5. Быть мертвым

В относительно человеческой части моей жизни все шло своим чередом. Уоррен все-таки оказался прав, уговорив меня вернуться в «Доктрину».

Здесь можно было легко занять себя какой-нибудь ерундой, стараясь не натыкаться на болезненные воспоминания, точнее, на фотографию мистера Хиггса с черной ленточкой.

Поминальную службу решили устроить в выходные, оставив выбор за учениками: прощаться с учителем химии или нет. Траур понемногу спадал, снова слышался смех в коридоре, Хейзер всеми силами пыталась меня отвлечь.

– До сих пор неясно с этой помолвкой. Ну, мама хотя бы засомневалась, а вот Варрону от родителей прилетело конкретно.

– Давно не видела его в школе. – Я захлопнула шкафчик и двинулась в сторону столовой, стараясь обойти кабинет химии более длинным путем.

– Пусть сидит в своем особняке и не мозолит мне глаза.

– Неловко, конечно, спрашивать, но что именно сделал Каспий, что вашу помолвку расторгли?

Хейзер даже остановилась, встала передо мной и посмотрела столь выразительно, что сразу стало ясно.

– Ты серьезно? – воскликнула я. – Нет. Правда? Что? Я… даже не знаю, что и думать.

– Я не могла просто убить черную курицу и приворожить его к кому-нибудь другому. Я до последнего надеялась на Селену, но, кажется, они и правда друзья. – Хейзер возмущенно всплеснула руками.

Аппетит моментально пропал. Я слушала Хейзер вполуха, пытаясь выкинуть всякие картинки из головы. Бедный Каспий. Да даже бедный Варрон.

– Ну сама рассуди: он сам обрек свой ковен на распад. Признался бы, да и все, а не ломал бы комедию. Каминг-аут и все дела. Мы в каком веке живем, чтобы так реагировать?

– Ну… не знаю даже.

– Ты же жила в Канаде, так что точно не можешь быть гомофобом.

– А что не так с Канадой?

– Эй, алло! Гей-парад, прайды, самая толерантная страна в мире.

– Не замечала даже. Страна как страна, только все помешаны на кленовом сиропе.

– Видимо, ты настолько толерантна, что уже не обращаешь никакого внимания на огромные процессии полуголых парней в блестках. Кстати, об этом…

Мы зашли в шумный кафетерий и встали в очередь. Я взглядом нашла Уоррена, который сидел с Селеной, мило воркуя. Кажется, они сблизились еще больше.

– Вы-пуск-ной. Что думаешь? Я хотела забить Каспия, у которого популярность после истории с Варроном только повысилась, но могу обойтись и оборотнем из футбольной команды, пусть это совсем банально.

– Выпускной? Совсем о нем забыла. – Мы мучительно медленно двигались вперед.

– Или ты попытаешь шанс и отобьешь милашку Уоррена у стервы Селены?

Я даже закашляла, шокированно глядя на подругу.

– Он мой друг!

– Но он тебе нравится…

– Нравится как человек. Серьезно, Хейзер, Уоррен – это самое нормальное, что есть в моей жизни. Что меня сейчас точно не интересует, так это пара на выпускной. С моим аттестатом меня к нему могут даже не допустить.

– Просто запишись в актив, пока это возможно.

– У меня сейчас есть проблемы посерьезней.

– Я думала, что у тебя все затихло. Из Комитета исключили, Кави жив-здоров.

Это для Хейзер все затихло, у меня же начинался второй акт чокнутого плана, который и планом назвать трудно. Я не хотела распространяться о многих вещах, не только из-за недоверия, но и в целях безопасности. Если только мне понадобится магия вуду, тогда я, может быть, и обращусь к Хейзер, надеясь, что она не попросит услугу взамен, как у Каспия.

Зачем я снова об этом вспомнила? Это было грязно и подло, но вполне привычно для Мунсайда. Я даже не могла поверить, что Каспий на такое согласился, хотя, кажется, ему от этого хуже не стало.

– Девочки! – Вот и вспомни инкуба. Половина очереди в надежде оглянулась на него. – Я занял место.

Хейзер довольно улыбнулась, взяла свой поднос и двинулась к Каспию, наслаждаясь всеобщим вниманием.

– Как дела, Ив? – Каспий выглядел подозрительно радостным. Сейчас на него обращало внимание намного больше людей, чем раньше, и, кажется, ему это нравилось. – Никаких происшествий?

– Никаких.

– Почему пошла в «Гекату» без нас?

Хейзер театрально охнула.

– Без нас? Как ты могла?

Я уже думала оправдаться Жатвой, но вспомнила, что они ничего не знают об убитом сатире.

– Трикстер заманил.

– Будь с ним поосторожней, – предупредил Каспий. – Он и нашей семье когда-то судьбу подпортил.

Я вопросительно посмотрела на него, но Каспий промолчал.

– А мы тут обсуждали выпускной.

– Подождите, я принесу бассейн с грязью, так и решим, кто выиграет. Хотя я мог бы и «Голодные игры» провести среди женской и мужской половин школы.

– Как самонадеянно, – только и фыркнула я.

– Я пользуюсь тем, что мне дала природа.

– И демоническим обаянием.

– Я его не контролирую!

– Серьезно, Ив, это не его проблема, – вступилась Хейзер.

– Но скромность никто не отменял.

– Скромность не украшает, – важно заметил Каспий, проведя рукой по своим платиновым волосам.

– Э-э-э, как раз наоборот. – Щелкнул затвор камеры. Сара внаглую фотографировала Уоррена, который от вспышки подслеповато щурился. Он очень похудел буквально за неделю. Видимо, сильно переживал из-за смерти учителя и жил в постоянном ожидании, кто будет следующим. Я собиралась наведаться к некроманту и попросить его об одолжении. На последней встрече Кольт сказал, что найдет мне его и даже подвезет. Как только разберусь с этим, обрадую Уоррена. Надеюсь, что обрадую.

– Ты бы подыскала себе пару, Ив. Ты, конечно, мой друг, но я не занимаюсь благотворительностью, – отвлек меня Каспий.

– Это упрек по какому поводу?

Он указал вилкой на мой внешний вид.

– Ой, да идите к черту, я тут город пытаюсь спасти! – я встала с места, чтобы отнести поднос, и сделала вид, что крайне обижена. На самом деле я была рада таким подростковым подколам, а не вопросам жизни и смерти.

Томас едва не врезался в меня, но вовремя поймал мой поднос, будто был готов к этому заранее.

– Ой, привет, Томас…

– Не открывай спальню, – сказал он крайне серьезно, смотря мне в глаза. – Не открывай.

– Что?

– Не делай вид, что не поняла. Ивейн, тебе нельзя это делать. Сделаешь – потеряешь двоих.

Я не видела связи. Томас сам убрал мой поднос и молча ушел, больше не сказав ни слова. Я так и замерла, пытаясь понять, что это могло значить. Я ведь уже придумала, как убрать Голема. Но если Томас это сказал, то, наверное, стоило ему довериться. Потеряешь двоих… Я и так уже много потеряла.

Уроки проходили невыносимо скучно. Я очень много пропускала, и наверстывать казалось глупым и бессмысленным. Все активно обсуждали колледжи и университеты, а моя жизнь была заранее расписана на целую вечность, если, конечно, я не узнаю что-нибудь новое или банально не доживу. Когда я вспоминала о собственном мемориале, меня до сих пор пробирала дрожь. Кольт хотел завезти мне вещи, но я отказалась. Их словно осквернили, и они никогда не смогут стать моими прежними детскими игрушками.

