Разбудил ее крик. Короткий, оборвавшийся, страшный. Тот, который невозможно ни с чем спутать.

Кто-то умирал.

Деана вскочила, прикрытые ставни впускали внутрь достаточно солнца, чтобы свеча не оказалась нужной. А это значило, что снаружи – слишком светло для восхода. Что случилось? Семь ударов в гонг всегда будили ее, она не могла проспать этот сигнал, легла она поздно, но…

Вчерашний визит Лавенереса. Его странная просьба. Вино, которое он принес, густое, сладкое и крепкое, со вкусом, который мог замаскировать любую примесь. Она взглянула на свой кубок и на красное пятно на скатерти. Он легко ее обманул. Словно ребенка.

В несколько десятков ударов сердца она оделась: та’чаффда, пояс, тальхеры в ножнах, обмотанных локтями белого шелка. Она все время вслушивалась в отчаянные крики из города, из отдаленной на четверть мили площади перед Храмом Огня. Каков знак, объявляющий о падении владыки?

И кто, собственно, умер?

Звук шагов за дверью, отчаянный рывок за ручку, стон.

Она открыла, впуская маленькую фигурку в шелках и кружевах, с лицом, заслоненным густой вуалью. Девушка сделала шаг и вдруг кинулась вперед, словно влекомая невидимой веревкой – нет, словно ударенная в спину.

Длинное, в несколько футов, древко выросло у нее между лопатками, и беглянка свалилась лицом на ковер, хватая бесценную шерсть пальцами, превратившимися в старческие, изогнутые, как у стервятника, когти.

Деана без раздумий прыгнула в сторону нападавших.

Двое людей: один еще склоненный после броска, второй рядом, старательно вытирающий окровавленную саблю об атласную завесу. От них ее отделяло десять шагов. Первый успел выпрямиться и потянуться к поясу, когда она разрубила ему шею: глубоко, клинок ударил в позвонки – Ваэрин т’Болутаэр мог гордиться своим трудом. Деана же сошла с линии укола второго убийцы и рубанула: слева, справа, слева, справа, слева – предплечье, плечевая артерия, лицо, внутренняя часть бедра, затылок.

Закончила так быстро, что оба они упали на землю почти одновременно.

Сани. Огонек вспыхнул в ней раньше, чем она осознала необходимость за ним потянуться. А мужчины – кастраты, должные охранять девушек Варалы, как она поняла сразу же, – даже не успели охнуть. А теперь два тела лежали тут, на наборном полу, а третье – в ее комнате.

Что тут происходит? Отчего стражники убивают Святых Девиц? Где Соловьи, которые тоже должны были их стеречь? Мгновение Деана жалела, что убила тех двух так быстро, и холодная жестокость этой жалости встряхнула ее душу. Она бы и правда рубила их на кусочки, чтобы получить ответ на свои вопросы, а теперь должна была как можно быстрее оказаться на площади перед храмом.

Где все? Лавенерес? Сухи? Овийя?

Ее она нашла в зале, чьи стены украшали тысячи цветов. Деана прошла несколько комнат и коридоров, несколько тел, уже спящих тем сном, в котором встаешь пред лицом Матери. Женщины, девочки, один из кастрированных стражей. Выглядело все так, что не только она вступила в схватку с теми, кто должен был охранять эту часть дворца.

Глава Дома Женщин лежала на полу лицом вниз, и казалось, словно она внезапно заснула, подложив под голову ладони. Не было видно ран, но, если судить по количеству крови, те наверняка стали глубокими и широкими. Деана присела и осторожно перевернула ее. Овийю убил чистый удар – клинок вошел над грудиной, чуть сверху вниз, словно кто-то зашел к женщине со спины, запрокинул ей голову и ткнул. Глубоко, до самого сердца. Быстрая милостивая смерть.

Деана прикрыла глаза и, все еще преисполненная немого удивления, проговорила тхарру – молитву за душу доброго человека. Уж эти несколько фраз она задолжала женщине, что приняла ее под свою крышу.

Двумя комнатами дальше она нашла Соловья и девушку. Он лежал под стеной, в конце красного липкого следа, что тянулся через половину комнаты. Обеими руками держался за живот, из которого вывалились внутренности. Она же присела, скорчившись, рядом, с грудью, прошитой тяжелой саблей, и ладонями, сжатыми на широком мясницком тесаке, словно остатком сил нанесла удар, который убил ее убийцу. У воина не было брони – только легкая куртка своего Рода цвета чуть светлее, чем на Деане. А на его лице… Деана подошла ближе.

Лицо мужчины не выражало ничего, и уж наверняка не страдание, которое должен был чувствовать тот, кто прополз несколько шагов, пытаясь впихнуть кишки на старое место. И этот удар… нужно немало силы, чтобы нанести такую рану.

Он был уже мертв, когда некто распорол ему живот.

