Во время тайных операций очень полезно встречать цель прямо в аэропорту. Человек, который только вышел из самолета, вряд ли будет иметь при себе оружие.

Коллекционера реликвий времен Гражданской войны Чарли Уилхайта я перехватил через несколько минут после приземления его рейса из Канзас-Сити. Мы нырнули в автобус и поехали в гостиницу Embassy Suites рядом с филадельфийским аэропортом. Был бодрящий январский день — примерно минус пять, — и Уилхайт укутался в пуховик и натянул перчатки. В руках он держал большую черную спортивную сумку. Поскольку другого багажа у него не было, а на вечер он уже забронировал обратный рейс, товар должен был быть в ней. Уилхайт — долговязый мужчина средних лет с бледным лицом и светлыми волосами, плохо прикрывающими залысину. Носил ковбойские ботинки и говорил протяжно, как южанин.

Мы вошли в номер. Чтобы ему было комфортно, я налил два стакана кока-колы и поставил их на стол прямо на виду у скрытой камеры.

— Добро пожаловать в Филадельфию, — сказал я, пододвигая кресло.

— Спасибо, спасибо.

Он стянул пуховик и перчатки.

— Первый раз у нас?

— Так точно.

— Надеюсь, этот приезд вам запомнится.

— Я тоже на это надеюсь!

Мы оба рассмеялись.

Уилхайт расстегнул сумку, и я слегка напрягся. Хотя мы были вместе с момента его приземления, никогда не знаешь, что у человека с собой. В таких операциях всегда есть реальная угроза насилия. Много лет назад я едва не пострадал во время подобной встречи. Подозреваемый утверждал, что работает в ЦРУ и хочет купить за пятнадцать миллионов долларов партию алмазов для обеспечения тайных операций в Европе. Торговцы алмазами в Филадельфии предупредили ФБР, и я сыграл курьера, который должен встретиться с этим человеком и передать камни. По телефону я подстроился под его безумную историю, согласился приехать в гостиницу неподалеку и сказал, что захвачу с собой алмазы в пристегнутом к руке чемодане. Мы встретились в теплом вестибюле. Он был в темных очках и тяжелом пальто. Мы уже направлялись к лифту, но пальто и сам этот человек вызвали у меня странное ощущение, и я подал сигнал брать его на месте. Оказалось, никаких денег у него не было, зато имелись пистолет и топорик. Он хотел просто убить меня, отрубить мне руку и сбежать с алмазами.

Так что я с облегчением выдохнул, когда Уилхайт вытащил из багажа аккуратно сложенное красно-бело-синее полотнище: американский флаг XIX века в хорошем состоянии.

Он небрежно расправил его и положил на маленький круглый столик. Ткань свисала по бокам, а обтрепавшиеся края оказались в нескольких сантиметрах от пола. Я задумчиво смотрел на тридцать пять золотых звезд в синем квадрате в углу и вздрогнул, когда Уилхайт грубо взял флаг и на гостиничный ковер упали крупицы позолоты. Звезды располагались необычно: под разным углом и кругами. Казалось, они водят хоровод на ночном небе.

В середине одной из семи красных полос заглавными, обрамленными тенью буквами было написано: «12th REG. INFANTRY CO’A».

Это был именно тот флаг, который описывал мой источник в Центре военной истории Армии США: боевое знамя Двенадцатого пехотного полка Corps d’Afrique, почти священная реликвия для американских темнокожих. Со времен Гражданской войны сохранилось всего пять подобных флагов. Снизу на левом крае знамени была прикреплена бирка HP 108.62. Значит, это собственность армейского музея.

Уилхайт поймал мой взгляд и улыбнулся.

— Красивый, правда?

— Мне очень нравится, Чарли.

Боевой флаг не похож на другие предметы старины.

Знамена, которые солдаты водружали на форте Макгенри, морские пехотинцы на Иводзиме, пожарные на Всемирном торговом центре, символизируют решимость американского народа. О легендарном звездно-полосатом флаге форта Макгенри поется в нашем государственном гимне. Сегодня это самый популярный экспонат Национального музея американской истории при Смитсоновском институте. Посмотреть на него приходит примерно шесть миллионов туристов в год. Это потрепанное полотнище — сшитые вручную шерстяные полосы тринадцатиметровой длины — самый ценный экспонат во всей коллекции. Он стоит больше, чем алмаз Хоупа, самолет Spirit of Saint Louis Чарльза Линдберга и лунный модуль «Аполлона-11».

Я сам любил собирать предметы времен Гражданской войны и понимал, что полковые флаги играли в сражениях важнейшую роль. Они были нужны не только для церемоний. За знаменосцем, как за маяком, солдаты шли в хаос и какофонию битвы. Знамена в буквальном смысле отмечали линию, на которой десятками тысяч гибли солдаты Севера и Юга. Обе стороны стремились убить чужого знаменосца, лишить врага главного средства связи. Нести в бою знамя полка было очень почетно, но сопряжено с большой нагрузкой и невероятной опасностью.

