Глава 18. Черти в тихом омуте

Открываю глаза, пытаясь понять, где нахожусь и кто я вообще такой. Это ведь я, верно? А не кто-то другой. А я – это… Кэмерон.

Я Кэмерон, и мне холодно.

Смотрю себе на голую грудь и вижу на ней монетку папы. Я раздет до трусов, как во время сна, но нахожусь не у себя в комнате. Нет, я в лифте, и мой палец жмет на кнопку 4-го этажа.

В клетку лифта ударяет порыв ледяного ветра. Он идет снизу, из Шахты, и мою кожу саднит от холода, она покрывается мурашками. Это не может происходить на самом деле. Я просто вижу очередной сон, из разряда тех, в которых стою голышом перед толпой одноклассников, и все указывают на меня пальцами и смеются.

Да только это не сон. Я действительно стою в служебном лифте, раздетый до нижнего белья.

Лифт тинькает, и двери его разъезжаются. За ними стоит девочка с двумя длинными черными косами, одетая в белую униформу кухонных работников. Она изумленно смотрит на меня, а я гляжу на нее с откровенным ужасом.

Нет, это не происходит со мной на самом деле!

К счастью, девочка отшатывается назад, не желая заходить, и двери лифта снова закрываются. У меня дрожит рука – так сильно, что с первого раза я не могу попасть пальцем в кнопку 17-го этажа.

Должно быть, у меня лунатизм и я ходил во сне. Раньше со мной такого никогда не случалось. Может быть, магия монетки наконец попыталась перенести меня к папе, к месту моего назначения, просто я не вовремя проснулся?

Ледяной ветер из Шахты снова пронизывает меня до костей. В снах, созданных из воспоминаний папы, всегда присутствует Шахта. Здесь случилось что-то очень важное. Но даже монетка не желает видеть это воспоминание до конца, как не показывает и цели, с которой папа тогда ехал в лифте, как не объясняет, кому принадлежит бледное лицо, которое я никак не могу распознать.

В одном я могу быть уверен: отныне буду ложиться спать только в пижаме.

На следующий день после поломки стержня все в Отеле кажется каким-то иным. Коридорные деловито развешивают таблички «Временно не работает» на двери, которые еще вчера действовали. Большие группы гостей отправляются по домам, явно боясь, что следующая поломка стержня забросит их вместо дома в какой-нибудь чужой уголок мира. Горничные патрулируют коридоры. Отель находится в режиме чрезвычайного положения – а между тем у меня осталось всего четыре дня до окончания испытательного срока.

На общем собрании персонала, которое происходит в актовом зале, Агапиос оповещает всех о положении вещей и предлагает вознаграждение тому, кто может предоставить точную информацию о виновниках поломки стержня. Он стоит на подиуме и вещает, а мои мысли мечутся, в глазах всплывают образы Шахты, мамы, бледного костлявого лица Агапиоса, который заглядывает мне прямо в душу. Хотя по неведомой причине я сейчас куда меньше боюсь его, чем боялся раньше. Вместо страха чувствую вражду, что-то вроде вызова… Как будто он – враг, которого мне нужно перехитрить и одолеть. Просто препятствие у меня на пути.

Потом приходит время платить по счетам. Всю пятую смену мы с Нико проводим за доставкой выплат людям, у которых Отель арендует те или иные помещения. Нико называет это укреплением социальных связей.

Мы выходим на улицу Манилы, запруженную таким количеством автомобилей, сколько я никогда еще не видел. Машины гудят, люди кричат. Филиппинцы, похоже, не обращают внимания на дорожное движение и переходят улицы так же спокойно, как если бы они шли по парку.

Нико ступает на дорогу прямо перед разноцветным автобусом, и у меня нет выбора, кроме как храбро устремиться за ним. Мы переходим улицу, уворачиваясь от автомобилей. Нико ведет себя странно после нашего возвращения из Гондураса. Он будто бы стал со мной холоднее, отстраненнее. Я не понимаю, почему.