Отрава? Чары? Зачем?

И сразу же Деана нашла ответ. Чтобы оставить след, что это Соловьи убили Святых Девиц. Благодаря этому голова их аф’гемида уже нынче вечером украсит городские врата. И головы всех их офицеров тоже. И таким-то образом последний Род Войны, в чьей верности новый владыка Коноверина не мог быть уверен, перестанет существовать.

Новые повышения, новая преданность, старые методы.

Политика.

В нее ударил звук, который, казалось, шел отовсюду: низкий, угрожающий, почти неслышный, но одновременно всеохватный, ввергающий кости в дрожь и достигающий желудка, словно укрытый в глубине земли великанский лев издал предупредительное рычание. А потом рот наполнился пеплом. Горьким и сухим, с металлическим привкусом, и ей казалось, что она уже никогда не избавится от этого вкуса.

Началось.

Альтсина разбудил запах. Запах гари и свежей крови в горячем воздухе.

Он потерял сознание. Это ясно. А теперь…

Семя. Не желудь, как можно было бы ожидать от предка анухийского дуба, но большое, с куриное яйцо, угловатое и пористое семя.

И теперь оно находилось у него в желудке.

Он проглотил, потому что таков был договор. Потому что существовал шанс, что после того, как верные Реагвира схватят его, то разденут донага, чтобы проверить, нет ли у него при себе или на себе опасных знаков или символов. А так подарок божка сеехийцев был безопасен. Оум мог его поддерживать в бою с тем безумным сукиным сыном, а битва должна была произойти…

Здесь. Под мечом. В месте, где все началось.

Сперва он готовил планы: как проберется вниз, внутрь Храма Меча. Некоторые идеи были глупы, другие – безумны, но все казались в какой-то мере реальными.

Пока в Понкее-Лаа не вспыхнули религиозные битвы.

Причиной которых стал он.

Стоп. Он не был их причиной: причиной было рождающееся сознание того сукиного сына за его спиной и… У Альтсина возникло ощущение, граничащее с уверенностью, что крылось в этом что-то еще. Какая-то воля подталкивала город к братоубийственной войне. А он, Альтсин Авендех, оказался, самое большее, огоньком, который слишком рано поджег заготовленные дрова. Но, когда город запылал, шанс пробраться в подземелья Храма уменьшился до нуля. Меч начали охранять днем и ночью.

А времени оставалось все меньше. Там, перед Храмом Дресс, они сделались единым, он и тот второй. Вор не знал, где начинается Кулак Битвы и где заканчивается Альтсин Авендех. Это не были Объятия – это было Смешение.

Атмосфера, царящая в городе, напряжение, тысячи символов культа, которые носят верные Реагвира, влияли на тот фрагмент его души, который некогда звался Кулаком Битвы, как тавро, прижатое к коже. Он проснулся, огляделся, ему не понравилось то, что он увидел, и он вмешался. И его нисколько не касалось, что это может закончиться дурно.

Похоже, этому полубожественному говнюку тоже надоело ждать.

Альтсин наконец вспомнил бегство с места, где он исцелил мальчика, петляние по улицам с головой, наполненной своими – не своими – мыслями и ассоциациями. С Силой, которую он ощущал в каждом месте – и которая искушала, ох, как же она его искушала. С чувством абсолютной, лишающей свободы мощи, что находилась на расстоянии вытянутой руки.

Ему понадобилось полдня, чтобы взнуздать это чувство. А когда он вернулся в нанятую комнату, Аонэль устроила ему в корчме скандал, а город вспыхнул.

– Улыбаешься? Значит ли это, что все идет по твоему плану?

Альтсин дернулся в сторону, ожидая удара; колено запылало, но тяжесть тела выдержало. Он застонал.

– Если бы я знала, что тебе так легко сделать приятное, я бы уже давно добралась до тебя и избила.

Узнавание пришло мгновенно в серии картин и воспоминаний.

– Я помню твой голос, – отозвался он шепотом. – Девушка с мола. Явиндер хотел тебя утопить.

– На самом деле этот на-четверть-божок боялся попытаться меня топить. Но играл мускулами и строил грозные мины, потому что это он умеет. Спроси его как-нибудь о странствии через пустыню и о последней бутылочке зеленого стекла. Тогда-то и увидишь настоящее лицо труса. Ты снова смеешься? Почему же?

– Потому что, кажется, что все входят сюда, как в собственный дом, и выходят, как из собственного дома. Ты, граф, та женщина, переодетая селянкой. Всякий, кто захочет.

Он услышал тихие шаги.

– Я – это я. Найти дорогу к различным местам – часть моей природы. Граф тут хозяин. А селянка… Бесцветные волосы, бледное лицо, которое невозможно запомнить?

– Да.

– Одна из трех сестер, слуг Эйфры.

