Бан Эрригал был в одиночестве и умирал.

Он схватился за прореху в своем гамбезоне, жалея, что не знает слов, чтобы прошептать и остановить поток горячей крови сквозь пальцы. Слова, способные связать воедино его тело, слова, чтобы замедлить его сердцебиение, или, по крайней мере, слова, чтобы притупить боль, пока он не найдет целителя. И какая разница, если он опустится на колени, чтобы умереть – никто даже не заметит.

Ему даже не дали ни кольчуги, ни нагрудника, только кожаные доспехи пехотинца, застегнутые на груди, и стеганую рубашку. Ничего лучше для незаконнорожденного кузена из Иннис Лира, навязанного алсаксам, хотя они предпочли бы его сводного брата Рори, законного наследника. У Бана тоже не было выбора.

В четверти мили позади него продолжали слышаться звуки битвы: непрерывный шум, похожий на шум океанских волн или осенних ветров под пологом Белого леса.

Рана была нанесена диотанским воином. Он был гораздо крупнее Бана. Воин сбил Бана с ног и сорвал его щит. Когда Бан катился по грязи, отчаянно пытаясь дотянуться до воина из-за маленького щита, противник пнул его ногой, а затем наступил на его руку со щитом. Боли от треснувшей кости запястья было достаточно, чтобы сбить зрение Бана и дать воину возможность нанести смертельный удар.

Только внезапное прибытие другого пехотинца спасло жизнь Бану. Меч отлетел вбок, зацепив стеганый край рубашки Бана. Он разорвал гамбезон и вонзился в бок Бана, а не в сердце.

Он отполз в сторону, оставив щит и меч позади, на краю битвы. Проигнорированный или невидимый, Бан вырвался из схватки. Голова гудела, кровь была горяча, ревело в ушах. Все это гнало Лиса Бана вперед. Он снова поднялся на ноги. Ошеломленный, он стоял и тяжело дышал, стиснув зубы. Бан уставился на склон поля боя: ареморские солдаты, побеждая, кололи силы диотов. Кавалерия на юго-востоке и пехота – все были в ярко-оранжевых одеждах своего молодого короля.

Бан тоже носил этот цвет под кожаным нагрудником. Длинный гамбезон, тонко стеганный, выкрашенный в оранжевый цвет, с блестящими алыми прожилками.

Он почувствовал, как силы покидают его вместе с кровью, а сломанное запястье упирается в грудь.

«Что я делаю здесь?» – подумал молодой человек, затуманенный болью и усталостью.

Он сделал шаг в сторону от битвы, от самой Аремории. Боль хлынула из раны; это убьет его… Шипя при каждом осторожном движении, Бан направился к… «Покою», – тупо предположил он. Тень и тишина.

Если бы это был Иннис Лир, ветер подсказал бы ему, куда идти, а деревья поманили дразнящими секретами и обещанием помощи.

Бан шел слишком медленно. Его сапоги давили густую летнюю траву, и солнце жарило гораздо сильнее, чем дома.

У него не было дома.

Кровь пропитала брюки, прилипая к коже. Она тянулась вдоль его бедра, пока вся правая сторона Бана не потемнела от толстой корки крови. Ему только пятнадцать лет, но он может умереть здесь, и кого же это волнует?

Его мать, возможно, на мгновение задумается о судьбе Бана, но потом она снова обратит внимание на людей из Хартфара, на других своих бродяг и на бездомных ведьм, потерянных и найденных на острове, всех тех, кому Брона посвящала свое время еще до собственного сына.

Его отец бы плакал фальшивыми слезами, рыдал с той страстью, к которой так стремился, и рассказывал истории о юной дикости Бана: истории, которые всегда перерастают в неохотное обсуждение его звезд незаконнорожденного.

Рори может скучать по брату, но только до тех пор, пока не будет разыгрывать мщение здесь, против диотов.

А король Лир…

Бан споткнулся и, кряхтя, упал на больное колено, резко задел сломанное запястье. Голова раскалывалась. Онемение распространилось вдоль его раненого бока.

Впереди была низкая, поросшая травой долина рядом с темными башнями леса. Три боярышника вцепились в северный, продуваемый ветром склон. Это было хорошее место, чтобы умереть. Маленькое, защищенное с двух сторон холмами, с одной – лесом, с другой – только небом. Зрение Бана затуманилось.

Король Инниса Лира был бы рад его смерти.

И, возможно, он никогда не расскажет об этом Элии.

