Сквозь холодную ночь пришел зов:

Элия из Лира.

Элия.

Она мечтала о чем-то, но теперь это ушло, оставив только цветистые следы в ее памяти.

Элия проснулась и села на маленькой кровати.

Тишина, и лишь безмолвный ветер, и треск соломы, когда ее тело успокоилось.

Элия.

Это были деревья.

Вскочив на ноги, Элия схватила сапоги и натянула их. Нащупав свое платье, она обрадовалась, что зашнуровывалась по бокам, а не сзади. Aифa оставалась каждую ночь с родителями и не могла ей помочь сегодняшним вечером. Дни становились все холоднее, поэтому Элия схватила шерстяное одеяло с кровати и накинула его на плечи, прежде чем выйти на улицу.

Хартфар спал.

Над головой вращались звезды, подмигивая и мерцая, как будто они ползли и двигались сами по себе. Элия видела слишком много узоров, возможностей, созвездия сплетались друг с другом, реки звезд и перспектив. Она моргнула.

Небо замерло.

Элиа глубоко вдохнула холодный воздух. Она прислушалась, надеясь вновь услышать зов Иннис Лира.

– Привет, – прошептала она.

Ветер подул в ответ, щелкая маленькими, холодными пальцами по ее грязной короне из кос, дразня ее затылок, и она плотнее натянула на себя одеяло.

– Элия, – сказали несколько деревьев среди тех, что находились на юго-западе деревни.

Вот так она и шла.

В течение трех дней девушка жила в Хартфаре, терпеливо перенося скорбь острова. Все это время ветер не переставал выть и горевать, хотя Элия выплакалась еще в первую ночь. Они привезли ее отца сюда, в дом Броны. Они его обмыли, одели в простую серую рубаху. Элия усеяла его лоб звездами рождения с белым знаком звездных жрецов. Она набросала для него последнюю диаграмму, основанную на звездах, которые показывались на момент смерти Лира. Он должен быть похоронен, когда Осенний Трон будет украшен гребнем, за неделю до самой длинной ночи, как сказали звезды. Почти три месяца с этого времени. Брона с Кайо и младшая дочь Лира перевязали тело тканью и уложили в дубовый ящик, выложенный кремнием и крошкой голубого гранита. Король теперь вернулся обратно на луг, где он умер. Его охраняли трое слуг, пока Элия не выразила готовности отправить его на север, в Дондубхан.

Брона посоветовала Элии укрепить свои силы здесь, на юге, и Кайо согласился, как только он смог снова говорить, после двух лихорадочных дней, когда Брона суетилась и волновалась, что инфекция отнимет второй его глаз. Худшее позади, и он снова видит, пусть смутно и неполно. Аифа все еще настаивала, что Элия должна была поселиться в Летней резиденции, потому что это было бы мощным заявлением. Элия слушала их, но ей хотелось бы услышать и мнение деревьев.

Элия обещала выбрать свой дальнейший путь, когда Звезда Первых Птиц проснется в сумерках, в самом сердце Трона. Это будет в течение двух ночей. Затем Кайо мог послать гонцов к графам Бракоху и Росруа, графу Гленнадоеру, к вассалам, находящимся в Летней резиденции, с вестью, что Элия находится в Иннис Лире, а король умер.

Она была совершенно уверена, что сначала отправится в замок Эрригал, как и обещала Бану, в надежде, что он тоже сдержит свое обещание и приведет сестер Элии к ней.

Им нужно было поговорить друг с другом, особенно теперь, когда их отец умер. Элия поверила Кайо, когда тот настоял, чтобы она не ходила к Гэле, потому что тогда бы Элия выглядела как просительница, которая соглашается с губительными притязаниями ее старшей сестры на корону. Нет, Элия должна была созвать сестер, поскольку для нее это было единственным способом установить власть в их опасном треугольнике. Или надеяться повлиять на Риган от лица колодцев и корней.

Если бы только остров дал ей совет… Возможно, тогда Элия не чувствовала бы себя так одиноко и неуверенно, однако с тех пор, как умер ее отец, голоса ветра и деревьев были не чем иным, как порывом воздуха, шипением горя и боли, и звезды тоже казались тусклыми. Они прятались за скорбные облака.

