7. Общество лунатиков

Дорогой Кави.

Я не понимаю твоей любви. Ненависть кажется мне прямолинейней, даже исходящее от нее коварство логичнее. Любовь не знает прямоты, а только формы невидимой боли. Но твоя любовь – одно больное извращение, переплетение и бред сумасшедшего. Ты сделал так много ради одной меня. Ты причинил мне так много боли ради одной меня.

Лучше бы ты продолжал мне просто петь колыбельные.

Твоя Ивейн

Ивейн

C Песочного человека сыпался песок. Не буквально, конечно. Казалось, что и во рту у него песок, поэтому говорил он шипяще и глухо, хоть и ругал нас отборным демоническим.

Через пару минут поток оскорблений наскучил. По-хозяйски закинув ноги на стол Кольта, что ему не особо понравилось, я перечитала газетную статью уже четвертый раз. После перформанса на территории школы моя фамилия постоянно всплывала в человеческой прессе. Как и предсказывал Кольт, люди сложили два и два и связали мою фамилию с исчезновениями. Хотя он тщательно охранял от журналистов пикантные подробности, репортер из газеты нашел кое-что новое, повторно опросив близких пропавших. За несколько дней до исчезновения жертвы рассказывали о странных сновидениях, а некоторые и вовсе начинали ходить во сне.

Об этом теперь болтали на каждом углу, что было не к добру. Я снова забросила «Доктрину», хотя Самаэль звонил мне и угрожал оставить на второй год. Я ответила, что следующего года у Мунсайда может и не быть, если он продолжит так со мной разговаривать. Самаэль тогда замолк, и где-то минуту я слышала тихие хлопки, будто гигантские крылья. Думаю, мы поняли друг друга.

Я решила полностью посвятить себя делам, надеясь забыться и немного подняться в глазах Комитета и общественности, которая списала меня со счетов. С каждым днем шепот вокруг меня становился громче, а взгляды – все недоброжелательнее.

Я и Кольт сидели в кабинете и слушали единственного человека, связанного со снами. Песочник кричал, что уже давно отошел от дел. Я ему верила, мотива у него никакого не было. Но Кольта его ворчания, кажется, только забавляли, потому он продолжал гнуть свою линию и задавать вопросы. А может, хотел доказать, что что-то делает.

Я все еще его подозревала. Доступ к крови, фотографии, которые он принес мне, закон перевернутой лестницы Уоррена и книги.

Как я могла расколоть его? И осиновый кол тут не помощник. Угрожать ему было бесполезно: вся полиция под его контролем, да и вряд ли бы он испугался. Найти бы его слабую точку. Может, попросить помощи у Дин? Еще можно было обратиться к Барону Субботе.

Отлавливать их поодиночке или с фанфарами явиться на созыв Комитета? Второе было куда проще, но пустит ли меня Асмодей, который подозрительно давно не выходил со мной на связь?

– Ладно, – наконец-то сказал Кольт, – вы свободны. Песочный человек посмотрел на нас с ненавистью через круглые очки в золотой оправе, хмыкнул и удалился, громко хлопнув дверью. Да, мне он представлялся куда спокойнее.

– Ты несчастного старичка чуть до сердечного приступа не довел.

– Так ему и надо, – Кольт что-то записал. – Когда тебя и на свете не было, он всех вокруг изводил кошмарами и бредовыми снами. Тот еще злодей. Когда решил уйти на пенсию, весь город облегченно вздохнул.

На это я могла только пожать плечами.

– Слышал про Вестфилдов? Покинули город. Не они одни. Но от Вестфилдов я такого не ожидала. Аристократичные выродки потеряют все, уехав из Мунсайда. Ни магии, ни титула. Видимо, они настолько в меня не верят, что решили бежать.

– Если уж они уехали, то сложно представить, что будет дальше.

Я отмахнулась.

– Очистим город от шлака. Пусть неверные едут куда хотят.

– Лишь бы нам тут не погибнуть.

– Ты тоже можешь сбежать, Кольт.

– И я быстро кончу за чертой. Конечно, вампиру выжить легче, но долго мы там не проживем. Тем более такой старикан, как я. Знаешь, это как адаптироваться к кислороду или давлению в горах: резкий перепад может прикончить.

– Но можешь и привыкнуть.

– Нет, у меня не так много времени, – задумчиво протянул он, уставившись в бумажку. – Я с Мунсайдом до конца. Кстати, на следующей неделе – День города: куча воздушных змеев, фонариков и еды.

– Не знаю, – зевнула я, – не люблю скопления людей.

– Я о том, что твои фанаты наверняка захотят выступить перед такой огромной аудиторией. Я весь отдел отправлю патрулировать город. Попробуем их схватить.

– Очень на это надеюсь, – скептически произнесла я. Кольт будто прочувствовал, что ни черта я ему не доверяю.

Атмосфера стала напряженной. Только тикали часы. Я кожей ощущала пристальный взгляд вампира. Я встала, подобрала рюкзак и сухо распрощалась с ним. Кольт промолчал, что было для него странно.

* * *

Сегодня город проявил свою мистическую натуру. Хмурое низкое небо и ковер из тумана, который заглатывал дома и дороги. Конец улицы исчезал в синеватой дымке, а от влажности на коже проступали мерзкие мурашки. Улицы были пусты.

Казалось, туман нежно обнимал Кави и манил к себе. Но он стоял неподвижно и напряженно смотрел на меня. С нашей последней встречи присущая ему нервозность так и не вернулась, в каждом его движении чувствовались отрешенность и спокойствие.

– Привет.

В ответ он только кивнул.

– Ты меня ждешь?

Кави задумался, затем снова кивнул, слабо и неуверенно.

– Наверное… не знаю… просто стоял здесь.

Каждая наша встреча заканчивалась репликой, которая напряженно застывала между нами. Фраза про Бога не давала мне покоя. Спрашивать напрямую мне казалось небезопасным и даже невежливым. У нас уже вошло в традицию ловко заминать важные темы разговора.

При Кави я как будто внутренне вставала на цыпочки, становилась осторожной, внимательной и аккуратной, как и полагалось принцессе, какой он пытался меня воспитать. Я боялась его. Меня тянуло к нему. Словно это была приятная боль. Наверное, это было напоминанием о том, что я могла не только злиться или недоумевать.

– Ты вышла из участка. Почему?

Я зашагала вперед, он последовал за мной. Не имела понятия, куда мы направлялись.

– Дела с Кольтом.

– Это связано со мной?

– Нет. С теми, кто делает мемориалы.

Кави уставился строго вперед. Шли мы медленно.

– Ты когда-нибудь расскажешь, как тебя ранили?

Кави задумался, надолго, шагов на двадцать.

– Да, я тебе расскажу, но позже.

Ну хоть что-то.

– Пока не могу это сделать: небезопасно.

– Кто бы сомневался, – устало произнесла я, проходя мимо закрытого супермаркета. Город пустел невероятно быстро, напоминая собой забытый аттракцион. Кстати, об аттракционах: колесо обозрения ярко торчало из сгустка тумана. Кажется, мы шли к нему, по тропе больных воспоминаний.

– Фильм ужасов какой-то, а не город, – проворчала я.

Кави хмыкнул.

Нам было о чем поговорить, но молчать тоже было комфортно.

Мы вышли к заброшенному луна-парку, где туман был не таким густым. Старые карусели, жуткие лошадки, с которых сползала краска, сдутые шатры и ужасно гремящее ржавое колесо обозрения. Кажется, именно он был сердцем Мунсайда, а не заповедник, кладбище или особняк Лавстейнов.

– Вот и весь город, маленький, красочный, но забытый и жуткий, – сказала я, глядя в помутневшие от времени окна ларька с билетиками.

– Непригодный для жизни, – добавил Кави.

– Здесь будто в банке: сперто и мало воздуха.

– Я никогда не покидал город.

– Знаю, – зачем-то сказала я, и Кави хмыкнул. Кажется, так он показывал свое раздражение. – Точнее, догадываюсь.

– А ты?

– Я несколько лет проколесила по стране, но это не было развлекательной поездкой.

И тут я осознала, что впервые могла сделать то, о чем фантазировала каждый день: рассказать про свою жизнь без Кави ему самому. Голова закружилась от восторга, я запрыгнула на карусель, схватившись за один из поручней.

– Сначала женский интернат. Жуткое место. Везде пахло плесенью, с воспитанием строго, кормят ужасно. Девочки невероятно противные. Я ни с кем не общалась и быстро стала серой мышью. На самом деле это была выгодная позиция. Меня никто не замечал. Я выглядела настолько жалко, что остальным было лень обижать меня. Вела себя как умственно отсталая. – Кави стоял на земле, из-за чего оказался на голову ниже. Я мельком заметила его улыбку, говорившую, что ему все это знакомо. – Пару раз специально ошибалась на уроках, чтобы меня не приметили. А затем появилась угроза, что меня найдут, и пришлось бежать. В первые месяцы было страшно. Но погода была теплая, можно было без опаски заночевать на улице или выкрутиться, затесавшись в социальную программу. Потом я смекнула, что можно и по-другому. Общество сейчас более открытое: автостоп, каучсерфинг. Так я и выживала: заводила знакомства, ходила на тусовки. Социальная инженерия и все дела. Конечно, случались неприятности пару раз. Но мне везло.

– Зачем вернулась?

– Так тебя не удивляет, – я запрыгнула на слона, скользкого и холодного, – почему скиталась по стране?

Кави скромно пожал плечами, смотря куда-то вбок.

– Я вернулась, потому что меня нашел сводный старший брат. И надо было разгребать семейные дела, я осталась единственной наследницей.

– Я тоже сирота. Не знаю своих родителей.

– По-моему, лучше и не знать. Не сокрушаться по поводу того, что от отца тебе может достаться алкоголизм, а от матери – шизофрения.

– А как же «понять, кто ты есть»?

– Переоценено. А вот принять того, кто ты есть… Принять и пустоту можно.

Кави только качнул головой, все так же глядя вдаль. Порой мне казалось, что он просто дает мне возможность без стеснения рассматривать себя и играть в игру «Найди десять отличий».

– Я знаю свою родословную от и до, все двенадцать поколений, начиная с 1604 года, но не шибко это помогает. До сих пор понятия не имею, что я за человек.

– Ты молода, – печально протянул Кави.

– Вряд ли с возрастом что-то изменится. Думаю, чтобы перестать сокрушаться по поводу, кто я есть, надо занять себя настолько, чтобы на это не было времени.

На лице Кави была ухмылка. Кажется, он не воспринимал мои реплики всерьез. Да мне это и не нужно было. Мне не хватало пустой болтовни.

– Я не могу работать.

– Почему?

– Нетрудоспособен. Инвалидность.

Я нахмурилась и внимательно посмотрела на Кави. Двигался он скованно, чуть прихрамывая на раненую ногу, но больше ничего такого.

– Психическое, – пояснил он.

– Тебе же платят пособие? Его хватает?

– Да, сполна, – голос его звучал умиротворенно, – здесь не на что тратить.

– Это точно. Одни закрытые магазины, а мне платье на выпускной искать.

Он улыбнулся еще шире, едва сдерживая смешок. То ли он умилялся, то ли забавлялся моим поведением. В его глазах я была самой заурядной девчонкой со своими подростковыми проблемами.

– У тебя есть пара?

Вопрос был неожиданным. Я почувствовала, как щеки закололо, даже не сразу поняла, что мы все еще говорили о выпускном.

– Д-да. – Я рассмеялась и поспешила залезть на высокого жирафа почему-то красного цвета. – С другом. Откровенно говоря, он сжалился надо мной. В школе я не шибко популярная личность.

– Снова серая мышь?

– Нет. – Я обрадовалась, что он использовал мою фразу, ведь это означало, что Кави меня слушал. – Просто тесный круг общения. Сейчас мне совсем не до школы.

Я прижалась щекой к ледяной шее жирафа и снова посмотрела на Кави. Сегодня он как никогда был похож на себя настоящего. Чуть-чуть добавить жизни в глазах, детского удивления, убрать внешнюю усталость да приодеть.

– Ты как-то изменился, – протянула я. – Что-то случилось?

Кави слегка улыбнулся, будто вспомнил что-то, но глаза оставались такими же грустными.

– Успокоился, когда ты сказала, что я был лучшим человеком.

На душе потеплело от мысли, что хоть чем-то я ему помогла.

– Раз я был таким, то смогу снова им стать. Как езда на велосипеде, да? – Кави повернулся ко мне.

– Конечно. – Я кивнула, потеревшись щекой о шею животного. – Ты уже меняешься.

Внутри него что-то заискрилось, я заметила это, хотя во внешности ничего не поменялось.

– Я очень скучала по тебе, – по инерции сказала я. Фраза прозвучала так естественно, ловко заполнив белые пятна.

Он опустил глаза, губы снова дернулись в улыбке. Смутился. Затем поднял голову и посмотрел на меня с отчаянием.

– Мне почему-то кажется, что я – тоже. И я засмеялась как идиотка, упершись лбом в шею пластмассового зверя.

Кави

Он выходил из кокона. Разрывал руками липкую белую паутину, срывал ее с лица, словно вторую кожу. Он чувствовал тупую ярость и страх, дикий и неестественный. Слишком огромный для него, непомерный монстр, от которого могло спасти лишь бегство. Он рвал кокон, нити заплетались в узлы на пальцах, попадали в рот, лезли в глаза. Он притворялся, что горит, тело охватывала лихорадка, и тогда паутина плавилась и стекала липкой массой, будто клей.

И вот кокон становился настолько тонким, что он ломал его кулаком и видел белый свет. Нет, не белый – серый.

Это было всего лишь пасмурное небо. А кокон – простыня. Его снова забросило в зазеркалье, и он никак не мог выбраться.

Резко сев на кровати, он осознавал свое тело заново, вспоминал, как двигаться, и пытался понять, какого размера его комната. Вот только это была не его комната.

Очередная выдумка мозга? Он вчера не дошел до дома? Что это за место?

Холодные каменные стены, дыра в люке, пружинистая кровать, отчасти ржавая. Он никогда не бывал здесь, но откуда-то знал, что рано или поздно окажется в этом помещении.

Он подошел к зеркалу, стараясь не вглядываться в свое отражение, не встречаться с самим собой взглядом. Смотреть надо через зеркало, сквозь него, в другую комнату. Зеркало – окно, портал и проход.

Губы его дрожали. Он ощущал холод и свою наготу. Пасмурное небо плавилось и стекало вниз.

– Только не ножом, – произнес он.

Ивейн

Уоррен стоял на узкой, извилистой дороге из старой брусчатки. Мунсайд начинался в двух местах: в заповеднике на западе, где, по рассказам, Генри Лавстейн встретил Кави, и на кладбище на востоке. В XVII веке строительство города, как правило, начинали с возведения ратуши или церкви. Только не Мунсайд: он вел свое начало с кладбища.

Лысый холм, старая изгородь и могилы: серые и черные. Не самое подходящее место для дружеских встреч.

Уоррен растерянно махнул рукой и тут же спрятал ее в карман. Я поспешила к нему навстречу.

– Ты, откровенно говоря, немного удивил меня…

Он лишь пожал плечами, смазанно улыбнувшись.

– Что ты знаешь о Бароне Субботе?

Я хихикнула и указала рукой на кладбище.

– Здесь есть его могила. Ты и сам знаешь. Барон умер первым. Это он выбирает, кто станет трупом, а кто – нет. Институт призраков не самый могущественный, но важный. Они хранители памяти, ночные сторожи Мун-сайда, как бы связывают…

– Физическое и ирреальное. – Уоррен кивнул. – Даже, точнее, физическое и мистическое. В них легче поверить, чем в демонов или вампиров… ведь призраки – что-то вроде души?

– Призраки – это голая эссенция. Ты можешь принять их за живых, если не знаешь, что они мертвы. Ну, то есть твой дедушка будет для тебя живым, пока не узнаешь, что он мертв. Прикольно, да?

