Моего друга выдвигали в Академию наук. Позвонили из президиума, попросили составить и принести список научных работ. Он добросовестно перечислил основные труды. Милейшая дама, которая принимала документы, глянув, посоветовала укоротить список как минимум вдвое.

Он удивился. Опытные люди объяснили: «Те, от кого зависит ваше избрание, такого перечня просто не переживут! Они все, вместе взятые, столько не написали».

Одного чиновника с завидным послужным списком – в ранге министра! – сменяет другой с еще более блестящей биографией. В глаза бросилось: оба – доктора наук. Ей-богу, второго такого высокоинтеллектуального правительства в мире не найдешь… Если бы не точил жучок сомнений относительно докторских степеней, которые хозяевам жизни известно как присваиваются.

На моих глазах подчиненные льстиво поздравляли своего начальника с высшим академическим званием. Он с достоинством принимал поздравления, сознавая свои заслуги перед наукой. А я помнил его молодым комсомольским секретарем: он не только не мог сам написать ни строчки, но и с трудом произносил подготовленную для него самым простым языком речь, запинался на каждом слове! Думаю, собственную докторскую диссертацию он едва ли читал. Разве что в руках держал, когда передавал ученому совету.

Вот что не дает покоя в последнее время. На все самые острые, болезненные и неотложные вопросы, возникающие перед нашим обществом, даются невероятно примитивные ответы. Что бы ни произошло в стране, реакция одна: запретить, отменить, закрыть. Причем мгновенно, без обсуждений и рассуждений. Законы рождаются за одну ночь. И кажется, что такова продуманная линия, сознательная политика, стратегия, выработанная умами анонимными, но великими. Однако, если присмотреться к тем, кто предлагает эти решения, то напрашивается иной вывод: ничего другого предложить они и не могут. Таков уровень их представлений о жизни и мире.

Авторы примитивных решений с гордостью ссылаются на высокий уровень одобрения: люди-то нами довольны, одобряют то, что мы делаем… И верно! Немалая часть народонаселения понимает и принимает лишь такие решения.

Жизнь невероятно усложнилась. И тут вспоминается марксистский термин – «отчуждение». Происходит отчуждение от все усложняющегося и набирающего невиданный темп мира. Он рождает страх. И звучит испуганный призыв: ничего не менять! Оставить как есть! Не мешайте нам жить, как жили наши отцы и деды! В исламском мире радикалы (самый очевидный пример – талибы) просто уничтожают то, чего они не могут и не хотят понять. Мы же пытаемся убежать от настигающих общество проблем. Мы охвачены стремлением максимально упростить реальность, то есть навести порядок! Что означает: запретить, разогнать, наказать, посадить. На этой общей почве и сходятся начальники с народонаселением.

Тот самый случай, когда у врача и пациента уровень медицинских знаний совпадает. Доктор не требует сдавать анализы и проводить сложные исследования, а ставит диагноз на глазок. И лекарства прописывает простые, а не копается в научной литературе в поисках новых и эффективных препаратов. Оттого доктор и пациент довольны друг другом. Правда, врач, не выполнив своего долга, пропустил начало тяжкого заболевания, которое со временем может свести пациента в могилу. Так это же выяснится не скоро! И к тому времени врача, раздающего примитивные советы, в этом кресле уж точно не будет.

В студенческие годы у меня была симпатичная подружка, студентка медицинского института. Веселая по характеру, она прогуляла, кажется, все занятия.

– Вот получишь ты диплом, придут к тебе больные, а ты же ничего не знаешь. Как ты их лечить будешь? – спрашивал я.

Она собиралась стать акушером-гинекологом. Я знал, что специалисты ее профиля мне не понадобятся, и тогда эта история казалась смешной. Когда моя жена забеременела и пошла к врачу, я с ужасом подумал: не попадет ли она к моей подружке….

Все занятия, похоже, прогуляла не она одна. Но, в отличие от моей не слишком преуспевшей знакомой, вчерашние прогульщики добрались до высоких постов. Уверенно занимают начальнические кресла. И расставляют повсюду своих людей, руководствуясь очевидным принципом: подчиненный не должен быть умнее начальника. И это заметно.

Выжить в начальственной среде и продвинуться по карьерной лестнице непросто. Тут требуются особая предрасположенность к существованию в аппаратном мирке и годы тренировки. В аппарате превыше всего ценятся дисциплина и послушание. Иерархия чинов нерушима, как в армии. Мало кто терпит самостоятельных подчиненных. Как правило, попытки высказать собственное мнение пресекаются.

Вот эта армия чиновников принимает ключевые решения и определяет политический и экономический курс страны. Дискуссии, непредвзятый анализ, реальную критику, вообще любое вольнодумство они не приемлют. Понимают: в этой атмосфере им не выжить. Больше всего устраивает роль исполнителей, неукоснительно проводящих в жизнь линию вождя.

