Солнце ткнуло Деане раскаленный клинок в глаза, несмотря на экхаар. Хотя до полудня оставалось еще полно времени, раскаленный круг успел встать над Храмом Огня, словно то, что должно было там произойти, требовало дополнительного украшения.

Огромную площадь заполняла толпа еще более густая, чем та, которую Деана видела во время въезда в город. Шелковые стены подняли, открывая дом для взглядов любого, и только шеренги воинов в желтом, зеленом и буром отделяли его внутренности от людей. Деана почти улыбнулась. Соловьи стояли между Буйволами и Тростниками, совершенно не понимая, что судьба их уже предрешена, а эта демонстрация верности извечным идеалам ни к чему не приведет. Глупцы. У Обрара было свое видение. Сто каменных столпов, мраморный купол и Око, пылающее под ним, создавали роскошный амфитеатр, в котором разыгрывалась очередная драма в тысячелетней истории этих южных стран.

Одна династия уходит, вторая возникает.

И все согласно привычной традиции смены власти, в посвисте клинков и фонтанах крови.

Деана видела эту схватку. Широкие удары тяжелой сабли, неторопливые и презрительные, никаких уколов, которые бы закончили «поединок» быстро и милосердно. Обрар хотел, чтобы весь город видел, как рубят их князя, чтобы никто не сомневался, чью кровь пьет Око и кто получает власть. А Лавенерес двигался медленно, неловко, кроме нескольких неуверенных ударов даже не пытался защищаться. Противник обескровил его серией неглубоких ран, было в этом нечто из жертвоприношения мстительному божеству.

Каждый удар сопровождался стоном, рвавшимся из тысяч глоток. Кричала площадь, кричали увешанные людьми стены домов и крыши, прогибающиеся под тяжестью зевак. Группка из шести слонов с Мамой Бо во главе, стоящая у подножия лестницы, трясла головами и неспокойно фыркала в ритме этих криков. Но никто ничего не мог сделать, потому что одетые в огненную красноту гвардейцы Обрара стояли вокруг храма, обнажив сабли, а сопровождавшие их другие цвета – коричневый Буйволов, желтый Соловьев и зеленый Тростников – говорили: Роды Войны принимают происходящее.

Вооруженные люди были везде. Несколько сотен их охраняли храм, остальные – несколько тысяч – разделили площадь на небольшие части, отгороженные друг от друга щитами и копьями.

Деана ощущала силу, бьющую от Ока, наполнявшую ее рот привкусом пепла, а нос – запахами гари. Она чувствовала, как сила пульсирует в ритме криков, наполняющих площадь, и невозможно было понять: крики ли рвут аспект Владыки Огня, или же это он ими управляет. Потом она почувствовала – и это наполнило ее истинным удивлением, – что сани, горевший где-то за ее грудиной, тоже разгорается и угасает в ритме этих криков. Словно кто-то раздувал ее внутреннее пламя.

Она вышла на дорожку, выкроенную среди толпы двумя стенами щитов. Буйволы стояли по стойке смирно, щит у щита, длинные копья бодали небо с равнодушной решительностью, а высокие шлемы вставали выше голов горожан. Буйволы стояли лицом к людям, спиной к дороге, которой, должно быть, ехал Лавенерес, игнорируя Деану. Но даже иди она голой, никто не смотрел бы на нее, потому что в храме небрежный удар саблей только что выбил оружие из рук Лавенереса, а широкий, почти мясницкий замах поперек груди украсил внутренности Ока полосой кровавых капель.

В следующий миг мощный пинок выбил Слепого Князя за круг. Несколько закутанных в красное гвардейцев подскочили к нему, но их удержал властный жест нового господина Коноверина. Миг Обрар стоял и смотрел на лежащего несчастного. Потом махнул рукой, и двое солдат подхватили Лавенереса под руки и вынесли из храма.

Оставили его на середине лестницы, под солнцем.

Ему даже отказали в почетной смерти в Оке, и теперь весь город должен был смотреть, как их князь истекает кровью.

Чтобы не оставалось сомнений, что он умер.

Метла. Работа. Заметание.

Серые хлопья падают сверху странными спиралями, словно попав в ток воздуха, который не почувствовать и кожей. Сила, собранная в этой комнате, могла уничтожить половину города в одной вспышке, которую увидели бы и за тысячу миль отсюда.

Но он этого не сделает. Не он. Владыка Огня, даже если глядит сквозь свое Око и если ему не слишком нравится увиденное, вмешиваться не станет. Если бы глупость имела честь, то – известное дело, кому бы эта честь досталась.