После уроков я вежливо отвлекла Уоррена от Селены на пару минут и пригласила его к себе в библиотеку. Пообещала полную непечатную версию «Исповеди и исследований». Он внимательно выслушал меня, поблагодарил и пообещал, что придет, но вечно озирался по сторонам и боялся лишнее слово сказать.

– Все нормально, Уоррен?

– Да. – Он спрятал руки в рукавах кофты. Сейчас они были тонкими и бледными, а лицо выглядело и того хуже. Кажется, он специально носил мешковатые вещи, чтобы никто не заметил его худобы, но от этого походил на наркомана. Я начинала переживать. – Я приду к тебе, и мы все обсудим.

Уоррен уже отвернулся, как я заметила кое-что.

– Уоррен, от тебя странно пахнет.

Он пожал плечами и слабо улыбнулся, думая обратить все в шутку, но этот аромат меня насторожил. Он был знакомым, очень знакомым. От Уоррена так никогда не пахло.

Трикстер сидел на столе и чистил ножом красное яблоко. Наверняка в его голове это преобразилось в ультрасовременную библейскую сцену, где невинная Ева пришла к змею-искусителю за запретным плодом. Трикстер хитро улыбнулся, отложил нож и с каким-то вызовом кивнул головой.

– Готова?

– К чему тут готовиться? – Я швырнула сумку на пол и устроилась в кресле, стараясь скрыть напряжение и тревогу. – Будут кляксы?

Он медленно зашторил окна, и вся комната окрасилась в винный цвет, будто мы находились в огромной бутылке. Трикстер сел, перекинул ногу на ногу и внимательно, без доли его привычного озорства посмотрел на меня.

– А диплом у тебя есть? – Я оглядела пустые стены. Висели только две картины: черно-белые, довольно скромные, но немного пугающие.

– Это Мунк, «Разлука». – Трикстер указал на картину позади него. Лицо мужчины и девушка в профиль. Мужчина был выполнен черной тушью и образно перетекал в женщину.

– «Девушка и смерть». – Я обернулась. Женщина в объятиях скелета. Кажется, сделано углем.

Я видела в этом намек, но утешала себя тем, что Трикстер вряд ли перевешивал картины ради меня.

– Расскажи о своей матери.

Я расхохоталась в голос, а он даже бровью не повел.

– Сразу такие банальности, не такого я от тебя ожидала.

Он развел руки в стороны. Мне он нравился больше, когда вовсю болтал.

– Ее звали Элиза, и она родилась в Германии. От первого брака у нее остался сын – мой брат Вольфганг, и, понятное дело, он ее боготворит. Для меня же она – часть легенды о моем рождении, не больше. Я не скучаю по ней, просто не помню. Не знаю, была ли она хорошей или плохой.

Трикстер удовлетворенно кивнул.

– И ты никогда не завидовала другим детям?

Я сглотнула. Он бил метко.

– Я не спрашиваю тебя, что ты собираешься делать с Комитетом или о твоих планах на будущее. Это моя работа, и я абсолютно честен с тобой.

– То-то я думаю, почему ты такой скучный, – усмехнулась я, но Трикстеру это не понравилось, он будто заметил то, что я пыталась спрятать. – Мне, конечно, было интересно, каково быть нормальным ребенком. Но о нормальных детях я знала из книг, да и видела их на детской площадке.

– То, что тебя воспитывал Кави, казалось тебе естественным?

– Я считала, что это лучшее, что могло со мной произойти.

– И ты не таила на него обиды?

Я дернула головой, чувствуя, как теряю контроль. Это была плохая идея, я переоценила себя, думала, что сильнее.

– Был один случай…

Когда я рыдала в голос и проклинала его, когда сбежала из дома и он нашел меня на пляже. Мне было двенадцать. Все ходили в школу, ели мороженое с родителями, а я учила вампирские кланы.

– Я просто хотела быть нормальной. Как все. Я ненавидела его тогда, говорила, что он испортил мне жизнь. Почему именно я должна быть Лавстейн, почему моя мать умерла из-за меня, почему я не могу быть обыкновенной?

– И что он сказал?

– Он сказал, что я особенная, что я принцесса, – в горле застрял ком. – Что ему, с одной стороны, очень жаль, но с другой – он рад заниматься моим воспитанием. Рад, что знает меня с младенчества, что он первый, кто взял меня на руки. Сказал, что если бы мог, то вернул бы моих родителей, но он знал, что ничем хорошим это не закончилось бы, что они не были меня достойны…

Я с силой сжала подлокотник. Я помнила этот момент крайне отчетливо. Пляж. Закрытый луна-парк. Холодный ветер. А я рыдала и выкладывала камешки в ряд, смешивая свои слезы с песком. Кави стоял минут пять и просто смотрел с таким сочувствием, жалостью и невыразимой нежностью.

Все пошло не так, как надо. Я ожидала долгих эмоциональных монологов от самого Трикстера, думала, что болтовней расшевелю его и смогу выудить информацию, но он надел на себя маску психолога и молча слушал меня. Я опрометчиво решила вступить в борьбу с «богом лжи и коварства», и, кажется, он сам меня переиграл.

Все воспоминания и эмоции, которые я долго блокировала, всколыхнулись от одного простого вопроса. Мне надо было собраться, залезть в панцирь и дать отпор. Я не для терапии сюда пришла.

Трикстер наклонил голову набок и ухмыльнулся так, как ему было положено. Образ психолога таял на глазах.

– Переоценила себя?

Я вздернула брови и улыбнулась, словно все шло по плану.

– Мы так и будем болтать о моем прошлом?

– Оно довольно занимательно, если рассматривать с точки зрения драматургии. При твоем воспитании не было никаких женских образов. Отец, брат, ифрит. Это объясняет твое поведение. Некая маскулинность в характере. Но самое интересное – что ифрит не является для тебя детским примером для подражания.

Я могла с этим поспорить, но не хотела мешать его рассуждениям.

– Меня интересуют твои отношения с братом.

– Обычные отношения, – фыркнула я. – Взаимная ненависть. Вольфганг всегда винил меня в смерти Элизы.

– Простая ненависть?

– Детская травля, но… были моменты нежности. Он защищал меня от отца и принимал все удары, если рядом не было Кави.

– А если был Кави?

В моей памяти не нашлось эпизода, где Вольфганг и Кави находились в одном помещении, даже совместных разговоров я не припоминала. Меня посетила одна странная мысль.

Возможно, Вольфганг ненавидел не меня, а Кави, потому что наши редкие моменты единения случались, когда Кави не было дома и когда мы знали, что эти несколько часов будем одни.

– Они не контактировали. Даже не ругались, почти не разговаривали. Не могу сказать, что Кави игнорировал его, он был с ним вежлив…

– Вольфганг боялся его?

– Нет! Нет, конечно. Вольфганг никого не боялся, никогда.

Или боялся? А я просто не замечала?

– Он всегда сам лез на рожон.

Неудивительно, что отец просил Кольта присмотреть за ним.

– Просто безбашенный! Лез куда не надо.

– Никого не напоминает?

Трикстер хитро прищурился.

– Подожди… Ты хочешь сказать, что Вольфганг – мой пример для подражания?

Трикстер пожал плечами и, довольный, откинулся в кресло.

– Ты сама это сказала.

