегда оставался пустым, с первого дня, как я оказался в Отеле. На нем никогда не было ничего, кроме аккуратно сложенных салфеток. Из середины каждого стола поднимается золотое дерево, на ветвях которого висят плоды из драгоценных камней. Металлические листья сверкают при легкой качке корабля. Вот они, королевские алмазы Банкетного корабля.

Но сегодня, когда я вижу эти деревья, единственное, что приходит мне на ум, – это ужасное дерево из обломков стола и осколков тарелок, которое для наглядности создал Полосатый на разгромленной кухне Хименесов. Он уничтожал вещи так же легко, как смеялся. Без всяких стержней, пылевиков и клиньев. Силой одной только мысли и черного ключа.

Официанты провожают нас к нашим местам, каждое из которых отмечено карточкой с именем, написанным изящным почерком. Когда мы садимся, только два места остаются пустыми: отмеченные карточками «Агапиос Панотьерри, Главный управляющий» и «Жанна ла Пуселль, Старшая горничная».

Кэсс упирается в подлокотник кресла, хихикая как дурочка. Знай она столько же, сколько я, она бы так себя не вела. У меня внутри нарастает ощущение беды, а вместе с ним – и тяжесть в желудке.

Официанты разносят напитки и закуски. Рахки и Кэсс весело болтают – Рахки рассказывает о своих приключениях, но я не могу присоединиться к их веселью. Пока папа в руках у Полосатого, пока моя монетка в руках Нико – не могу.

Наконец по внутренней связи объявляют о прибытии двух главных лиц Отеля.

Все до единого поднимаются, чтобы приветствовать Агапиоса и Старшую, которые входят в зал через двойные двери наверху главной лестницы. Старшая горничная одета в зеленое вечернее платье, расшитое цветами, атласные перчатки натянуты почти до подмышек. Волосы у нее взбиты и украшены цветными перьями, прическу удерживает высокий костяной гребень с бриллиантами. Если бы не шрам от ожога у нее на лице, я бы ее в жизни не узнал в таком наряде. Об руку с ней по ступеням спускается Агапиос, одетый в простой смокинг вроде моего – разве что чуть более торжественный, чем его повседневный костюм. С каждым шагом ткань его брюк обрисовывает узловатые, худые колени.

– Добрый вечер, друзья мои, – говорит Агапиос, когда все снова опускаются на сиденья и возвращаются к трапезе. – Большая радость для меня – разделить с вами этот торжественный ужин.

– Спасибо, сэр! – с места отзывается Рахки.

После ужасной встречи с Полосатым я не особенно расположен разговаривать. Но, к счастью для меня, у Кэсс прорывается словесный фонтан. Она неудержимо болтает о чем попало: о своих любимых телешоу про путешествия, о том, как она мечтала когда-нибудь увидеть все это на самом деле…

Когда приносят еду, я к ней едва притрагиваюсь и не могу себя заставить как следует глотать. Невольно думаю, чем же все эти годы кормили моего папу, а еще о том, сколько шпионов Конкурентов – контрактников, да – может работать на кухне шеф-повара Сильвы. Размышляю о том, бывают ли неразличимые на вкус яды. Нужно было проверить, какие яды обычно подмешивают в еду, и тогда я бы точно знал что может меня убить, а что не так опасно. Отравление ядом – пункт номер 5 в моем списке, потому что ядов на свете так много и смерть от большинства из них очень тяжелая и мерзкая. Пожалуйста, пожалуйста, пусть наша еда не будет отравлена…

Агапиос обращается ко мне.

– Неужели ужин вам не по вкусу?

Я кладу нож и вилку и тупо смотрю на свое жаркое из омаров, креветок и говядины. В животе урчит от качки.

– Наоборот, он слишком роскошный, я к такому не привык.

Кэсс снова смеется как ребенок.

– Это правда, дома мы питаемся главным образом «поп-тартс» и замороженными вафлями в тостере, – она отправляет в рот очередную порцию роскошной диетической еды, которую приготовили специально с учетом ее здоровья. – Просто Кэм не любит перемен. Он даже путешествовать не любит. Любит рутину, когда все привычно и расписано заранее.

Старшая приподнимает бровь.

– Однако же мистер Кэмерон решился прийти сюда, не так ли? И отлично справлялся с заданиями в разных уголках мира.