Но богохульная мысль не меняет ритм его работы. Слуга медленно кружит по каменным плитам, собирая пепел в небольшие кучки, согласно игнорируемый всеми собравшимися.

Мужчина снова надел красный панцирь, нынче выглядящий так, словно собрали его из покрытых лаком кусочков толстой кожи. Его маска, пожалуй, стеклянна, совершенно гладка, без следа и намека на отверстия для глаз; выглядит словно большой карминовый струп, приклеенный к лицу. Но на этот раз воин не надел плащ: похоже, затем, чтобы все видели, что у него нет спрятанного оружия. Его голос сегодня – женщина в платье, подобранном в цвет к его доспеху; она, хотя и опирается на длинный посох, достойна и, некоторым образом, властна. Не понять, кто нынче господин, а кто – слуга. Оба они стоят между двумя тронами, слишком возбужденные, чтобы усесться.

Китчи-от-Улыбки не улыбается. Поглядывая то на картинки, возникающие в пламени, то на хозяина, сидящего на троне и делающего вид, что, кроме него, здесь никого нет, она производит впечатление персоны, которая вдруг поняла, что оказалась не по ту сторону решетки, а цепь, сдерживающая тварь, вовсе не такая крепкая.

Понять, что ты смертен, – очень освежающее чувство, верно, моя дорогая?

Женщина, которая до этого времени носила траурные одежды, нынче облачена в белое. Однако обширный наряд с капюшоном, скрывающим лицо, все еще позволяет ей сохранять инкогнито, а то, как она сидит, намекает, что она просто-напросто дремлет.

Естественно. Любой бы заснул в такой момент.

А еще есть они. Мужчина в наряде пустынных племен и с мечами за спиной, но с незакрытым лицом, и девушка со светлыми волосами, стоящая за троном, на котором сидит хозяин. Смертные. Их здесь не должно быть, но все же.

В удивительные мы живем времена, думает слуга.

Все смотрят в пламя. Видят… Назвать такое сражением – привести к тому, что потолок рухнет им на головы. Это работа мясника – меньше, чем поединок, больше, чем казнь: игра притворства. И теперь, через несколько минут, один князь умрет, а Око взорвется пламенем, чтобы провозгласить победу второго и начало новых времен в Коноверине. Конец пассивности и мягкого обхождения с бунтами рабов, конец снисходительного отношения к их религии. Верные Великой Матери, Служанки – или какие там имена она еще носит – будут уничтожены, а Дальний Юг очистится в крови и огне и поклонится единственному богу.

Даже если тот этого не желает.

Все смотрят.

Женщина вскрикнула так громко, что голос ее прорвался сквозь всеобщий стон, она пробилась через кордон солдат и побежала по лестнице. За ней мужчина в черно-красных одеждах, другой в белом тюрбане и еще несколько. Акт отваги и верности, за который они наверняка заплатят.

Деана улыбнулась. Отравитель ошибся: было их больше, чем пятеро. Восемь… семь, поскольку один из бегущих заколебался и вернулся в толпу, пытаясь спрятать лицо.

Деана добралась до лестницы, и, похоже, теперь ее наконец-то заметили, поскольку между линиями воинов, заслоняющих Око, показались трое в зеленых кафтанах Тростников. Сошли на несколько ступеней и встали, поджидая ее.

Она остановилась на середине лестницы, подле группки, окружившей умирающего мужчину. Не князя, властителя Белого Коноверина, Дитя Огня, а просто мужчину, который истекал кровью точно так же, как и последний из невольников, и точно так же с каждым вздохом приближался к Матери.

Вот только он был ее мужчиной.

Даже если она не говорила ему об этом.

Варала подняла лицо: теперь, заплаканная и ненакрашенная, она выглядела на десять лет старше, чем при первой их встрече. Обеими руками она держала окровавленную голову Лавенереса на коленях и старалась стереть ему рукавом кровь со лба. А ее лицо, скулы, глаза, рисунок рта…

– Ты была права, я никогда не займу твоего места. – Деана взглянула на нее и, хотя та не смогла бы понять этот жест, прикоснулась ладонью к сердцу и лбу. – Сколько лет у тебя заняло возвращение?

– Неважно. – Улыбка наложницы воткнулась в ее сердце болезненно знакомой гримасой. – Когда я снова его увидела, он был уже большим мальчиком.

Деана поняла, что их окружает тишина и спокойствие. Смолк ропот толпы, утихли слоны, исчезла пульсация силы Ока. Она знала, даже не поднимая головы, знала, что все как один смотрят на них. Воздух был тяжелым и душным, словно перед грозой.

– Чего мы ждем?