В моей голове будто что-то рухнуло. Я никогда не задумывалась о том, насколько сильно на меня повлиял мой брат. Моя вселенная крутилась вокруг Кави, но на деле оказалось иначе. По сути, я ничем не похожа на Кави. Он элегантный, аристократичный, разумный и добрый. Вольфганг – дикий звереныш. Стоит ли говорить, что из этого было мне ближе?

– Идиотизм – ваша психология, – только и сказала я, чувствуя нарастающую злость. Я встряхнула руками, словно пыталась сбросить бешенство. Нет, это Вольфганг заводился с пол-оборота. Я как будто попала в ловушку. Я не хотела быть похожей на своего брата. Неужели я такая же: ехидная, злая, раздраженная? Надо было остановить это.

– Ты злишься.

– Я поняла. Нет, я не злюсь. Я спокойна.

Трикстер покачал головой.

– Знаешь, многие люди используют чувства-заменители, когда сталкиваются с неприятной или непонятной ситуацией. Отрицание – это нормально.

Мне нельзя быть такой. Чушь! Нужно держать себя в руках. Надо быть спокойной, как Кави, как Асмодей.

– Знаешь, большая часть «Исследований» Корнели-уса была написана прямо здесь, – заговорил он. – Мы с ним были как Фрейд и Юнг.

– Корнелиус не ученый.

– Но он верил в это. Так же, как ты веришь в то, что должна спасти Мунсайд.

К чему это?

– А разве не должна?

– Меня это поражало больше всего. Ты не находишься под внешним давлением: откровенно говоря, никто не ожидает от тебя чуда. Город разочарован в Лавстейнах, демоны давно ищут «альтернативное питание» для Мун-сайда. Асмодей просто подыгрывает тебе, но ты этого упорно не замечаешь. Неужели тебе так хочется власти?

Послышались знакомые нотки настоящего Трикстера. Видимо, я пришла не зря.

– Хочешь застрять в этом городе? Действительно желаешь управлять им? – Он нагнулся ко мне. – Или хочешь, чтобы Кави погладил тебя по головке и сказал, какая ты молодец?

Я ошарашенно смотрела на него. Это было грубо, неэтично. Я не хотела признаваться в мелочности своих мотивов, но я действительно ждала момента, когда смогу все ему рассказать, я смаковала его воображаемую реакцию.

Я не лучше вампиров, которые были готовы на все ради лишней капли крови: мелочная, жалкая, ребенок с дефицитом внимания…

– Думаю, это то, с чем нам нужно бороться: одержимость образом «отца».

Одержимость. Отлично сказано. Более подходящего слова и не придумаешь. Информацию, касающуюся тебя, всегда воспринимаешь острее. Я чувствовала моральное истощение и одновременно необходимость осознать сказанное.

– Не надо меня ломать. – Это прозвучало как мольба. Фраза сама соскочила с губ, превращаясь в усмешку на лице Трикстера.

– Мы только начали.

Уоррен съел уже четыре протеиновых батончика, запив банкой «ред булла». Селена наблюдала за ним сначала с удивлением, затем со скукой, изредка принося ему новые учебники из домашней библиотеки.

– Куда такая спешка? – спросила она, глядя, как он остервенело переписывает целый абзац ментальных заклинаний. – Ты все равно не сможешь это использовать.

– Я хочу изучать, – скороговоркой сказал он, рукой пытаясь нащупать на столе что-то съестное. Селена подкладывала ему то домашнее печенье, то куски пирогов или какие-нибудь чипсы. Уоррен ел без явного удовольствия, будто пытался просто заполнить чем-то рот. – Хочу запомнить все это.

– Ты ищешь способ расколдовать Кави?

– Надо как-то вернуть ему память.

Селена тяжело вздохнула и присела с ним рядом. В уютной кухне семьи Хиллс было тихо. Отец и мать отлучились по делам, Томас еще не вернулся из школы. В последнее время он вел себя не менее странно, чем ее парень, но тут она хотя бы знала, с чем это было связано.

– Уоррен, – она осторожно коснулась его худого запястья, – в традиционной магии нет ни заклинаний, ни обрядов, ни зелий, способных придумать человеку новую личность.

Уоррен наконец отвлекся от книг и недоумевающе посмотрел в ее глаза, кажется, в первый раз за день.

– Может, какая-то комбинация, я почти понял принцип работы…

– Этого нет ни в вуду, ни в шаманизме, ни в салемсизме…

– А если это Вестфилды? Они же могут сочетать и то и другое.

– Можно стереть память, но не полностью, тем более у демона такой мощи, как Кави. Создать другую личность невозможно, поверь.

Руки Уоррена безвольно упали вдоль тела.

– Что это может быть тогда? Не мог же он все это время притворяться?

Селена сочувствующе качнула головой.

– Не знаю, – солгала она. – А если бы и знала, то вряд ли могла бы сказать. Подобная магия строго секретна, потому что, узнай о ней Комитет, нас бы ограничили.

– Да-да. – Уоррен схватил еще один справочник по магическому праву со списками ограничений на сверхъестественные силы. Некоторые заклинания были строго под запретом, другие требовали оформления специальных запросов, которые рассматривались Комитетом в течение четырех-пяти дней. Это казалось до ужаса абсурдным. – Ты абсолютно права, – пробубнил он.

Селена тяжело вздохнула, понимая, что он снова утонул в своих учебниках и размышлениях.

Он стал уделять ей все меньше и меньше внимания. После случая с хижиной Уоррен резко похудел, побледнел, стал отрешенным и словно еще более маниакальным. Он почти забросил учебу, но у учителей оставался на хорошем счету.

Она думала, что это из-за смерти мистера Хиггса. Уоррен обожал химию. Он был любимчиком учителя, они могли долго обсуждать какую-то задротскую ерунду после уроков. Уоррен всегда глупо улыбался, рассказывая о нем.

Но на похороны он не явился. Они даже это не обсуждали. И, когда Селена с остальными подошла к «Доктрине», чтобы попрощаться, она удивилась, не заметив Уоррена. Возможно, для него это было чересчур и он предпочел остаться дома.

– Многие ошибочно полагают, что источник Мун-сайда – союз ифрита и адепта, – процитировал Уоррен. – Все-таки энергетическое оснащение Мунсайда до XIX века – вера: в мифологическое, инфернальное и фантазийное, выросшее на архаическом сознании. Человек эволюционирует, и научный прогресс преобразует мифы в культурные атавизмы, делая их номинальными. Вполне вероятно, что наше будущее – не человек разумный, а человек неверующий. Что ожидает Мунсайд в таком случае?

Уоррен прочистил горло и продолжил чтение, переходя на шепот:

– Вполне вероятно, что с Мунсайдом это и происходит. Вера в XVII веке была основным творящим компонентом. Новых высших демонов, имеющих имя и особое мифологическое закрепленное инфополе, не появлялось с 1713 года, в то время как оборотни, вампиры, маги и призраки множились. Эльфы, к сожалению, – до сих пор очень герметичная группа, не поддающаяся исследованию. Известно, что облик демонов менялся с течением времени, становясь более человечным. Они лишились рогов, красной кожи и прочих уродств, приписанных геральдикой, но способны проявлять исконную мифологическую натуру в стрессовой ситуации. Пример – мертвый Люцифер, погибший… – Уоррен сбился, нахмурил брови и принялся что-то чертить.

– Напоминаю, что Корнелиус был чокнутым, – тихо сказала Селена.