Уоррен с трудом открыл покосившиеся ворота, которые, казалось, вросли в землю.

– Когда Генри Лавстейн прибыл с другими завоевателями в новые земли, ему и Кави нужно было умаслить остальных. Земля была нехоженая, никакого коренного населения. Призраков нет, памяти нет. Поэтому Барон Суббота потребовал души.

– В некоторых источниках это называлось Жатвой. Поэтому я и хотел тебя спросить, да и… Мне нравятся кладбища. Пусть это звучит странно. – Он склонился перед крошечной плитой с чьим-то именем. Это не единственное кладбище в Мунсайде, было еще одно, на пустыре, ровное и гладкое. Могилы там все одинаковые, маленькие и округлые. Ни одного мемориала или памятника. А здесь оно колоритное. – Знаешь, я никогда не сталкивался со смертью. Даже бабушка с дедушкой еще живы. На похоронах не был, даже питомца мертвого не видел. А потом папа. Я так и не понял, что произошло. Не видел трупа, только урну с прахом. Я был маленьким, мама пыталась меня оградить…

– Ты должен быть ей благодарен. – Мой голос прозвучал так тихо, что Уоррен меня не услышал, а может, и не хотел.

– Возможно, поэтому мне и нравятся кладбища. Не из-за тишины и спокойствия…

Я хмыкнула, и Уоррен заметил это. Я молча протянула ему ладонь.

Тогда он услышал то же, что и я: шепот-шелест, тихий, но многослойный. А еще обилие серых пятен, словно пыльных бликов на снимках. Едва заметные силуэты сновали туда-сюда.

Уоррен первый отнял руку.

– И они нас не видят?

– Призраков мало интересуют живые, если только они не знали тебя или кого-то из твоих близких. Но мне здесь лучше не находиться, по правде говоря. Большинство из них знали кого-нибудь из Лавстейнов.

– Жаль, что мой отец не умер в Мунсайде, – произнес он как-то совсем легко и даже шутливо.

Уоррен направился к выходу. Я не чувствовала ужаса или страха, скорее, обычную брезгливость. Призраки мне не особо нравились. Все они были эгоистичными и витали в облаках. Болтали только о своей былой жизни. Кави как-то оставил меня на кладбище под попечительством одного призрака, в итоге целая сотня тарабарщила про разные эпохи. Увлекательным это перестало быть минут через двадцать. Я так разозлилась, что взяла с Кави обещание никогда не оставлять меня с призраками.

– А твои предки здесь?

– Фамильный склеп. Обычное дело. Оно не на кладбище, а на территории особняка. Я была там один раз. Вот это место действительно пугает. Кажется, склеп как склеп. Но когда понимаешь, что для тебя там уже есть отдельная полочка…

Интересно, мое тело, которое я отдам некроманту, будет иметь привычку спать в склепе или нет?

– И Лавстейны никогда не возвращаются. Никаких зомби, призраков, вещих снов и посланий. Ничего. Нить оборвана.

– Точно, пункт договора. – На лице Уоррена появилось что-то вроде сочувствия, он опустил голову, явно обдумывая, что сказать.

– Было бы удобнее, если бы я могла общаться с предками, – рассуждала я. – Правда, все они были по-своему чокнутые. Корнелиус – это, конечно, апогей. Но был еще Дориан Лавстейн, возомнивший себя то ли Байроном, то ли Томасом Муром. Тошнотворные стишочки про вальпургиеву ночь. Было много всяких извращенцев, парочка убийц, диктаторов и фанатиков. Но, знаешь, вся наша порода отличалась меланхоличностью.

– По тебе и не скажешь, – фыркнул Уоррен.

– Свежая кровь. Только отец решился выехать далеко за пределы Мунсайда, до него так никто не делал. Город маленький, мы – оплот аристократии, цари сами для себя, и кровосмешение – обычное дело. И как тут не свихнуться? Всего столетие назад не было ни одного Лавстейна, который бы не испачкал руки в крови.

Я вспомнила фамильное древо, висящее на стене в коридоре, обилие ветвей, пышную крону. Все это пирамидой сошлось на мне… Тяжесть прошлых поколений.

– Братоубийство, – выдохнула я. – Корнелиус тоже этим промышлял. Борьба за власть. Хотя… какая это власть? – Я с досады пнула камень. – А потом был мой отец, который, последовав примеру своей матери, тоже вознамерился отказаться от должности. Он уехал в Европу перед совершеннолетием, пропал там на несколько лет и привез мою мать, Элизу.

– Скучаешь по ней?

Я пожала плечами.

– Нет, скорее, обижена. Но не думаю, что мы могли бы быть счастливой семьей. Лавстейнам счастье не свойственно, знаешь ли. У меня был Кави, мне этого хватало.

Уоррен пару раз качнул головой. Наступила неловкая пауза. Мы прошли по склону, ворота кладбища исчезли из виду. Дорога стала более-менее ровной.

– Нам нужно поговорить насчет Каспия, – произнес Уоррен. Я остановилась.

– Мы уже говорили. – Тон мой стал холодным и излишне деловитым. Кажется, ни Уоррен, ни тем более я не хотели это обсуждать. – И я сказала, что это, по сути, ничего не доказывает.

Уоррен мотнул головой.

– Он мне угрожал.

– Что?

– Он. Мне. Угрожал.

Я медленно выдохнула и запустила руки в волосы. И что мне делать с этой информацией?

– Он сказал, чтобы я не лез к тебе и в дела Мунсайда, иначе мне будет хуже, – прошептал Уоррен. – Я думал, это ревность…

И если это была ревность, то сугубо собственническая, а не романтическая. При мне Каспий подтрунивал над Уорреном, как и над любым другим учеником, при личной встрече держался нейтрально и отчужденно.

– Чтобы сказать это, он пролез в мой дом…

Возможно, я просто накручивала себя, но мое доверие к Каспию таяло с каждым днем. Я с первого дня сомневалась, на моей ли он стороне, но… он столько сделал для меня. И как беспокоился, когда я пропала в хижине. А может, это была слежка?

Меня трясло. Неужели я и здесь сглупила?

– Спасибо, Уоррен. – Я потрепала его по плечу ослабевшей рукой. За секунду я словно постарела на пол века.

– Можешь мне верить, – тихо произнес Уоррен куда-то мне в спину.

– Каспий говорил то же самое.

Больше мы ничего не сказали друг другу. Селена позвонила Уоррену и потребовала его срочно домой. Я глупо слушала их ссору, пялясь на собственный телефон. Ни СМС, ни звонка. А чего я ожидала? С Хейзер я не разговаривала. Больше никаких фоток выпускных платьев.

В какой-то вязкой и беспросветной тоске я под предлогом усталости распрощалась с Уорреном и продолжила бродить в одиночестве. Хейзер, наверное, сейчас выбирала туфли и спорила с мамой из-за цвета платья… Мне следовало разозлиться на нее, но я не злилась, а отчаянно завидовала. У меня впереди был лишь этот город, который я никогда по-настоящему не любила. До окончания ада осталось недолго, чуть меньше месяца, и потом на его смену должен был прийти другой ад. К Кави вернется разум. Впервые эта мысль не вызвала у меня радости.

А где-то была параллельная реальность, где я – обычный подросток. Мы с Хейзер поступали в один колледж, жили в одной комнате, вступили в сестринство, нас оттуда выгнали, мы создали свое и взяли туда Каспия. Все нам завидовали. По выходным я болтала с Уорреном, который поступил в какой-нибудь Гарвард. На каникулы возвращались всей компанией в Мунсайд, а Варрон тоскливо прозябал на заводе и по вечерам пил в барах. Мы вспоминали наш выпускной класс, к нам присоединились даже Селена и Томас. Черт, как же это было бы круто!

* * *

Размеренная поездка в автобусе с музыкой в наушниках – лучший сеанс психотерапии. Город медленно полз за окном, казалось, я смотрела на экран и не имела ничего общего с тем, что там происходило. Давно не чувствовала себя так спокойно и безопасно. Вот улочки, закрытые магазины, старый кинотеатр – все, что наполняло мое детство, медленно превращалось в рухлядь, гнило изнутри. Город погибал, и предсмертный запах был стойким и вездесущим. Зачем это спасать?

Трикстер ответил бы: «Чтобы твой демон погладил тебя по голове».

И он был бы прав.

Я не знала, куда мы едем. Все маршруты так или иначе вели в центр города. Может, я даже задремала, ибо солнце опустилось стремительно быстро, небо померкло и выцвело, стало печально серым. Музыка выключилась. Сел мобильник. Я ошеломленно заморгала, ощутив, что шея затекла, а голова стала горячей и ватной.

Что-то тревожно заскребло внутри, и я оглянулась: никого. Я была одна. Абсолютно пустой салон. Интересно, сколько времени я так ехала? Я убеждала себя, что нет никакого повода для паники. Пустой автобус, подумаешь. Ну села не туда – с кем не бывает?

Попросить остановить и выйти? Выйти куда? Я с трудом узнавала место: набережная, самая нелюдная ее часть. Улица заводов – она так и называлась. Три крупных завода и лесопилка. Два из них давно не работали. Третий закрылся недавно. Чтобы добраться до города, пришлось бы долго идти в гору, а до дома – и того дальше. Просто блеск. У меня даже не было телефона, чтобы вызвать такси.

– А куда мы едем? – спросила я, но водитель молча крутил руль. – Ау-у-у, – окликнула я, но в ответ ни звука. Автобус продолжал свое движение, я видела лишь руки на руле.

– Извините, – встав с места, я подобралась к нему и, лишь заметив его профиль, смачно ругнулась.

Среднестатистический мужичок. Вот только кожа бледная и зеленоватая, местами отслаивающаяся, в глазах голубоватая дымка. Это был не обычный зомби, которые часто занимали такие должности. Нет, от него несло сильной магией. Я с отчаянием вспоминала магические энциклопедии, пытаясь понять, что передо мной и опасно ли оно. Некромантия?

Я махнула рукой перед его лицом. Никакой реакции. Из последних сил я старалась не поддаться жутким мыслям. Я убеждала себя, что это лишь зачарованный водитель. У него не было ни зубов, ни ногтей, ни оружия. Просто странное существо…

Я собиралась вернуться на место: рано или поздно он же должен остановиться. По крайней мере, вечного двигателя в Мунсайде еще не придумали, а у бензина есть свойство заканчиваться. Иного выбора у меня не было. Водитель не реагировал ни на мои просьбы, ни на толчки в спину. Я вглядывалась в едва освещенную дорогу (фонарей здесь не было) и вроде бы заметила какое-то движение сбоку.

Автобус остановился так резко, что я рухнула вперед, приземлившись на локти и ударившись лбом до искр в глазах. Визг тормозов был оглушительным, а занос – нехилым, так что мы встали чуть ли не поперек дороги.

С трудом подняв глаза, я увидела, что голова водителя покоится на руле, вот только с руками, безжизненно упавшими вниз, творилось что-то странное: они пузырились. Да. Кожа вздувалась и оседала, словно жирная пенка на бульоне. А раз с этой тварью происходили какие-то изменения, значит, магия еще не выветрилась.

А вот теперь мне стало чертовски страшно. Осторожно поднявшись на ноги, я заметила в свете фар темную фигуру, которая решительно приближалась к нам.

Покаталась на автобусе. Супер.

На какой-то миг стало совсем тихо. Будто кто-то остановил карусель, дав мне последнюю возможность надышаться и насладиться мертвым спокойствием.

Мертвым.

Я вглядывалась в темноту снаружи. Тварь не двигалась, но я слышала, как булькала его кожа и ломались кости.

Перед автобусом стоял Кави. А он как здесь оказался?

Ладонью он закрывал глаза от слепящего света, но упрямо шел к нам. Губы у него кровоточили, лоб расшиблен. Может, его сбил автобус? Вроде нет. Никакого удара не было.

Я вскочила с места и хлопнула ладонями по лобовому стеклу, привлекая его внимание. Разглядев меня, он сильно удивился и поспешил обойти автобус. Я же решила высмотреть в приборной панели что-нибудь, способное открыть дверь.

Кави что-то кричал мне, но я ничего не слышала. Вряд ли здесь было какое-то особое стекло. Снова чары?

Едва уловимый запах магии и… труп. Водитель мертв? Меня затошнило. Пространство вокруг сузилось, а паника разлилась по телу. Я едва заставила себя подойти к панели и начать бессмысленно жать на все кнопки. Дверь. Чертова дверь.

Но вместо нее включилось радио. Пошловатенькая «Lady in Red». Это было бы комично, если бы не было так страшно. Еще и лампа наверху начала мигать. Классика жанра.

Кави стукнул пару раз ладонью по стеклу. Он пытался что-то мне сказать, но я не понимала. Он кричал, широко открывая рот и четко выговаривая буквы, но без толку.

Тогда он подышал на стекло и быстро нарисовал что-то. Буква «Т». Что это такое?

– Ай!

Грязная рука потянула меня за волосы и приложила пару раз о руль. В глазах вновь заплясали искры. Удар пришелся по уху и дважды по виску. Я еле вырвалась и поспешила в самый конец вагона. Кави семенил рядом снаружи, но во тьме его почти не было видно.

Мертвец много времени потратил на то, чтобы снять ремень, точнее, разорвать на две части. Двигался он медленно, явно наслаждаясь, что мне некуда бежать. Теперь в нем мало что осталось от человека. Тело неестественно вытянулось, появились длинные когти и острые зубы.

– Да-да, Лавстейн, – шипела тварь, брызгая слюной. Отступать мне было некуда. – Глупая, глупая Лавстейн.

Внезапная догадка озарила меня.

Кави настойчиво стучал в окно и, когда я посмотрела на него, снова нарисовал букву «Т».

Тварь схватила меня за ногу и потащила к себе. Острые когти разорвали штанину в клочья и вонзились в кожу. Я пыталась отпихнуть его и зарядить ботинком в лоб, но не могла. С едким хохотом он тащил меня по полу вдоль сидений, а потом резко впился когтями в икру. Я заорала как чокнутая.

Снаружи доносился равномерный стук. Видимо, Кави пытался разбить стекло.

Точно! Это была не буква, он нарисовал молоток. Молоток в случае пожара, он есть в каждом автобусе.

– Глупая, глупая Ивейн, – повторяла тварь, с мучительным удовольствием водя ногтем по моей икре. Нога горела, а джинсы все больше пропитывались кровью.

Мои глаза, мутные от слез, видели красное квадратное пятно. Там должен был висеть молоток. Надо только отвлечь его.

– А сам прийти зассал, а, Варрон? – Мой голос дрожал от боли и слез и оттого звучал не так грозно.

Тварь озадаченно посмотрела на меня. В яблочко. Это точно был Варрон. Так он донимал меня в школе: «Глупая, глупая Лавстейн».

– Ссыкло ты, а не маг! – Я сплюнула в сторону, стараясь выглядеть как можно смелее. – Я думала, ты уже где-нибудь в Канаде. И Селена так считает.

С коротким рыком он яростно бросился на меня, но я успела увернуться, так что тварь приземлилась на пол. Правда, его локоть попал мне прямо в глаз. Я выхватила этот чертов молоток и побежала к двери, но тут меня снова схватили за волосы.

– Из-за тебя моя жизнь пошла под откос. Из-за твоего инкуба, из-за твоих поручений мои родители чуть не погибли…

– Не драматизируй. – Когти впились в кожу головы, и я заорала от боли. В руке я сжимала молоток.

