ГЛАВА 41

Такси пришлось остановить перед воротами и, расплатившись с вежливым водителем, пешком идти по мощеной дорожке к особняку. Кованые ворота сами закрылись за спиной гостьи, как и всегда, вызывая волнение, сколько Бринн себя помнила. Никакой видимой охраны, как в родительском доме, не было. Никто из смертных не явился бы сюда добровольно. Печать Верховной пропустила внучку Лорейн, но не позволила бы войти таксисту или случайному путнику. Отвела бы прочь с дороги в лучшем случае.

Старый сад, через который девушка шла, был полон таинственности и казался живым. Как и ветви деревьев, укрытые золотисто-красной листвой, которые склонялись перед гостьей словно в почтении. Бринн слышала шепот — то ли от порыва ветра, игравшего в верхушках деревьев, то ли были это голоса неведомых призрачных существ, обитавших здесь.

Воображение разыгралось, и будто кто-то невидимый касался ее лица, волос и рук. Ведьма вздрогнула, останавливаясь перед крыльцом. Затем велела себе быть смелой. Поднялась по ступеням и замерла, глядя на то, как двустворчатые двери открылись, впуская ее в обитель Миррайн.

Молчаливая помощница старшей сестры встретила гостью почтительным поклоном. Жестом предложила следовать за ней по нижнему залу к широкой лестнице, ведущей на второй этаж. Бринн ощущала в доме присутствие Лорейн и самой хозяйки. Других ведьм не было. Древние картины на стенах в коридоре, как и давно в детстве, создавали ощущение того, что изображенные на них люди наблюдают за ней, чувствуя малейшие признаки волнения и страха. Женщина подвела гостью к нужным дверям, услужливо толкнула обе створки, открывая их, и пригласила войти.

— Вас ожидают, — произнесла она и удалилась, оставив Бринн в одиночестве на пороге.

Знакомая гостиная, знакомая терраса, открытая даже в это время года. Силуэты обеих женщин юная ведьма видела за тонкими шторами. Лорейн и Миррайн говорили на свежем воздухе. Затем Верховная неспешно вернулась в дом и остановилась посреди просторной комнаты, внимательно глядя на новую гостью.

— Приветствую вас, госпожа. — Бринн почтительно склонила светловолосую голову, успевая заметить, как вошла в дом и бабушка, останавливаясь рядом с Миррайн.

— Пожалуй, стоит пригасить свет, — задумчиво проговорила Верховная. — Ты сияешь, как полуденное солнце, Бринн.

Не зная, комплиментом были эти слова или следовало начинать волноваться, девушка ожидала дозволения старшей сестры смотреть на нее. Когда же Миррайн велела подойти, Бринн заметила напряженный взгляд бабушки. Лорейн казалась крайне взволнованной, хоть и скрывала это. О чем именно они говорили до ее прихода?

— Бринн, я прошу тебя… — заговорила бабушка, но была остановлена изящно вскинутой рукой хозяйки дома:

— Оставь нас, дорогая Лорейн. Мы давно не говорили с Бринн. Хочу послушать ее.

— Я все же прошу помнить мои слова и просьбу, — упрямо договорила Лорейн, рискуя вызвать гнев Верховной.

— Как и я, — только и ответила та.

Гостье пришлось подчиниться. Едва коснувшись ладони внучки, она покинула гостиную. Этого прикосновения было достаточно для Бринн, чтобы ощутить все тепло и поддержку бабушки, которая мысленно, разумеется, была рядом.

Миррайн прошла к любимому креслу и опустилась в него, устраивая руки на деревянных резных подлокотниках. Бринн осталась стоять перед ней, ожидая дальнейших распоряжений. Сидеть в присутствии Верховной не посмела бы ни одна из сестер.

— Мы не виделись уже полгода, Бринн, — заговорила Миррайн, глядя задумчивым взором на молчаливую гостью. — Но каждый раз, являясь сюда, ты была полна решимости и той твердости, что так нравилась мне. Сейчас я чувствую нечто иное. Оно буквально витает в воздухе.

За открытыми настежь дверьми террасы внезапно зашумели деревья. Они роняли свою яркую листву, и ветер подхватывал ее, кружа и поднимая высоко в небо.

— Я чую присутствие некоей силы, — продолжила говорить Миррайн. — Расскажи мне о ней и о том, что тревожит тебя, дитя.

Голос Верховной был спокоен и даже мягок, но этим еще больше настораживал гостью. Понимая теперь, что старшая сестра прекрасно осведомлена об ее отношениях с Эйденом, Бринн выпрямилась, приготовившись отвечать. Она не собиралась скрывать что-либо. Да и было ли это возможно?