– Он просто делал то, что приходилось для работы, – весело поясняет Кэсс. – Но не более того. Кэм не любит рисковать.

– Может, хватит обсуждать меня так, как будто меня здесь нет? – одергиваю я сестру.

– И правда, достаточно, – Агапиос приподнимает края губ. – Хотя лично я предпочел бы, мистер Кэмерон, чтобы вы рискнули сразу сказать мне правду, как только прибыли в Отель. – Он бросает взгляд на Старшую. – Ваш обман вынудил Жанну довольно долго сомневаться в чистоте ваших намерений.

– Простите меня, – я стараюсь не смотреть в его старые, глубоко запавшие глаза. – Я просто… побоялся. Не знал, кому можно доверять.

Он дружелюбно отмахивается, показывая, что не стоит извиняться.

– Ничего, дело прошлое. К тому же Хранитель – очень искусный лжец.

– Хранитель? – переспрашиваю я. – Вы имеете в виду мистера Полосатого?

– Наш Дом очень давно враждует с его Домом, – Агапиос деликатно берет вилкой маленький кусочек с тарелки.

Мне приходится отвести глаза: не могу смотреть, как кто-то жует, иначе меня вырвет.

– А Полосатый и в самом деле управляет Музеем?

Старшая горничная фыркает.

– Ну, он так это называет.

Агапиос бросает на нее неодобрительный взгляд и снова поворачивается ко мне.

– Человек, которого вы называете Полосатым, – несомненно, в некотором роде собиратель ценностей, ради которых он и обустроил свою галерею. Хранитель ценных предметов, людей, всего, обладающего связующей магией.

– Но зачем ему это? – спрашиваю я. – Чего он добивается?

– Власти. Полосатый невероятно жаден до власти, как собаки – до свежего мяса. Чем больше связей он замыкает на себя и на тех, кто ему подвластен, тем сильнее становится.

– Что это за сила, что она ему может дать?

Старик улыбается.

– Со временем эти секреты сами вам откроются, если выберете остаться с нами. – Пазуа, во время которой он внимательно изучает мое лицо. – Ваши родители гордились бы вами.

К моему лицу приливает жар, тошнота мгновенно утихает.

Агапиос поднимает бокал.

– За Кэмерона и Кэссию Вайсс, детей «Странника»!

Остальные тоже поднимают бокалы, эхом повторяя его тост.

– Пожалуйста, объясните мне хотя бы вот что, – говорю я, пока гости пьют в нашу честь. – Почему вы позволили мне остаться, если подозревали, что я работаю на Конкурентов?

– Потому что они хотели найти Оранжерею, дурень, – неожиданно отвечает Кэсс, отправляя в рот кусочек цыпленка.

Я в шоке смотрю на нее.

– Ты-то откуда знаешь про Оранжерею?

– Я рассказал ей, – объясняет Агапиос. – Так как я с самого начала знал, кто она такая, то рассказал ей куда больше, чем доверил вам при нашей первой встрече. И да, ваша сестра права. Мы позволяли вам свободно перемещаться по Отелю в надежде, что монетка вашего отца выведет вас на след нашей пропавшей Оранжереи. Однако, боюсь, если бы монетка Рейнхарта хранила память о ее местоположении, вы уже сумели бы ее отыскать.

Перед глазами встает яркая картинка: моя рука, нажимающая на кнопку 4-го этажа.

Агапиос не сводит с меня глаз.

– Не могу исключить также, что вы ее отыскали, но не сообщили об этом нам. Известно ли вам, куда ваш отец спрятал Оранжерею?

Мой желудок болезненно сжимается. Глаза всех, сидящих за столом, сейчас устремлены на меня.

– Нет, – отвечаю я.

– Жаль, жаль, – Агапиос возвращается к своей тарелке с пастой.

Зачем я солгал ему прямо в глаза? Ему ведь следует знать, насколько близок Полосатый к тому, чтобы добраться до дерева!

Я снова ощупываю в кармане стержень.

– Значит, Полосатый хочет получить Оранжерею, чтобы… получить еще больше силы?

– Он хочет уничтожить нас, – отвечает Старик. – Миссия нашего Отеля ставит под угрозу его дело. Если ему удастся разорвать последнюю тайную связь между Отелем и Оранжереей, Отель умрет. Периодические поломки стержней – это только начало. Если в руках Полосатого окажется дверь, связующая нас с Весимой…

Над столом повисает тяжелая тишина.