– Единственное, что хорошего ты могла сделать, – так это убить Уоррена, но и тут облажалась! – Он ударил меня коленом под лопатку, и я согнулась от боли, но молоток не выронила. Моя поза была унизительна. Я стояла на четвереньках, словно собака, тварь держала меня за волосы, а снаружи за всем этим наблюдал Кави. Самое время пробудиться его настоящей личности и спасти меня. – Лавстейны всегда все портили. Вас выбрали случайно, возложили такую ответственность! – Он с такой силой пнул меня, что руки не выдержали, и я распласталась по полу. Удар по ребрам. Хрип вместо крика, боли было так много, что мое тело занемело. Я так и сдохну? Из-за неуравновешенного мага, из-за секс-видео с моим другом? Я усмехнулась, и ему это явно не понравилось. Тяжелый ботинок опустился на мои пальцы. Будто со стороны я услышала хруст и собственный крик. Но молоток все еще оставался в моей руке.

– Я хочу отомстить и твоему дружку, – ласково сказал он, отходя куда-то, – той же монетой.

Я попыталась шевельнуться. Одна рука не работала.

– Переворачивайся! – Он пнул меня, и я с трудом перевернулась на спину. Стоило ли говорить, что кинуться с молотком я не смогла бы. – Улыбайся, Ивейн, улыбайся. Я покажу это Каспию, а потом Кави, как только он вернется.

На меня смотрел объектив камеры.

Меня ждало нечто намного ужаснее, чем избиение.

– Сейчас, надо только ее куда-нибудь закрепить…

Сейчас или никогда!

Удар по коленке ногой, он согнулся на пару секунд, а камера упала вниз. Я едва поднялась на ноги и увидела стоявшего за стеклом Кави.

Моего Кави, настоящего Кави.

Я занесла руку для удара, но в этом не было нужды. Мы встретились взглядами через мутное стекло, и я все поняла.

Ужасный крик и сильный запах гари. Водитель внезапно загорелся.

Два удара молотком – и Кави уже тянул меня за куртку. Оказавшись на земле, мне удалось сделать лишь пару шагов, прежде чем повалиться на бок: от боли, шока, пережитого ужаса. Адреналин, на котором я продержалась, истрепал меня.

Я была больше искалечена, чем жива.

Кави

Ему было стыдно за свою хижину: пыльную, частично прибранную, неуютную и отталкивающую. Местами протертый паркет, криво покрашенные стены. Мебели мало, не говоря уже о каких-то горшочках и лампах. У него даже стеллажа не было, книги валялись стопками на полу. Было стыдно показывать ей это, потому что такое было ее недостойно.

Недостойно глупого подростка в вечно мятых рубашках.

Он принес стул из кухни в спальню и поставил рядом с кроватью. Под тремя одеялами сопела девчонка, хмуря брови и периодически вздрагивая. Все равно от нее веяло спокойствием, но он не знал почему.

Он успел принять ванну, промыть лоб и губу, отмыть копоть. Волосы еще были мокрыми, на пол с них капала вода. Шишка и рассеченная губа – мелочи, ничтожные по сравнению с ее ранами.

Он смотрел на нее и периодически одергивал себя: неправильно.

Под «неправильно» он подразумевал все, что хоть как-то касалось этой девчонки. И он только усугубил это, склонившись к ней.

Двумя пальцами приподнял одеяло. Икра и голень в глубоких и длинных царапинах, возможно, порвано сухожилие. Белые бинты уже стали коричневыми, но, кажется, кровь остановилась. Два пальца правой руки точно были сломаны, остальные ушиблены. Они опухли и стали багровыми. Лоб превратился в огромную шишку, как и нос. Корни волос потемнели, это от запекшейся крови.

Он осторожно приподнял ее майку. Вряд ли она проснется после такого, но все равно делал это с опаской. Он не боялся, что она его заметит, а, скорее, боялся себя, потерять контроль и сделать… что? Сжечь?

Гематома в районе ребер. Он надеялся, что без перелома, но точно сказать не мог. Девчонка дышала тяжело, со свистом. Наверняка надышалась гарью.

Он смотрел на нее и смотрел. Провел пальцами по тому самому шраму на запястье. Он не отрывался от нее, чтобы не думать. Она дарила какое-то спокойствие, мягкое и нежное, словно камин в гостиной в дождливую погоду. Но внутри копошилось что-то неприятное, колкое и неправильное. Ему нужно было одергивать себя и беречь ее, девочку, которая всегда лезла на рожон.

Он гнал от себя любую мысль, старался замереть и впитать в себя ее сон. Нельзя вспоминать о произошедшем, иначе гнев захватит его тело. Мстить было уже некому. Ее обидчик сгорел дотла вместе с автобусом.

Он подпер кулаком подбородок и, не выдержав, убрал прядь со лба. Она чуть нахмурилась, чувствуя его прикосновение сквозь сон. Голова повернута вбок, поэтому не было видно, что на другом глазу желтел фингал.

Он был уверен, что ее любимый мультфильм – «Горбун из Нотр-Дама» или «Мулан», что летом на ее коже появятся веснушки, что когда она обижается, то надувает губы. А еще он знал, как она чихает, хотя она никогда при нем этого не делала.

Уверенность в том, что там, в другой жизни, они общались друг с другом, была непоколебима. Какие-то отрывочные знания: перед сном молоко и две ложки меда, корица или «Я готов сжечь ради нее заживо человека».

Хотя это вряд ли можно было назвать человеком, и не факт, что это было его рук дело. Но так и было.

Она проснулась неожиданно, как раз в тот момент, когда он отходил за водой. Он услышал шорох, а затем стон, полный боли.

– Не надо так резко. – Он мягко присел рядом. Она смотрела на него одним глазом, губы ее дрожали. Не хотела перед ним плакать. Глупая. Куда уж скрываться?

– Я… – Она не знала, что сказать, и избегала смотреть на него. – Спасибо.

– Ты сама справилась.

– Но ты меня сюда принес. – Она сморщилась от боли и обвела взглядом дом.

Она была здесь впервые и разглядывала все с любопытством.

– Больно?

Кажется, он никогда не находился так близко к другому человеку. Его это удивляло, но не смущало.

Она кивнула после долгой паузы. Хотела быть сильной, но сомневалась, что сможет долго поддерживать образ. Ее губы еще тряслись от сдерживаемых слез, а здоровая рука была сжата в кулак.

– Давай, – он держал ее за плечо и закатывал рукав рубашки, – если хочешь в душ…

– Я не смогу стоять, – честно сказала она, и он понимающе кивнул. – Как ты оказался на дороге? И что с твоим лбом?

Другой рукой она потянулась к его ране, но, заметив, в каком состоянии пальцы, опустила ее на постель. Ей было жалко себя.

– Как ты…

– Оказался на дороге? Просто совпадение.

– А лоб?

– Упал.

Она качнулась из стороны в сторону, видимо, желая показать, что не верит. Он поймал ее и аккуратно уложил на подушки. Она смотрела в потолок, дышала медленно и размеренно. Он отлучился на кухню. Горячее молоко, две ложки меда, крошка корицы.

Она улыбнулась хитро и нежно.

– Ты помнишь… – Ослабевшая, тяжелая рука обхватила кружку, он помог поднести ее к губам. Каждое движение было медленным и вялым.

Ее глаза округлились, она чуть не поперхнулась. Он поставил кружку на тумбочку и слегка ударил ее по спине. Слабой рукой она указала на стену.

– Откуда это?

Он обернулся. Нацарапанная надпись на балке.

– Это уже было, когда я въехал.

«Единственные монстры здесь – Лавстейны».

Уоррен

– Уоррен, дерьмово выглядишь.

На разбитых губах Ивейн шкодливая и довольная ухмылка. Одной рукой она подбросила апельсин и поймала его в воздухе, другая была в гипсе. Ивейн казалась беспечной, будто лежала с простенькой простудой или гриппом. Тело в синяках и кровоподтеках, гипс, повязка на глазу, нога заштопана, будто старая игрушка. Кожа даже не бледная, а желтоватая, на плече слабый ожог. Она напоминала сломанную куклу.

Уоррен напряженно сглотнул. Тошнота усилилась. Ивейн только шире улыбнулась и снова подбросила чертов апельсин, задорно подмигнув ему. В палате уже давно сидел Каспий, от которого волнами исходил гнев. Его взгляд насквозь прожигал расслабленную Ивейн.

– Что эта тварь с тобой сделала? – Каспий снова играл в сурового папашу.

Ивейн не удивилась, что Уоррен был здесь. Он пришел сюда только из-за нового видения Томаса, остальные, похоже, были не в курсе произошедшего. Ивейн находилась в больнице всего лишь второй день и, скорее всего, никому об этом не сообщала.

Правда, на входе Уоррен встретил Хейзер, но та на него даже не посмотрела. Возможно, она была здесь не из-за Ивейн.

Уоррен не понимал, откуда у Ивейн такая сила духа, на ее теле не было ни одного живого места.

– Не пугайся так. Маги меня залечат в момент, – подбодрила она его.

Он вздохнул с облегчением. Ну хоть что-то хорошее. О поджоге автобуса уже трезвонили в новостях, слухи разлетелись мгновенно. Погиб только водитель, Ивейн ускользнула незаметно, на радость всем. Томас рассказал ему, что на нее напал зомби, видоизмененный с помощью магии. И только потом от Каспия Уоррен узнал детали. Напал Вестфилд, его одноклассник, лучший друг его девушки. Они никогда не были близки, и, честно говоря, от Варрона всегда несло чем-то нездоровым, но ничто не намекало на такую жестокость. Мир будто раскололся, теперь каждый в голове Уоррена попадал под подозрение.

– Они же покинули город! – Каспий метался по палате из стороны в сторону.

– Если бы покинули, то не смогли бы колдовать, – спокойно заметила Ивейн, продолжая играть с несчастным цитрусом. Уоррен заметил, что у нее большие зрачки.

– Значит, они специально разнесли слух. Думаешь, это они связаны с кровавыми посланиями?

Ивейн нахмурилась.

– Нет, Варрон просто хотел мне отомстить. Не дрейфь, не убил бы он меня, максимум покалечил бы.

– Ты и так покалечена. За что ему тебе мстить?

– За то, что подставила его родителей, за то, что ты сделал с ним. – Она тут же прикусила губу, а Каспий остановился как вкопанный. Его широко распахнутые глаза смотрели куда-то в пустоту.

– Что он собирался с тобой сделать, чтобы мне отомстить? – спросил он тихо.

Апельсин укатился под кровать, а Ивейн вся съежилась и боязливо ойкнула. Похоже, Уоррен догадался. Око за око.

Каспий будто воспламенился. Уоррен схватил его за локоть, стараясь успокоить. Он заметил, что глаза Каспия стали желтыми, а кожа сильно покраснела. Уоррен убрал руку, и Каспий стал похож на себя прежнего.

– Еще раз, по порядку. – Он схватил стул и опустился на него. – Ты села в автобус. Там кто-то был?

– Ну, вроде да.

– Номер автобуса? Цвет?

– Номер не помню. Цвет красный.

– Где ты села? Какая остановка?

– У старого кладбища. – Она бросила предупреждающий взгляд на Уоррена.

Но он не понял намека и схватился за голову, осознав, что это случилось сразу после их встречи. Каспий моментально заметил этот жест.

– Ты был с ней?

– Думаешь, что я послал ее к заколдованному монстру?

– Подумай сам. У Варрона есть своя армия зомби-водителей? Как он рассчитал, что она зайдет в конкретный автобус? – Каспий едва не срывался на крик, а Ивейн пыталась слиться с подушками.

– Я не виноват, – жалко вякнул Уоррен, на что Каспий недоверчиво ухмыльнулся.

– Прекратите оба! – подала голос Ивейн. – Я знаю, что вы не доверяете друг другу. Но это не значит, что нужно собачиться.

Уоррену было обидно до скрипа зубов. Каспию позволено слишком много. Он нагло вмешивался в жизнь Лавстейн, да еще умудрился обвинить и его.

Каспий пристыженно опустил голову и нервно постучал ногой, явно о чем-то размышляя.

– Вы встретились у кладбища? Затем ты села в автобус… – проговорил он. Ивейн кивнула. – Куда поехал ты? – Впервые он взглянул прямо на Уоррена. В этом читалась какая-то уступка.

– Я пошел по склону к частному сектору, там дом Селены. Можешь позвонить ей и сам спросить…

Каспий неожиданно вскинул голову.

– Она знала, что ты был с Ивейн?

Уоррен покраснел.

– Д-да. Я ее предупредил.

– А когда ты направился к ней, ты позвонил ей? Сказал, что придешь?

– Она позвонила ему при мне, – добавила Ивейн.

– То есть до того, как подъехал автобус?

Она медленно кивнула.

Каспий усмехнулся, радуясь, что его догадка имела право на существование. В глазах Ивейн, напротив, было много сочувствия – сочувствия к Уоррену.

Ужасный голод, мучивший его последнее время, усилился до рези в желудке. Комната качнулась.

– Нет, – только и вымолвил Уоррен, – это не она.

Но все складывалось.

Он рухнул на стул с тяжелым вздохом.

В палату заглянул Бальд, а за его плечом стоял человек в картонной маске лисы. Уоррен понял, что это Асмодей.

– Вовремя, док, – зевнула Ивейн. – Когда меня уже починят?

Бальд подозрительно долго молчал.

– В этом и проблема, – начал Асмодей, стягивая маску. – Маги отказались тебе помогать из-за того инцидента с оборотнями.

Уоррен поднял взгляд и уставился на Ивейн. Немая сцена. Ее брови поползли вверх, губы превратились в ровное «О».

– Ясно.

Бальд усмехнулся.

– Итак, – воскликнула Ивейн, вскидывая относительно здоровую руку вверх, – теперь мы знаем, что из меня хреновый дипломат!

Она ударила ладонью по кровати, ее улыбка быстро исчезла, брови нахмурились.

– Ив, – Уоррен подошел к ней, ощущая, что она вот-вот разрыдается как ребенок, – Ив, ну найдем мы другого лекаря, подлатают быстро, хочешь, я попрошу Се…

Глупо замерев, он понял, что ему самому была нужна толика сочувствия и дружеской поддержки. Но стыдно требовать ее, когда его подругу избили и пытались изнасиловать.

Каспий хмуро обратился к Бальду.

– Кто-нибудь может проверить его, – кивок в сторону Уоррена, – на воздействие?

Уоррен не успел задать вопрос, как Ивейн ласково ответила:

– Накладывали ли на тебя чары, заклинания…

– Или привороты, – закончил Каспий, и девушка бросила на него уничтожающий взгляд. – Что? Просто на всякий случай.

– Я могу проверить сейчас, – отозвался Асмодей, уверенно двигаясь к Уоррену.

– Может, вы и вылечить ее сможете?

– Демоны не лекари, мы исцеляем только самих себя. Маленькие карие глаза Асмодея будто гипнотизировали. Лицо демона действительно размылось, лишь глаза остались пугающе четкими, они утягивали его в забытье, которое быстро закончилось, словно по щелчку пальцев.

Уоррен пару раз сморгнул, уши странно заложило. Асмодей обернулся к Ивейн и произнес:

– А инкуб был прав. Приворот. Действует больше года. По технике салемсизма.

Голод отозвался нестерпимой звериной болью.

Каспий

Квартира встретила Каспия теплом, нежным и сонным. Только ему было не до сна. Кровь бурлила, голод был утолен, а две папки в руках заставляли сердце стучать быстрее. Хейзер сидела на кухне с взволнованным и хмурым выражением лица.

– Кристы нет? – спросил Каспий, сбрасывая куртку. Он двигался нервно и быстро и никак не хотел выпускать из рук две серые папки.

Хейзер качнула головой.

– Нет. Я ее не видела.

– Как ты сюда попала?

Она виновато улыбнулась и пошевелила пальчиками.

– Вам стоит заколдовать замки.

– Тут нечего воровать, – проворчал Каспий, присаживаясь напротив и наконец выпуская папки из рук. Он протяжно выдохнул, словно сбросил с себя тяжелый груз.

– Как она?

– Ищут лекаря, чтобы ее подправить. А так бодренько.

– Ублюдок Варрон, – прошипела Хейзер. – Ну, что там?

Она аккуратно взяла одну из папок.