– Ты что, на меня обижаешься? – спрашиваю, шарахаясь от машины, которая увидела пустое место на нужной полосе и спешит его занять.

– Нет, – отзывается он.

– Тогда в чем дело? Ты выглядишь сердитым или обеспокоенным. В общем, каким-то другим.

Нико со вздохом тянет меня за собой в ближайший переулок, где не так шумно.

– Мы оба стали другими, – объясняет он. – Теперь мыс тобой связаны кровью. – Он прислоняется спиной к грязной стене. – Хотя, если честно, я не ожидал, что так получится.

– Я… не понимаю.

Он ерошит ладонью волосы.

– Между людьми действует немало видов связи. Тем, кто связан друг с другом по природе и от рождения – как вы с отцом, – свойственно притягиваться друг к другу. Объединенные службой, вынуждены следовать за своими хозяевами. Но люди, связанные как равные, невольно делятся друг с другом частицами самих себя. Они меняют друг друга, хотят сами того или нет. И вот сейчас я знаю, что ты ужасно тревожишься.

– Ты можешь ощущать мою тревогу?

– Помнишь контракт: «Мы разделяем друг с другом все, что имеем»? В тебе теперь есть частица меня. И мы не просто запечатали контракт подписями. Мы запечатали его самими собой. Возврата нет. Ты меняешь меня, а я – тебя.

– Мне сразу показалось, что это звучит опасно.

Однако же странно: у меня нет ни малейшего ощущения, что я меняюсь.

– Я все равно рад, что это сделал, – Нико распрямляет плечи. – В любом случае ты слишком сильно паришься насчет риска. Это выматывает.

– Извини.

Он смеется.

– Слушай, малыш, ты совершенно не должен передо мной извиняться. Все равно этап уже пройден. Теперь мы – братья, члены одной семьи.

«Семьи»… От этого слова у меня щемит в груди.

– Эгей, – Нико хлопает меня ладонью по плечу. – Не будь таким мрачным. Мы его найдем.

– Мое время на исходе.

– Я сейчас работаю над планом, который может нам помочь, – подмигивает он. – Я же тебе говорил: делаю все, что в моих силах. Твой отец вернется к тебе раньше, чем ты мог надеяться.

На следующий день Старик для поддержания духа персонала объявляет о торжественном открытии бассейна Отеля. Бассейн не работал уже несколько месяцев: был на ремонте.

– Нам повезло, – говорит Сев, когда мы с ним и с Нико едем в лифте, переодевшись в купальные костюмы. Это один из гостевых лифтов с роскошным видом на три стороны: гейзер, горную реку и город – похоже, где-то в Южной Африке. – Полосатый как раз хочет с нами увидеться. Можно будет встретиться в бассейне.

– А разве нас не заметят? – спрашиваю я. – Ну, в смысле, не заметят его?

– Мы встретимся в пещерах под бассейном, – поясняет Нико и встряхивает меня за плечи. – Кроме того, эй, привет, это же бассейн! Тебе ужасно понравится. Вода подогретая, из геотермального источника Йосемитского национального парка!

Я потираю водонепроницаемый пластырь, наклеенный на ладонь. Порез от клина Нико все еще болит.

– Может, нам лучше в это время заняться поисками прохода на 4-й этаж?

Нико качает головой.

– Доверься мне. У нас еще есть время.

Двери лифта разъезжаются, и мы выходим на дощатый настил – пляжный променад, разделяющий два совершенно разных места.

По правую руку простирается белый песчаный пляж, сбегающий к хрустально-чистому океану. Один из сотрудников Европейского отделения стоит на стремянке возле огромного песочного замка и посыпает его связующей пылью, чтобы сделать долговечным. Гости Отеля сидят в шезлонгах, пьют через соломинку разноцветные коктейли и едят сладости в виде ракушек. Несколько серферов катаются на волнах.

