Глава 27. Чудища под кроватью

Тэм вытащила спальный мешок в коридор, обшарила взглядом темноту, выискивая демонические отсветы крысиных глаз, но увидела только золотисто-оранжевые отблески пламени, горящего в дальнем конце широкого прохода. Она отправилась туда и попала в богато обставленную гостиную, где у зажженного камина сидела Кьюра. Чародейка тенью вырисовывалась на фоне огня, и Тэм не поняла, что она делает, пока не подошла совсем близко.

Кьюра покосилась на нее:

– Если ты думаешь, что «кошмарный сон приснился» – это повод залезть ко мне в постель… Ну, честно говоря, иногда оно срабатывает, но сейчас я занята.

Короткий черный халат, подпоясанный темно-синим кушаком, обнажал плечо чародейки. Тэм усиленно отводила взгляд от пылающей кроны Агани на спине Кьюры. На чистом лоскуте были разложены ножи и иглы, у одного колена стояли пузырьки с разноцветными чернилами, а у другого – початая бутылка вина.

«Кьюра наносит новую татуировку», – сообразила Тэм, заметив черные линии на вспухшей покрасневшей коже предплечья. Рисунок было не разобрать – то ли женщина, то ли языки пламени.

Чародейка покосилась на нее, скорчила недовольную гримасу, и Тэм внезапно поняла, что вмешивается в какое-то очень личное таинство.

– Извини, – сказала она. – Я уйду.

– Оставайся, если хочешь, – заявила Кьюра, возвращаясь к своему занятию. – Я слышала, как ты визжала, – чуть погодя добавила она. – Что, Родерик снова во сне голышом разгуливает? С ним иногда бывает. Хотя я, конечно, сомневаюсь, что он на самом деле спит.

– Там была крыса… – с запинкой начала Тэм. – Дохлая… но не очень.

Кьюра отложила одну иглу, выбрала другую, поменьше.

– Зомбак, что ли?

– Ага.

– И ты его убила?

– Книжкой пристукнула, – кивнула Тэм.

Кьюра улыбнулась – и тут же поморщилась, не отводя взгляда от рисунка на коже.

– Ты герой, Тэм. Все, сиди уже. Или спи. Только тихо. Мне надо сосредоточиться.

Бард уселась на ковер рядом с чародейкой. Жар огня окатил ее, как теплая вода в ванне, проник под кожу, согрел кости. Только согревшись, Тэм поняла, что очень замерзла.

Откинувшись на локти, она слушала, как потрескивает пламя в камине, а иглы тихонько царапают кожу на руке Кьюры. Чародейка, сузив глаза и сцепив зубы, сосредоточенно выводила узор татуировки, время от времени охая от боли, а однажды смахнула невольную слезу, и Тэм притворилась, что ничего не заметила.

– Йоми, мой дядя, тоже был чародеем, – неожиданно произнесла Кьюра, и Тэм отвела взгляд от огня. – Они с моим отцом были кочевниками, с запада. Оба готовились стать Вороновыми стражами, но мой отец, придурок, попался на краже лошадей, и его приговорили к смерти.

– За кражу лошади? – изумилась Тэм.

– Картейцы очень серьезно относятся к лошадям, – пояснила Кьюра. – Если убьешь человека, то должен отдать его жене десять овец, или шесть коз, или двух верблюдов. А вот если убьешь лошадь… Тогда лучше сразу убить и хозяйку, потому что иначе она убьет тебя.

– И твоего отца казнили?

– Нет, он сбежал. И мой дядя вместе с ним.

– В Фантру? – предположила Тэм.

Кьюра кивнула, обмакивая иглу в красные чернила.

– А с матерью они познакомились в Алдее. Мама была морячкой. Контрабандисткой. Неукротимая, как шторм, и красивая, как рассвет в открытом море, – ну, мой дядя так говорил. Они оба в нее влюбились, но Йоми был добрым и заботливым, а мой отец – самовлюбленным мудаком, поэтому, естественно, мать выбрала именно его, – фыркнула чародейка.

Она стерла кровь с иглы, обмакнула кончик в чернила и продолжила наносить татуировку. Тэм пока еще не видела изображения и даже не старалась его разглядеть.

– Помнишь, я рассказывала, как чародеи пользуются деревом или стеклом, чтобы придать форму призываемым духам? – Не дожидаясь ответа, Кьюра продолжила: – Мой дядя действовал иначе. Он лепил из глины фигурки, обжигал их в печи, как чашки, а потом старательно раскрашивал каждую – птиц, змей, дельфинов…

Тэм ужасно хотелось спросить, что такое дельфин, но она боялась прерывать чародейку, потому что внезапный монолог давал ответы на все вопросы, которые мучили барда с тех самых пор, как она познакомилась с Кьюрой.