– Ничего нового. Маниакальный психоз, тяжелая депрессия, деперсонализация, обилие транквилизаторов. Трикстер предполагал, что Кави их не пил.

Хейзер скривилась.

– Не знаю, чем это может помочь Ивейн. – Каспий провел ладонями по лицу. – Секретарша кошмарная. Достать было очень сложно.

– М-да. Вряд ли это того стоило. Хотя… – Она внимательно вчиталась в текст. – Трикстер пытался пробудить реальную личность Кави, и, кажется, у него получилось. Но ненадолго.

Каспий заинтересованно поднял бровь, и Хейзер зачитала вслух:

– Как и предполагалось, пациент в критической ситуации переключается на основную личность. Под критической ситуацией подразумевается реальная опасность для жизни. Пациент пытался покончить с собой, но в последний момент, как он выразился, «просто заснул, а очнулся уже в больнице, был уверен, что умер, но оказалось, просто отключился». Все можно было свести на шок или обморок, вот только пациент сам оказал себе помощь, но не помнил, как это сделал. В указанное время, когда включилась основная личность, он позвонил в дом Лавстейнов. Пациент не мог знать этот номер, а если помнил, то только в той части сознания, доступ к которой ему закрыт.

– Это может помочь, – рассудил Каспий.

Хейзер приметила вторую папку и вопросительно посмотрела на него. Каспий молча подтолкнул ее к ней, чтобы она могла прочитать имя.

«Уоррен Уэлльс».

Ивейн

Некоторые вещи не стоит помнить.

Можно стереть память с помощью магии, но далеко не каждый колдун или демон на это способен, к тому же удаление воспоминаний занесено в реестр запрещенных магических практик. Мой список вещей, которые нужно забыть, был огромен, но инцидент в автобусе точно туда не входил.

Победоносное возвращение Ивейн Лавстейн в «Доктрину» заметил только Уоррен. Сколько раз я зарекалась, что и порога школьного не переступлю, а теперь сидела за партой. Никто на меня не давил: ни Вольфганг, ни Асмодей, ни Самаэль. Просто, когда меня вылечили (нашли все-таки добровольца), я поняла, что во мне куда больше сил и что, если я спрячусь в башне из слоновой кости, Варрон выиграет. Нет! Я не собиралась доставлять такое удовольствие этому сукину сыну. Селена могла передать ему привет и доложить, что жертва здоровее всех живых. Моя маленькая месть.

А вот Уоррену следовало бы забыть, что его приворожила собственная девушка. Он перенес это, на удивление, с какой-то небывалой выдержкой.

– Пустяк, – отмахнулся он, когда мы заговорили об этом во время перерыва. К нам присоединился Томас, хоть и слова не проронил. Каспия сегодня не было. – Учитывая, что ты пережила, это пустяк.

– Это боль разных категорий, не стоит сравнивать. Меня фактически никто особо не предавал.

– Потому что ты никому особо не доверяла. – Кажется, в этом слышалась обида. – Завидую тебе.

Я вспомнила про Хейзер и Каспия.

– Эй! – Я потрепала Уоррена по волосам, пока он что-то жевал. – Не надо строить из меня стерву.

Томас выглядел странно за нашим столом. Учитывая, что он был братом Селены и одновременно лучшим другом Уоррена, отношения между ними были запутанные. Спрашивать было как-то неловко, я лишь знала несколько вещей. Во-первых, отношения Уоррена и Селены держались только на привороте. Во-вторых, Селена слила Варрону мои координаты. Специально или нет – я не знала, но было еще кое-что. Скорее всего, Томас знал о привороте, но не говорил. У Уоррена были все основания обижаться на него. Томас всегда был неразговорчивым, но сейчас это ощущалось особенно остро. За нашим столом он явно чувствовал себя лишним.

– Пока я лежала в больнице, Каспий был в школе?

– Ага, – произнес Уоррен с набитым ртом. Он был безумно худым, но ел будто за троих. – Только сегодня пропал.

Мой взгляд зацепился за листовки с пропавшей ученицей.

– Нет-нет, он не пропал. – Уоррен заметил, как у меня скривилось лицо. – Может, заболел или еще что-то.

– Если инкубы и могут болеть, то только одним, – подал голос Томас.

– Чем? – беззлобно спросил Уоррен. Кажется, между ними ничего не изменилось.

– Голодом.

Уоррен так насупился, что стало не по себе, будто Томас задел его за больное.

– У них другое понятие о том, как «подкрепиться», ну ты знаешь, – решила я разрядить атмосферу, одновременно набирая уже третью СМС Каспию. Мой личный рекорд. Ни на одну из них он не ответил.

Мы с Уорреном чувствовали острую необходимость развеяться. Несмотря на пережитый ужас, трех дней в больнице оказалось достаточно, чтобы отдохнуть. От Уоррена веяло тоской, и я пригласила его домой. От дома, тем более от библиотеки он всегда приходил в восторг. Даже сейчас явно обрадовался.

Наказав Голему покормить нас, я дала Уоррену ключ от библиотеки, а сама пошла принять душ. Я слегка нервничала, оставив его одного. Вряд ли он там что-то найдет.

Я выросла в тепличных условиях, но жизнь в интернате быстро сломала меня. Параноидальность засела во мне глубоко и надолго, и, сколько бы я ни говорила, что это мера предосторожности, это была психическая болячка, словно в моей голове вечно мигала лампочка «Будь осторожен», и порой это доходило до абсурда.

Я хотела доверять Уоррену. Я могла доверять Уоррену. Я видела демонов и людей и с уверенностью могла сказать, что разбираюсь в них, пусть в основном благодаря интуиции. В библиотеку я вернулась с мокрой головой, неся поднос, полный еды. Я заметила, что в последнее время Уоррен ел как ненормальный. Что ж, каждый боролся со стрессом как мог.

Он сидел в окружении книг и периодически что-то записывал. Выглядел он увлеченным и совсем не жалким. Перед ним лежал огромный учебник по бестиарию и демонкратии, открытый на главе «Карательные меры».

Я заглянула к нему через плечо, попивая чай. На ветхой странице была изображена черная лохматая собака с огненными глазами и острыми зубами. В детстве адские гончие пугали меня особенно сильно, несмотря на то что к жутким созданиям я привыкла чуть ли не с младенчества. Вспомнить хотя бы моего отца.

Наверное, потому что, в отличие от других монстров, гончие карали за убийство, кражу и другие мелкие (для демона) преступления. Эти твари с удовольствием преследовали виновного и отрывали от него по кусочку. Иногда я не могла заснуть по ночам, боясь, что гончие придут за мной ночью, потому что опять не убрала за собой игрушки.

– О, отлично, еда. – Уоррен отвлек меня от воспоминания, запихивая в рот кусок пирога. Голем почему-то частенько готовил выпечку. – Смотри, что выпало из книжки.

Он протянул мне старую желтоватую фотокарточку. На фоне кухни блондинка с короткими кудрями в старом, поношенном, скорее всего, мужском свитере держала на руках примерно годовалого мальчика, такого же светлого и голубоглазого. Женщина смеялась, глядя на ребенка, а тот смотрел в камеру широко раскрытыми глазами. Пухлые губы блестели от слюны. Мне потребовалось довольно много времени, чтобы понять, кто это: Элиза и Вольфганг, мои мама и сводный брат.

– Красивая, – произнес Уоррен, склонив голову набок. – У вас губы и подбородок похожи.

Я задумчиво ощупала лицо. Я всегда ощущала себя копией отца. С Вольфгангом у нас было мало общего, кроме цвета волос.

– Почему ее нет на древе? – Уоррен ткнул на стену позади меня. Не успели?

– Возможно, – пожала плечами я. – Отец нашел Элизу, когда его родители уже умерли. А он не особо чтил аристократические традиции. Ты посмотри только, – я обернулась, чтобы лучше рассмотреть гобелен, – нас было так много… Двенадцать поколений. Четыре века. В детстве мне казалось, что у любого ребенка висит фамильное древо, что каждый должен знать всех своих предков, а сейчас понимаю, какая это глупость. Знаешь, кем был Генри Лавстейн? Вон, на самом верху.

Уоррен качнул головой. Он внимательно слушал меня, даже перестал жевать.

– Матросом. Прикинь: безграмотным матросом. Во время завоевания Нового Света сюда прибыл французский корабль. Большая часть команды погибла из-за какой-то болезни еще по пути. Несколько человек чудом выжили и прибыли сюда. Они думали, что спасены, но нет: Новый Ад, только на суше.

– Я давно хотел спросить, – перебил меня Уоррен, – почему именно ифрит? Это же из мусульманской веры.

– Мать Генри Лавстейна была мусульманкой, служанкой. Он бастард какого-то там немецкого герцога. На арабском говорил чуть лучше французского, а мама воспитала в нем любовь к своей культуре. В ее сказки он верил больше, чем в церковь, вот и явился ифрит. Есть, конечно, и другие демоны. Тот же Асмодей – вполне католический персонаж, но первым был Кави. Кто успел, тот и съел. – Чтобы продемонстрировать это, я запихнула в рот печенье.

– Значит, в тебе арабская, французская и немецкая кровь?

– Как и в любом американце.

– Я знаю только о прадедушке. Потому что он участвовал во Второй мировой. Кузина в Сан-Диего замужем за бельгийцем. – Он усмехнулся. – Ничего хоть мало-мальски интересного. Моя семья самая обыкновенная.

– Везунчик.

– Раньше думал, что нет, но сейчас…

– Смотришь на меня и понимаешь, как хорошо, что ты из самой обыкновенной семейки?

Мы рассмеялись. Мне в голову неожиданно пришла мысль, что самоирония куда лучше магии. Не будь у меня ее, я бы точно покончила с собой.

Мы не говорили ни о Селене, ни о Кави, Уоррен поделился своими догадками об Обществе лунатиков, и я поймала себя на мысли, что ощущаю себя ребенком, играющим с соседским мальчиком.

– Пойдем на выпускной вместе! – воскликнула я, и наш безмятежный разговор прервался. Уоррен смотрел на меня во все глаза, приоткрыв рот. – Как друзья, – добавила я, хотя это казалось мне очевидным. Все его радостное настроение, за которое я боролась, померкло. Возможно, из-за того, что я напомнила ему о горьком расставании.

– Я думал, ты пойдешь с Каспием. – Он уткнулся в какую-то книгу по лесным существам.

– А я думала, что ты – с Томасом. – Шутка подействовала, но несильно. Уоррен усмехнулся, но как-то безжизненно.

– Просто Каспий так заботится о тебе… Будто он твой брат или…

– Парень? Ха! Мы всего лишь друзья, и то я частенько сомневаюсь в этом. Слишком странно и резко он появился в моей жизни.

Уоррен задумчиво постучал пальцами по дереву. Он тянул с ответом.

– Да. Почему бы и нет? Отчего бы и не пойти на выпускной вместе?

В этот момент я поверила, что я – самый обыкновенный подросток.

Уоррен

Уоррен раньше не бывал в кабинете директора. И когда его имя объявили по радио на всю школу, он даже не мог представить, за что его вызвали на ковер. Его ужасало другое: теперь-то он знал, кем именно является глава «Доктрины». Самаэль – ангел смерти, и встреча с ним куда страшнее, чем с директором школы.

Теперь он иногда замечал его истинную сущность. Белокурый альбинос с широкими плечами и едва заметными крыльями за спиной, которые можно было принять за игру света. Он стоял к нему спиной, глядя на школьное футбольное поле, и обернулся, лишь когда Уоррен пристыженно и беззвучно занял свое место напротив стола.

– Ты, верно, догадался, что я обращаюсь к тебе не как директор и не как «человек».

Его движения были плавными, излишне медленными. Уоррену было страшно. Самаэль опустился в свое кресло и внимательно смотрел на него.

– Скорее всего, ты выберешь мои услуги. Точнее, только они тебе и остаются.

– А Барон Суббота? – промямлил он.

Самаэль качнул головой, и последние надежды Уоррена вмиг исчезли.

– Или ты выбрал… другой вариант?

– Не выбрал, – процедил он сквозь зубы, стараясь, чтобы голос звучал максимально уверенно. Но глупо скрывать свои сомнения от демона: для него вся человеческая душа как на ладони.

– Твое дело, – равнодушно пожал плечами он. – Хотел спросить… кто сделал тебе такую прекрасную маскировку от Лавстейн? Селена Хиллс?

Уоррен мотнул головой.

– Селена не знает. Никто не знает. Кроме Томаса, ее брата.

– Да-да, оракул, лунатик, как их сейчас называют.

– Лунатик? – переспросил Уоррен, а Самаэль чуть нахмурился. Кажется, он сказал нечто лишнее, но на пояснения можно было и не рассчитывать. Может, это было связано с Обществом лунатиков, а возможно, и нет. Оставалось только догадываться.

– Скажите… сколько я еще протяну?

Самаэль задумчиво посмотрел сквозь него, будто подсчитывая что-то.

– Если с чарами, то чуть дольше выпускного. Чарами вас обеспечит глава ковена, я уже договорился.

Щедрость от Самаэля? Подозрительно.

– С-спасибо.

– Ты сообразительный мальчик, Уоррен, и лучше справился бы с Мунсайдом, чем Лавстейн.

– Она тоже прекрасно справляется. – Он уже поднялся на ноги, собираясь уходить.

– Ты даже не представляешь, насколько ошибаешься.

Ивейн

Каспий не появился и на второй день. Не сказать, что два пропущенных учебных дня – повод для паники, если только ты не живешь в Мунсайде. Я начинала нервничать. Каждый час проверяла телефон, писала, но ответа не было.

После уроков в какой-то вязкой и беспросветной тоске я добралась до своего дома, мечтая ненадолго забыться сном. Перед глазами стояла пелена, мозг уже устал думать и отчаянно требовал сна. Я вошла в коридор, и дрема спала моментально. Я почувствовала запах и сразу прикрыла нос рукой. К такому принюхиваться нельзя, иначе пропадешь.

Тоска сменилась злостью, я почувствовала прилив сил. Сжала руки в кулаки и рванула в сторону гостиной.

– Каспий! – рявкнула я, но, влетев в комнату, ошеломленно остановилась. Это был не Каспий, а его старшая сестра, их запахи было легко спутать. Она сидела в дальнем кресле, спрятавшись в тени, безупречно одетая. – Я не знаю, где Вольфганг.

Криста наклонилась вперед, и я увидела, что лицо у нее красное и опухшее, а глаза неестественно блестящие, как будто она рыдала несколько минут назад.

– А я к тебе. – Голос ее был осипшим.

Теперь мне стало страшно. Я оглянулась, думая позвать Голема.

– Это из-за тебя и всей твоей семейки. Каспий в тюрьме.

Я не сразу поняла смысл ее слов.

– В тюрьме…

Криста всплеснула руками, явно недовольная моим тугодумием. Я видела, как раздувались ее ноздри, а кожа покраснела. Еще немного – и полезли бы рога.

– Я так больше не могу, – залепетала она. – Это невозможно…

Она что-то тараторила, я схватила телефон и зачем-то набрала Каспия. Потом поняла, насколько это бессмысленно, и бросила трубку. Может, это очередной его дурацкий розыгрыш?

Кольт. Кольт. Я быстро нашла его имя в телефонной книге. Гудки казались бесконечно долгими.

– Да, мы задержали полукровку. – Он зевнул. – Обокрал Трикстера. Вынес какие-то личные дела…

У меня будто разом выкачали всю кровь. Я снова была виновата. Каспия посадили из-за меня.

– Но вот в чем загвоздка, Лавстейн. Полукровки, тебе ли не знать, – дело ой какое редкое. И тут кто угодно ногу сломит. Непонятно, по каким законам его судить: по нашим или по человеческим. Кража со взломом. Штрафом не отделаешься. Мы задержали его…

– Выпусти, – произнесла я легко, будто просила передать соль. Кольт рассмеялся.