– Пока вспыхнет Око, – Варала, казалось, смотрит куда-то мимо нее, на небо, – приветствуя нового князя.

– А когда оно вспыхнет?

– Когда он умрет. Только когда он умрет, – опустила голову женщина.

Деана окинула взглядом жалостную группку. Умирающий князь, его мать, отравитель, Эвикиат, который этим своим решением распрощался с положением Великого Кохира, четверо придворных, которых она видела впервые в жизни. Проигравших властителей всегда сопровождает лишь горстка людей.

Деана присела на корточки.

– Сухи… – Она чувствовала это: силу Ока, силу собравшейся толпы, силу минуты. – Ты умеешь зашивать раны?

Отравитель посмотрел на нее взглядом, полным безумия:

– Цманея сгустила ему кровь и замедлила удары сердца. Потому-то он был столь неловок. И потому не истек кровью после первых же ударов.

Она подала ему небольшой мешочек. Игла, шелковая нить, мазь, закрывающая раны.

Потом притронулась к окровавленной руке и сунула палец под экхаар. У крови князя был металлический, скверный вкус. Она быстро ее проглотила, жалея, что не может смыть этот вкус глотком вина, воды, уксуса.

Чего-либо.

Сухи смотрел на нее, и она видела, как появляется настоящий он. Ловкий, циничный, расчетливый. И удивленный.

– Нет, – прошептал отравитель. – Это безумие. Это так не действует. Око…

– Не беспокойся об Оке. Этот жест был для них. – Она движением головы указала на верх лестницы. – Пусть думают, что я обезумела. Просто не дай ему умереть. Швы могут быть неровными: он все равно их не увидит.

Появление женщины в одеждах иссарских варваров не вызвало в зале серьезной реакции. Еще одна смертная, что сгорит в огне, в котором отковывается новая история. Как и те, кто подписал себе приговор, подойдя к умирающему князю.

И разве что слуга заметил, как вздрогнул мужчина, стоящий за троном хозяина. А его до того момента неподвижное лицо треснуло, являя целую гамму чувств. От печали до испуга. Он наклонился и зашептал что-то в ухо сидящему на троне, однако ответом было только отрицательное движение головы и нетерпеливый жест.

Ох. Он вспомнил мужчину. Брат и сестра. Он что, и вправду полагал, что Владыка Огня на этот раз согласится спасти ей жизнь? В глазах собравшейся толпы это было бы чудо. Истинное чудо. Нарушение клятв, которые запрещали Агару вмешиваться. Тот не мог вдохновить верных, чтобы они бросились на солдат, спасая своего князя, не мог никого послать на площадь.

Ничего не получится, парень.

Все смотрят, как женщина притрагивается к ране князя и засовывает палец под ткань на лице. Китчи-от-Улыбки фыркает:

– Дурочка! Она и правда думает, что это позволит ей войти в Око? Что таким-то образом в ней будет кровь Агара? – Она обращается прямо к хозяину с легкой неуверенностью в голосе: – Ты ведь не собираешься обмануть нас таким дешевым фокусом?

Пламя в гневе прыгает под потолок, и пестрая, раздражающая Китчи смолкает.

Понимание хрупкости собственного существования окрашивает ее лицо бледностью, потому что вдруг для всех становится ясным, что в этот миг Владычица Судьбы сосредоточила свое внимание в другом месте и оставила Служанку одну.

Женщина в красном платье отзывается низким, теплым голосом:

– Сперва она должна пройти этих трех наверху. Если ей это удастся, в награду мы позволим ей сгореть в Оке.

Спутник женщины держит обе руки за спиной, а потому говорит она, похоже, собственным голосом. Интересно.

У слуги были бы сомнения, сумеет ли девушка пройти этих трех, когда б не выражение лица пустынного воина.

На нем проступает гордость и презрительная уверенность в себе.

И тогда слуга понимает, что развлечение только начинается.

Деана поднялась, отряхнула та’чафду, поправила экхаар. Сани ласково пульсировал в ее венах, в ладонях и стопах словно ползали мурашки. Транс битвы был рядом. Собственно, она чувствовала себя так, словно он никогда ее и не покидал. Вспомнила завий – молитву об отваге.

Она пошла по ступеням.

Встала за три ступени перед самым молодым из Тростников, что загораживали ей путь. Он был и самым главным. То, как он смотрел, как опирался на рукоять длинного узкого меча, обращало на него внимание, даже если бы он стоял позади. Два его спутника были просто фоном.

– Ты не можешь пройти, – проворчал он, щуря темные глаза.