Брона сказала, что остров не так плохо реагировал на смерть последнего короля, как сейчас. Она была всего лишь девочкой, но помнила. Тогда были дождь и бури, но все равно ничто не сравнится с невероятным порывом ветра, сопровождавшим момент последнего вздоха Лира. И Брона не могла вспомнить столь ужасное молчание.

Наконец сегодня вечером остров позвал девушку:

«Элия».

Она пошла быстрее, поворачивая через спокойный, темный лес в том направлении, куда ее поманили.

Брона тоже догадывалась. Скоро остров покажет тебе, что такое быть королевой, если прислушаешься. Есть птица жатвы, которая пролетает через все мои святые кости, в направлении звездного святого. Вот где будущее освящено прошлым, Элия. И жизнь, и смерть не что иное, как различные формы луны. Ты будешь слушать, и остров узнает тебя.

Под ее ногами хрустели сухие осенние листья, и Элия могла все видеть перед собой: слои серых и серебряных оттенков, темно-пурпурных и красных вспышек изумруда, когда в луче луны мелькнула ее фигура, сквозь ветер, раскачивающий деревья. Когда она наткнулась на ручей, струйка жидкого звездного света скользила и плакала вокруг камней и бурлящих маленьких озер, забрызгивая жаждущие корни, подрывшие берег.

«Элия».

Она обнаружила стену внезапной тьмы, поднимающуюся за живой изгородью из розовых лоз и ясеней.

Настоящая стена, построенная из очень старого гранита и известняка, голубая, как луна, и с кремовым отсветом. Черные лозы запутались и сплелись, словно дикие волосы, вдоль темных каменных стен, во многих местах сухие и сморщенные.

Это был первый звездный собор.

Лир приехал сюда десять лет назад, и принес с собой круглый камень – закрыть колодец. Он прикрыл их по всему острову и стал отрицать любую силу, кроме звезд.

Сердцебиение Элии замедлилось до минимума, как будто она подстроилась под ползущий темный ритм этого мира. Она обошла здание, вспоминая тот единственный раз, когда приехала сюда ребенком еще до смерти матери. Возможно, Элии было шесть или семь лет, когда они входили в большой собор. Далат держала руку младшей дочери Лира. Обе сестры Элии находились рядом с ней, а свита – позади. Самого Лира там не было, как помнила Элия, но большая часть ее воспоминаний была выцветшим завитком улыбок и ярко-голубого неба. Она помнила, что издавала радостные звуки, когда касалась краев медной чаши, наполовину заполненной водой, и читала стихотворение, начертанное на северной стене ее матерью, которая помогала девочке произносить слова.

Теперь Элия обнаружила, что двери для нее открыты, хотя и чуть-чуть. Как будто они были плотно закрыты, но что-то размером с оленя или меньше – толкнуло одну из створок, оставив мазок в форме полумесяца сквозь гнилые листья и кучу грязи с внешней стороны. Толстая древесина пахла плесенью, и девушка дотронулась до нее рукой, проводя нежными пальчиками по шероховатому углу и вниз, к железной ручке. Пятна лишайника украшали и металл, и дерево. Элия глубоко вдохнула влажный запах земли и проскользнула между тяжелыми дверьми.

Сквозь руины просачивался звездный свет. Собор никогда не имел крыши, но теперь эффект был скорее навязчивым, чем священным. Казалось, что это место заброшено гораздо дольше, чем десять лет назад: полвека или больше.

Скамейки и деревянные стулья раскололись и заросли не только мхом, но высокой и тонкой травой. Брошенные гнезда белок и голубей сгнили и рассыпались на куски в старых канделябрах и на узких полках, там, где когда-то стояли статуи земных святых и маленькие алтари. Теперь почти все было разбито и разбросано по полу. По южному проходу выросли виноградные лозы, и розы покрывали всю восточную стену. Ясень прорвался сквозь пол на западе и поднимался все выше и выше со своими шикарными ветвями в сторону ночного неба.