Бан сделал долгий, медленный вдох – дышать стало труднее. Он подошел к боярышнику.

Год назад он остался бы жив ради нее. Год назад Элия его любила. Почти как балансировать в центре земляного моста в Летней резиденции, ужасные скалы, обрывающиеся на сто футов с каждой стороны в рвущиеся, злые океанские волны. Почти как огонь, оживающий на кончиках его пальцев, звездный свет и магия корней слились в единственную искру. Почти как тот поцелуй.

Слезы покатились с его ресниц, и Бан понял, что плачет. Он сделал несколько шагов вниз по склону, к пятнистой тени колючих боярышников. Коснувшись жестких морщин коры, Бан оставил кровавый отпечаток ладони. «Привет, боярышник», – прошептал он на языке деревьев. Знают ли слова деревья в Аремории? Или только деревья Инниса Лира понимали его? Послушают ли они бастарда, даже если он сын ведьмы?

Это не имело значения. Он очень устал.

Бан опустился на колени, прижавшись плечом к стволу первого боярышника. Его корни вились по склону земли, как твердые серые змеи. Кровь капала из его раны, шлепалась о корни и пыльную землю – идеальные крошечные брызги. Бан моргнул, и у него потекли слезы. Он вздохнул.

Боярышник потряс листьями, тяжело вздохнул.

«Привет, братишка», – прошептало дерево.

Измученный, но с некоторым облегчением Бан улегся между деревьями, положив голову в изгибе двух корней. Он поцеловал их, закрыл глаза и отдался смерти.

Бан проснулся внезапно, от сна о желтых цветах, которые плавали в воздухе как бабочки, и вновь ахнул от боли. Тьма окружила его, и не тьма беззвездного неба, а тьма закрытых дверей и глубокой воды. Он чувствовал запах корней и сырой земли – здоровый, плодородный запах. И кровь тоже, но слабее. Его уши были прижаты, тело покрывали мягкая грязь и чашевидные корни.

Пока он спал, боярышники свили Бану гнездо.

Или могилу.

Он пошевелился, но был пойман тяжелыми объятиями земли. Корень обнял его левое предплечье, прижатое к груди – запястье надежно закреплено. Другая пара корней обвила ребра Бана, защемила кожаный жилет и сжала его зияющую рану.

«Спи, сынок, братишка».

Слова дрожью пронеслись по земле, пронеслись между боярышниками.

«Мы держим тебя», – шептали они, придавая языку деревьев округлость, почти как скользкий, напряженный шепот Иннис Лира.

– Спасибо, – сказал он.

Бан словно плыл, испытывая жажду, но, тем не менее, был невредим. Он думал о впадинах звездного цветка в Белом лесу, об Элии, которая напевает цветам, а в ее черных глазах сияет магия. Ветер дразнил ее смехом, подталкивал ее к нему. Он думал о саде в коттедже его матери в Хартфаре, болтая со сладким горошком, который нужно было скручивать и заплетать вдоль шпалер. Сладкий горошек говорил отрывисто и полусловами. Как ночные бабочки и вишни.

Его мечты медленно закручивались: вот Элия, девушка, вылезающая из дупла дуба, увенчанного звездами и жуками; король Лир возвышался, как столб холодного огня, его прикосновение иссушало землю и камни острова; граф Эрригал смеется так, что его щеки становятся пунцовыми, и толкает Бана в направлении Броны, его матери. Ее волосы взъерошены, а челюсть покрыта грязью, потому что они гонялись друг за другом через Белый лес, напевая шепотом песни для деревьев. Снова Элия, всегда Элия, и дрожащие корни, хихикающий ветер и прилив, хлеставший по скалистому берегу. Иннис Лир.

Воспоминания, легенда ареморских корней – молодой человек шептал тонкими, потрескавшимися губами, мечтал. И как ответ история этой земли: ярко-зеленое лето и шелест красной пшеницы, скошенной в день сбора урожая; лошади в легком галопе несутся под сияющими солдатами и рыцарями; славное солнце окрашено так же, как королевский флаг, привязанный к вершине сильного дуба; новый король Аремории; зимний снег – заботливое белое одеяло и уютный огонь, который потрескивал, но не искрился; пещеры под элегантными старыми городами, каменные рты – естественные колодцы и ленивые реки, сплетающие все вместе в узлы.

Магия была медленной, деревья – мирными и молчаливыми. Аремория не была так голодна, как корни Иннис Лира. Звезды падали, забытые, но скорее как далекие сигналы и красивые огни.

