— Извините, товарищ подполковник. Совсем из головы вылетело.

— Что?

— Мама заболтала…

— Что вылетело-то? Что мама заболтала?

— Валентин Юрьевич приказал вам бородку сбрить и передал для вас пакет. Сказал, что вы умеете этим пользоваться…

— Не понял… — ответил я с легким, но заметным возмущением. — Чем «господину Генералову» моя бородка не понравилась! И где я смогу в это время побриться? Или это уже дело завтрашнего дня?

— Товарищ полковник сказал, что вы все поймете, как только пакет получите. А побриться можно у меня. У меня станок новый и лезвия хорошие.

— Пойдем… — «Мяукнув» сигнализацией машины, я первым двинулся в сторону подъезда.

Глафира Павловна стояла перед открытой дверью, держа в руках тот самый пластиковый пакет, с которым лейтенант сел в мою машину, и сразу протянула его мне. Я принял пакет, милейше, как мне показалось, улыбнулся и шагнул через порог.

В прихожей было темно, и, чтобы посмотреть, что такое загадочное просил передать мне полковник Самохин, пришлось пройти на кухню, где мы пили чай и где все еще горел свет. В пакете оказалась коробка со стандартным армейским набором для гримировки. Пользоваться всем этим меня специалисты обучали. Я сразу сообразил, что задумал Валентин Юрьевич. По его мнению, продавец-консультант не должен был узнать во мне того человека, который покупал у него множество тюбиков клея «Момент», и тем более не должен узнать во мне человека, который его изобьет. Кроме того, после слов лейтенанта Сережи о том, что меня попросили сбрить бородку, я был уверен, что в коробке с гримом лежит другая бородка, похожая на мою. Нападение на продавца-консультанта я должен совершить без бородки. А послезавтра утром явиться к полковнику Альтшулеру с привычной бородкой, которая за сутки вырасти ни у кого не сможет. А позже можно будет бородку «сбрить» окончательно, поскольку я поступлю на службу. Хотя, кажется, офицерам ФСБ ношение бороды не воспрещается, тем не менее у меня привычки остались прежние, армейские, а в армии бороду носят только по разрешению врача, чтобы прикрыть какое-то уродство, например, шрам от ножа или от ожога.

В коробке, помимо грима, действительно оказалась бородка, весьма похожая на мою, разве что с легкой рыжинкой. Сделана она была весьма искусно и профессионально. Я помнил, что у нас в бригаде, когда формировали подобные наборы, заказывали театральным гримерам различной формы бороды и бородки, а вместе с ними и парики. Считается, что в театрах работают лучшие специалисты, чем в специализированных парикмахерских.

Тем временем Сережа прошел в ванную комнату, зажег там свет и, позвав меня, жестом показал, где лежит бритва, где стоит флакончик с пеной для бритья, где одеколон, хотя пользоваться одеколоном я не любил, к тому же не знал, как конкретно он будет взаимодействовать с гримом, поэтому предпочел не рисковать.

— Ну, у вас свои мужские дела… Не буду мешать, — проявила милость Глафира Павловна и ушла в свою комнату. — Сережа, если понадоблюсь, позови…

Лейтенант остался ждать меня в дверях ванной.

С бородкой я справился легко, хотя для этого мне пришлось использовать два лезвия, после чего я просто умылся и вытерся. И лишь когда стал надевать свою куртку, ощутил тяжесть в карманах. Вспомнил, что в одном кармане у меня лежит пистолет, который я переложил туда, как только въехал в город, в другом — пластмассовый кастет с впаянными зубами акулы.