Вдобавок Чернильную чародейку не стоило раздражать попусту, особенно когда у нее под руками были острые предметы.

– Мы часто лепили фигурки вместе, – вздохнула Кьюра. – У него они получались изящные, хрупкие и очень красивые, а мои были бесформенными и уродливыми. Настоящие чудища. Йоми научил меня призывать воплощенных в них духов – для этого надо было разбить фигурку.

– А это больно? – спросила Тэм.

Кьюра умолкла, разглядывая кровоточащий узор на руке, и немного погодя ответила:

– Да. Но эта боль ни на что не похожа. Она изматывает не только физически, но и душевно. Для того чтобы оживить какой-то предмет, будь он из камня, стекла или еще чего-нибудь, необходимо представить его по-настоящему, во всей полноте. Увидеть его, учуять, ощутить. Нужна… какая-то искра. Если честно, я не знаю, как это описать. Надо вложить в эту вещь частицу себя. И чем больше вкладываешь, тем мощнее проявляется то, что ты призываешь. Понятно?

– Ага, – сказала Тэм. – Вроде бы. Но вообще-то нет.

– Поэтому я и не люблю объяснять, как это делается, – фыркнула Кьюра. – Короче, у меня не было желания оживлять монстров, которых делали мы с дядей, и я спрятала их у себя в спальне, под кроватью. – (Вжик-вжик-вжик – шуршала игла, процарапывая кожу.) – Мои родители, я и дядя Йоми жили все вместе, до тех пор пока все не испортилось. Однажды мой дядя, на свою голову, устроил в порту разборку с шайкой гнусных бандитов – они похищали мальчишек и продавали их в рабство на Шелковый берег. Йоми прокрался на корабль, выпустил пленников из трюма и спалил посудину. А потом в один ужасный день приплелся домой весь пропоротый мечами – каким-то чудом добрался до порога и умер у входа. И знаешь, что мой отец сказал своему умирающему брату? «Я ведь предупреждал, Йоми, до чего доведет твоя доброта». – Кьюра снова обтерла иглу и обмакнула кончик в золотистую краску. – Мама сбывала контрабандные мечи в Медном заливе, домой приезжала редко, а после смерти Йоми отец стал вести себя все хуже и хуже. Он ввязывался в драки, пьянствовал, крал все, что мог, и стал… – (вжик, вжик), – распускать руки и… в общем, приставать ко мне. При брате или при маме он себе такого не позволял.

Она умолкла. Тихо бормотал огонь в камине, а игла превращала кровь в чернила.

– Это продолжалось недолго. Я не из тех, кого легко запугать и подчинить своей воле. Однажды ночью он полез ко мне, а я стала сопротивляться, ну, он и начал меня избивать. Убил бы, наверное, только я залезла под кровать и расколотила всех монстров до единого.

Тэм поежилась, покрывшись холодной испариной, и усиленно старалась не представлять, как отца Кьюры разрывают на части детские страхи, внезапно ставшие явью. Увы, ей это не удалось.

– Но самое смешное, мама так и не узнала, за какого мудака вышла замуж. За ее кораблем погнались два корвета Соленой королевы. Мама увела его в открытое море, попала в шторм, и все контрабандистки утонули. Спаслась только одна девчонка, да и та спятила от ужаса. Я пришла ее навестить, а она мне рассказала, что Кураген, богиня Великой Зеленой пучины, поднялась из морских глубин и разломала корабль в щепки. – Кьюра выпрямилась, разглядывая татуировку. – Мне было двенадцать. Мой дядя погиб, я убила отца, а тут еще эта обезумевшая от соли сучка заявляет, что маму уничтожило какое-то морское чудище… – Чернильная чародейка фыркнула и помотала головой. – Меня потом целый год преследовали кошмары. – Она снова обмакнула иглу в золотистую краску: вжик-вжик-вжик. – От них я тоже вроде как спятила. Мне понравилось оживлять монстров, но я уже была бездомной нищенкой, у меня больше не было ни гончарной печи, ни глины. Зато были ножи, иглы и сильное желание причинять себе боль. – Она отложила иглу и перепачканными в чернилах пальцами погладила татуировку на бедре. – Поэтому я взялась за собственное тело. Создавала чудовищ из своей крови и плоти. Первой была Кураген. А вторым – мой дядя, Йомина.

«Йомина?» – подумала Тэм и внезапно вспомнила, когда и где слышала это имя. Монстр с шеей стервятника, пронзенный мечами, которого Кьюра вызвала на битву с варгами в Дударе.