– Тут королевская кровь не поможет. Сама знаешь, если его дело попало в руки правосудия…

Закон справедливости. Сложное и очень древнее заклинание. Я перевела взгляд на Кристу, которая смотрела на меня в упор, внимательно слушая.

– Я все исправлю, – шепнула я ей, это больше походило на мольбу. – Я все исправлю.

Пришлось потратить последние деньги на такси, чтобы добраться до участка и поговорить. Вот только с кем? С Кольтом или с офицером человеческой полиции? Мысли пробивались через плотный туман паники и ощущения катастрофы. Только подойдя к участку, я вернулась в реальность.

Меня провели в «обезьянник». Каспий спал, спрятавшись под ворохом одежды, в углу камеры. В такой же позе он спал и на уроках.

– Вот он, твой полукровка. Брутто! – рявкнул офицер, и Каспий недовольно нахмурился сквозь сон. – К тебе посетитель!

Офицер сел напротив, и я выжидающе на него посмотрела.

– Разговор приватный. – Я прокашлялась.

– Тут не бывает приватных разговоров.

– Вы знаете, кто я? – важно спросила я, поправив на себе куртку и гордо подняв подбородок. – Фамилия Лавстейн вам о чем-то говорит?

Пухлый вампир, офицер полиции, сально усмехнулся.

– И что с того?

– Связывайтесь с Кольтом. – Я начала злиться. – Он вам все объяснит.

С тяжелым свистящим вздохом офицер все-таки меня послушался и лениво покинул офис. К этому моменту Каспий окончательно проснулся и понял, кто перед ним.

– О, Ив! – произнес он так, словно мы случайно встретились на улице.

– Ты же сказал, что попробуешь через секретаршу, – прошипела я. – Что пошло не так? Как ты мог так легко попасться?

Каспий пожал плечами. Кажется, он был абсолютно спокоен, пока его сестра была на грани истерики, как и я, будто хотел здесь очутиться, чтобы заставить нас понервничать для профилактики.

– Ну, так вышло. Там были камеры, – с неохотой добавил он. – И меня поймали. Жаль, что полиция не сделала это во время уроков. Представляешь, какое бы шоу получилось?

Я со всей дури ударила ладонью по решетке. Рука заныла, я отвернулась, чтобы он не видел выражения моего лица.

– Ив, есть кое-что куда более важное… – Он вплотную подошел ко мне, схватившись за прутья.

– Уоррен мне все рассказал.

Он замешкался.

– Правда?

Я обернулась к нему, собираясь сказать какую-нибудь гадость, но у него было такое заспанное и усталое лицо, что я чуть смягчилась.

– Зачем ты ему угрожал?

Кажется, Каспий не совсем понял, о чем я, затем его лицо прояснилось, и он прыснул от смеха.

– Ты про это?

– А про что еще?! Уоррен показал мне документы: у тебя есть право заменить меня, единолично, без Кави. Ты почти единственный полукровка в городе…

Каспий закатил глаза и тяжело вздохнул.

– Теперь понятно, почему ты так обо мне «заботился» с первых дней, как я здесь появилась: втирался в доверие.

Каспий разозлился, да так, что на лице снова проглянула демоническая сущность. Я отшатнулась. Неужели злится, что я его раскусила?

– Как. Можно. Быть. Такой. Тупой?! – Железо под его руками стало красным. – Ты думаешь, я предатель? – заорал он, сотрясая клетку. – Серьезно?

– Каспий… успокойся…

– Да я каждый день рискую ради тебя, столько всего сделал… и втереться в доверие? Ивейн, мне стоило раз тебя коснуться, как ты мне полностью «доверилась» бы…

От этой фразы стало как-то неприятно и горько. Я не понимала, что происходит.

Каспий оттолкнулся от решетки и, запустив пальцы в волосы, сделал несколько кругов по тесной клетке. Я упала на стул, чувствуя себя истощенной и испуганной.

– Все твой брат… – прошипел он. – Клятвы…

Я вопросительно посмотрела на Каспия. Он бросил взгляд через плечо, будто ждал кого-то.

– Ты что-то знаешь про Вольфганга? Каспий закусил костяшку на пальце.

– Черт, мне нельзя это говорить, никак нельзя.

– Что ты знаешь? – Я поднялась на ноги и подошла к камере, Каспий отошел в дальний угол. – Каспий, если ты действительно не предатель…

– Слушай меня, сейчас есть вещи куда поважнее. Дело, которое я выкрал. У Трикстера лечился не только Кави…

Он просто меня дурит, пытается отвлечь.

– Уоррен. Там был Уоррен.

– Что?

– Невроз, слабая форма шизофрении, внушаемость. Это Трикстер передал ему книгу Корнелиуса, это он надоумил его пойти в лес. Сама подумай: Уоррен не смог бы найти это все без чьей-либо помощи, тем более что его всегда оберегали Селена и Томас. Там была его карта. Я клянусь. Я показывал ее Хейзер. В рапорте написано, что именно я выкрал…

Голова шла кругом. Уоррен псих? Пусть даже и не псих. Лапы Трикстера дотянулись и до него. Зачем?

– Он ходит к нему полтора года. Трикстер будто знал…

Я обхватила голову руками. Как это понимать? Уоррену что-то внушили. Он мог знать, зачем Трикстер все это сделал.

– Ив, ему нельзя доверять…

– А кому, черт подери, можно? Кому? – заорала я.

Каспий замолчал. Лицо его было серьезным, но обеспокоенным и сочувствующим.

– Ивейн, – он протянул ко мне руку и нежно прикоснулся пальцем к локтю, – мне ты можешь доверять.

Я только усмехнулась.

– Я докажу.

Слезы затуманили глаза, в носу защипало.

– Я расскажу тебе про брата, хотя… возможно, потом ты меня за это возненавидишь, но это тебе поможет. Правда. Запомни это.

Я не хотела его слушать.

– Открой спальню, Ив. Открой свою детскую – и ты все поймешь.

– Так же говорил Трикстер, – прошептала я.

Каспий сглотнул.

– Прости меня.

– За что именно?

– За то, что узнаешь.

* * *

Находиться в ванной было невозможно. Я вся взмокла, пот стекал по спине и по лбу, зеркало запотело, а воздуха становилось катастрофически мало. От воды поднимался пар. Настоящий кипяток, искупаться без ожогов не выйдет, но я и не планировала.

Я натянула резиновые перчатки, повела плечами, размяла шею и спряталась за занавеской.

– Голем! – завопила я. – Голем, мне нужна твоя помощь!

И минуты не прошло, как я услышала его топот, будто маленького ребенка. Сердце защемило от жалости, но я не могла ее себе позволить.

Голем открыл дверь. Озадаченный и растерянный, он подошел к ванне, ожидая увидеть в ней меня. Такой невинный и глупый, просто чудище, слуга. Соберись, Лавстейн.

Один прыжок, и я повалила Голема в горячую ванну, обжигающие брызги попали мне на лицо, но руки в резиновых перчатках продолжали крепко сжимать его шею. Смешные кукольные глаза-наклейки смотрели на меня, кривой рот открылся в немом крике.

Во мне проснулись безумие и первородная жестокость. Как бы я себя ни оправдывала, сколько бы раз ни говорила, что это лишь оживший кусок глины, это все равно было убийство, самое настоящее.

Глиняная шея обмякла под моими руками, и голова Голема отсоединилась от тела. Вода окрасилась в цвет охры, а дрожащие ноги прекратили двигаться.

Голова Голема опустилась на дно ванны, а на поверхность всплыли намокшие глаза-наклейки. Я чувствовала себя так ужасно, как никогда в жизни.

Под полотенцем лежал топор. Я молниеносно схватила его и направилась в детскую. Голема больше не существует. Это звучало в каждом моем шаге. Я коротко взвыла, когда топор вонзился в дверь.

Вольфганга не было. Его мотоцикл стоял на месте, он мог прятаться где-то дома.

Наконец дыра была достаточной для того, чтобы я пролезла. Я отбросила топор и вытерла лицо. Пот смешался со слезами.

– Не делай этого, – сказал Вольфганг, стоя позади меня. Он нервничал, но голос не дрожал. Не умолял, он приказывал, но он клялся мне, что никогда меня не тронет. – Ивейн, не делай этого.

Томас сказал: откроешь спальню – потеряешь двоих. Трикстер сказал: откроешь спальню – узнаешь, зачем Кави стер память. Каспий сказал: откроешь спальню – во многом разберешься.

– Ивейн, прошу тебя.

Сквозь дыру были видны лиловые занавески. Я сделала шаг и оказалась в своей детской спальне.

Вольфганг не пошел за мной. Я прошлась по комнате, не веря, что провела здесь свое детство. Мои шкафчики, кровать с пятью подушками, картины, афиша «Мадам Баттерфляй», на некоторых полках еще оставались книги. Мой рабочий стол, в шкафчиках детская акварель и папка с рисунками. Кресло, которое Кави подставлял к кровати, чтобы прочитать сказку. Платяной шкаф, где мы с Вольфгангом прятались от отца. Мои обои, окна, шторы, ковер, прожженный ковер…

Прожженный?

Ровное обугленное пятно, идеальный бурый круг на некогда синем ковре.

– Я же говорил, – грустно сказал Вольфганг, – не делай этого.

Он не мог пройти так тихо. А дыра в двери была слишком маленькая для него. Как он прошел?

Боже! Нет! Только не это!

Я закрыла рот руками, чтобы не закричать, смотрела на своего брата и на пустой дверной проход.

– К-как? – выговорила я.

Вольфганг сделал простой жест: приложил палец к виску. У нас остались считаные секунды, он скоро исчезнет, и только Суббота решит, когда он сможет ко мне наведаться в следующий раз. Если бы я не узнала, он бы остался со мной, он бы… Пусть это будет шутка.

– Самоубийство?

Вольфганг усмехнулся. Он становился все незаметнее.

– Ивейн, послушай меня, слушай внимательно.

– Поэтому ты не мог до меня дотронуться, поэтому все так реагировали, когда я говорила о тебе, поэтому… – Мою речь прервал тяжелый истеричный вздох.

– Это неважно. – Он сделал шаг вперед, положил невидимые руки мне на плечи, но я ничего не почувствовала. – Ты никогда не покидала Мунсайд.

– Что?

– Менталисты…

– Я, я… Я не понимаю! – я рыдала в голос. Будто снова стала маленькой, восьмилетней девочкой, а Вольфганг меня дурил. – Как ты умер? Тебя подожгли? Кто это сделал?

Он почти исчез.

– Кто это сделал? – закричала я. – Скажи! Я должна знать.

Пожалуйста, побудь еще со мной. Будь со мной. Я должна знать. Я отомщу. Я обязательно отомщу.

– Это был Кави.

И в доме стало окончательно пусто.

* * *

Кто-то стучался в дверь. Какая разница. Кави убил моего брата.

Ванна в комьях глины. Плоть Голема. Какая разница. Кави убил моего брата.

Телефон звонил беспрерывно. Какая разница. Кави убил моего брата.

Моя детская пахла кровью и гарью. Какая разница. Кави убил моего брата.

Глаза на фамильных портретах двигались. Какая разница. Кави убил моего брата.

За окнами воздушные змеи. Какая разница. Кави убил моего брата.

Какой сегодня день?

День, когда Кави убил моего брата.

Теперь каждый день – день, когда Кави убил моего брата.

Кто-то выбил дверь. Какая разница. Кави убил моего брата.

Я сходила с ума.

Какая разница.

Кави. Убил. Моего. Брата.

Каспий

Каспий пытался ступать как можно тише по битому стеклу, но противный скрежет все равно раздавался в ушах. Рано или поздно его раскроют, но хорошо бы оттянуть этот момент на как можно дальше. На шее бултыхался морок, достаточно сильный, чтобы остаться незамеченным для парочки призраков и даже гончих, но уж точно не для него или нее. Он еще не совсем понял, как к нему обращаться.

Это был старый покосившийся дом викторианского образца, утопающий в пыли, грязи и паутине. Окна давным-давно выбиты, тропа заросла, мох полз по деревянным колоннам.

Каспий пролез через крошечное окошко в подвал, где переплетались ржавые трубы, а от каждого шага по полу бросались врассыпную тараканы или крысы. Он пытался вспомнить, сколько человек здесь погибло (или, лучше сказать, умерло). Была какая-то детская считалочка, которую он едва помнил, что-то из разряда: «Раз-два – Маргарет упала в ванной. Три-четыре – Стив задушил себя рано». И так до бесконечности, потому что смертей было неисчислимое количество.

Разумеется, дом на углу (так его называли, хотя никакого угла не было) мало кто посещал. Даже подростки не лезли внутрь, так что здание осталось не запачканным граффити и чужими именами. Дом был заброшен, здешние призраки уже и забыли о каких-то там живых людях или нелюдях. Уйдя глубоко в себя, бледные тени некогда живых медленно бродили из стороны в сторону, глядя в бесконечную пустоту. Они уже не замечали своих соседей, погрузившись в самих себя и съедавший их вакуум времени. Толку от них было как от паутины, Каспий крался сюда за другим.

Лестница его едва выдержала, хотя он шел медленно и осторожно. В какой-то момент ступенька резка надломилась, и щепки вонзились в ногу. Он закрыл рот ладонью, чтобы не заорать в голос. Беспечные призраки даже голову не повернули в его сторону. Едва выбравшись из внезапного капкана, он продолжил идти, точнее, ползти, чтобы не повредить ногу еще больше.

Первый этаж. Гниющая мебель. Остатки обивки. Даже камин. Так пыльно и грязно, что хотелось чихнуть, но он зажал нос. Джинсы из синих стали серыми, а одна штанина – багровой. Крови было немного, но деревянные щепки неприятно ощущались в ноге, не говоря уже о многочисленных занозах.

Дом был полон легкого гула и едва уловимой вибрации. Так звучат призраки: тихо и приглушенно. Стоны и плач смешивались в единый назойливый шум. Каспий не любил призраков. Они являлись напоминанием того, что если и можно остаться здесь после жизни, то лишь бесплотным надоедливым звуком, который будет вызывать раздражение.

Каспий перевел дух. Призраки медленно вились повсюду, не обращая на него никакого внимания. От дома несло даже не смертью, а, скорее, убийством, чем-то насильственным и жестоким.

Нужно было идти дальше, скорее всего, на чердак, но ему преградили дорогу. Ленор смотрела на него без какого-либо выражения.

– Мне нужно…

Ленор не дала ему договорить, а двинулась дальше. Ее платье было сшито из бусин, и каждый шаг сопровождался тихим стуком.

К его удивлению, они не поднялись на чердак. Может, она смилостивилась над его ногой? Потому что он – вряд ли.

Ленор проводила его в одну из комнат, обильно обставленную свечами и благовониями. Голову сразу неприятно сдавило, Каспий почему-то подумал, как долго здесь продержалась бы Ивейн с ее обонянием, но настойчиво прогнал эту мысль. Зомби села за круглый стол, украшенный черепом, и плавно кивнула на рюкзак Каспия. Он смотрел на нее с сомнением, подняв брови.

– Так сразу?

Ленор кивнула.

Он достал из рюкзака бутылку рома и высыпал сигары без упаковки. Сел напротив.

Что-то вспыхнуло, словно молния, а Ленор выгнулась в позвоночнике. Из ее открытого рта струился пурпурный плотный дым, глаза закатились, будто уступая место новым зрачкам: белым, пустым.

Играла музыка, будто кто-то бил по костям, тихий гул сменился хохотом, а по комнате, которая осветилась неоном, забегали какие-то буквы, зверушки и человечки.

Каспий вцепился в свой стул и закрыл глаза, потому что пыль была повсюду. Все было таким ярким и шумным, что бросало в дрожь. Нет, ему было не страшно, просто неприятно. Лучше уж наблюдать за призраками.

– Серьезно? – вопросил его хор голосов. – Дешевле пойла не нашел?