— Вы правы, — заговорила Бринн и, чтобы чувствовать себя увереннее, сжала руки в кулаки. — Еще буквально пару недель назад у меня не было ни малейших сомнений в том, чего я хочу. Точнее, я считала, что ту свободу, о которой мечтала с детства, я могу ощутить, только идя за вами, госпожа.

Бринн умолкла, собираясь с мыслями. Накажет Верховная? Главное, чтобы не пострадала Лорейн. И не посмеет же она что-то сделать Дарреллу? Глаза юной ведьмы стали ярче, выдавая испуг. Миррайн не сдержалась, рассмеявшись в своем кресле.

— Бринн! Ты так легко читаема. Этому полукровке и напрягаться не пришлось. Тут и без магии все очевидно! — Верховная легко ударила ладонями по подлокотникам и поднялась, теперь прохаживаясь по гостиной.

— О чем вы говорите? — нахмурилась Бринн, униженная заявлением старшей сестры.

— Она не сказала тебе, — подвела непонятный итог Миррайн, снова глядя на гостью. — Как очаровательно. Вот она, первая сторона великой человеческой любви. Имя ей — «ложь во благо». Что ты думаешь об этом, Бринн?

К чему вела этот странный разговор Верховная? Бринн порывисто вздохнула, намереваясь отвечать.

— Имеет ли она оправдание? — спросила старшая сестра.

— Иногда она необходима, — глухо проговорила девушка. — Моя ложь родителям оправдана.

— Чего же ты страшишься, используя это «оправдание»? — Уголок губ старшей сестры дрогнул в сдерживаемой усмешке. — Не того ли, что сотворят твои отец и мать, откройся им правда?

— Я страшусь того, что сотворите вы в этом случае. — Последние слова Бринн произнесла едва слышным шепотом, понимая, что посмела бросить обвинение самой Верховной.

Но та снова рассмеялась, будто забавляясь растерянностью гостьи.

— Браво! Ты похожа на Пальмистрию гораздо больше, чем я себе представляла. Мне это нравится. Но ответь мне, Бринн, посчитают ли они оправданием твою ложь?

— Нет, — качнула головой Бринн.

— Чем же твоя ложь станет для смертной семьи? — продолжила пытать расспросами Миррайн.

— Предательством, — мрачно проговорила Бринн, чувствуя, что кулаки уже покалывает от неожиданного прилива силы.

Вот только не хватало выйти из себя и разнести дом Верховной. Пожалуйста, только не сейчас… Девушка тревожно взглянула на стеклянную стену, которая отгораживала террасу от гостиной, и уже буквально слышала звон бьющегося стекла. Нет, спокойно, главное — спокойно.

— Прекрасный ответ, — едва кивнула хозяйка дома, продолжая прохаживаться по старинному ковру. — Что же следует за предательством?

— Необходимость получить прощение, — покорно отозвалась девушка.

— Верно, моя дорогая! — щелкнула ухоженными пальцами ведьма. — И тут во всей своей красе проявляется еще одна сторона любви — «жертва во имя». Ради получения прощения появляется необходимость в жертве. На ее алтарь бросается многое: свобода, мечты, надежды, свои собственные чувства, а весьма часто — и сама жизнь. Причем не всегда своя.

— Я не понимаю, зачем вы…

— То, что смертные зовут любовью, — лишь банальное желание обладать кем-либо. А ввиду отсутствия и капли магии люди прибегают к своим уловкам. Словно кристалл, они вращают свою или чью-то жизнь, наслаждаясь или будучи ослепленными одной из его граней! — Миррайн остановилась рядом с гостьей, глядя в ее глаза. — Но чем больше магии в руках держащего, тем острее этот кристалл, Бринн.

— Что вы хотите этим сказать?

— Ты считаешь, что Эйден Даррелл — тот, кто дарует тебе ощущение свободы? Желаешь идти за ним? Колеблешься в своем выборе?

— Верно, — твердо ответила Бринн, выдерживая потемневший взгляд Верховной, хоть и не хватало воздуха, словно невидимая рука сжималась на ее шее. — Вы правы. Я колеблюсь. И я ощущаю себя свободной рядом с этим человеком. Он…

— Человеком? — Тонкая бровь Миррайн пренебрежительно изогнулась при этих словах. — Он полукровка. Тот, кто вообще не должен был появиться на свет.

— Не смейте так говорить о нем! — не сдержалась Бринн, окутываясь черным туманом, чувствуя, что сила захлестывает ее.

Проклятье!

— Сирена — губительница! Дух, топивший корабли ради забавы. Игра — вот вся их суть. Каждое движение, каждый взгляд — все создано лишь для погибели человеческой.

— Это не так! — возмутилась Бринн.