– Такое бывает с гениями, – лениво отмахнулся Уоррен, продолжая что-то чертить. Он лихорадочно убрал волосы с лица и уставился на Селену. – Получается, что энергия Мунсайда – вера, которой почти нет, и союз Ивейн и Кави?

Селена с сомнением кивнула, не понимая, к чему он клонит.

– Демоны менялись столетиями, видимо, слабели, по крайней мере внешне. Но оборотни, маги, вампиры… они все размножаются. Разными путями, но… а вот демоны, высшие демоны, не появляются…

– Уоррен! – не выдержала Селена. – Я не понимаю! Ты можешь объяснить нормально?

– Я, кажется, понял, кому выгодно убрать Ивейн и Кави.

После таких «сеансов» нужно отлеживаться в горячей ванне или напиваться вусмерть. Черт, второе как раз в духе братца. Была вероятность, что я когда-нибудь избавлюсь от панического страха стать его копией, что скоро побоюсь носить черный цвет или общаться с… инкубом? Да, супер! Пока я точно шла по его стопам.

Включив телефон, я увидела два пропущенных звонка от Уоррена и три – от Дин. Последнее настораживало больше, но оба предвещали проблемы, которые я впервые встречала с радостью. Хорошо бы забыться, но желательно без нервных срывов и посланий, написанных кровью.

Я застыла прямо на пешеходном переходе, пытаясь решить, кому звонить первому. Кто-то раздраженно сигналил, но я даже не обратила внимания.

Дин снова позвонила, я с сомнением ответила на звонок.

– Тут жесть! Просто жесть, – сразу заговорила она. – Тиам в истерике, требует тебя, дуй в лес!

– Что? – выпалила я, показывая средний палец водителю и быстро шагая на красный свет. – Что случилось?

– Одна из зверушек померла! – кто-то возмущенно закричал на фоне.

– Какая зверушка?

Голос в трубке оповестил о второй линии. Это был Уоррен. Неудивительно.

– Ивейн! – закричал он. – Я понял, кому выгодно стереть память Кави.

– Притормози.

– У меня есть теория… А? Да. Я все расскажу. Где ты? Я подъеду.

– Едем в лес, сейчас.

Уоррен надолго замолчал.

– Ты уверена, что мне можно в лес?

– Конечно. Ты же со мной.

Я внутренне скривилась от этой фразы. Чувствовала себя каким-то Индианой Джонсом.

Бросив трубку, я стала искать деньги на такси в рюкзаке. Я едва набрала нужную сумму, но автобусы и близко не подъезжали к заповеднику. Такси на улице не нашлось, пришлось заказывать по телефону.

Водитель попался тихий и неразговорчивый, но, когда услышал, куда я еду, приподнял брови и спросил:

– А разве в заповедник можно попасть просто так, без пропуска?

– Мне – можно, – сказала я, словно какой-то брутальный персонаж из фильма.

Таксист саркастично хмыкнул и больше на меня внимания не обращал.

Добравшись до одного из входов, я легко прошла мимо сторожевой будки, откуда на меня злобно поглядывал лесник-ликантроп. Уоррена остановили прямо у шлагбаума и пускать не хотели, пока я не вмешалась. Какой-то юный волчонок вызвался нас проводить к Дин, забавно ориентируясь по запаху, словно ищейка. Мы шли в нескольких шагах от него, тихо переговариваясь и зная, что, скорее всего, он нас слышит. У оборотней даже не в полнолуние обостренные органы чувств. Они пищу со специями не могут есть!

– И что ты нашел?

Уоррен пугливо оглядывался. Даже при утреннем свете заповедник все равно оставался жутким, притом что человек не мог видеть всех мифических тварей, затаившихся здесь, – лишь намеки на их присутствие. Следы на голой земле, появляющиеся прямо на глазах, сломанные ветки, какие-то странные звуки. Именно поэтому для людей заповедник был закрыт, а не только из-за эльфийских замашек.

– Во-первых, Селена сказала, что ни одна магия не может уничтожить воспоминания, создав при этом новую личность. Даже Вестфилды на это неспособны.

Стоило проконсультироваться с Карминой Далией по этому вопросу.

– А демоны?

– Тоже вряд ли.

– И что ты хочешь сказать?

– Что, возможно, в Мунсайде есть еще кто-то, способный на это, о ком мы не знаем.

Я язвительно усмехнулась, лишь бы прикрыть страх.

– Не может спустя столетия появиться кто-то новенький. Это абсурд!

– Он мог и не появиться, а уже давно быть здесь. Это раз. Два: Корнелиус говорил, что демонов породила человеческая вера.

– Но в демонов мало кто верит сейчас, даже верующие от этого отошли. Им легче верить в ангелов, чем в демонов.

– А если… Если мы все равно верим в кого-то? Если изначальная магия Мунсайда, которая породила всю нечисть, еще есть?

– В кого мы верим? В Твиттер и Инстаграм? – фыркнула я.

Чересчур туманно. Люди не такие, как раньше. У нас не было фольклора и страшилок, тех запасов веры и новых богов и демонов.

Кто-то создал Кави новую личность. Точно не маги. Значит, кто-то другой. Кажется, мы были невнимательны к мифологии.

– Мы рассмотрим эту гипотезу позже, – соврала я Уоррену, чтобы сильно не расстраивать его.

Уоррен пожал плечами.

– Что еще ты надумал?

Он расправил плечи и сказал с важным видом:

– Я назвал эту теорию законом обратной лестницы.

Я закусила губу, чтобы не рассмеяться.

– Лавстейн писал, что у Мунсайда есть два источника: человеческая вера…

– Которая сейчас оставляет желать лучшего…

– Да. И ваш союз. Но дело в том, что ваш союз подпитывает в основном демонов, возможно, эльфов…

– Стоп. А как же город? Разве он не рухнет?

– Я не знаю, рухнет он или нет. Дело не в этом. – Уоррен подозрительно взглянул на оборотня. – Просто… лучше сейчас об этом не говорить. Ладно?

– Э-э-э, ну ладно. – Я не понимала, к чему он ведет. Надо было попросить Селену сжечь эту книгу Корнелиуса, а то Уоррен сам начинал походить на безумного Лавстейна.

Меж лесов появилось что-то крупное, что я сначала приняла за огромный валун, покрытый мхом. Но когда услышала тяжелое дыхание, из-за которого близкие сосны пригнулись к земле, то догадалась. У меня аж легкие сдавило от восторга.

– Ты охренела, Лавстейн? – Дин вышла к нам навстречу. – То инкуб, теперь человек. Превратила Мун-сайд в место для свиданий.

Дин нервничала, поэтому срывалась на мне.

– Так это еще тот человечек, из-за которого нас лишили заповедника в полнолуние. – Казалось, она сейчас зарычит.

– Дин, не стоит. – Я сделала жест рукой. – Уж точно не сейчас.

Она фыркнула и сложила руки на груди.

– Ладно, детишки, идемте. У эльфа уже истерика.

– Эльф? – шепнул Уоррен. – Настоящий эльф?

Дин отослала нашего проводника обратно.

– Не надейся, что он будет размахивать луком и петь тебе песни, человечишка, – съязвила Дин.

Сосны стали редеть, наконец-то я смогла увидеть картину полностью. Я открыла рот от удивления, забыв на некоторое время о том, что можно дышать.

– Впечатляет, да? – спросила Дин.

– Что впечатляет?

Я совсем забыла, что Уоррен не мог это видеть.

– Возьми меня за руку. – Я протянула ему ладонь. – Если у нас будет телесный контакт, ты поймешь.