Каспий медленно открыл глаза. Ленор посмотрела на него бесцветными глазами, легко и ловко открыла бутылку и заправски подмигнула. Если чуть сощурить глаза, то вместо зомби-девушки с венком на голове можно увидеть добротного негра, чья рожа расписана под череп, а зубы блестят золотом.

– Ну простите, Барон. Тот недовольно охнул.

– Кто сказал, где меня найти?

– Бокор.

– А сама побоялась? – Его низкий смех словно звучал со всех сторон сразу. – Молодец, карапуз. – Барон Суббота сделал глоток рома и скривился. – Ладно, все лучше черных куриц на жертву. Чем могу помочь, Брут?

Комната наполнилась дымом, призраки и духи скакали вокруг, заливисто смеясь. Создавалось ощущение, будто Каспий застрял на какой-то странной карусели. Он старался не показать своей нервозности, но ему так и хотелось потянуться к бутылке.

– Брутто, – все-таки поправил он, но Барон Суббота только закатил глаза. Каспий понял его шутку, но ему не нравилось, когда его лишний раз упрекали в предательстве.

– Посмертные клятвы – это не шутка. Правда, карапуз, для меня все шутка. Чего хочешь? Чтобы я не подпускал к тебе ублюдка-волчонка, сына помешанной из Германии? Он тебе жизнь подпортить может, ты нарушил договор…

– Я знаю, знаю. – Он не мог больше это слушать. – Я обещал ему, что Ивейн не узнает, что Вольфганг мертв, но обстоятельства…

Пухлые губы растеклись в улыбке. Облик Ленор померк, Каспий почти не замечал за высоченным негром в цилиндре хрупкую девушку.

– Мне плевать на обстоятельства. – Выпущенное кольцо дыма медленно поплыло по гостиной. – Давай, демоненок, что ты там себе напридумывал. Как будешь выкручиваться, а? Ты же не сдаваться пришел за клятвопреступничество? А? А? Ну, давай! Ром на сорока перцах тут не поможет.

Каспий выдержал паузу. Барон Суббота был не лучше Трикстера.

– Ты ведь покровительствуешь не только зомби и призракам? Ну, еще лоа и бокорам.

И снова этот раскатистый смех в тысячу голосов громче грома и ядерных боеголовок. Барон откинул голову назад и хохотал так долго, что Каспий успел сделать глоток рома и стащить сигару. Так ему казалось, что его аргументы звучали весомее.

– Блудлив, пью, курю. Чем не твой посредник?

– Хочешь записаться в головорезы и разбойники, малец? Да-да, может, из тюрьмы ты каким-то чудом и сбежал, но это такая мелочь по сравнению с теми, кому я действительно помогал. – Его фосфорные глаза без зрачков и радужки, казалось, смотрели строго на Каспия. – Силенок не хватает. Решил лезть к верховным, канючить помощи у нас? Так боишься призраков?

Суровое лицо Вольфганга будто бы мелькнуло в стене дома, освещенное короткой вспышкой. Озлобленное и яростное, требующее возмездия.

– Просто подстраховаться, – ответил Каспий как-то насмешливо, сосредоточив все свое внимание на сигаре. – Ну, поможешь мне?

Барон поначалу смотрел на него со скепсисом, а потом заулыбался.

– Так, малец, правила таковы. Я могу стать твоим покровителем, когда ты подохнешь, судя по всему, случится это скоро, но, так как ты не призрак, не зомби, не бокор и даже не унси, а гончие уже вышли на твой след, у тебя один вариант. – Он показал толстый палец. – Стать настоящим головорезом.

Каспий тяжело вздохнул.

– Следовательно, тебе следует кого-нибудь убить! – Он захлебнулся в громком грудном смехе в тысячи голосов, будто рассказал до жути смешной анекдот.

Каспий знал, что для верховных это действительно анекдот. Все, кто меньше рангом, – даже не шахматные фигуры, а лишь придворные для насмешек. Им не нужны ни сила, ни деньги, единственная их валюта – отсрочка скуки и иллюзия былой власти, карнавальной и жестокой власти.

– Хорошо, – сказал Каспий, устало потирая лицо. – Тогда еще одна просьба, – он уже встал на ноги, собираясь уходить, – вернуть к жизни одну родственницу.

– Родственницу? Как понимаю, со стороны отца, полукровка?

– Да, бабушку. В любой форме: призрака, зомби – неважно.

Барон Суббота пожал плечами, мол, никаких проблем, затянулся сигарой и налил еще рома.

– Как знаешь, парень. Привет бокору. – Он указал сигарой на его шею, где на простеньком шнурке висел маленький кожаный мешочек. – Хороший амулет, но скоро сдохнет: магии мало. – Он грустно вздохнул. – Катастрофически мало.

Каспий покинул дом, превозмогая боль в ноге, но стоило ему увидеть Хейзер на горизонте, как он улыбнулся со свойственными ему шкодливостью и спокойствием.

– Мерзкий у тебя бог, Хейз.

Она стояла у ограды и хмуро куталась в кофту.

– Сама знаю.

– Передал привет.

– Да пошел он, – лениво сказала Хейзер, проверяя что-то в темноте. – Выпросил все, что хотел?

– Почти, – прошептал Каспий, двигаясь к машине подруги. – Поехали в «Гекату», убьем двух зайцев. – И сам заметно вздрогнул, когда произнес это.

– Ой, ладно. – Она открыла машину. – Я бы залечила тебя, но у меня едва хватает сил на морок.

Это было видно. Хейзер с трудом говорила, часто хваталась за голову и немного пошатывалась.

– Все в порядке, мелочь. – Каспий сел на заднее сиденье и задрал ногу, чтобы лучше осмотреть рану. – Мне просто надо поесть.

– Тогда сначала к Флоре? – спросила она робко. Каспий кивнул.

Машина медленно ехала по улице. Город сегодня был как никогда жутким.

– А когда поедем к ней?

Вопрос повис в тишине, Каспий смотрел на пустые темные улицы, заколоченные лавки.

– Дай ей отойти.

Хейзер недовольно вздохнула и чуть крепче сжала руль.

– Я не смогу вечно поддерживать морок и прятать тебя у себя в спальне.

– Понимаю.

– Найди убежище.

– Найду, – буркнул Каспий.

– И не у Флоры. Девушка и так настрадалась.

Теперь он был беглецом. Казалось бы, подумаешь, подросток выкрал бумажки. Но нет, он выкрал их у Трикстера, и в этом можно было усмотреть не только шалость, но и что-то действительно серьезное. Тем более что члены семьи Брутто уже давно считались интриганами. Правда, это мелочь по сравнению с нападениями на Лавстейн и Кави. Все силы будут брошены на них. Недоброжелатели наверняка устроят что-то перед совершеннолетием.

Хейзер подвезла его к дому Флоры, скромному, маленькому, даже родному. И сразу отъехала, как обычно.

Он нетерпеливо постучал в дверь, открыли ему далеко не сразу.

– Каспий, что ты… – У Флоры встревоженный, даже болезненный вид. Руки такие тонкие, что он старался не смотреть. Ее длинные кудри стали короче и едва прикрывали уши.

Каспий, наплевав на любезность, резко открыл дверь до конца. Флора чуть не упала.

– Ты не вовремя.

Он снова посмотрел на нее, уже забыв, чего хотел. Она похудела еще сильнее, кожа стала желтоватой, а синяки – темнее. Она опиралась на комод двумя руками, ее шатало.

– Уйди, пожалуйста, – попросила она совсем сипло. Он хотел думать, что это горе по сестре ее так изуродовало. Хотел бы, но знал правду. Это была его вина.

Флора судорожно пыталась спрятать бесчисленные коробки таблеток и распечатки анализов.

– Прошу тебя, уйди. – Кажется, она сейчас разрыдается. Она не хотела, чтобы он видел ее такой.

Каспий не мог сказать, что любит ее, нет. Он даже не хотел ее. Ему нравилось ее утешать, нравилось, когда она говорила, что его появление было единственным радостным событием, нравилось, что она в нем нуждалась.

Он знал по фото, что раньше она была жизнерадостной и амбициозной, пока учеба в колледже не сломала ее. Мог только догадываться, как именно. Какие-то парни, вечеринка, может, роман с учителем. Кто-то разбил ее сердце и сломал тело.

Сейчас Каспий видел, что добил ее окончательно. Она не догадывалась, не знала, что ее состояние – его вина.

«Ты должен убить человека», – вспомнил он слова Барона. Он не сказал как. Вот он, шанс. В Каспии появилась решимость.

– Прости меня. Я больше не вернусь.

Но он не смог. Человека в нем было больше, чем демона. Он ушел, закрыв дверь, и набрал номер Хейзер.

* * *

«Геката» была закрыта, но его впустили в пустой зал, где человек-тритон лениво протирал стаканы, а какие-то демоны играли за столиком в карты. Ведьмы что-то обсуждали с суккубами: то ли маникюр, то ли косметику.

Трикстер зевал во весь рот и перебирал какую-то коробку, периодически отвлекаясь на телефон. Он достал из коробки ткани и придирчиво их оглядел. Коварный демон выбирал себе новый костюм.

– О, Брутто! – Он кокетливо подпер ладонью подбородок. – А у сестренки выходной.

– Я к тебе.

Трикстер игриво вздернул брови и оскалился.

– Прежде чем о чем-то меня просить, – он поднял палец вверх и порылся в коробке, – оливковый или салатовый, а? Салатовый – это как-то смешно, а оливковый… Я в нем слишком бледный, тебе так не кажется?

Каспий устало посмотрел на Трикстера, на что тот театрально всплеснул руками.

– Ой, ладно, бесенок, рассказывай: что ты хочешь на свой день рождения?

Каспий слишком устал, чтобы как-то парировать его реплики. Даже винить его в том, что он оказался в тюрьме, что теперь за ним охотятся гончие, – пустая трата времени. Трикстер не имел ничего мало-мальски похожего на совесть.

– Щенка? Солдатиков? Рыцаря или принцессу?

– Труп, – глухо сказал он, и Трикстер удивленно поднял брови. – Выигрыш в Жатве.

– Оу. – Трикстер почесал подбородок и засмеялся. – Хочешь, чтобы наша честная лотерея… Хорошо, будет тебе выигрыш в Жатве. Но…

Конечно, всегда было какое-нибудь но. Просто ничего быть не может.

– Чего ты хочешь? – Стоять было больно, и Каспий упал на стул рядом.

– Ладно… Так как ты мне все-таки не чужой, родня как-никак. Не было б меня, не было б и тебя на свете. – Трикстер хитро улыбнулся. – Малыш Каспий, чего же мне от тебя потребовать в обмен на удивительную возможность забрать чужую жизнь?.. Так-так-так.

Все он уже давно придумал, просто хотел его лишний раз побесить.

– Я попрошу у тебя мелочь. – Трикстер наклонился к нему. – Сущий пустяк.

Взглядом Каспия можно было убить, но демону было все равно.

– Говори уже.

– Поцелуй, – выпалил Трикстер.

Каспий непонимающе уставился на него.

– Что?

– Да, всего лишь поцелуй: в губы, можно без языка, почти целомудренный, но все-таки страстный и влажный. Ха-ха! Чтобы с чувством!

У Каспия уже была догадка, но он боялся ее озвучить.

– Кого?

Губы Трикстера медленно расползлись в липкой и коварной улыбке, что даже стало противно.

– Принцессу или рыцаря? – усмехнулся он, а Каспий в ответ застонал и спрятал лицо в ладонях.

Кави

Рука была прижата к пульсирующей, кровоточащей ране, но это мало его волновало. Куда важнее было не поддаться старой привычке и не излечить себя. Уровень адреналина держался на тонкой грани, позволяющей ему пробудиться.

Да, пробудиться. Пусть он все реже открывал глаза и все больше казался выдумкой, но надо помнить, кто стоял у истоков.

Он горделиво выпрямил спину, чуть поднял подбородок, рассматривая себя заново. Рука тщетно поправила волосы, будто бы это хоть на миллиметр приблизило его к тому, кем он был. Ничего подобного. Внешне он – отбитый пропойца и наркоман, и лишь горделиво вздернутый подбородок, отблеск холодных глаз и спокойная ухмылка выдавали в нем былые повадки ифрита, демона, который создал все.

Из-под маски волка послышался надменный смешок. Кави приподнял одну бровь и обернулся. Темная толстовка потяжелела от крови.

– Она еще не сложила два и два, – заметил человек в маске, вставая с места и меряя шагами крошечную комнату из камня. Бывшая тюрьма XVIII века, которая потом служила кельей при католическом соборе. Собор сровняли с землей, остались лишь эти самые катакомбы.

– У Ивейн всегда были проблемы с математикой. – Кави прижал рану рукой, чтобы стало больнее. Именно боль держала его здесь. Стоило организму почувствовать себя в относительной безопасности, как Кави тут же засыпал. – Но это прискорбно.

– Я ставил на Кольта, но он мыслит в совсем ином направлении.

– Что взять с вампиров? – Он осторожно сел на край стула с чуть заметным вздохом. – Мой человек, кажется, не такой уж и смышленый. Обидно.

– Догадается.

– В этом и проблема. Если она догадается, догадаются и они. Мы все под колпаком. Мы ведем тонкую игру, Асмодей. – Он покачал головой. – Такую тонкую, что и верховным она едва по зубам. Не говоря уже о кучке подростков. – Он облокотился о стену и снова надавил рану. – А я мечтал повести ее на выпускной…

Асмодей рассмеялся, наблюдая за ифритом.

– Привязался, – довольно протянул он, – привязался, старый черт.

– Можно на старости лет и привязаться к смертному.

– Если не готовишь его на убой.

Темнота катакомб стала кораллово-оранжевой, Кави резко опустил голову, ловя взгляд «человека» в маске. Ожесточенное древнее лицо, то самое, какое рисовали в Коране и сказках: пугающее своей первозданной жестокостью и свирепостью.

– Я. Не. Готовлю. Ее. На. Убой, – процедил он сквозь зубы и потерял тонкую нить контроля. Ифрит прикрыл глаза, рана по привычке затягивалась, будто ее и не было.

Он повалился на бок, а Асмодей поднялся с места, разочарованно глядя на него.

Тот сонно разлепил глаза, лоб его покрылся испариной, а толстовка пропиталась кровью.

– Он ушел? – дрожащим голосом спросил тот, другой, и Асмодей кивнул, сдерживая нарастающую злость. Эти встречи с каждым разом становились все мимолетнее и мимолетнее, а помощь Кави была необходима. Ведь только он знал, что, а главное, зачем все происходит.

Семь лет назад

Забираясь с ногами в кресло, одиннадцатилетняя Ивейн демонстративно уткнулась в пыльную книгу под названием «Магические практики. Основные направления». Она недовольно нахмурила брови и надула губки от обиды, будто если бы ифрит увидел это, то, растрогавшись, отменил свое задание.

Ивейн смогла бы стерпеть все что угодно: и пыльные учебники, и толстые тома, и глупые домашние задания, – лишь бы Кави сидел под боком и миролюбиво напоминал, какая она молодец. Но делать что-то в одиночку было не в ее стиле. Никакой концентрации и мотивации, а еще обида на то, что Кави снова куда-то исчез. С деланой серьезностью Ивейн пыталась прочитать и хоть что-то запомнить. Классический салемсизм, шаманизм, магия викка, культ весталок…

– Зубришь? – ехидно улыбнулся старший брат, опираясь плечом о дверной проем. У него самого начались каникулы, и это было то время, когда он всячески пытался ее задеть, развлекаясь напоказ и просыпаясь разве что после полудня.

Ивейн в ответ только фыркнула и неуютно заерзала в кресле.

Полли лаял где-то на заднем дворе. Наверное, сцапал какую-нибудь пикси или чуть не загрыз гнома.

– И-и-ив, – досаждал ей Вольфганг, – пойдем на пляж!