– Ошибаешься, – возразила Деана ласково, протягивая левую руку и подворачивая рукав. Красная лента затрепетала на ветру. – Я иду за васагар.

Он даже не шелохнулся:

– Правда? А зачем ты пила его кровь? Полагаешь, что Око тебя не поглотит, верно?

Она не намеревалась начинать спор и лишь положила ладони на рукояти сабель:

– Отступись. Никто не имеет права запрещать мне это. Даже Дитя Огня, которым, впрочем, твой новый хозяин еще не стал.

Он пожал плечами, и на этот его жест двое спутников постарше стали спускаться. Заходили с боков.

Она улыбнулась. Теперь все на площади и в храме смотрели на них: на иссарскую воительницу и трех убийц Рода Тростника. Никто не обращал внимания на судорожную возню вокруг Лавенереса. Она сжала ладони на рукоятях сабель и шагнула вперед.

– Кто ты?

– Ка’элиру. Сапфировый Меч Дома Тростника. Первый среди его рубак. Мне было девять, когда меня Вознесли, и с того дня я каждый день посвящаю тренировкам. – Юноша вынул меч из ножен и указал на своих товарищей: – Это мои учителя, которые утверждают, что вот уже сто лет не было никого, кто так быстро и тщательно овладевал фехтовальным искусством. Мне уже приходилось убивать иссаров.

– Верю. Тебе приказали меня остановить?

– Сказали, что ты, скорее всего, не придешь. Но я рад, что ты здесь.

– Новый князь убивает старого, а его новый, – она чуть склонила голову набок, словно в раздумьях, – любимый фехтовальщик побеждает дикую львицу? Ты мечтаешь стать частью этой истории?

Он не шевельнулся, но ответ она сумела прочесть в его глазах.

И потому вынула оружие.

Когда она сделала первый шаг, он почти незаметно качнул мечом.

Она вывернулась из-под горизонтального укола воина слева, оказалась напротив него и навершием вынутого тальхера ударила его в челюсть. Голова мужчины отскочила назад, Деана завершила движение сабли, плавно перерезав ему глотку. Обернулась вокруг своей оси и толкнула падающего под ноги второму Тростнику, легко, почти презрительно сбила нанесенный снизу удар и быстрым взмахом от запястья разрубила лицо противника.

И даже не вошла еще в транс битвы.

Или вошла – и не заметила этого.

Взглянула на первого рубаку Тростников, который посильнее перехватил меч и, о чудо, улыбнулся.

– Мастер?

– Некоторые так говорят.

Он прыгнул на нее сверху, осыпая градом ударов. Да. Настоящий бой, звон стали, удары, которые ощущаешь в ладонях, предплечьях, всем теле. Причем удары настоящего убийцы: быстрые, словно мысль, коварные, ловящие врасплох. Удары, которые в половине движения превращаются в уколы – уколы, проводимые из невозможных позиций, танец тела, обманывающий глаз и подсказывающий ложные решения.

Она парировала его атаки одну за другой. Оружие у него было длиннее, позиция лучше, размах рук более выгодный, и он, Великая Мать, без колебаний использовал все это. Уже после нескольких первых ударов должен был понять, с кем имеет дело, и потому пер напролом, не давая ей времени на контратаки, давил со всем искусством мастера меча, с малолетства приученного к схваткам.

Этот поединок на лестнице храма, подумалось ей, когда один из князей Коноверина умирает, а второй готовится принять власть, этот бой войдет в легенды. Будут петь песни о том моменте, когда огненные умения Дальнего Юга схлестнулись с холодной яростью Севера. И даже если бы мы сражались половину дня, никто бы не посмел отсюда уйти, потому что человек может полагать себя счастливцем, если он раз в жизни увидел подобное зрелище.

Транс кхаан’с появился внезапно, словно ответ на серию страшных ударов, и она снова это почувствовала, как и в схватке с Омаланой: вдохновленность, радость, счастье на грани экстаза. Бой. Бой! Дикий танец со смертью, после которого жизнь на вкус становится в сто раз лучше, кровь кружит быстрее, а каждый вдох подобен глотку лучшего из вин.

Блок, контратака, блок, контратака, блок, контратака, контратака, контратака! Быстрее, быстрее, быстрее, вверх, слева, справа и еще раз, и еще быстрее, и шаг вперед, потому что противник отступает, и еще один шаг, быстрее, не позволить ему выйти за длину тальхеров, блок, контратака, уклонение, потому что этот удар, столь по-детски простой, почти отчаянный, блок, контратака, быстрее, быстрее. Быстрее!