Флаг Двенадцатого полка, который Уилхайт принес в гостиничный номер, был не просто гордым символом мужества и жертвенности. Это памятник истории межрасовых отношений. Он много лет висел на почетном месте в Военной академии США в Вест-Пойнте, потом был помещен в музей Армии США в Вашингтоне. В середине семидесятых, согласно старым записям, флаг отправили на выставку в Южную Каролину, но на место назначения он так и не прибыл.

Прошло уже много лет, но я узнал об этом преступлении всего за месяц до встречи с Уилхайтом. Мне позвонил Лесли Йенсен, армейский историк из Вашингтона, и сообщил: военные следователи проверяют сигнал, что на черном рынке продается флаг Двенадцатого полка.

— Не может ли ФБР помочь? — попросил он.

— Расскажите об этом флаге поподробнее.

— С этим знаменем в руках погибло минимум пять человек, — ответил Йенсен. — Его называют Кровавым полотнищем.

Как объяснил эксперт, Двенадцатый полк был расквартирован в Луизиане и занимает особое место не только в истории войны между штатами, но и в истории американских вооруженных сил в целом. Это один из первых негритянских полков, участвовавших в крупном сражении. Иногда свободные темнокожие служили в армии во время Войны за независимость и Англо-американской войны 1812 года, а также на флоте до Гражданской войны, но идея сформировать из них целый полк воспринималась неоднозначно. С самого начала войны южане использовали рабов на вспомогательных ролях в армии Конфедерации, но президент Линкольн поначалу отказался от подобного решения. Лишь после того, как Союз проиграл несколько сражений, он приказал привлечь в войска тысячи темнокожих — без права носить оружие. Генералы беспокоились, что непроверенные солдаты разбегутся в разгар сражения, но реалии и ужасы войны постепенно заставили их изменить свое мнение. Осенью 1862 года Линкольн объявил об освобождении всех рабов с первого января следующего года, и самообразованные темнокожие подразделения начали сражаться вместе с белыми на стороне Союза в Массачусетсе, Южной Каролине и Луизиане. Одним из них был Двенадцатый полк, действовавший рядом с Новым Орлеаном.

В мае 1863 года силы Союза атаковали Порт-Хадсон, последний оплот южан на реке Миссисипи, и у темнокожих полков, в том числе Двенадцатого, появился шанс показать себя в бою. В 1887 году Джозеф Уилсон, один из солдат, сражавшихся при Порт-Хадсон, написал книгу «Черная фаланга» и запечатлел ту битву. Вот эти полные патриотизма строки:

Артиллерия сотрясала воздух и землю громче небесных раскатов. Пушки, мортиры, мушкеты встретили наступающие полки огненным штормом. На солдат обрушился железный дождь картечи, ядер, снарядов, шквалы пуль. Они шли вперед и падали десятками слева и справа.

Когда вражеская мортира убила сержанта, несущего знамя Двенадцатого полка, его поднял другой.

«Знамя! Знамя!» — закричали темнокожие солдаты, увидев, что знаменосца разорвало снарядом. Люди падали все чаще. К небесам неслись крики, молитвы, проклятия. «Спокойно, ребята! Спокойно!» — скомандовал отважный капитан Кайю, подняв саблю. Лицо его было цвета порохового дыма, который окутывал все вокруг. Смертельный град бил будто со всех сторон.

Капитан Кайю пал со знаменем в руках. Казалось, колонна тает под убийственным вражеским огнем, как снег на солнце. Погибла наша гордость, цвет Фаланги. И тогда со смелостью, на которую способны лишь старые бойцы, они с криком бросились вперед, вверх, к стенам форта, навстречу винтовкам, пушкам и мортирам.

Армия Союза победила. Белые и темнокожие солдаты, впервые сражавшиеся плечом к плечу, братались. Необычное зрелище для тех времен.

Казалось, сама Природа выбрала место и время, чтобы негр опроверг предрассудки и доказал свое мужество… Прошлое было забыто. Вокруг царило идеальное равенство. Белые с радостью пили из негритянской фляги.

Белый офицер Союза писал родным: «Вы себе не представляете, насколько эта битва развеяла мои предубеждения о черных подразделениях». Впечатлены были даже некоторые южане. «Негры проявили значительное упорство в обороне, а белые — чистые янки — бежали, как собаки от кнута, почти сразу же, как только мы начали действовать», — писал о неудачном налете своих войск генерал Конфедерации Генри Маккаллох.