А по левую руку – другой пейзаж. Променад ведет к озеру, гладкому, как стекло, по поверхности которого скользят рыбачьи лодочки. Вокруг возвышаются горы. Запах хвои и чистейшей воды мешается с соленым ветром с океана под небесами, которые посредине разделены на рассветную и закатную части.

Я улыбаюсь, подставляя лицо волне тепла.

– Я вижу два солнца!

– Солнце всего одно, – говорит Нико. – Просто ты видишь его с двух ракурсов одновременно.

– Променад связывает озеро и берег океана, – объясняет Нико. – Как только с него сойдешь, окажешься в одном из двух этих мест и перестанешь видеть другое.

Я смотрю на разделительную черту в небе над променадом, где мешаются розовый рассвет и оранжевый закат.

– Я думал, какое-то место можно привязать только с помощью двери или портала.

– Это очень старый способ привязывания. Променад со временем впитал в себя обе локации и соединил два места без нужды в двери.

Вспышка света со стороны озера привлекает мое внимание. В центре озера поднимается огромная скала, по форме напоминающая палец, и с нее в воду обрушивается водопад, высокий и пенистый, и льется он из древнего портала наверху скалы.

– Палец Великана, – говорит Сев. – Одно из чудес Отеля.

Статуя кажется не ниже, чем окружающие ее горы. Я смотрю на место, где водопад соединяется с водой озера, ожидая, что там будет всплеск пены, но водопад вовсе не стекает в озеро. Он проходит сквозь.

– Там есть дыра, – осознаю я. – В озере… есть дыра.

Квадратный деревянный портал, находящийся сразу под поверхностью воды. Тихие озерные воды беззвучно переливаются через его край и падают вниз, в темноту, но водопад шумит не хуже, чем помехи в телевизоре – при этом никак не беспокоя гладь озера.

– Коридорные расположили дверной проем под водой, чтобы сделать водопад еще выше, – объясняет Нико. – Он привязан к гроту Бассейна, так что водопад стекает в пещеры под озером или… В общем, туда, где находится грот.

Я опираюсь на ограждение променада, перегибаюсь через перила, чтобы рассмотреть дыру.

– Там, внизу пещеры?

– Ага, – в голосе Нико я слышу нотки восторга. Наконец-то он кажется таким же восхищенным зрелищем, как и я сам. – Водопад низвергается с Пальца, падает в дыру и стекает в грот. Там его вода соединяется с подземной рекой, фильтруется в ней, чтобы оставаться такой же чистой, и возвращается обратно через дверь, привязанную к порталу на вершине Пальца, чтобы снова стать водопадом. Снова и снова. Это как фонтан… только очень, очень большой фонтан.

– Ужасно красиво.

Сев замечает на пляже Рахки и оставляет нас, чтобы поговорить с ней. Махнув нам рукой на прощание, он напоминает, чтобы мы не опоздали на важную встречу.

Я не отстаю от Нико и по пути изучаю дверные проемы без дверей, которые стоят по сторонам променада. Это короткие переходы, понимаю я. Они привязаны к другим дверным проемам, рассыпанным по всей территории. Парень, которого я узнаю: он работает в почтовом отделе, – прыгает сквозь один из этих порталов и тут же выскакивает из другого, на самом берегу озера. В другом портале видны ребята, которые карабкаются на скалы, а еще один ведет к океанскому пляжу, к самой воде. Гранитные статуи русалок – прототипы вроде тех, что на Автобазе – охраняют каждый портал. В руках у них трезубцы, на поводках они держат рыбоголовых драконов. Они слегка двигают головами, следя за проходящими мимо людьми. Все эти виды заставляют мое сердце трепетать – только совсем иначе. Мне не страшно. То, что я чувствую, больше всего похоже на… предвкушение, на готовность к чему-то особенному, может быть, даже запрещенному.

Такое странное, непривычное чувство!

– Поторопись! – кричит мне Нико от входа в портал в нескольких шагах. – Пошли кататься на водопаде!

Переступив через порог, мы попадаем в глубокую пещеру, на дне которой находится озеро зелено-голубой воды.