Она удивленно подняла голову, пару раз моргнула, глядя на ухмылку брата. Шутка или издевка?

– Погода классная, будни, людей будет мало. А? Ну, пойдем? Может, мермаидок встретим…

– Или нарвалов.

Бедная Ивейн не знала, что нарвал – никакая не магическая зверушка, а вполне существующая китообразная тварь с длиннющим рогом, обитающая где-то на севере. Для Ивейн это морской единорог и, следовательно, житель Мунсайда.

– Или нарвалов, – вздохнул Вольфганг. – Идем?

Она задумчиво покачала головой.

– Ладно, уговорил. А на мопеде прокатишь?

– Прокачу, – засмеялся он. – Давай, сопля, бегом.

Конечно, Ивейн заподозрила что-то неладное. Старший брат редко брал ее с собой, а уж тем более куда-то звал. Но после смерти отца это происходило все чаще и чаще, как и вспышки гнева.

Когда-то она им восторгалась, но после пары грубых отказов, которые сильно обидели ее, Вольфганг стал просто надоедливым старшим братом, от которого можно было ожидать любой колкости. Но не сегодня. Сегодня он был сама любезность и очарование, хотя без злобных шуток не обошлось. Прокатил на мопеде, столкнул ее в воду, выловил ей медузу (не русалка, конечно, но тоже ничего), даже угостил мороженым. Ивейн была почти счастлива, абсолютно забыв об основных направлениях в магических практиках, о задании и своем ифрите в том числе.

Возвращаясь домой, Вольфганг недовольно уставился на зажженное окно на верхнем этаже. Лицо его вмиг стало озлобленным.

– Вернулся, – радостно шепнула Ивейн, пряча липкую от мороженого ладонь за спину.

Вольфганг негромко с обиды рыкнул, резко присел на карточки и схватил ее за плечи, уставившись на нее серьезно и внимательно.

– Вольфганг… – хотела возмутиться она, но брат шикнул.

– Ив, слушай, наша мама постоянно повторяла одну и ту же фразу, когда познакомилась с твоим папой. Запомни ее, хорошо? Пожалуйста, запомни.

– Ладно-ладно… – Все это ей очень не нравилось.

– Ив! Это важно!

– Да я поняла! Что за фраза-то?

Он сделал глубокий вдох и еще несколько секунд сверлил сестру внимательным и чуть безумным взглядом, пока не произнес тихо, но отчетливо:

– Если долго всматриваться в бездну, бездна начнет всматриваться в тебя.

– Бред какой-то, Вольфи! – Она постаралась вырваться, но брат потряс ее за плечи.

– Запомни ее, Ив, – прошипел он, до боли сжимая детские ручки. – Это единственное, что я могу тебе сейчас дать. Бездна. Начнет. Всматриваться. В. Тебя.

Это было последнее, что он ей сказал, прежде чем покинуть Мунсайд навсегда.

Ивейн

Бездна всматривалась в меня.

Ее взгляд был осязаем. Ее взгляд – перманентная боль, с которой свыкаешься, без которой существование уже немыслимо. Бездна смотрела молча, без осуждения, без желания, она смотрела хладнокровно и фатально, она была равнодушна, губительна.

Бездна всматривалась в меня.

Я варилась в том, что обычно прячут от обычных детей. Монстры, демоны на гравюрах, чудовища. Кровавые жертвоприношения вместо изучения азбуки и алфавита. Мои монстры не прятались под кроватью – мои монстры укладывали меня спать. Все это казалось нормальным. Чернокнижники, проклятья, адские отродья, я не знала другой жизни, не знала, насколько сильно это отравляло меня. Детский ночной кошмар – мои будни. Подкроватные монстры – мои друзья. Или не друзья. Я запуталась.

Мои мысли звучали глухо и тупо, они были лишь прахом чего-то некогда живого. Вся моя семья была мертва. И я сама.

Лавстейны не возвращаются. Лишь портреты, дневники да летописи, мертвые истории. Мы стали такими по случайности, потому что были жертвой обмана, потому что человек услышал сказку, рассказанную матерью, и рискнул поверить ей. Мы были лишь слугами, упивавшимися мнимой властью и не замечавшими мракобесия. Смириться и нести свой гибельный аристократический титул потому, что от этого зависела жизнь тридцати тысяч человек.

Возможно, все было сделано с умыслом. Убить во мне любую волю, любое желание. Никакой я не герой, никакой я не правитель, а просто сиротка, которая бегала за тем, от кого стоило бежать. Наивная девочка, воспитанная на страшных сказках и упорно верящая, что чудовища не менее человечны, чем люди. По факту все равны: и люди, и монстры. Все они одинаково ужасны. Я уже давно не видела разницы.

Ад пустовал. Все бесы были здесь, в маленьком портовом городке на краю страны. И всем должна была заправлять маленькая девочка. Как я могла поверить в это хоть на секунду?

На появление Каспия не обратила внимания. Его слова несли в себе такой же смысл, как и скрип половиц: лишь звук, ничего важного.

Я никогда не любила в детстве сказки о том, как принц целовал принцессу и чары падали. Сейчас произошло с точностью до наоборот. Принц поцеловал принцессу и наложил на нее чары. В пустоте моей головы появилась острая жажда, подаренная демонической похотью. Впервые за долгое время мне чего-то захотелось: теплого, живого, настоящего. Мои руки начали трястись, из глаз полились слезы, и я старалась не думать о том, что Каспий целовал меня, потому что только это могло привести меня в чувство. Спасибо инкубам и их магии.

– Ив, Ив! – Он легко потряс меня за плечи и убрал волосы за ухо. Я глупо тянулась к нему, но понимала, что продолжения не будет. Он улыбнулся в знак извинения и погладил по плечам с сожалением. Я впервые задумалась о том, как ужасно выглядела. Не мылась несколько дней, ходила в каких-то лохмотьях.

Я едва сдержала слезы и потупила взгляд.

– Спасибо. – Наверное, это единственное, что я могла сказать. – Ты единственный, кто…

Он прижал меня к себе, ожидая, что я разревусь. Но ничего не вышло. У меня не было на это сил. Слезы текли и текли из глаз.

– Давай уедем, – лихорадочно шептала я. – Давай? Бросим все и уедем.

– Не получится, – просто ответил он.

– Пусть объявят тревогу, пусть те, кто сможет спастись, спасутся. А мы уедем. И этого города не будет. Никого не будет. И со временем я внушу себе, что это просто выдумка. Остановимся где-нибудь на юге…

– Ивейн, – остановил он меня и посмотрел прямо в глаза, как Вольфганг – тогда: сочувствующе, с вниманием, – разве он тебе не сказал?

– Не сказал что?

– Ты не можешь покинуть Мунсайд.

Я искривила губы в безумной усмешке и ощутила его отвращение во взгляде.

– Плевать на них, – гордо и уверенно бросила я.

– Нет, Ивейн. Не в этом дело. Ты физически не можешь покинуть Мунсайд.

– Могу.

– Ты. Никогда. Его. Не. Покидала.

Брат сказал то же. Мне было так больно это вспоминать.

– Ты никогда не покидала Мунсайд, – повторил он.

– Бред! Я была в Виннипеге, в Монреале…

Каспий покачал головой. Его взгляд был серьезным и пронизывающим. Невыносимо.

– Бред! – Я оттолкнула его и резво встала на ноги. От слабости перед глазами темнело, но я упорно шла вперед. – Я была там! Была за чертой!

– Ив, не надо. – Он следовал за мной, кричал вслед, даже когда я покинула дом и повернула к гаражу. Плевать на вещи. Ничего мне от прошлой жизни не надо. Плевать, что без денег, без документов, у меня был опыт.

Я старалась не думать, кому принадлежал мопед, не помнить его историю, не видеть в этом никакого символа. Просто молча завела мотор и тронулась, не дожидаясь, пока Каспий меня догонит и попробует остановить.

Я смотрела прямо перед собой на асфальтовую дорогу, и весь пейзаж превратился в размазанные цветастые картинки. Я ни о чем не думала, лишь чувствовала надвигающуюся звериную радость и противный зуд.

Побег. Надо было сделать это сразу. Надо было не садиться в машину к брату, а отбиваться, кусаться и царапаться. Не надо было возвращаться.

Стоп. Как Вольфганг, будучи мертвым, покинул Мун-сайд, как он смог оказаться в Канаде и быть вполне живым?

«Вы покидаете Мунсайд», – гласила надпись на транспаранте. И слава богу. Или демонам.

Черта была пройдена. Я едва успела сбросить скорость, как руль выскользнул из рук. Асфальт. Ржавый привкус. Кислорода мало. Я не могла дышать.

«Ты физически не можешь покинуть Мунсайд».

А! Так вот что это значило.

Уоррен

Сквозь липкий сон, который больше походил на дрему, Уоррен все-таки услышал противную трель телефона, правда, принял ее за будильник. Большой палец автоматически нажал «отложить сигнал» и попал на зеленую трубку, Уоррену даже не пришлось открывать глаза. Он отбросил телефон и не сразу понял, кто и откуда зовет его.

Это был голос Каспия, взволнованный и сердитый, требующий ответить сейчас же, кричащий что-то про Ивейн и смертельную опасность. Как будто могло быть иначе.

Уоррен резко проснулся и судорожно прижал трубку к уху.

– Что? Я…

– Ну наконец-то! Бегом за городскую черту. Ты единственный человек, которого я знаю, и выйти для тебя не будет проблемой.

Хорошо, что он отрубился прямо в одежде, осталось лишь найти кроссовки.

– Я не понимаю…

– Ивейн сбежала из города.

– Мне надо убедить ее вернуться?

– Нет, черт подери, – рычал Каспий, – тебе надо затащить ее тело обратно, пока она не сдохла.

– Что?

– Быстрее, человечишка!

И Каспий отключился. Выезд из города был только один. Хорошо, что Уоррен жил на окраине: ехать ему минуты три, если на отцовской машине.

Еще не было шести утра. На улице никого. Лихорадочно натянув кеды, нащупав ключи от машины на комоде в коридоре, Уоррен выбежал во двор и громко хлопнул дверью. Если родители проснутся, то не успеют его догнать, тем более остановить. Руки тряслись, ему еле-еле удалось завести машину и выехать из гаража, изрядно помяв розовые кусты и испортив газон.

Ивейн лежала в ста метрах от таблички «Вы покидаете Мунсайд». Перевернутый мопед и ее тонкая фигурка, уткнувшаяся лицом в асфальт. За ней – растертая бордовая полоса крови. Упала и разбила нос. Кажется, она не дышала.

Времени проверять пульс не было. Поднять Ивейн на руки Уоррен не смог: не хватало сил. Тогда он перевернул ее на спину, схватил за руки и потащил прямо по земле.

– Ну наконец-то!

К нему подскочила тощая женщина в белом платье. Она схватила Ивейн за ноги, и они быстро поволокли ее вдвоем. Краем глаза Уоррен оглядел неожиданную помощницу. Незнакомка казалась ему знакомой. От нее ужасно пахло формалином.

– Давай же, – шепнул он, устало сбросив тело прямо за табличкой «Добро пожаловать в Мунсайд. Население 30 тысяч человек». – Давай!

Он склонился над Ивейн, пытаясь нащупать пульс. Мертвое бледное лицо. Опухший разбитый нос. Подбородок и шея в крови.

– Пожалуйста, Ивейн, – прошептал он, чуть не плача. – Не ты первая…

– Tochter, – едва слышно произнесла женщина в белом, и тогда он узнал ее. Это была Элиза Лавстейн.

Судорожный, тяжелый вдох, и Ивейн широко распахнула глаза. Уоррен вздохнул с облегчением.

– Ив! Ив! Ив! Ты жива! – Он радостно встряхнул ее за плечи. Вставать она явно не собиралась, глядя невидящим взором на рассвет.

– Милая моя… – Мать склонилась над ней, схватила за руки и принялась судорожно покрывать их поцелуями.

– Я… мертва? – первое, что спросила Ивейн, глядя на собственную мать. – Элиза? Я… В раю? В аду?

– Ты жива! – выкрикнули они почти хором, и Уоррен пригнулся к земле, истерично смеясь.

– Жива… – полушепотом повторила она. – Я…

– Тебе нужно отдохнуть, – ласково произнесла Элиза. Несмотря на мягкий голос, выглядела она ужасно. Зомби. Бледнее самой Ивейн, с тонкой полупрозрачной кожей и синими кругами под глазами. Почти каждая кость, каждый сосуд были видны, а волосы свисали клочьями.

– Отдохнуть… – эхом повторила она, прикрывая глаза, – отдо… – И, видимо, отключилась.

Уоррен и Элиза переглянулись. Она улыбнулась ему. Уоррена передернуло. Зубы были сгнившими.

– Молодой человек, спасибо вам, спасибо, вы, наверное…

– Уоррен. – Он встал на ноги и отряхнул колени. – Вы Элиза. Я узнал вас.

Женщина расцвела, услышав это.

– Я отвезу вас домой, – пролепетал он, глядя на отцовский автомобиль. – Все хорошо. Мы спасли ее. Спасли город.

Элиза нахмурилась и чуть заметно качнула головой, но Уоррен проигнорировал это.

– Доброе, черт подери, утро, Мунсайд, – выругался он, открывая заднюю дверь.

Ивейн

Был ли черный свет в конце тоннеля? Явился ли ангел смерти Самаэль, раскрыв свои крылья? Слышала ли я смех в тысячу голосов от Барона Субботы? Нет. Ничего подобного. Смерть – самое невероятное приключение в жизни человека – оказалась до банальности скучной. Никакой пронесшейся перед глазами жизни за пару секунд, никаких гениальных мыслей, чувства прощения и христианской благодати. Хотя, может, я не до конца осознала, что случилось. Мне казалось, что я просто потеряла сознание. А дальше – темнота, непроницаемая, густая, насыщенная, как самый крепкий и блаженный сон.

– Привязка… – услышала я голос Каспия.

Я валялась на кровати, прижав пакет со льдом к носу, и лениво наблюдала за своими друзьями и за трупом матери, которая мялась на пороге и пыталась улизнуть куда-нибудь из-за нарастающей неловкости. Я до сих пор ничего ей не сказала. Этот взгляд побитого щеночка, восхищения и вечной мольбы раздражал меня. Не могла же я ей сказать, что до последнего не верила в ее существование, что она была для меня лишь частью легенды и матерью Вольфганга, но уж точно не моей. Между нами не было связи. От нее мне достались лишь пухлые губы, светлые волосы да, может быть, россыпь генетических заболеваний.

– Привязка – это заклинание заточения? – спросил Уоррен. – Селена что-то об этом говорила.

– Да. Оно очень мощное, и для него нужно разрешение Комитета. Обычно его используют в качестве наказания для демона. Ставят маяк – какую-либо дорогую сердцу вещицу – и обозначают границы. Выходишь за границу – не можешь дышать. Смерть или сон, если ты демон.

– Но Ивейн не демон…

Каспий развел руками. Действительно странная ситуация. Чего этим пытались добиться? Чтобы я умерла или осталась в Мунсайде навечно? Не могла понять, чего от меня хотели мои недоброжелатели. Что им было от меня нужно: моя смерть или присутствие в городе?

– Заклинание легко разрушить. Нужно лишь уничтожить предмет привязки, – зачем-то пояснил Каспий, будто нашей задачей было вывезти меня из города. Вряд ли. Я сбежала на эмоциях, сейчас вряд ли пересекла бы черту… Хотя… Мысль закончить все оставалась приятной, но я смотрела на Уоррена и Каспия и понимала, что буду по ним скучать. Тем более что кому я была нужна за границей?

Элиза все косилась на Каспия. Какой-то выразительный, но абсолютно непонятный мне взгляд. Может, думала, что это мой парень?

Стоило спросить, как она здесь оказалась, но это было неприлично.

– Я нашел на тебя файл у Трикстера. – Каспий решил рубить с плеча.