В узко стратегическом смысле осада Порт-Хадсона, длившаяся сорок восемь дней, была невероятно важна. Она ликвидировала последний гарнизон конфедератов на Миссисипи и стала вехой в истории Гражданской войны. Но, наверное, гораздо важнее то, что это сражение стало переломным для американских вооруженных сил и межрасовых отношений. После него темнокожие стали массово вступать в ряды северян. К концу войны в армии Союза служило более ста пятидесяти тысяч афроамериканцев. Минимум двадцать семь тысяч пало в бою. Черные солдаты были объединены в сто шестьдесят полков и участвовали в тридцати девяти крупных кампаниях. И при этом сохранилось всего пять их боевых знамен.

Все это крутилось в моей голове, когда мы с Уилхайтом в гостиничном номере держали за углы Кровавое полотнище.

Я мог арестовать этого подонка на месте: подать сигнал группе захвата и надеяться, что тот будет сопротивляться. Но мне хотелось большего. Я желал проникнуть в его разум, узнать человека, который способен продать такую вещь, особенно если он — как Уилхайт — называет себя любителем истории Гражданской войны. Как можно быть настолько черствым и жадным, чтобы пытаться обналичить краденый кусочек прошлого?

Конечно, еще мне хотелось, чтобы он сам уличил себя на камере наблюдения. Мне нужно было доказать намерение: заставить его под запись признать, что он сознательно продает похищенную историческую реликвию. Нельзя допустить, чтобы после ареста адвокат начал доказывать, будто это недоразумение и Уилхайт получил флаг добросовестно, не зная о его происхождении.

Готовясь нанести решающий удар, я расслабил спину, поудобнее устроился в кресле и сделал глоток колы.

— Вам удалось узнать, откуда этот флаг?

— Из музея в Колорадо, — сказал он, подтверждая, что предмет украден. — Я вам прямо это говорю. Не хочу юлить. Если бы я принес его на ярмарку, понятно, чем это могло бы кончиться. Не хотелось так рисковать.

Похоже, сложностей у меня не возникнет. Уилхайт, видимо, любил поговорить и хотел мне понравиться.

— Значит, вы боитесь, что флаг кто-нибудь увидит? Вы считаете, что он был украден?

— Совершенно верно. Мне сказали, что флаг висел в музее в Вест-Пойнте, откуда его и отправили в Колорадо. Не знаю, правда это или нет.

Я поинтересовался, знает ли кто-то о флаге и о нашей сделке.

— Это важно, — объяснил я, — потому что я должен защитить себя и своего покупателя. Чем меньше людей обо всем этом знает, тем лучше.

Конечно, это был вопрос с подвохом. Почти любой ответ уличал Уилхайта. Если он скажет, что «никто не в курсе», значит, он не доверяет никому настолько, чтобы вовлечь в свою незаконную схему. Если начнет называть имена и ручаться за сообщников, то, сам того не осознавая, их выдаст. Может, даже крупную рыбу: торговца или брокера, который еще не попал в поле зрения ФБР. Так или иначе, вопрос должен заставить его говорить.

Уилхайт начал рассказывать мне длинную историю о том, что флаг ему продал из-под полы какой-то парень на ярмарке в Чикаго, посвященной Гражданской войне. Он заплатил наличными в своей машине на многоэтажной парковке. Когда он закончил свою речь, я изменил тактику и попытался заставить его признать, что он умышленно продает частицу истории американских темнокожих, с которой люди умирали в бою.

— Чарли, — спросил я, — вы много знаете об этом флаге?

— Мне говорили, что в мире всего пять флагов цветных частей.

— Цветных частей? Вы имеете в виду Corps d’Afrique?

— Да. Их формировали в Луизиане, и они прекрасно себя проявили в Теннесси. Можете проверить.

Я уже проверил.

— У них были большие потери?

— Да. Они ведь участвовали в боях, а не кастрюли чистили или что там еще. Как те черные из Массачусетса, про которых сняли кино. Так что предмет для меня ценный.

Невероятно. «Потери большие, поэтому предмет для меня ценный». Чтобы скрыть гнев, я рассмеялся и глотнул колы. Как далеко зашел бы этот человек? Уилхайт выглядел довольным собой: он был одним из тех, кого успокаивает собственный голос. Он положил на стол ногу в ботинке и качался на стуле, заложив руки за голову.

— Когда вы узнали эту историю, вам не захотелось избавиться от флага?

— Мне? Нет. Я заплатил за него кучу денег. Один приятель предлагал мне отдать его в какой-нибудь музей и получить за это возврат налога, но у меня и мысли такой не возникло. Этот мой знакомый говорил, что у него есть связи.

Уилхайт указал на меня костлявым пальцем и сказал:

— А как вы теперь будете его рекламировать и продавать — это уже ваша забота. Но советую действовать тихо. Не надо его брать на ярмарку. Может, никаких проблем не будет, но я вас предупредил.

— Правильно, потому что иначе мы заработаем кучу неприятностей.

— Вполне вероятно.