– Мы в гроте, – напоминает мне Нико. – Где-то в Бермудском треугольнике.

Он указывает на проем в дальней стене, похожий на открытую пасть. Оттуда в грот проникает закатный свет. С потолка свисают сверкающие сталактиты. Мне кажется, что мы попали в брюхо огромной каменной рыбы. Пункт 975 СПСУ: быть проглоченным каменным гротом, ням-ням. Я поскальзываюсь на поросшем водорослями камне по пути к кромке воды.

Нико указывает мне на поток, струящийся в туннель под землю. Вода шумит, и Нико повышает голос, чтобы его было слышно.

– Просто прыгай туда! Течение отнесет тебя в подземную реку, а оттуда выплюнет на вершину Пальца. А земное притяжение сделает остальное!

– Это безопасно?

– А кому какая разница? – кричит он и с плеском ныряет в поток.

Мне, мне есть разница! И еще какая! Или по крайней мере… должна быть. Однако же, к собственному изумлению, я сейчас чувствую себя так, будто способен с этим справиться. Может, оно и в самом деле здорово.

Я втягиваю воздух в легкие, сжимаю кулаки – и прыгаю.

Сильное течение подхватывает меня и тащит куда-то в туннель. Я пытаюсь плыть, контролировать собственное движение, но поток слишком быстрый и могучий.

Впереди меня плещется Нико, беззаботно заложив руки за голову.

– Не борись с ним! Просто расслабься!

Он точно хочет моей смерти!

Несмотря на страх, я пытаюсь расслабиться и позволить потоку меня нести. Да, прямо в туннель, в темноту. Я уже ничего не вижу, не понимаю, где право, где лево, что у меня сзади, что спереди… Тени утаскивают меня в какую-то пустоту вроде той, что я видел за сломанными дверьми. Грохот воды вырастает до предела, и я уже ничего не слышу.

И вдруг – свет. Небо. Птицы.

Я совершил большую ошибку.

Я вылетаю из портала на вершине Пальца Великана и вместе с водой стремительно лечу в озеро, в полете быстро редактируя свой список СПСУ, чтобы «смерть от утопления» и «смерть от падения с высоты» заняли в нем первые позиции. Где-то в середине полета, когда я почти оглох от собственного визга, есть краткая секунда, когда бешеный адреналин в крови практически доставляет мне удовольствие. Ну, почти.

Может быть, кровь Нико влияет на меня больше, чем мне показалось сначала.

Но когда я падаю в дыру под озером, мир у меня перед глазами меркнет. Вспышка воспоминания. Я вижу маму, стремительно уносящуюся от меня во тьму. Вижу себя – такого, как есть – падающим в черную дыру.

Мои ноги входят в воду. Водопад увлекает меня дальше и глубже, вниз, вниз, вниз. Я пытаюсь плыть, но, разводя руками плотную воду, одновременно толкаю деревянный гардероб. Он ужасно тяжелый, зато никто никогда не увидит, что таится за той дверью. Ее нужно спрятать ото всех.

Шум водопада превращается в низкий гул. Я не могу дышать. В груди у меня все горит, я пытаюсь понять, как же всплыть наружу. У себя в голове снова и снова нажимаю на кнопку 4-го этажа и пытаюсь раздвинуть руками двери лифта, чтобы выбраться из него на свет.

Наконец выныриваю на поверхность и часто дышу, пока воспоминания папы уступают место реальности. Ощупываю себя, словно пытаясь убедиться, что я – все тот же человек. Где у меня руки? Вот они. Ноги? На месте. Ощущение собственной личности? Мы работаем над этим.

Меня преследует призрачное лицо моей мамы. Сердце гулко бухает в грудной клетке. А потом я складываю два и два.

Мама просто упала. Она… упала.

Ужасное осознание наполняет мои глаза саднящей болью.

– Эге-гей! Круто, правда же? – кричит Нико, шумно подплывая ко мне. Его волосы, обычно прилизанные и гладкие, стоят дыбом, и видно, что они на самом деле кудрявые. – Хочешь еще разок?