Трудность в том, чтобы угодить начальнику. С одной стороны, опасно что-либо предпринимать без высочайшего одобрения. С другой – не по всякому поводу обратишься. Можно вызвать раздражение: «Без меня ничего решить не можете? Научитесь хоть что-то делать сами!»

Писатель Андрей Платонов когда-то заметил, что не всякое угодливое слово нравится вождям. Надо, чтобы лакейское слово прозвучало вовремя. Не годится, если оно произнесено с опозданием, и вызовет гнев, коли высказано до срока. Начальство терпеть не может забегальщиков. Оттого некоторые самые рьяные иногда получают по рукам и оказываются в глупом положении. Не угадали, чего в данный момент желает непосредственный начальник… Что восхищает, так это аппаратная выучка! Вчера велели говорить одно, сегодня – прямо противоположное. Ни обиды, ни возмущения! И то, и другое произносится одинаково убежденно.

Что ж удивляться, если карикатуры художника Андрея Бильжо бдительным полицейским показались зримым воплощением экстремизма, угрожающего государственным устоям? Они же слышат, что повсюду враги. В царские времена при обыске один ротмистр из жандармского управления, столь же высокообразованный человек, изучая отобранную литературу, записал в протокол: «Стихотворение Лермонтова, начинающееся словами „Тучки небесные, вечные странники…“, – тенденциозного содержания».

В жесткой системе неизбежно происходит ухудшение корпуса управляющих.

Во-первых, меняются сами критерии отбора. В цене лояльность и готовность исполнить любой приказ, а хороший профессионал не всегда может похвастаться именно этими качествами. Во-вторых, бдительные коллеги отжимают от власти более умелых и потому опасных для них конкурентов. В-третьих, на свою долю власти и привилегий претендует пехота массовых акций – те, кто не гнушался черновой работы, кто по сигналу кричал или аплодировал, разгонял или носил на руках. Они желают получить вознаграждение за свои труды, предъявляют чек к оплате и не предвидят возражений. Эти люди неостановимо карабкаются по ступенькам карьерной лестницы и задают тон в аппарате управления. Привычная картина.

Сегодня одаренный и знающий экономист, не дожидаясь, пока возбудят дело, покидает страну. Куда менее компетентные коллеги счастливы: от какого конкурента избавились! Теперь за советом и консультацией к ним обратятся. И ничего, что они в современной экономике не разбираются. Кто это теперь определит?

Так и происходит повсеместный процесс замещения профессионалов малограмотными неумехами, которым по силам только самые примитивные решения трудных проблем.

Из головы не идет увиденное в столице Южной Кореи. В шестидесятые годы протекающую по Сеулу реку, как у нас Неглинку, упрятали под землю и построили скоростную дорогу, чтобы справиться с пробками. Теперь реку решили вернуть горожанам. Но вокруг дороги выросло множество киосков, их предстояло перенести. Местная власть провела четыре тысячи (!) совещаний с торговцами, договариваясь с каждым, куда и как он переедет, чтобы не ущемить ничьи интересы. Кто нуждался в помощи, получил ее… Судьбу Российской академии наук в Государственной думе запросто решили за два дня. А собирались за один.

Логика истории такова. Грандиозные политические и экономические преобразования неумолимо влекут за собой перемену привычных ценностей, усложнение жизни.

Внезапно что-то радикально меняется: темп жизни, духовный и общественный климат. Сама эпоха! Возникает протест против существующего порядка, против авторитетов и устоявшихся традиций. Происходит всеобщее раскрепощение. Рушатся прежние ценности и возникают новые. Прощай, все старое! Это революция. Иногда она совершается на улицах. Иногда в умах.

Истеблишмент отчаянно сопротивляется модернизации, необходимой стране. Боится политической конкуренции, понимает: в честном соревновании лишится лакомых мест. Огромный аппарат отстаивает монопольное право распоряжаться бюджетными деньгами. Потому испытывает враждебность к индивидуальности, своеобразию, непохожести на других. Разжигает страх перед всем новым, неизведанным, перед обновлением жизни и утратой всего привычного. Этот страх – свидетельство полнейшей в себе неуверенности. Никаких новаций! Не дай бог, что-то переменится! Как же мы-то? Пропадем…

Оказавшиеся без духовного пастыря в постсоветском мире ищут опору в фундаментализме, который обещает возвращение к идеальным моделям прошлого. Городская развивающаяся цивилизация воспринимается как болезнь, разрушающая традиции. Космополитизм и открытость противопоставляются народным традициям и национальному духу.