Владычица Судьбы? Очередная божественная сущность, которая намеревалась вмешаться в его жизнь?

– Это фрагмент куда большего рассказа. Игры, в которой уничтожение целого города – лишь чуть-чуть преклоняет чашу весов на одну или другую сторону. По крайней мере так думают некоторые из Бессмертных. По сути, я бы должна ей помогать, отвлечение внимания от некоей северной возвышенности было бы на руку и мне, но тут дело в тебе, Альтсин Авендех, что меняет суть вещей.

– Во мне?

Не думал, что ему удастся выдавить из себя столько иронического недоверия.

– Ох, не шути. Я тоже не думала, что он натолкнется на тебя. Когда ты поранился и вытер кровь о рукоять, на несколько мгновений Денготааг вернулся к той роли, ради которой его создали, сделался божьим лазом, через какой остальная душа Реагвира могла бы пройти в мир смертных. А потом? Помнишь? Месяцы, годы бегства, пряток, смены профессий… Я искала тебя на половине континента.

– Нужно было написать письмо.

Казалось, она не услышала:

– В конце концов я отчаялась, заключила договор с Владычицей Судьбы. Я не нарушила свою часть, она же, похоже, пытается обмануть.

– Разве? – отозвался новый голос в помещении.

Альтсин почувствовал, как на губы его вползает мерзкая ироническая ухмылка. Он был прав – некоторые входили сюда проще, чем брякающий полным кошелем моряк – в бордель.

– Моя госпожа должна была устроить твою с ним встречу, так чтобы вам никто не помешал. И вот оно. Он стоит там. Слегка избитый, но живой, а если бы я не проследила, один дурак наверняка забил бы его насмерть. И уверяю тебя, вам никто не станет мешать – естественно, в границах разумного. Никто не пинал столик. Кости сами так выпали.

– А ты уверена, Огевра? Никто? А как он тут оказался? Тут, в месте, где для него все началось?

Вор не видел разговаривающих, однако легко было вообразить, как старшая из женщин пожимает плечами.

– А кто рассказал графу сказку об избранном и приказал искать его по всему городу? Ты мне не доверяла? Как я и говорила, не вмешайся я, паренька забили бы насмерть. А если речь о том, как он тут оказался… Ну что ж, его предала спутница. Сказала графу, кто он на самом деле, а тот дурень бросился, словно голодный пес на кость. Ты ведь знаешь почему? Я не уверена, что вызвать сюда настоящего авендери нашего полубога не было некоторым преувеличением. Но, с другой стороны, насколько бы сильнее он привлек внимание всех? Сам Галлег отвел бы взгляд от своих земель, чтобы снова вцепиться в глотку ненавистному врагу.

– Значит, ты знаешь, кто он такой?

– Кулак Битвы Реагвира. Мясник, убийца, безумец. Моя Госпожа голосовала за то, чтобы его уничтожить. Не удалось, увы.

Альтсин услышал, как девушка двигается влево. Шаги ее были почти неслышны.

– Знаю. А предательница? Какая награда ее ожидает?

– Это сеехийская ведьма, которая взамен хотела бы заключить договор о доставке золота и оружия на свой остров. Деньги и сила. Старое искушение.

Девушка вдруг рассмеялась, звучно и радостно, и обронила одно слово, что прозвучало как «безумие».

В голове Альтсина отворились двери новых воспоминаний.

Его слишком сильно ударили. Вот так просто. Слишком сильно ударили его по голове, потому что только сейчас он вспоминает все.

Он напряг мышцы, дернул оковы. Оум, сукин сын, ты должен был помочь!

Тишина.

– Ну и что теперь, нежеланное дитя? – Голос служанки Владычицы Судьбы донесся из-за его спины, узкая ладонь дернула за волосы, а клинок прикоснулся к шее. Он понял, что женщина обращалась не к нему. – Ты насмеялась надо мной тем броском костей. Разнюхиваешь, где тебя не просят, лезешь в чужую игру. А ведь есть и те, кто по тебе тоскует, ох, очень тоскует. Что станешь делать сейчас, когда тот, с которым ты хотела встретиться, стоит перед тобой, а ты не в силах его освободить?

– Я лезу в чужую игру? Я… хм… Прежде чем ты перережешь ему глотку, может, ты ответишь, когда в последний раз ты заглядывала к нашей милой, сладкой и радостной Китчи? Китчи, которая должна была проследить, чтобы на Юге воцарились хаос и смерть? Ты назначила ее, поскольку Агар-от-Огня настолько честен и верен своему слову, что ни за что не нарушит данных обещаний, – голос девушки превратился в ядовитый шепот. – И кто тебе сказал, что я не могу его освободить?

Нож задрожал, а клинок его оцарапал кожу злодея жгучей чертой. Запах крови стал почти вещественным.

Оум… Оу-у-у-ум!!!