Стоило Уоррену несмело вложить ладонь в мою, он громко выругался и едва не отпрыгнул.

Дракон. Огромный дракон лежал посреди леса, и при каждом тяжелом вздохе его чешуя переливалась на солнце. Веки прикрывали глаза размером с мою голову. При выдохе нас едва не сносило в сторону. Уоррен восторженно рассмеялся.

– Какой он красивый! – Он потянул меня за руку, желая рассмотреть громадину.

– Красивая, – поправил нас эльф, выйдя из ниоткуда. Он больше не походил на то хладнокровное создание, которое я видела раньше. По лицу было видно, что Тиам переживал, грустил и нервничал. – Она последняя из драконов. И она умирает.

Я первый раз увидела их вживую, но оказалось, что и в последний.

– Из-за чего?

– Недостаток магии. Заповедник не может поддерживать жизнь такого огромного создания.

Тиам с тоской погладил по спине свою зверушку, дракон слегка качнул головой, напомнив мне моего Полли. Пусть он и был невероятно большой, но не казался опасным. Он приоткрыл глаза, змеиные, яркие, но очень добрые и мудрые.

– Мы чем-нибудь можем помочь?

Тиам качнул головой.

– Ей ничто не поможет. Она не протянет до твоего совершеннолетия, но им… – Он указал на то, что я сначала приняла за камни.

– Я не поняла. – Подойдя к трем драконьим яйцам, я даже не могла представить, как их дотащить. Они были мне по колено и все разных оттенков: бурый с кирпичным отливом, голубой, как яйцо дрозда, и зеленый, как чешуя у матери. Никогда не думала, что они могут отличаться по цвету, как в каких-нибудь мультиках.

– Я знаю, что человеческие технологии способны поддержать в них жизнь. У нас больше нет никакой надежды, магия тут бессильна.

Я медленно переглянулась с Уорреном.

– Это возможно. Можно поместить их в инкубатор, – он обращался к эльфу, но в глаза опасался смотреть, – он поддерживает температуру, влажность, в общем, микроклимат, создает идеальные условия для потомства.

– Где ты возьмешь такой инкубатор? – злобно поинтересовалась Дин, кивая в сторону драконьего выводка.

– Есть инкубаторы для новорожденных детей. – Уоррен не отрывал взгляда от пола, чувствуя себя явно не в своей тарелке. – Они большие.

– Да, – поддержала я, – можем разместить яйца в больнице Бальда.

Эльф скривился.

– Связываться с Бальдом – плохая идея.

Уоррен бросил на меня выразительный взгляд, будто я что-то должна была понять.

– Тиам, – ныла Дин, – ты знаешь, что все это бред.

Странно, у эльфов никогда не было проблем с вампирами, насколько я помнила.

– Ты уже доказала свою верность, Дин.

Я едва не прыснула от смеха: доказала свою верность тем, что подворовывала в заповеднике кору и толкала ее на улицах?

– Пусть их закажет Асмодей, чтобы не вызывать подозрений. У него же есть доступ к больнице? – спросила Дин. – Как раз расплатятся за украденную кровь.

Я не понимала, что происходит. Как давно у Дин и Тиама союз против вампиров?

Уоррен сжал мою руку, будто подавая сигнал. Я посмотрела на него, он одними губами произнес: «Потом».

– Юноша, – Тиам обратился к Уоррену, и тот встрепенулся, – вы не хотите проследить за детенышами, разместив их у себя? Так их точно никто не найдет. Это будет превосходное алиби.

– Я? – Уоррен даже покраснел. – Да! Конечно! Обещаю, я буду крайне ответственным. – Он хотел пожать руку эльфу, но Тиам своим выражением лица дал понять, что это лишнее. – Я готов сделать все для заповедника, чтобы загладить свою вину за сатира.

Кажется, зря он это сказал. Дин громко цокнула.

– Так и решим. Благодарю тебя, – подумав, добавил, – человек.

Я засияла от гордости за Уоррена, понимая, что он прекрасно вписывался в этот мир. Впечатлить эльфа не так уж просто.

Мы обговорили с Дин и Тиамом дальнейшую стратегию. Глава оборотней обещала позвонить, как встретится с Асмодеем. Если он не согласится, придется ждать собрания Комитета. Тиам несколько раз добавил, что дело не терпит промедления.

– Ты молодец, – шепнула я Уоррену, когда Тиам и Дин ушли, и решила наконец убрать руку.

– Можно… я еще посмотрю? – спросил он неловко, и я пожала плечами.

– Когда я стану королевой Мунсайда, первым указом дам тебе статус видящего.

– Правда? – Он заискрился восторгом.

– Правда! А еще изгоню семейку Вестфилдов. Странно, что за все их тринадцать поколений никто до этого не додумался.

– Чтобы изгнать кого-то из подлунного мира, нужно согласие всех членов Комитета.

– Ого! А ты подтянул демонкратию. Знаешь ее лучше, чем я! – Мы шли по заповеднику, будто эта была прогулка в парке.

– На самом деле мне Хейзер рассказала. Она в этом действительно хороша. Что это? – громко спросил Уоррен, тыкая пальцем в слабый огонек на земле. – Это фейри? Мы можем подойти?

– Да-да, конечно. – Я уже даже не обращала на них внимания, а вот Уоррену это было в новинку. – Я буду хреновым правителем. Ладно, не хуже, чем мои отец и бабушка.

– Ты будешь хорошим правителем! – Уоррен потянул меня к голубой фейри. Крошечная фигурка, отдаленно напоминавшая человека, присела на землю.

Ее кожа искрилась, а лицо было острое, с раскосыми темными глазами.

– Я читал, что они очень злобные, не любят людей и живут только в заповеднике. – Уоррен тихо подкрадывался к ней, держа меня крепко за руку.

Но фея легла на землю, тяжело дыша.

– Что с ней?

– Она умирает.

Уоррен с тревогой посмотрел на меня.

– Мы можем ей чем-нибудь помочь?

– Ничем. Магии осталось мало. – Жаль, что он увидел ее именно сейчас. Феи обычно озорные и шустрые. В детстве они как-то оттаскали меня за волосы.

Уоррен задержал дыхание, глядя, как крупные глазки феи постепенно закрываются, а дыхание становится все медленнее и медленнее.

– А если зарядить ее магией? Если отнести ее к Селене…

Он не успел договорить, как фея будто бы увяла, ее кожа покрылась многочисленными морщинами, а крылья безвольно опустились.

– Черт, – шепнул Уоррен, прикрывая глаза. – Не успели.

В Уоррене мало хладнокровия, но много силы, той, которая едва справлялась с подавлением его чувствительности.

– Идем. – Я отпустила его руку, и Уоррен, должно быть, увидел лишь голую землю.

– Может… хотя бы похороним ее? – Он продолжал сидеть на корточках, голос его звучал робко и надтреснуто.

– Фей не хоронят. Они превращаются в цветы.

Он засунул руки в карманы. Начинало холодать. Мунсайд редко радовал солнечной погодой – в основном ветрами и туманами, но в заповеднике всегда было промозгло и влажно и оттого не особо приятно. Уоррен шмыгнул носом и поднялся на ноги.

– Пойдем к хижине, а? – Ничего лучше я не придумала. Уоррен закивал головой, глядя себе под ноги. – И куда ты собираешься прятать инкубатор с огромным драконьим яйцом?