– Нет.

Все, чего я сейчас хочу, – это как можно скорее выбраться из воды и из всех этих ужасных воспоминаний. Я быстро, как могу, плыву к скалам.

Нико догоняет меня в несколько гребков.

– Эй, погоди. Что с тобой?

– Я в порядке, – глухо отзываюсь я, хотя на самом деле порядком тут и не пахнет.

Нико плывет со мной рядом, в голосе его слышна забота.

– Хочешь поговорить об этом?

– Нет.

– Я серьезно. Если случилось что-то дурное, можешь мне рассказать. – Он поднимает над водой руку, залепленную водонепроницаемым пластырем. – Ты же теперь мой кровный брат. Для того все и делалось.

Я наконец нахожу в себе силы взглянуть на него – очень приятно, что он правда обо мне беспокоится.

– Я скоро приду в себя, – говорю я и действительно имею это в виду.

– Ну, как скажешь, – он чуть усмехается. – Уверен, что не хочешь еще разок прокатиться на водопаде? Тебе сразу полегчает.

– Ни за что, – я оглядываюсь назад, на стеклянную стену падающей воды. – Спасибо, но я больше никогда в жизни туда не полезу.

Нико фыркает.

– Ладно, приходи в себя. Главное – не опоздай на нашу встречу.

Он бросается в подземную реку и снова уносится в ее потоке, а я вылезаю из воды на скалы, замерзший и несчастный, пытаясь успокоить бешеное сердцебиение.

Внутри у меня словно образовалась пустота, глубокая, как сама Шахта. На этот раз я вижу воспоминание четко и ясно. Мама упала. Ее никто не утаскивал – она просто падала и падала в эту ужасную дыру. Помнится, Нико говорил, что клетки к платформам приделали после того, как кто-то упал в Шахту. Так вот, это была она. Они приварили к платформам клетки, после того как умерла моя мама.

Я подскакиваю, как ужаленный, когда кто-то кладет мне руку на плечо. У меня за спиной стоит Рахки.

– Ты в порядке?

– Ага, – я быстро вытираю глаза, притворяясь, что это не слезы, а озерная вода. – Все нормально. Просто мне не понравилось кататься на водопаде.

– А кому это вообще нравится? – Рахки садится, расстилая на камне кремовое полотенце. Она одета в закрытый купальный костюм: черные лосины и облегающая водолазка скрывают почти все тело, не оставляя ни дюйма голой кожи. – Иди, посиди со мной.

Я сажусь рядом с ней и стараюсь дышать часто и глубоко, чтобы справиться с паникой.

– Отелю, должно быть, ты действительно очень нравишься, – говорит она, окуная пальцы в озеро.

– Агапиос тоже так говорил, когда брал меня на работу, – вспоминаю я. – На самом деле это звучит даже страшновато.

– Это вовсе не страшно. Это большая честь, – говорит она уверенно. – Отель – это ведь не просто какое-то место. Каждая его часть связана с остальными, и у них есть воспоминания. Своя индивидуальность. Соедини вместе несколько мест – и получишь что-то большее: нечто… живое.

Я замечаю Нико и Сева, которые вместе идут по боковому коридору в дальней части грота. Нико оборачивается и машет мне рукой, зовя присоединяться к ним.

Да, ведь у меня вот-вот будет важная встреча. Но я не могу явиться на нее в компании Рахки! Насколько мне известно, она все еще следит за мной и докладывает Старшей горничной. Должно быть, поэтому Агапиос и допускает, чтобы я свободно перемещался по всему Отелю: он хочет, чтобы я привел его к разгадке моих тайн – к Полосатому, Музею, ко всему этому.

Я не могу так рисковать. Лучше пусть они встречаются с Полосатым без меня.

Вместо этого я снова поворачиваюсь к Рахки.

– Ты тогда сказала, что Отель тебя спас. Что это значит?

Она задумчиво смотрит на стену падающей воды.