Следуя проверенным рецептам, формируют большую группу врагов (чтобы не доказывать вину каждого в отдельности). Когда-то это были кулаки и вредители. Теперь либералы и гомосексуалисты. Большинство людей плохо представляют себе, кто такие либералы. Никогда не сталкивались с поклонниками однополой любви. Но слышат сигнал тревоги: рядом опасный враг, который разрушает традиционные ценности…

Чему удивляться, если понятие «толерантность» – презираемое. А что, собственно, это слово означает в переводе на простой русский язык? Способность понять ближнего своего, посочувствовать, разделить его печали, вникнуть в чужую беду и готовность помочь… Что же тут противоречит нашим традициям, о которых печется нынешнее идеологическое начальство? Формально – ничего. А фактически именно эти чувства десятилетиями выжигались каленым железом.

Воспитывалось иное. Не рассуждая, становись в общий строй и клейми врага. Присоединяйся к любым кампаниям ненависти, которые устраивались по самым разным поводам. Привычка в них участвовать превращалась в безусловный рефлекс. Но каким бы мимолетным ни было участие в травле, все равно что-то в душе отмирает. Не только нервные клетки не восстанавливаются, но и некие свойства данной нам свыше бессмертной души.

В ХVII веке в одной только Германии отправили на костер сто тысяч ведьм. Для того времени масштабный террор. Церковь искала козлов отпущения, которые необходимы были страдавшему социальными неурядицами обществу. Но все, кто тащил несчастных женщин на костер, кто дружно подбрасывал в него дровишек, кто завороженно наблюдал, как огонь пожирает живых людей, – они что, всерьез, осмысленно и осознанно боролись с бесовщиной? Смешная мысль. Встречаются, конечно, мужчины, у которых не ладится с женщинами и они их побаиваются, но не в таком же количестве! Однако церковь говорила: так надо! Плюс свойственная толпе истеричность. Плюс мрачные сексуальные фантазии самых рьяных инквизиторов…

Интересы различных ведомств, групп и отдельных персонажей, профитирующих на таких кампаниях, понятен. Когда, скажем, разворачивается наступление на журналистский коллектив, попавший в поле номенклатурной ненависти, видны милые лица персонажей, которые доложат об этом как о важном успехе. У них уже ноздри раздуваются от запаха политической крови.

Но страшновато торжество ведомственного интереса. Жертвами любой кампании ненависти – вне зависимости от того, против кого она первоначально направлена, – становятся те, кто не похож на всех, кто не ходит строем и не поет хором, словом, инакомыслящие, «другие» (во всех смыслах этого слова).

Кто задумается над последствиями подобной линии? Вспомнит, наконец, об общегосударственном интересе, озаботится безопасностью страны, обеспечением обороноспособности? А ведь все это требует перемен в духовной жизни.

Нам грозит оскудение интеллектуальной, духовной, научной жизни. Яркие, необычные, инакомыслящие, а также инакочувствующие, инакодействующие и инакоживущие молодые люди не найдут себе применения. Замкнутся, опасаясь раскрыться, проявить себя и быть опозоренными, выставленными на всеобщее осмеяние. Не совершат того, для чего рождены. Какой ущерб для страны!.. Или в Министерстве обороны рассчитывают, что выдающиеся открытия, которые позволят создавать принципиально новые виды оружия, будут рождаться в так называемых научных ротах, куда отправят служить молодых ученых?

«Левада-центр» задавал респондентам вопрос: «Вы бы хотели жить в стране, которая активно защищает свои традиции, или в стране, открытой всем современным веяниям?» Три четверти высказались за первый вариант.

За всё ли стоит цепляться?

Есть вечные нравственные законы, изложенные в Нагорной проповеди. Есть моральные принципы, которые не меняются веками, потому что сохраняют человека как личность. И есть привычки, хорошие и дурные. Дурными-то чего дорожить?

Сто лет назад академик Михаил Михайлович Богословский записал в дневнике: «Мы все делаем кое-как, спустя рукава, смотрим на работу как на досадную помеху и стараемся отбыть ее как ни попало. А вся наша безалаберщина!.. Что же удивительного, что и управление у нас такое же, как мы сами! Ведь оно из нас же самих пополняется. Что же жаловаться на нарушение закона губернатором? А сами мы соблюдаем закон?»

Когда генеральный прокурор, объясняя причины страшной катастрофы, повлекшей за собой человеческие жертвы, говорит о «традиционном отечественном разгильдяйстве», – разве это не призыв отказаться от опасных традиций?

Традиция, увы, взяточничество, мздоимство, коррупция. Вот уж что преследует нашу страну веками! И неужели кто-то готов положить жизнь во имя сохранения этих традиций?

Любое обновление воспринимается в штыки. Но история доказывает: то, что вчера представлялось немыслимым, сегодня – норма. Модерн – это отказ от традиции невероятного лицемерия и движение страны вперед. То, что считалось нормой, становится анахронизмом. Скажем, президент Путин открыто заявил о своем разводе и одним махом разрушил этим вековечную традицию.