– Значит, вот что такое эти татуировки, – сказала Тэм, осторожно касаясь рисунка на икре Кьюры: две женщины, покрытые чешуей и прикованные друг к другу тяжелыми кандалами. – Это твои страхи…

Кьюра убрала иглы, спрятала пузырьки чернил в сумку и начала обматывать новую татуировку вощеным бинтом, многозначительно глядя на Тэм.

– В чем дело? – спросила бард.

Кьюра выразительно покосилась на голую ногу под пальцами Тэм.

– Ох, я не хотела… – сказала Тэм, торопливо отдергивая руку, но Кьюра схватила ее за запястье:

– Правда, что ли? – Чародейка, стоя на коленях, рванула Тэм к себе, снова прижала ее руку к изображению двух скованных женщин и повела вверх по ноге, к колену и выше, к сине-зелено-золотой чешуе Кураген.

Под ладонью Тэм кожа Кьюры покрылась мурашками, бедра задрожали, ногти больно, до крови, впились в запястье, но Тэм было все равно. Она смотрела Кьюре в глаза, и чародейка не отводила взгляда, а пальцы Тэм ощупывали завитки шрамов, которые складывались в извивающиеся щупальца Кураген.

Теперь было уже не понять, по чьему настойчивому велению движутся пальцы, исследуя узоры, уходившие все дальше и дальше под халатик Кьюры. Сердце Тэм билось медленно и размеренно, будто воришка, крадущийся в темноте. Дыхание тягучим медом срывалось с губ. От легчайшего касания Кьюра ахнула – и раскрылась, как цветок.

В камине громко треснуло полено, на ковер посыпались искры.

Кьюра втянула воздух сквозь зубы, кулаком загасила искры и неуверенно поднялась на ноги, потом сгребла в охапку сумку с чернилами и инструментами и дернула кушак, открыв полосу бледной кожи и изгиб груди.

– Потуши огонь в камине, – велела она Тэм. – Я согрею постель.

Ни в одном камине жаркий огонь не тушили так долго и старательно, как это делала Тэм.

Сначала она подула на угли, но быстро поняла, что в ее возрасте давно пора научиться обращаться с огнем, потому что пламя лишь вспыхнуло ярче, а в лицо Тэм полетел пепел. Отличаясь умом и сообразительностью, она схватила кочергу и измельчила горящие поленья в угольки, а потом долго затаптывала их, пока они не превратились в мелкую золу. В результате Тэм перепачкала штаны сажей, а сапоги с налипшим на них пеплом оставляли черные следы на ковре; пришлось остановиться, сесть и сдернуть обувку с ног.

При этом Тэм нечаянно задела початую бутылку и опрокинула ее на ковер.

«Вино!» – спохватилась бард и поспешно подняла бутылку, прежде чем все вино пролилось на пол. Поразмыслив, она сделала большой глоток, потом еще один – и в конце концов решила допить до дна.

– Что называется, втянулась в компанию, – проворчала она, встала и с сапогами в руках босиком вышла в холодный темный коридор.

Проходя мимо библиотеки, Тэм заметила раскрошенные крысиные кости, белевшие в лунном свете.

«Пожелай мне удачи, дружище».

Она осторожно отворила дверь в спальню Кьюры, где трепетало пламя свечи и витал знакомый пряный аромат лимонов, лакрицы и тростникового рома. Закрыв за собой дверь, Тэм медленно кралась вперед, надеясь, что глаза привыкнут к полумраку, прежде чем она наткнется на стул или разобьет колено о край кровати. Тэм хотела было что-то сказать, извиниться за задержку – в конце концов, сколько можно гасить пламя в камине, – но тут услышала негромкое похрапывание Кьюры.

Тьфу ты.

Поразмыслив, Тэм решила не будить чародейку. Все силы Кьюры, и физические, и душевные, ушли на создание последней татуировки. Тэм поставила сапоги на пол, сняла перепачканную сажей одежду и осторожно улеглась в постель. Едва голова барда коснулась подушки, Кьюра повернулась, пробормотала что-то неразборчивое и прижала соседку ногой к перине – не совсем то, чего ожидала Тэм, но не самое ужасное.

Тэм долго не могла заснуть – путаные мысли и отчаянное сердцебиение не давали покоя. Сегодня ей на миг открылась настоящая Кьюра, разбитое зеркало души чародейки, обычно спрятанное за черной шелковой завесой.

«Неужели мы все надломлены? – размышляла Тэм. – Неужели каждый скрывает шрамы и душевные раны, нанесенные бессердечным обращением родителей и жестоким прошлым?»

Наконец она задремала, слушая ровное дыхание Кьюры, размеренное, будто волны, неустанно набегающие на далекий берег.