– Когда группа беженцев, в которой была и я, добралась наконец до Ворот Дамаска, я была тяжело ранена. А Отель исцелил меня: позаботился обо мне. У Сева тоже была похожая история.

– Погоди… ты имеешь в виду Сева? Нашего Сева? – Я был уверен, что он сражается против Отеля!

– С ним было даже хуже, чем со мной. Во внешнем мире много плохих людей. Те, от которых Отель спас Сева, даже сумели его убедить, что, если он попытается от них сбежать, ему же будет хуже и что он настолько тупой, что у него все равно ничего не получится. Представляешь себе Сева, которого убедили, что он слишком тупой? А Отель выручил его, предоставил ему безопасность, снабдил книгами, чтобы он мог учиться и развиваться. В конце концов он осознал, что те плохие люди никак не могут определять его будущее и решать за него, на что он способен. Если бы не Отель, он сейчас не был бы тем, кто он есть.

Все это не имеет никакого смысла. Рахки и Сев проводят вместе много времени, но он постоянно твердит мне, что не нужно открывать ей наши настоящие цели. Может, Сев специально для нее выдумал лживую историю о том, как он тут оказался?

– А про Нико что-нибудь знаешь?

– Знаю то, что наша миссия очень важна. Она состоит в том, чтобы отыскивать, спасать и защищать людей, которые нуждаются в этом. Отель видит нас: и то, кто мы есть, и то, кем можем стать, – и помогает нам развивать наш потенциал. Почти весь персонал получил множество привилегий, работая здесь. Агапиос и Старшая горничная всеми силами будут развивать и защищать нашу миссию.

– Агапиос, – его имя отдает у меня на языке горечью.

Рахки берет меня за руку. У нее мягкая теплая ладонь, но кое-где на ней я чувствую шрамы.

– Агапиос вовсе не такой, каким ты его представляешь.

Я хочу сказать ей, что это она не понимает, на кого на самом деле работает, но не могу это сделать. Пока не время. Есть надежда, что скоро оно настанет.

– Я просто хочу, чтобы ты понял, зачем мы все собраны здесь, – говорит она. – Отель – это не просто коллектив людей, которые тут работают. Отель – это… нечто иное. Я не знаю, почему, но он тебе доверяет. Знает, кто ты такой и зачем пришел, даже если мы, твои коллеги, этого не знаем, и все равно позволяет тебе остаться. А если Отель доверяет тебе, значит, и я тебе доверяю. – Она поднимается. – Если Старшая или Старик меня о тебе спросят, именно это я им и скажу.

– Куда ты сейчас?

Рахки указывает на портал, ведущий обратно на променад.

– К себе в комнату. Не люблю плавать, а просто так сидеть в сумерках – глупо. Человек может находиться в темноте до тех пор, пока сам не потемнеет.

Я усмехаюсь.

– Этой пословице тебя Сев научил?

Она не улыбается мне в ответ.

– Знаю, что ты что-то замышляешь, Кэм, – она бросает взгляд на папину монетку. – Главное – будь осторожен.

С этими словами она уходит.

Я кусаю губу, быстро размышляя, нужно ли мне идти в пещеры, на встречу с Полосатым, но боюсь рисковать даже теперь, когда Рахки ушла. Все равно кто-то может за мной следить. На это способен кто угодно. Так что вместо пещер я решаю отправиться на пляж.

Рахки и правда верит, что делает доброе дело, помогая Агапиосу забирать – на самом деле красть – этих детей со всего мира. Она даже думает, что Сев благодарен Отелю за свое спасение… как если бы Отель его спас на самом деле. Но это сделал не Отель: его спас Полосатый. Она просто не понимает, что в свое время сама была похищена: чтобы Агапиос использовал ее, крал у нее силу.

Нельзя оставлять ее в таком ужасном заблуждении. Если она узнает правду, то наверняка станет нам помогать. Она заслуживает такого шанса.

Похоже, я должен ей обо всем рассказать.

Пока не стало слишком поздно.