Она чувствовала его, чувствовала Ка’элиру Сапфировый Меч каждым волоконцем тела. Парень, раб, выбранный среди многих, сразу обратил на себя внимание учителей фехтования, потому что был быстр и ловок. Тренировался в два-три раза больше и тяжелее, чем прочие, чтобы в конце концов достигнуть позиции первого среди рубак Тростников. Множество поединков и битв, проведенных для аф’гемида Рода, слава и честь. Удовлетворение.

По тому методу, которым он пытался ее подлавливать, она знала, что говорил он правду, уже скрещивал – и не раз – мечи с воинами иссарам. Наверняка с какими-то юношами, что забрели на Дальний Юг с караваном и дали спровоцировать себя на бой. Несколько уколов, два удара, которые он, должно быть, подсмотрел во время тех поединков. Некоторые фехтовальные фокусы выдают твое происхождение, словно акцент или любимое блюдо.

Но то, что одевает твое оружие в белое, превращает тебя в танцора смерти, а с кем-то подобным первый рубака Тростников не имел дела никогда.

Она чувствовала его, знала и любила. В этот миг он был для нее ближайшим человеком под солнцем, весь мир исчез, расплылся в звоне стали, и остались лишь они. Двое людей, у которых было намерение убить друг друга.

Она впервые взглянула ему в глаза и увидела там удивление и радость. Он чувствовал то же самое, что и она, он тоже был наделен дарами, которые приносил транс битвы. Он улыбался.

Она почувствовала печаль, словно на дне кубка отыскала горький осадок. Если бы он родился среди иссарам, наверняка носил бы меч в белых ножнах.

Она ускорилась, снова заставляя его отступить, и вдруг чуть покачнулась, словно споткнувшись обо что-то на ступенях.

А потом пропустила сбоку его укол, уводя его вдоль своего клинка, а второй вытянула и попала Тростнику под мышку. Глубоко, до самого сердца.

Застыли – он в выпаде, она в блоке и одновременной контратаке, и Деана видела, как в его глазах угасает радость. Словно кто-то задул светильник.

Он упал у ее ног, и вся площадь, стены домов и крыши вздохнули одним голосом.

И потом наступила тишина.

Она почувствовала зов, пульсацию притяжения, словно в спину ей дохнул ласковый ветер, и с каждым его дыханием сани в ней разгорался все сильнее.

Она пошла в сторону Ока.

Шеренга солдат, заграждающих проход, заволновалась, заклубилась. Она подняла левую руку и увидела мужчин в желтом, которые отталкивали остальных в стороны, чтобы дать ей дорогу. Она улыбнулась. Соловьи и их верность традициям. Они уже забыли, кем должны быть, спутанные цепями пустых ритуалов, но, по крайней мере, нынче они вели себя как должно.

Она миновала их – понимая, что все вдруг застыли, а тишина разлилась так, словно весь мир задержал дыхание, – и взглянула на своего врага.

Обрар из Камбехии стоит шагах в тридцати и спокойно смотрит на нее, сабля его в ножнах, руки сложены на груди. Несколько его личных гвардейцев – у нее на пути, но короткий рык заставляет их замереть. Они отступают. Князь тоже желает иметь свое представление, а смерть пустынной воительницы в Оке может оказаться намного лучшей точкой перед принятием им власти, чем ее тело, падающее на ступени Храма. Они смотрят друг на друга впервые с такого близкого расстояния: князь и дикарка с той стороны пустыни.

Обрар красив, высок и широк в плечах, волосы он подстригает коротко, а темные глаза издевательски ухмыляются. Багровая одежда запятнана кровью, несколько капель сохнет на его гладко выбритом лице. Деана не прячет тальхеры в ножны, легонько двигает ими, приспосабливаясь к ритму, которым подманивает ее Око. Князь тоже чувствует этот ритм, в конце концов, он потомок авендери, он смотрит на колеблющиеся клинки и вдруг понимает, что зов Агара горит в ее крови, что он сплелся с ее внутренним огнем, и на лице его, спокойном и горделивом, расцветает удивление.

Он открывает рот, указывая на Деану, однако она вдруг делает шаг, двое стражников загораживают ей дорогу, она вкручивается между ними, бронированные лапы хватают воздух, а она, разогнавшись, переступает через границу Ока.

Огонь. Огонь везде. Окружает ее, она им дышит, желтый шелк скручивается, горят ее волосы, кожа, мышцы и кости. Горят легкие.

Вот оно как, понимает она вдруг, вот оно как, когда входишь в сердце бога. И понимает еще, как сильно Агар рискнул, отсылая частичку себя в мир смертных. Это место – фрагмент его реальности, ворота и, в определенном смысле, сердце.

Она распадается в пыль.