– Трикстер? – искренне переспросил Уоррен. Нет, никакой он не шпион и не засланец.

– Да, в его психиатрическом кабинете.

– Я ходил к психотерапевту, как только переехал, – замешкался он. – Новая обстановка… депрессия, – смутился он. Мы с Каспием переглянулись. Уоррен мог никогда не видеть Трикстера в его настоящем обличье, может, поэтому и не сложил два и два.

– Шрам рядом с губой? – спросила я. Уоррен нахмурился, припоминая, затем кивнул. – Это он тебя подтолкнул на изучение Мунсайда? Рассказал легенды?

Уоррен снова кивнул.

– Он назвал мне адрес той букинистической лавки.

Теперь понятно, откуда Уоррен узнал про ифритов, как ему досталась книга Корнелиуса, где он услышал песенку про лестницу. Вот только зачем это понадобилось Трикстеру? Решил подшутить над любопытным мальчиком или план был куда масштабнее?

– Минус одна тайна. – Я пыталась радоваться, но голос был пока слаб. Едва наступило время завтрака, а я уже побывала при смерти. Что за день! – Надеюсь, Каспий, Уоррен больше не под подозрением.

Каспий недовольно цокнул и отвернулся, едва не встретившись взглядом с моей матерью. Элиза вздрогнула и поспешила выйти под предлогом то ли уборки, то ли готовки.

– Расскажешь мне? – обратилась я к Каспию.

– Что?

– Что я делала с четырнадцати до семнадцати лет? Если я не покидала Мунсайд, то где была все это время?

– Логично, что в Мунсайде, – хмыкнул он, поднявшись на ноги. Уоррен осознал, что сейчас не лучшее время, и поспешил покинуть комнату, аккуратно прикрыв дверь. Каспий нервно бродил из угла в угол и что-то искал среди моих скромных пожитков, разбросанных повсюду.

– Каспий, – настороженно сказала я и села на кровать. Кровь остановилась, но нос ужасно болел. Я думала совсем о другом. Об утреннем поцелуе. Полный идиотизм. В смертельной опасности девочка-подросток осталась девочкой-подростком. – Смысл сейчас от меня что-то скрывать?

Он недобро ухмыльнулся.

– У тебя осталась кора от Дин? – неожиданно спросил он.

– Серьезно? Зачем тебе она сейчас?

– Так осталась?

Я долго смотрела на него, ожидая объяснений, но он молчал. Я плохо помнила, куда спрятала крошечный мешочек, и ляпнула наугад, что он в портфеле. Кора действительно нашлась в одном из многочисленных карманов. Каспий радостно улыбнулся и забрался ко мне на кровать.

– Она жесткая. – Он схватил какую-то книжку с тумбочки, высыпал кору и отобрал мне пару кусочков. Я не собиралась их глотать, но Каспий упорствовал. – Я скажу тебе все. Но только если съешь кору.

– И почему? – указательным и большим пальцами я подцепила зловонные кусочки. И как это нужно есть?

– Для безопасности. – Он заглянул мне в глаза, я пыталась сопротивляться его демоническому обаянию, но не могла вырваться из плена. Каспий кивнул мне, подбадривая.

Я положила мерзость на язык. Кора обожгла язык, будто шипучие конфетки. На вкус как влажная земля. Не самый приятный вкус на свете.

Мне казалось, что мое сердце тут же, без предупреждения, слишком сильно ускорило ритм. В висках заболело так, что перед глазами пошли цветастые пятна, будто кто-то пытался запихнуть мне в белки гирлянду.

Я согнулась пополам, будто заново пыталась нащупать гравитацию. Все двигалось, все постоянно двигалось. Мне хотелось задержаться, положить голову на колени Каспию.

– Менталисты, Ив, – донеслось сверху, и я осознала, что исполнила свою фантазию: лежать у него на коленях, как в романтическом фильме. Если бы только мне не было сейчас так страшно. Я гладила простыню и пыталась сосредоточиться на собственном дыхании, и, кажется, это немного помогало. – Общество лунатиков. Они все держат под контролем.

– Еще одна идиотская сказка? – не сдержала я улыбки. Становилось спокойнее, но лишь немного.

– Никто не знает, когда именно они появились и появлялись ли вообще. Может, были с самого начала. Не принадлежат ни к одной касте. Хотя некоторые думают, что они собирательный образ урбанистического фольклора. Ну, знаешь, эти байки про мировые заговоры, бункеры президентов, тайные общества…

– Масоны? – рассмеялась я и кончиками пальцев коснулась его волос, гладких, шелковистых.

– Вполне вероятно, но не суть. Главное – их способность. Менталисты, понимаешь?

– Умные, что ли?

– Не только. Имеют полную власть над сознанием.

Некоторые демоны были способны читать обрывки мыслей, могли загипнотизировать. Но полностью контролировать здорового человека – нет. От любой ворожбы или наваждения можно было избавиться.

– Мы под колпаком, – прошептала я.

– Вот именно. Все. И демоны, и люди. Разве что призраки в безопасности, так как они бесплотны. Но есть еще один способ защиты…

Я начала догадываться.

– Смешать мысли в кучу. Кора.

Каспий закивал головой.

– Они превращают мысли в такую кашу, что через нее не пробраться.

– Эльфы и оборотни в курсе. Поэтому Дин дала мне кору, поэтому… поэтому Кави такой.

– Именно.

– Он что-то знает. Возможно, все. Но не может сказать.

– А я? Что было со мной?

– Ты была в лапах менталистов. Спала здесь. – Он похлопал по постели. – И видела сны про свои скитания.

Конечно, мне часто везло. Полиция, добрые люди, деньги из ниоткуда… Как в это можно было поверить? Я не покидала Мунсайда. Все это было иллюзией.

– Ну а Вольфганг?

– Призраки могут путешествовать по снам.

– Точно…

– За тобой присматривала Криста.

Поэтому я заметила ее утром. Утром, когда «вернулась» домой. На самом деле я просто проснулась дома, а Вольфганг все разыграл. Черт! Мне нужно было время, чтобы все осознать.

Многие вещи стали понятнее. Удивление Хейзер, когда оказалось, что я ничего не знала о канадских прайдах. Уоррен, который поражался, что мы ходили в одни пиццерии в Виннипеге. Вездесущий Вольфганг, который находил меня каким-то чудесным образом. Отсутствие воспоминаний о моем похищении. Вся моя жизнь была ложью. Кави дурил меня, потом эта иллюзия, а что сейчас?

– Поцелуешь меня?

Зачем я это спросила? Полный идиотизм. Я просто хотела отвлечься от противных мыслей, от страха.

– Ив, не стоит, – мягко сказал Каспий, и мне стало обидно.

– Я тебе не нравлюсь?

– Не в этом дело. – Он аккуратно переложил мою голову на подушку и отполз в сторону, пряча взгляд.

– А в чем тогда? Ты с первого дня меня оберегаешь, постоянно рядом, столько сделал для меня…

– Ивейн.

– Неужели это просто дружба? – Я поднялась на локтях, чувствуя детскую обиду вместе со злостью, стократ усиленные из-за коры. Я видела цвет своей эмоции, чувствовала ее вкус. – Неужели я не заслуживаю… какой-никакой любви? Не великой, не глобальной, просто…

Я всеми силами постаралась заткнуться. Сейчас была не та ситуация, чтобы выяснять отношения. Но я хотела знать ответ на свой вопрос, не терзаться сомнениями. И дело было не в том, что мне отчаянно нужна взаимность, я смогла бы пережить отказ, но какой ценой.

Я обессиленно спрятала лицо в подушку, потому что меня съедал стыд. С одной стороны, мне хотелось испариться, с другой – так страшно быть одной. Да, мне было страшно. Вот я и цеплялась за Каспия. После того, что я узнала о Кави, мне казалось, что больше никому не смогу доверять, но вышло с точностью до наоборот. Острое желание довериться, быть любимой – человеческие слабости. Это то, что отличало нас от демонов. Еще Корнелиус подметил, что в этом их главное преимущество.

– Это из-за Флоры?

– Нет.

Лучше бы это было из-за Флоры. Не так обидно.

– Ивейн, – он положил ладонь мне на плечо и наклонился к самому уху, – это я попросил вернуть твою мать к жизни.

И что? Он хотел, чтобы из-за этого я перестала на него обижаться?

– Подумай: кто имеет право просить вернуть человека к жизни?

Я повернулась к нему, вспоминая вызубренные еще в детстве главы.

– Близкие и родственники… – Я подскочила на месте, хватая ртом воздух. – Ты что… Мою мать? Каспий!

Он хохотал до слез, пока меня трясло от злости. Инкубы быстро взрослеют и медленно стареют, в сущности, я не знала, сколько ему лет. Боги и демоны, неужели я угадала, неужели он близкий моей матери? Вот почему она так на него смотрела.

– Ответь! – Я ударила его.

Каспий перевел дыхание и долго смотрел на меня, явно забавляясь.

– Она – моя бабушка.

Меня замутило. Все вокруг стало тошнотворно зеленым, комната закачалась.

– Кто твой отец? – хрипло выдавила я, стараясь не смотреть на него.

– Твой брат.

Я согнулась пополам, упираясь лбом в матрац.

– Я – твой племянник, – тихо произнес Каспий. Меня трясло. Я же в него чуть не влюбилась.

* * *

Оставалось только поражаться, насколько можно быть слепым.

У Каспия были глаза моего брата, глаза моей матери: большие и голубые, живые и яркие.

Эти же глаза смотрели на меня с тоской и заботой, когда она неловко пододвигала поднос и сидела на самом краешке кровати, будто стесняясь. Голова раскалывалась, всякое движение давалось с трудом. Уоррен и Каспий ушли, оставив нас вдвоем, меня и мою мать. Язык не поворачивался так ее называть.

Отхлебнув чай, я опустила взгляд, не зная, с чего начать разговор. Только Суббота знал, надолго ли она здесь.

– Уоррен – очень милый мальчик. Я тебя с кем-то таким и представляла. – Кружка чуть не выпала у меня из рук, пара темных капелек попала на плед. Амурные дела. Никогда к ним не подступлюсь. Мое сердце – мертвый камень, я – железная леди, больше я не могла рисковать. Каспий оказался моим племянником, пле-мян-ни-ком. – Он сказал, что у тебя завтра выпускной. На чердаке должно было остаться мое свадебное платье. За ночь подгоню под твою фигуру.

– Завтра?

Сколько я пролежала в особняке, после того как исчез Вольфганг? Я пропустила День города и выпускные экзамены? Времени оставалось все меньше и меньше.

– Вы будете самой красивой парой.

Ага. А еще там будет Селена, которая отомстит мне за притеснение ведьм, инквизицию и своего зачарованного бойфренда.

– Ты знаешь про Каспия?

Элиза прискорбно качнула головой, потупив взгляд.

– На той стороне… можно подглядывать, урывками. Мало чем отличается ото сна. Но это я видела.

– Видела что?

– Моего сына и ту… девочку. Видела своего маленького внука, которому с детства пришлось несладко.

– А Вольфганга? Видела, когда его…

– Ивейн, я вижу это постоянно. Я чувствую это постоянно. Как рвется ниточка между сыном и матерью, как убивают мою половину. И это было больнее моей собственной смерти.

Я поежилась и спряталась за кружкой.

– У тебя много вопросов, но, прошу тебя, пусть на этот раз тебе ответит кто-нибудь другой.

Может, сам Кави. Кто знает?

– Вендиго. Отец его подкармливал…

Элиза недобро хмыкнула, выдержала долгую паузу, но все-таки ответила:

– Мы были счастливой семьей, Ивейн. Жили в Дрездене, чудесном, красивом городе, полном замков, с мощеными улочками. У нас был дом в пригороде, в выходные выбирались в центр. Водили Вольфганга в зоопарк, отстроенный после бомбежки. Винс рассказывал ему про восточноевропейскую галерею в Цвингере. Мы были нормальной, счастливой семьей и не знали ни о каком Мунсайде.

– Он не рассказывал?

– Рассказывал о семейном бизнесе, о странном городке в Америке.

– Но вы туда не собирались?

Она прискорбно покачала головой. Было заметно, с каким трудом Элиза говорила о былом счастье, которое так быстро исчезло.

– Я хотела ребенка от Винса, но он был против. Говорил про семейные обстоятельства, о генетическом заболевании. Он и правда быстро угасал, и врачи не могли помочь. Тогда я еще не знала, что дело в Мунсайде, что без города в нем не оставалось жизненных сил. Он прожил вдали от него слишком долго, его организм истощался. Это было ужасно. Он готовился умереть.

– Поэтому вы вернулись?

– Да. Я узнала о Мунсайде. Неизвестный прислал мне книгу «Исповедь и исследования». Я не обратила бы на нее внимания, если бы у автора не была фамилия моего мужа. Чувствовала, что твоему отцу не нужно ничего говорить, прочла ее втайне и начала догадываться кое о чем. Корнелиус не писал прямым текстом, но я напридумывала всякое. Была в таком отчаянии, что схватилась за этот вариант и долго, очень долго уговаривала Винсента переехать. Хотя бы на время, чтобы он поправил здоровье.

Я слушала затаив дыхание, забыв о горячей кружке в руке. Это была не сказка на ночь, это была часть моей истории.

– Винс не хотел продолжать род. Он надеялся, что демоны придумают что-то сами. Кави говорил ему, что вот-вот Лавстейны избавятся от плена, нужен лишь последний наследник.

– Последний?

– Так он говорил. Я к тому времени сама заболела. В Америке мне было плохо, а все это, – она обвела рукой пространство вокруг нее, – не укладывалось у меня в голове. Я беременела три раза до тебя. Мальчик и две девочки. Винсент настаивал на аборте, и я…

Неосознанно я потянулась к матери и, наплевав на брезгливость, потрепала ее по плечу.

– А потом появилась ты. – Она всхлипнула и положила руку на живот. – Я не знала, что меня ждет после твоего рождения, что матери наследников погибают при родах. Я продержалась сутки. Целые сутки не выпускала тебя из рук. Такая маленькая, крошечная, ты была копией Винсента.

Я разрушила счастливую семью своим рождением, прекрасную семью, у которой могло быть лучшее будущее вдали отсюда. Я застыла. У Вольфганга была бы не только мать, но и отец, пусть и недолго. Кажется, Винс когда-то был хорошим. Я запомнила его другим, не понимая, что это я разрушила его судьбу. Снова оказаться в клетке, пережить смерть собственных детей, жены, знать, что его плоть и кровь готовилась на убой. Последний наследник. Неужели на мне все и закончится? Какой ценой?

– Ты была нашей надеждой, Ивейн. Ты такая храбрая, умная и смелая. Я видела тебя. Мертвые видят лучше, когда их ребенок в опасности. Вся твоя жизнь – опасность. И как достойно ты с ней справляешься…

– Не надо…

– Надо, милая. – Она схватила меня за руки. Они были холодными и немного скользкими. – Как ты бросилась на помощь своему другу в лесу, как ты выстояла против того монстра. Ивейн, ты прекрасна. Ты – достойная наследница. И все, чего я для тебя желала, – это счастливое будущее. И я верю, что ты его добьешься. Здесь или где-то еще. Как тебе заблагорассудится. Мне обидно, что меня не было рядом и тебе пришлось справляться со всем в одиночку, но я не смогла бы воспитать кого-то более прекрасного, чем ты. Ты – чудо, ты – надежда, ты – наше спасение.

Я уткнулась ей в плечо и позволила обнять меня как малое дитя. Сколько раз я представляла это, как часто мечтала об этом в детстве.

– Спасибо… мама. Не уходи, пожалуйста, останься.

– Я останусь. – Она погладила меня по спине. – Совсем недолго, и все решится. Ты почти у цели. Осталось совсем чуть-чуть.

Самые важные, опасные и сложные «чуть-чуть».

Назад: 6. Оцепенение

Дальше: 8. Лицо врага