Это была утешительная история. Бан успокоится, если соскользнет в объятия смерти здесь, в этой колыбели земли и корней.

«Не умирай, маг», – прошептали деревья. Они разбудили его толчком пальцев-корней.

Бан открыл глаза.

Грязь попала в них, и он быстро сморгнул. Слезы хлынули, словно его защищая.

Он прислушался.

Сквозь землю доносились людские звуки. Приглушенный ритм разговора, шаги над местом успокоения Бана.

Вся долина дрожала от присутствия армии.

Бан прошептал на языке деревьев: «Твоя или вражеская?», поскольку он не знал обозначений ареморцев или диотов, которые бы поняли деревья.

«Враг», – говорили ему деревья, передавая слово все ниже и ниже.

Крошечное насекомое пересекло нижнюю губу Бана. На ощупь – жук. Лис Бан открыл рот и поймал его языком. Существо хрустнуло, и он бездумно сглотнул. Он умирал с голоду, его язык был липким от сна и жажды. Он знал, что прошло уже несколько дней. Минимум два, а то и три, после битвы, с которой он убежал в отчаянии и безнадежности.

В какой-то момент он помочился. А теперь ему нужна была вода.

Бан не собирался умирать.

Осознание этого удивило его, но только на мгновение, а потом он почувствовал, что все в порядке. На этом его воспоминания не заканчивались. Вдали от голодного острова Иннис Лира. Без шансов вновь увидеть Элию. Многое нужно было сказать и доказать.

Бан осторожно повернул голову и прижался ртом к корню: «Вода. Мне нужна вода».

Земля задрожала, слегка сдвинулась – никто не мог бы этого заметить, и медленно – очень медленно – корни сжались, образовались каналы, и тонкая струйка воды закапала ему прямо в рот.

Бан пил.

Наверху стих шум от солдат. Бан был уверен, что наступила ночь.

Он пошевелил пальцами раненой левой руки. Они одеревенели. Сломанное запястье болело, но Бан впредь будет осторожен. Медленно и глубоко вздохнув, он попытался нащупать рану на боку. Она была покрыта кровавой коркой и струпьями. Если он будет осторожен, очень осторожен, то сможет выйти и попасть назад в лагерь Аремории. Деревья и земля помогут спрятать его. Предупредят его об опасности.

«Они спят»? – прошептал Бан.

«Еще нет».

«Еще нет».

«Сейчас».

Бан улыбнулся. «Пожалуйста, подними меня, – попросил он. – Осторожно, медленно, как можно тише».

Боярышник согласился.

Он был рожден на травянистом холме под прикрытием пятнистой, глубокой тени. Земля откатилась, корни тянулись назад, другие корни, напротив, толкали его вверх и вверх.

Ночь была глубокой, а луна – лишь бесполезным полумесяцем на западе.

Бан потер глаза, оставляя грязь на лице, чтобы сделать его темнее, словно тень самой земли. Он огляделся и увидел вокруг себя огромную армию, разбившую лагерь в этой защищенной долине. Свет костра мерцал между остроконечными палатками, которые низко накренились, за исключением одного или двух мест, где солдаты не спали, а следили за опасностью. Бан присел на корточки и попросил деревья и ветер тихо подуть – не так, чтобы встревожить людей, а только чтобы скрыть звуки его побега.

Несмотря на боль и усталость, он встал. Три боярышника спрятали его от большей части лагеря, хотя рядом с ним и находилась палатка. Наверху висел вымпел, обмякший, если не считать трепещущего наконечника. Бан узнал яркую белую линию щита командира Диотана.

Он должен немедленно бежать. Он должен немедленно вернуться в ареморскую армию. Бок болел, запястье было сломано. Ему нужно быть осторожным.

Или…

Или он может воспользоваться ситуацией и найти что-нибудь ценное. Достаточно ценное, чтобы никто не осудил его за то, что он ушел с поля боя. Доказательство весьма специфичной ценности Бана. Он должен считать лошадей и людей, находить карты или подслушивать планы сражения. Он должен был доказать ареморцам, что он не бесполезный бастард, а чего-то стоил. Доказать это его отцу и даже королю Иннис Лира – Бана нельзя было игнорировать. Он – сила. Посмотрите, что он уже пережил, не имея ничего, кроме своих слов и крови.

Ветер шипел, подбрасывая листья боярышника, словно аплодировал. Бан улыбнулся, на этот раз нетерпеливо, и шагнул в палатку к командиру противника.