Там, в центре, стоял колодец.

Круглая гранитная крышка, которую Лир когда-то в неприязни развернул, треснула посередине, и огромные каменные половинки упали в разные стороны, как сломанные, утомленные крылья. Они прислонялись к самому колодцу, словно открыв ночи рот.

Из черных вод доносилась тихая, шепчущая песня, пахнущая гниением и весенними цветами.

Элия пробралась туда, не сводя глаз с каменного рта и приоткрыв собственный рот, чтобы почувствовать вкус воздуха.

Вода затемняла трещины между шероховатыми камнями колодца. Она коснулась пальцами сырости, а потом лизнула их.

Влажная, здоровая земля, металлическая и пьянящая.

«Элия».

– Я здесь. Элия из Лира, – сказала она, и ее голос эхом разнесся вокруг. – Я здесь, – повторила девушка на языке деревьев. – Я слушаю.

«Пей», – раздался голос колодца.

Элия перегнулась через край, вглядываясь в темноту. Она увидела далеко внизу обнаженное сияние, но не было ни веревки, ни ведра. Нет ковша, с помощью которого можно было дотянуться до мерцающей и манящей воды.

Тьма потянулась к ней, и Элия почувствовала, что падает вперед. Она медленно скользила вниз и вниз по каменному каналу к сердцу Иннис Лира. Корни ласкали ее, когда младшая дочь Лира падала, и мягкая подстилка из мха наконец поймала Элию, влажную и промокшую, восхитительно ярко-зеленую и пахнущую весной. Свет замигал вокруг, волны плескались о дальний берег, кристаллы в черной пещере, сверкающие и смеющиеся, как звезды, но сделанные из камня. Элия открыла рот, и мох приподнял ее, впуская в объятия корней, которые тянули и катили ее через скальную породу острова, через плодородные илистые поля и под простирающимися вересковыми пустошами. Деревья прошептали «Привет», черви вцепились в ее волосы, а щекочущие лапки насекомых поцеловали ее мимоходом. Она засмеялась, хотя земля давила на каждую ее клетку – даже на губы, язык и глаза.

Потом подул ветер, и она снова взлетела, кровь взмыла вверх по венам. Сердцебиение принцессы было танцем, песней. Элия была не одна. Она развернулась вместе с группой серебристых духов, пробиралась сквозь сверкающие тени Белого леса. Там, где стучали их пальцы, росли грибы и полевые цветы, а за ними плыли сердцевидные лунные мотыльки, освещающие путь.

На ее голову мягко возложили корону, сотканную из крошечных белых цветочков. Элия села на трон из древнего сине-серого гранита, гладкого от сотни королей и королев. Корона распалась, и лепестки рассыпались по ее волосам и щекам, приземлились на ладони и язык. Элия сглотнула, и острота скользнула вниз по ее горлу, замедляя сердцебиение, превращая плоть в камень и кости в воду, пока, наконец, девушка не опустилась на гранитное сиденье, уже как часть мира.

Она вздохнула, и островной ветер тоже вздохнул; она рассмеялась, и остров засмеялся. Когда дождь капал на корни, листья и вершины горы, она плакала.

Элия медленно пришла в себя: свернувшаяся на полу разрушенного звездного собора, с руками, подложенными под голову. Она моргнула: свет в небе подсказал ей, что настало утро, хотя было ли это утро сразу же после ее полуночного пребывания или утро на сто лет позже, Элия не могла сказать.

Она думала о танцах с земными святыми во сне. Белая вспышка яркой тени высоко над головой поразила ее, и она подняла глаза в направлении отблесков.

Это была не святая, а старая призрачная сова. Она тихо плыла к ней по изящной дуге. Элия встала на колени и, затаив дыхание, наблюдала за происходящим. Выдохнув, она могла рассеять чары.

Хищная сова была прекрасна, кремово-белая с узором из крапинок на крыльях, с сердцевидной мордочкой и спокойными черными глазами.

В маленьком остром клюве она держала раздавленный венок из болиголова. Как тот, какой был на ее отце, когда он умер, похожий на тот, который распался во сне Элии.