Улик против него было более чем достаточно.

— Двадцать восемь тысяч. Наличными, если вы не против.

— Хорошо. Если бы у меня был кассовый чек, я бы показал его Дяде Сэму и подумал, как обойти проблему.

Вставая, я подумал, что уж точно не забуду сообщить ребятам из налоговой службы.

— Разве не отличная покупка? — сказал Уилхайт. — Все, как я говорил.

— Вы правы. — Сжав нос большим и указательным пальцами, я подал сигнал к действию. — Это действительно музейный экспонат.

— Да…

Уилхайт резко повернул голову вправо, к распахнувшейся двери. Когда трое агентов ФБР в бронежилетах скомандовали ему: «Руки за голову!» — он рванулся ко мне и закричал:

— Кто вы такой? Кто вы такой?

Как глупо с его стороны. Не успел он сделать неловкий шаг, как оказался прижатым к полу.

Я пришел к выводу, что можно читать об украденном предмете, беседовать о нем с экспертами, даже держать его в руках, когда плохие парни рассказывают о его цене на черном рынке. Но по-настоящему я чувствую глубокий смысл, только когда наконец возвращаю его законному владельцу.

Так было в случае с археологом Альвой и золотой пластиной, и так же произошло с группой темнокожих реконструкторов Гражданской войны и главным армейским историком.

Через несколько недель после ареста Уилхайта и захвата боевого знамени в штаб-квартире ФБР состоялась примечательная церемония передачи флага Армии США. Поскольку дело было в феврале, ее наспех вставили в программу ежегодного Месяца истории афроамериканцев.

Я поехал в Вашингтон вместе с Визи, специалистом по связям с прессой, и руководителем филадельфийского отдела Бобом Конфорти. Они заняли почетные места перед сценой, а я, помня о камерах, остался в задних рядах.

Долгожданным гостем мероприятия был астронавт-афроамериканец, летавший на шаттлах. Он потрясающе рассказывал об открытом космосе, но флаг, добавленный в программу в последнюю минуту, затмил даже это. В окружении почетного караула — реконструкторов из Филадельфии — он возвышался над высокопоставленными лицами, астронавтом, директором ФБР Луи Фри и парой армейских генералов.

Джозеф Ли — глава клуба реконструкторов — вышел на трибуну в точной копии синего мундира Третьего полка «цветных» подразделений Армии США. Начал он с рассказа о том, что испытал в январе, когда я пригласил его в наш филадельфийский офис посмотреть на спасенное знамя.

— Меня попросили до него не дотрагиваться, — говорил Ли. — Я служил в морской пехоте и в ВВС, в нашем клубе я старшина, и я знаю, что приказ надо выполнять.

Он сделал паузу и вытер нижнюю губу белой парадной перчаткой.

— Но этого приказа я выполнить не мог. Я прикоснулся к флагу и почувствовал мурашки. Даже сейчас у меня наворачиваются слезы, когда я об этом вспоминаю. У меня начинает сильнее биться сердце. Это настоящая, живая история американских темнокожих. Я слышал о ней, читал, она мне снилась, а теперь я стал ее частью.

Ли отдал знамени честь.

— Погибшие лежат там, в неглубоких могилах вдоль полей, где они сражались и умирали. Это гордое знамя — память о них.

Ли снял головной убор и прижал его к груди.

— Боже, смилуйся над делами, совершенными здесь, и над душами бедных жертв, которые отошли к Тебе без молитвы. Честь и слава отважным солдатам, сражавшимся за Дядю Сэма.

Даже Фри — человек с каменным лицом — был явно тронут. А я понял, что наше дело подарило ему и всему бюро прекрасный повод для пиара. Мы не просто спасли важную историческую реликвию, но и дали возможность поучаствовать в укреплении межрасовых отношений. Это, безусловно, должно помочь мне воплотить тихие надежды и начать бороться с преступлениями в сфере искусства не только в Филадельфии, но и по всей стране, а также за рубежом.

Грандиозные замыслы не успели унести меня далеко. К микрофону подошел главный военный историк Армии США генерал Джон Браун.

— Только представьте, как тяжело приходилось в бою солдатам Двенадцатого полка. Они не видели лиц любимых. Не видели памятников, прославивших этот город. Не видели величественных пурпурных гор и плодородных равнин. Но они видели над дымом и мглой это знамя. А для солдата знамя всегда воплощает все то, за что он сражается. Только оно есть у него на поле боя, где он смотрит в глаза смерти. Думаю, это особенно верно в данном случае. Это флаг людей, которые встали на борьбу с рабством ради себя и своих семей. Они внесли вклад в победу Союза и подарили свободу себе и поколениям своих потомков. Это был первый шаг на долгом пути к американской мечте о всеобщем равенстве.

Он говорил, а я невольно вспомнил своих родителей: американского солдата и его невесту-японку.