– Скажу родителям, что это проект. Они привыкли. Спрашивать не будут. Поставлю в гараже. На чердаке нет розеток. Селена объясняла, что магия… она как вибрация. И у каждого вида магии своя частота.

– Наверное. Я не особо интересовалась этим. Для меня магия существовала с детства. Знаешь, на самом деле я не очень отличаюсь любопытством. Если есть возможность чего-то не знать, я предпочту ее.

– Завидую, – грустно вздохнул Уоррен. – У меня какая-то… маниакальность в этом плане.

– Это же круто. Этим ты мне и нравишься. – Я тут же прикусила язык и громко сглотнула. Бросила беглый взгляд на Уоррена – его щеки стали пунцовыми. Конечно, он понимал, что нравится мне как друг, но пауза стала неловкой.

– Варрон, кстати, так и не вернулся. Селена беспокоится. Ты видела тот ролик?

– Господи, фу, нет!

– Я тоже не смотрел. Но со стороны Каспия… это было подло.

– Каспий расплачивался за услугу… для меня, – рявкнула я. – Он хотел помочь Хейзер.

– Я знаю. – Уоррен не ожидал от меня такой злости. – Но все же… были, наверное, и другие варианты?

– Слушаю. – Я скрестила руки на груди.

Уоррен мучительно втянул воздух и запрокинул голову. Я часто замечала, как он делал так во время уроков: наверное, ему так лучше думалось.

– И вообще, – вмешалась я, – разве тебе от этого не лучше?

– В каком плане? – искренне недоумевал он.

– Что он перестанет виться вокруг твоей девушки.

Уоррен скривился, будто я сказала какую-то глупость.

– Между ними ничего нет и не было.

– Я не спорю, но… это Вестфилд, не забывай. Очень уж они близки с Селеной. Да и вообще одним подонком меньше. Надеюсь, что он не вернется.

Уоррен задумчиво подергал шнурки на своей олимпийке.

– Когда открылась «Доктрина», родители Варрона запретили ему там учиться. Селена рассказывала, что все маги, а не только маги ее возраста, были счастливы узнать о появлении академии. Некоторых, в основном оборотней, еще реже вампиров, пускали в старшую школу, где большинство – обычные люди. Но маги в девяноста процентах случаев были на домашнем обучении. Вестфилды, по крайней мере старшие, не очень жалуют других магов, а людей – тем более. Им не понравилось решение сына, и в итоге они поставили ему условие: либо он сидит дома, либо они выбирают ему невесту.

– Ого, – только и вымолвила я.

– С Селеной они познакомились… лет в двенадцать, мне кажется. Он сбежал тогда из дома, впервые встретил другую ведьму. Классический салемсизм. Даже Селена говорит, что это очень примитивная и слабая магия. Родители, конечно, были против их общения. Так что… «Доктрина» – это круто. Круто, что маги могут общаться с другими уже сейчас, что люди и нечисть вместе. Поверить не могу, я все эти полтора года не замечал столько всего. Что ребята из баскетбольной команды, например, едят только мясо, и то недожаренное. Что у нас целый этаж только для нечисти, что так предметы разнятся. Я понимаю, что во всем Мунсайде особые чары, скрывающие от меня все самое странное. Но… – Уоррен рассмеялся, – я знал, что с Мунсайдом что-то не так. И у меня была теория, что тут на самом деле правят масоны или что тут есть старая военная база с жуткими экспериментами…

Мы остановились, увидев на горизонте хижину Лавстейна. Здание накренилось вбок, доски стали подгнивать, будто прошло минимум двадцать лет.

– Неудивительно, – прокомментировал Уоррен. – Магия пропадает, а хижина от нее зависит.

– Источник здесь Вендиго. – У нас обоих пошли мурашки от упоминания этой твари. Я аккуратно отворила жутко скрипящую дверь. – Может быть, он подохнет.

Уоррен коряво усмехнулся.

– Возможно.

Мы устроились на небольшой кухоньке, не решаясь спускаться в подвал. Уоррен все искал что-то съестное, но единственное, что здесь было, – это чай и пара гнилых яблок.

– Я буду воспитывать дракона! Поверить не могу!

– Не будешь ты их воспитывать, просто дождешься, пока они родятся.

– Я Дейенерис, мать драконов! – рассмеялся он.

– Что?

– Эй, ты что, не знаешь? Это же «Игра престолов».

– Видеоигра какая-то? Уоррен округлил глаза.

– Ты правда не знаешь?

Я тяжело вздохнула и откинулась на спинку стула.

– Уоррен, сначала я жила в интернате, потом провела несколько лет в скитаниях, скрываясь у малознакомых людей и засыпая на вечеринках. Я не знаю, что такое «Игра престолов».

– Это самый лучший сериал на свете! После «Светлячка», конечно.

– А вот про «Светлячка» я что-то слышала. Ты мне их покажешь после того, как мы разберемся со всем этим дерьмом?

– Конечно! – Но улыбка быстро пропала, будто он вспомнил что-то. – Конечно, покажу.

Мы замолчали. Я мечтала о тех временах, когда смогу ходить в кино, смотреть сериалы и обсуждать их, а не взаимоотношения демонов и людей. Я вспоминала ночь после «Гекаты», как я, Каспий и Хейзер сидели у меня на кухне, пили чай, болтали, пародировали учителей и ни разу не заговорили о судьбе Мунсайда. У меня не было нормального детства, но, может, с наступлением совершеннолетия удастся его наверстать.

– Что ты понял тогда? – неожиданно вспомнила я. – Про эльфов и вампиров.

Уоррен сделал глубокий вдох.

– Я пытался понять, кому невыгодно твое соединение с Кави и что будет, если его так и не произойдет. Как я понял, ваш союз – этакий генератор, только вместо электричества – магия. Значит, магические существа погибнут.

– Это все я знаю.

Уоррен, взбудораженный, постучал ладонями по столу и шепнул с важностью:

– Я назову это законом обратной лестницы.

Он произнес это так, будто я уже должна была догадаться, что творилось в его безумной голове.

– Смысл в том… – Уоррен вытащил из рюкзака карандаш и лист бумаги, схематично нарисовал лестницу с символом на каждой ступеньке. – Пес, мышь, призрак, лесник, умник и демон. Если Мунсайд лишить питания, лестница перевернется. Первыми истощатся демоны, ведьмы потеряют силу, эльфы просто отомрут, а вот остальные…

В голове что-то щелкнуло.

– Призраки рассеются, но не сразу. А вот вампиры и оборотни… с ними по большому счету ничего не случится, – догадалась я.

– Потому что они были людьми. Они продержатся дольше всего. Вампиры, оборотни и призраки живут на альтернативных источниках питания.

– Кровь, луна, воспоминания… – Я провела ладонями по лицу. Многое стало понятнее. Теперь я знала хотя бы мотив, а значит, подозреваемых становилось в два раза меньше. – Как я сама не сообразила? Уоррен! – я кинулся к нему с объятиями. – Просто не представляешь, какой ты молодец! Я бы в жизни не догадалась!

Уоррен смущенно засмеялся.

– Все хорошо, Ив. Я только рад тебе помочь. Ты же знаешь, мне это в удовольствие.

Я была не одна. У меня были Уоррен, Каспий, даже Хейзер и Томас. Наконец-то у меня появилась хоть какая-то надежда, что я смогу с этим справиться. Пусть мы еще та команда Скуби-Ду, но у нас был шанс.