Сова приземлилась на каменный пол, щелкнула когтями и уронила корону у колена девушки.

Та вздрогнула и прислушалась к острову.

«Ешь из цветка и пей из корней», – сказал Белый лес вокруг нее, и ветер донес послание до четырех шпилей собора.

«Ешь из цветка и пей из корней».

Элия поняла.

Сделка между ней и островом. Это может сделать Элию настоящей королевой Иннис Лира.

Она осторожно взяла корону. «Спасибо», – сказала девушка сове, склонив голову. Та лишь пожала сложенными крыльями.

И вот Элия Лир опустилась на колени, когда рассвело над звездным собором, напротив бдительной совы, с короной болиголова на коленях. Слушать и думать. Ждать.

Она не желала быть королевой.

Взошло солнце, и небо стало бледно-голубым. Ветер рычал и скулил наверху, все еще тоскуя по порядку, все еще печалясь о потерянном короле. Деревья шипели и шептали, но уже не Элии. Они ждали ее решения.

Если она это сделает, то станет королевой Иннис Лира.

Не ее сестры, которые будут ее ненавидеть и вечно бороться со своей сестрой.

Если она сделает это, то никогда больше не сможет мечтать только о звездах или только о привкусе магии. Она станет основой жизни острова, посредником между суровой землей и народом.

«Разве я единственный кандидат?» – отчаянно спросила Элия. Конечно, мог быть кто-то другой, кто мог бы взять на себя эту ношу, воссиять в радости и власти. Риган поговорит с деревьями, примет эту любовь, а Гэла была сильной, готовой к трудностям. Только вот каждая ли женщина могла послушать сердце острова?

«Элия», – прошептали деревья.

Она не хотела делать этот выбор.

Брона Хартфар поддерживала существование корневых вод на протяжении двенадцати лет. Она заслужила эту честь – преданность Иннис Лира. Кайо мог бы быть прекрасным королем рядом с ней, готовым к руководству, посредничеству и экономии. Остров любил ведьму. Любил их обоих. Элия должна была принести корону из болиголова Броне и доверить ей секрет получения воды корней, бегущей в ее жилах, чтобы остров увидел ее и поддержал правление Элии.

Тогда Элия могла уйти, стать тем, кем она всегда хотела: жрицей, ведьмой. Или даже женой – она найдет Бана, спасет его, избавит от ненависти и гнева: выберет его, выберет волшебную жизнь, простую и легкую.

Был ли это путь к спасению, быть всем и ни в чем не потерпеть неудачу? Отказаться от этой власти и ответственности?

Или она думала, что хочет этого, только потому что боится?

«Элия», – прошептали деревья.

«Ведьма зовет тебя по имени.

Твоя подруга зовет тебя по имени.

Мы зовем тебя по имени».

Элия встала и осторожно взяла болиголов в руки.

– Как жаль, король, что мы не можем контролировать путь шторма.

Марс мог бы привести сотню доводов в защиту Бана Эрригала: что он не хаос, что он так много значил для Марса, что ей надо было лучше воспитывать своего сына, если она так беспокоилась о его поведении. Что Лис был решительно настроен и ранен, испуган, завистлив. Он отчаянно нуждался в друге, лидере, или, по крайней мере, в достойном человеке, чтобы тот оценил все, что мог предложить Бан.

В конце концов, Марс ничего не сказал.

Брона спросила:

– Ты любишь моего сына?

– Это уже не имеет значения, – резко ответил Марс, потому что он действительно любил этого человека. Тренировал, поднимал, доверял ему! Просто наслаждался его компанией. И скучал по Бану, когда его не было.

Она наклонила голову и сказала с ноткой материнской нежности, которую отметил Моримарос:

– Это важно для меня.

Это ранило короля, и он старался не показывать своей слабости. Он только кивнул и сказал:

– Да. Но я больше не могу.

Океан рухнул под ними, и ветер пронесся мимо, извиваясь и поднимая сухую траву крошечными вихрями. Раздался стон, жалобный крик, и Марс почему-то понял – это был голос Иннис Лира.