А ведь Полосатый вот-вот доберется до Весимы. У Нико в руках монетка моего отца, а еще ему известно про 4-й этаж. Так что захват Оранжереи – просто вопрос времени. Во всем этом виноват я. Почему же я не могу заставить себя рассказать об опасности?

Я уверен: причина в Нико. Он долго собирал для себя всю возможную информацию, чтобы манипулировать мной, управлять ситуацией. Может, он и сейчас мной манипулирует, используя для этого нашу кровную связь?

– Сэр, – подает голос Рахки, нарушая молчание, – скажите, как много ущерба принес тот перелом стержня?

Агапиос кивает Старшей горничной.

– Ваша протеже очень сообразительна и преданна.

Старшая одобрительно улыбается, но с ее шрамом ей это плохо удается. Как будто задубевшая кора дерева пытается изменить форму.

– Мы не обновляли связи крыльев Отеля с основным корпусом после аварии, – говорит Агапиос. – Но нам пришлось заняться эвакуацией гостей, оказавшихся в неожиданных для них местах. Они получили компенсацию ущерба и были отправлены по домам. В ситуации перелома стержня быстрая реакция Кэмерона спасла Отель от ужасной катастрофы. Мы все теперь у него в долгу.

У меня в животе все бурлит и переворачивается.

– По этой причине сегодня вечером мы чествуем вас, Кэмерон.

Агапиос поднимается и подает знак администраторше ресторана. Та по его сигналу нажимает кнопку на панели внизу. Слышится щелчок, какое-то жужжание – и с потолка прямо к Агапиосу спускается сверкающий микрофон, зависая перед его лицом.

– Дорогие гости и посланники, – усиленный микрофоном голос Управляющего разносится по огромному залу. За окнами взрываются новогодние фейерверки из разных уголков мира, озаряя помещение красными и зелеными вспышками. – Сегодня особая ночь. Мы собрались, чтобы чествовать одного из наших новых работников за его безупречную и самоотверженную службу. – Он раскланивается и поднимает ладонь. – Приветствуйте мистера Кэмерона Вайсса!

У меня за спиной будто бы ниоткуда возникает Мэтр и, пока в зале гремят аплодисменты, тихо говорит мне на ухо:

– Встаньте и поклонитесь.

Он отодвигает за спинку мой стул, чтобы дать мне место подняться на ноги. Я встаю под гром оваций и засовываю руки в карманы, чтобы удержаться на ногах. Пальцы сами собой сжимают стержень, полученный от Полосатого, раньше я в поисках поддержки так ощупывал папину монетку.

– За короткое время, которое Кэмерон работает с нами, – продолжает Агапиос, – этот юноша дважды сумел предотвратить утечку магии, которая связывает воедино наш с вами возлюбленный Отель, а также расстроил коварные планы Конкурентов и обнаружил предателей, которые, проникнув в нашу среду, строили схемы нашего уничтожения.

От его улыбки сердце мое каменеет. Такая честь… и все это неправда. Да, конечно, я совершил все эти поступки, о которых он говорит, но на самом деле я работал на врагов и сам тоже был предателем. Даже сейчас, когда моя рука сжимает стержень Полосатого, я осознаю, что готов на все, лишь бы вернуть папу.

Но когда тебе аплодируют, это приятно. Никогда никто не смотрел на меня такими глазами, как все эти люди – здесь и сейчас. Даже если при выходе из зала они обо мне полностью забудут, все равно ощущать себя героем очень здорово.

Над панорамой далекого города взлетает синий салют, и я чувствую, что улыбаюсь. Наверное, так часто ощущал себя Нико: молодцом, героем, довольным собой, могущественным, хранящим столько секретов. Интересно, может он почувствовать мою гордость в этот миг, где бы он ни был? Нет, я не должен позволять ему вмешиваться в мою жизнь, влиять на меня. Господи, отчего же все так сложно!

Агапиос продолжает:

– Еще более замечательно для тех, кто остается с нами уже много лет, будет узнать, что Кэмерон и его сестра Кэссия – дети наших дорогих товарищей, Рейнхарта и Мелиссы Вайсс.