– Поэтому Тиам не доверяет Бальду, – щелкнула я пальцами. – Но Дин он почему-то доверяет.

Уоррен пожал плечами.

– Значит, остаются только вампиры?

– Не стоит так сразу отметать оборотней. Стая Дин рыскает по лесу в поисках коры и торгует ею на улице. Как ты уже должен знать, эльфы не сильно жалуют, когда кто-то трогает их лес.

Мне вспомнились Кольт, наш странный договор и доводы Асмодея, что я зря доверилась вампирам. Никто никому не доверял, но если вампиры действительно оставляли надписи по городу и пытались меня отсюда выкурить…

Уоррен отошел, желая порыться в записях. Он что-то прокричал мне из коридора, пока я тупо всматривалась в листок с лестницей. В голове заиграла дурацкая песенка.

Полиции нельзя доверять. Больнице – тоже. Может, они уже были в курсе, кто напал на Кави и, более того, какой нож мог его ранить.

– Это нечестно: что если демон убьет человека, то с него домашний арест, и все. – Уоррен вернулся на кухню с охапкой исписанных грязных бумажек. Он стал старательно складывать их в рюкзак, а я поднялась на ноги. Стоило убраться отсюда еще до заката.

Я вспомнила Лилит, которую ни разу не видела вне особняка.

– Они не часто прибегают к такому. Мы для них, скорее, скот, если не насекомые.

– А наказание для эльфов и вовсе не прописано. Странные создания. – Уоррен с трудом закрыл дверь. Мы двигались по тропе на выход. – Даже Корнелиус мало их изучил.

Идти было долго, мы болтали о Виннипеге. Оказалось, мы с Уорреном даже завтракали в одних и тех же местах.

– Да, та лазанья!

– Моя любимая! Я думал, никто не знает о ней!

На экране телефона появилась одна антенна, а до ворот оставалось идти еще минут десять. Я позвонила Вольфгангу, надеясь, что он меня заберет, но его телефон был вне доступа. Совершенно не удивительно. Тогда Уоррен связался с матерью, но пришлось пройти еще километр вниз по склону, чтобы она не поняла, где именно мы были.

Она оказалась жизнерадостной и немного нервной женщиной, с волосами, выкрашенными в ярко-рыжий цвет, и обилием макияжа. Видимо, она таким образом отчаянно боролась с возрастом.

Она болтала всю дорогу, спрашивала про учебу, Селену и комментировала дорожное движение. Было забавно видеть, как Уоррен смущался своей матери, – это мило и совершенно обыденно, но точно не для меня. Я с охотой поддерживала разговор, параллельно размышляя о том, какими были бы наши отношения с Элизой. Стыдилась бы я ее или гордилась ею, стали бы мы лучшими подругами или наоборот. Я не знала. Впервые я остро почувствовала собственную неполноценность.

– Вот это да! Это твой дом? – спросила Долорес, убирая прядь с лица. – Как тут не заблудиться?

– Это я периодически и делаю, – отшутилась я, выходя из машины.

Долорес взорвалась громким хохотом.

– Было приятно познакомиться, Ивейн. Ну и чудное у тебя имя! Заходи к нам на ужин. – Она подмигнула мне. – Всегда мечтала о дочери.

– Не обольщайся, – шепнул Уоррен, вид у него был такой, словно его держали в заложниках. – Она это говорит Селене и даже Томасу.

Я хихикнула, хотела что-то сказать ей, пока она не подняла стекло, но растерялась, услышав собачий лай.

Кави исчезал все чаще и чаще из особняка Лавстейнов, пропадал надолго и возвращался только поздно ночью или к утру, прокрадываясь обратно в дом и каждый раз встречая на ступеньках сонную Ивейн, у которой глаза были красными и опухшими от усталости. Пару раз она ночевала прямо на холодных ступенях, завернутая в одеяло и с подложенной Вольфгангом подушкой под головой. Затем это ей надоело, и она выбрала другую тактику: стала обижаться. Но обычно к обеду Кави уже мог ее разговорить, и девочка скрепя сердце прощала его.

В этот раз на ступенях никого не было. Кави облегченно вздохнул, затем приоткрыл дверь и вошел, держа на руках небольшого, но довольно пухлого щенка неясной породы с бантом на шее. Он огляделся, думая, куда спрятать его до утра. Щенок, напоминающий лабрадора, заснул и не издавал лишних звуков. Со стороны кухни послышались шаги, но совсем не похожие на тихое шарканье детских ножек Ивейн. В коридор вышел Вольфганг.

Нескладный угрюмый подросток с отросшей белесой челкой молча уставился на Кави, затем скептически оглядел собаку.

– Вольфи, – Кави выпрямился и выдавил из себя неловкую улыбку, – ты почему не спишь?

Тот иронично хмыкнул и ответил как обычно:

– Ты мне не отец.

Кави тяжело вздохнул. Любая попытка разговорить его обрывалась этой репликой.

– Винсент тебе тоже не отец. – Он попытался сказать это мягко, но Вольфганг насупился, кулаки у него сжались. – Я не хочу ссориться с тобой. Ты брат Ивейн, я уважаю и принимаю тебя.

Вольфганг только качнул головой, давая понять, что не верит ни единому его слову.

– Может, ты и дурил всех Лавстейнов на протяжении столетий, но я не Лавстейн.

Кави немного напрягся и еще раз взглянул на мальчика, пытаясь разглядеть в нем что-то новое.

– Знаю, – только и шепнул Вольфганг, – зачем ты все это делаешь. Подарки, игры, воспитание.

Может, Вольфгангу и показалось, но с глазами Кави что-то произошло. Они не блеснули, они будто вспыхнули на секунду как спичка.

– Но, в отличие от тебя, я не хочу разбивать Ивейн сердце. Я ничего не скажу.

Кави кивнул ему, выражая благодарность. Небо постепенно розовело, вот-вот появится и солнце.

– Подари ей в корзинке за завтраком. Оставь прямо на столе, – посоветовал Вольфганг и двинулся в сторону лестницы. – Она будет визжать от восторга.

Я взвизгнула, скорее, от ужаса. Пес подбежал ко мне, виляя чем-то наподобие хвоста и радостно разинув пасть. Он узнал меня? Спустя столько лет?

Он не изменился. Та же морда ротвейлера, задорные карие глаза, золотистый цвет шерсти. Даже не вырос. Он был таким же, как и в нашу последнюю встречу, за одним исключением: теперь он был зомби.

Выглядело это немного жутко, хотя внешне практически незаметно. Только кое-где голые участки тела. Но запах гниения чувствовался. Он походил на ожившее чучело. Пес скакал возле меня, ожидая ласки. Он всегда так делал, когда я возвращалась домой. Я застыла от ужаса и шока. Сколько лет прошло? Ему сейчас должно было быть лет восемь. Это уже престарелый возраст, а на вид он только недавно вылез из щенков.

– Полли? – спросила я охрипшим голосом, медленно протягивая ему ладонь. Зачем я спросила это? Будто собака могла мне ответить. Полли уткнулся сухим носом мне в руку, я провела по его голове. С недоумением посмотрела на золотые волоски, оставшиеся у меня между пальцев.

– Лучше его н-не трогать, – произнес кто-то довольно уверенным для заики тоном. Оглядевшись, я встретилась взглядом с высоким худым блондином и его отчаянно-грустными глазами. Только через минуту я поняла, кто это был. Тот самый некромант. – И сейчас его зовут Пекрю. И-имя…

– Собачки из Тристана и Изольды, – перебила я, потому что от дефектной речи всегда веет неловкостью и лишней жалостью. – Тристан подарил ее Изольде, потому что Пекрю мог впитывать грусть. А Изольда сказала, коль Тристан страдает, то и я буду страдать. И отдала собачку.