По толпе пробегает изумленный ропот. А за ним приходит вторая волна аплодисментов – особенно яростно аплодируют те члены персонала, кто постарше. Гости переговариваются между собой, но я не понимаю, о чем они говорят. Они что, тоже знали моих родителей? Может быть, переживали за них, искали их?

– Мелисса была исключительной персоной среди всех сотрудников Отеля. Много лет назад я лично выбрал ее для подготовки к роли своей личной помощницы и в перспективе – преемницы. Если бы не ее безвременная кончина, вполне вероятно, что сегодня она приветствовала бы вас, стоя на моем месте.

Мама… кем-кем была мама?

Я пораженно смотрю на Кэсс, которая улыбается как ни в чем ни бывало. Должно быть, Агапиос ей уже рассказал. Но что это может значить?

– У Мелиссы было множество блестящих планов и проектов. Она планировала окончательно разгромить Конкурентов и расширить миссию Отеля на многие другие страны. Если бы двенадцать лет назад с ней не произошло того несчастья, сейчас угроза со стороны Конкурентов была бы практически устранена, а Кэмерон и Кэссия счастливо выросли бы среди нас.

Значит, мама планировала остановить Полосатого. Папа должен был ей в этом помогать, верно же? Вот почему все произошло так, а не иначе. Они представляли угрозу для Конкурентов, и Полосатый устранил их обоих.

За окнами трещит и сверкает все больше фейерверков.

– Действия Кэмерона как ничто иное доказывают, что он – истинное дитя Отеля, – говорит Агапиос. – И теперь в знак благодарности за его верную службу и в память о заслугах его матери Отель желает вручить Кэмерону ключ Мелиссы Вайсс.

Он вынимает из кармана резной сверкающий перламутровый ключ. Он кажется особенно ярким в свете софитов.

– Подойдите к Управляющему, – шепчет Мэтр у меня за спиной, пока гремят очередные аплодисменты.

Кажется, мои ноги мне не подчиняются. Они тяжелые, словно обувь забита мокрой грязью, и не хотят отрываться от пола. Каждое движение палубы под ногами заставляет меня спотыкаться.

Агапиос вручает мне перламутровый ключ – и через меня волной проходят новые воспоминания.

Это мамины воспоминания. Вот он, ключ из моих снов, я нашел его. Перламутровая универсалка, которую Нико подговаривал меня украсть. Она оказалась… маминой.

– Наш великий Дом заслуживает большего, чем воспоминания о прежних подвигах сотрудников, покинувших нас. Много лет я подыскивал достойного кандидата на замену Мелиссе, и теперь Отель оповещает меня, что кандидат найден. – Тяжесть у меня в груди растет с каждым мигом. Агапиос притягивает меня к себе и кладет тяжелую, холодную, как у скелета, руку мне на плечо. – Этот ключ предоставляет доступ в любые места Отеля, мистер Кэмерон. Вам он понадобится в вашей новой должности, моего личного помощника.

Сейчас меня вывернет. Частично из-за мерзкой качки, отчасти из-за того, что не могу вместить слов, которые слышу. Сверкание салютов за окнами учащается, банкетный зал вокруг мерцает праздничными вспышками.

Старик смотрит на меня сверху вниз.

– Ведающий волю своего господина и исполняющий ее заслуживает награды. Но не ведающий воли господина и исполняющий ее по собственному изволению заслуживает быть награжденным стократ. Это только начало истории Кэмерона, если он примет мое предложение и приступит к обучению, чтобы в свое время занять место Главного управляющего Отеля «Странник».

Я смущен и подавлен. Фейерверки прекращаются, в зале вспыхивает свет, который меня почти ослепляет. Листья, свисающие с металлического дерева посреди стола, блестят и качаются, я чувствую себя бесконечно маленьким и слабым – и одновременно бесконечно большим и могущественным. А мой желудок тем временем, он… с ним…

Я падаю на колени, сгибаюсь пополам, и меня страшно рвет на пол. Рвота хлещет фонтаном, как будто наружу вываливаются не только остатки ужина, но и сами внутренности.

Когда ужасные спазмы наконец прекращаются, я со свистом втягиваю воздух и снова сгибаюсь пополам.

Я умираю. Наконец я действительно умираю.

Мне остается просто осесть на пол и ждать, когда все совсем кончится.