Некромант улыбнулся, но совсем печально. Кажется, имя он выбрал неслучайно. Полли-Пекрю продолжал носиться и просить ласки. Мой бывший питомец, которого я обожала до девчачьего визга, вызывал одновременно и радость, и ужас. Многие хотели бы вернуть своих умерших питомцев, но не в таком виде.

– Меня зовут Седрик Горц.

– Победитель Жатвы, я знаю. – Я не могла отвести взгляд от счастливого пса, пытаясь принять тот факт, что он еще относительно жив и частично цел. – Чем обязана?

Седрик пожал плечами.

– Мне передали, что ты, скорее всего, п-попытаешься найти меня…

– И облегчил мне задачу. Ну спасибо. – Я сделала глубокий вдох. – Откуда он у тебя? Только, пожалуйста, ответь честно.

Седрик тихо свистнул, и Полли-Пекрю послушно побежал к нему.

– Его сбила машина, и я решил помочь.

Моя собака и чужой хозяин. У них был даже одинаковый цвет волос.

– Мои недоброжелатели оставили послание, написанное кровью Полли. Это был ты?

– При ож-живлении кровь выкачивается.

– И куда ты ее дел? – Прозвучало грубо. Седрик, кажется, даже немного оскорбился.

– Заклинания с кровью самые опасные, я бережно храню ее…

– Но…

– Но ее взяла Лено-о-ор.

Отлично. Дело стало еще запутаннее.

– Она часто так делает, но я не придавал значения.

– И много у тебя крови?

Седрик потупил взгляд. Кажется, много.

– Ты в курсе, что торговля кровью считается незаконной и за этим последует наказание?

Они называли это «обесточить»: лишить магических прав и сил, если это касается магической касты. Вампирам и оборотням было уготовано что-то другое: нечто смертельное.

Седрик кивнул, сам напоминая побитую собаку.

– Кровь – это п-память. Мертвецам н-нужна память.

– Собачья? – саркастично спросила я.

– Э-это сложный процесс.

Только я порадовалась, что у меня появился шанс разобраться во всех интригах, как теперь… зомби, которая, возможно, оставляет мне послания. Из всего Комитета она казалась мне самой безобидной. Эти мысли нужно было отложить на вечер: разложить все по полочкам, начертить схемы и провести красные нити, как это делали в детективах. Сейчас у меня была другая задача.

– Жатва, сколько ты хочешь? Что тебе надо?

Седрик сглотнул. Он знал ответ, но боялся его озвучить.

– Твое тело, – произнес он очень тихо.

– Что?! – переспросила я. – Тебя посадят: я несовершеннолетняя.

Ситуация была до абсурда комичная. Седрик густо покраснел, замотав головой.

– Твое мертвое тело. Когда будешь умирать, завещаешь его мне.

Внутри что-то оборвалось. Никто не хотел, чтобы ему лишний раз напоминали о смерти, но меня больше напугало, с какой уверенностью он это просил, будто что-то знал.

– Я-я не с-собираюсь тебя убивать. Просто, когда придет твое время, завещай его мне.

– Лавстейны не восстают из мертвых, ты не знаешь? В нашем роду ни одного призрака, ни одного зомби… Это прописано в договоре.

– Ты не б-будешь зомби.

Я вопросительно наклонила голову. Несуразный разговор.

– А кем я буду?

Седрик сделал глубокий вдох и выдохнул, надув щеки, будто весь вечер таскал тяжести. Я хотела его поторопить, но продолжала ждать, медленно закипая раздражением.

– Я использую его только как оболочку.

– Значит, кто-то будет разгуливать в моем теле после моей смерти?

Он кивнул.

Я даже отшатнулась, уперев руки в бока и глядя на запущенный газон нашего особняка.

– И я выбираю жертву Жатвы?

Седрик кивнул.

– А если отказываюсь?

– Я беру его мать. У вас схожая к-комплекция.

К горлу подкатил рвотный комок. Как тесно плела свои нити судьба. Стоило мне только поумиляться матери Уоррена, как я узнала, что она может умереть. Не выжидал ли Седрик именно этого момента?

– Ты блефуешь, – попыталась возразить я. – Ты не заберешь у мальчишки мать.

Седрик ухмыльнулся и пожал плечами, как бы говоря, мол, кто знает. Он не выглядел монстром, но у некромантов издавна не все в порядке с головой, потому что понятия конечности для них не существовало, не говоря уже о том, что они не верили и в загробную жизнь, а уж тем более в чей-то суд. Они осквернили самое святое, что было в человеческой жизни, – смерть. Был ли этот грустный мужчина, у чьих ног примостился мой любимый пес, действительно сородичем некромантов во всех смыслах?

На кону стояло слишком многое. Лучше не хитрить и не елозить. Более того, после смерти мое тело мне вряд ли понадобится. Да, похоронить меня не смогут. Да, Каспий, Хейзер, Вольфганг, Уоррен и Кави будут видеть мою оболочку. Но где гарантия, что некромант сам не помрет раньше меня? Я надеялась на это, хотя не верила в долгую жизнь, а Седрик был старше меня примерно вдвое.

– По рукам. Но мы узаконим это на бумаге, юридически и магически. – Я ткнула в него пальцем. – Если смерть будет насильственная, тело тебе не достанется, если же своим чередом, то ладно. Но жертву Жатвы выбираю я.

Седрик согласился.

Ладно. Это всего лишь вторая Жатва, впереди еще третья. Все зависело от победителя лотереи.

Мы скрепили с Седриком руки. Потом он незаметно вытер свою о брюки, надеясь, что я не обращу внимания. В этом жесте читалась брезгливость.

Мы разошлись, договорившись встретиться у юриста на следующей неделе. Мобильного телефона у Седрика не было, он дал мне свой адрес. На прощание сказал, что не может вернуть мне собаку, но будет не против, если я изредка буду с ней гулять. Предложение меня не заинтересовало. Пес больше не был моим Полли, как и я не была маленькой девочкой.

Что я имела в остатке? Спасенная жизнь матери Уоррена, о которой он не должен был узнать. Отданное тело некроманту – не самая большая потеря в моей жизни, но примириться с ней я вряд ли когда-нибудь смогла бы. Но главное – закон обратной лестницы и Ленор. Мы знали мотив и подозреваемых. Наконец-то дело сдвинулось с мертвой точки, и у меня была хотя бы одна зацепка.

У двери стояла огромная коробка, подписанная моим именем. Я даже испугалась, думая, что спугнула удачу. Но там оказались мои вещи с мемориала. Я приняла их с не свойственным мне спокойствием, лишь единожды дрогнув, припоминая свою истерику.

Я разложила все прямо в коридоре, у лестницы, понимая, что деть мне их некуда. Детские воспоминания, связанные с каждой потрепанной игрушкой, безделушкой, платьицем или фотографией, оказались осквернены. Теперь я смотрела на них с неприязнью, думая, куда мне их спрятать. Наверное, на чердак.

Но кое-что меня действительно поразило, даже испугало. Я не приметила их в общей куче у мельницы. Три книжки из десятка других были перевязаны черной похоронной лентой: Библия, «Алиса в Стране чудес» и «Ивейн, или Рыцарь со львом».