Поскольку драться мне предстояло с почти профессиональным бойцом, к тому же прошедшим школу ВДВ, то есть человеком, обученным боевым искусствам, я решил, что то или другое может мне сгодиться. Надев куртку, я сходил на кухню, взял коробку с гримом и вернулся в ванную комнату к зеркалу. Для начала несколькими штрихами, нанесенными с помощью ватных палочек, обмакнув их в гримерную пасту, углубил уже существующие на моем лице морщины. Лицо сразу приобрело жесткое, почти хищническое выражение, чего я в принципе и добивался. Особенно это стало заметно, когда я провел две линии в складках над верхней губой — от носа до уголков рта. Приклеил на щеку ближе к скуле достаточно большой, около двух с половиной сантиметров длиной, пластиковый шрам, ярко краснеющий в зеркале. После чего с помощью специального лака сморщил кожу лица, создав целую сеть новых морщин. Больше всего их удалось собрать во внешних уголках глаз и на шее. Шея, как правило, всегда выдает возраст. Вообще состарить лицо гораздо проще, чем омолодить. Лучше всего это делает, конечно, природа, но помощь ей обычно бывает эффективной. По крайней мере, создает значительный эффект старения. Я остался своей работой доволен. После чего, некоторое время подумав, попросил лейтенанта Сережу, если у него есть, принести мне химический карандаш. Сережа обратился к матери. У Глафиры Павловны такой карандаш был, и я принялся рисовать, время от времени засовывая карандаш под струю воды, на руках татуировки с тюремной символикой. Художник я неумелый, но кто сказал, что на «зоне» сидят одни профессиональные художники! Химический карандаш дает сначала рисунок более-менее четкий, который потом расплывается, а когда подсыхает, выглядит старой татуировкой. Размывы карандаша я потом легко убрал ватной палочкой, которых в наборе для грима хватало с избытком. Работу я завершил за полчаса. После чего, сильно ссутулившись, позвал Сережу. Он вошел в ванную комнату, я обернулся и увидел, как у лейтенанта вытянулось лицо. Холмогорский явно с трудом узнал меня.

— Оцени, Сережа, старания… — потребовал я.

— Выражаясь языком мамы, на «пять с плюсом». Сказал бы кто, не поверил бы. На мой взгляд, лет пятнадцать вы себе набавили… И без бородки… Совсем другой человек… Я бы сказал — жесткий и колючий… — качая головой, ответил Сережа и протянул мне бумажку, на которой я выписывал адрес и телефоны Владимира Климкина. — Еще вы забыли взять…

Я по памяти повторил ему все, что записывал. Лейтенант заглянул в листок и кивнул:

— Все верно. Листок можно выбросить?

— Лучше сжечь.

— Понял…

Сигареты Сережа выбросил, но зажигалка у него осталась. Он чиркнул ей, поджигая уголок листа, и, когда пламя разгорелось, положил листок догорать в раковину. Причем поджег правильно. Сразу сгорела запись. А чистая часть листа никому ничего уже не сообщит. Ее можно было бы и в мусорное ведро выбросить. Что Сережа и сделал.

— Ты спать поздно ложишься? — поинтересовался я.

— Я вообще от природы бессонный. Иногда всю ночь в Интернете сижу.

— Это хорошо, я, как все завершу, может, заеду к вам, чтобы умыться…

— Буду ждать…

Навигатор точно вывел бы меня к нужному дому, но я предпочел не оставлять в памяти навигатора еще и этот адрес. Кто знает, какие компьютерщики работают в местном ФСБ. Если компьютерщик службы «господина Генералова» сумел просмотреть удаленные файлы с чужого сервера, то может и так статься, что навигатор покажет адреса, по которым я ездил. Местонахождение улицы, на которой жил Климкин, я знал. Это старая часть города, почти центр. Я включил первую попавшуюся музыку — это оказалась радиостанция «Шансон», где любили полублатные песни под гитару и все подобное, что сейчас соответствовало и моему настроению, и делу, на которое я пошел. Сначала мне пришлось ехать вдоль троллейбусной линии, где в изобилии стояли уличные фонари освещения, которые помогали мне рассматривать номера домов и ориентироваться. Но потом троллейбусная линия ушла вбок, а вместе с ней повернули и столбы с фонарями. Теперь улица была почти не освещена, и мне пришлось дважды останавливаться и подходить к домам, чтобы сориентироваться в номерах.

Наконец нужный дом нашелся. Осмотрев его, я развернулся и проехал в обратную сторону, выбирая место строго между уличными фонарями и там, где побольше густых кустов. Место с кустами сирени по обе стороны от тротуара меня вполне устроило. Там было достаточно темно, кроме того, заросли кустов служили отличной звукоизоляцией. Я поставил машину на восемьдесят метров впереди, спрятавшись от света, и со своей трубки позвонил Тамаре. Сразу, без всяких объяснений, даже не сказав обычного «привет!», назвал ей номер сотового телефона Владимира Климкина, словно опасался его забыть, хотя Тамара знала, что я номера телефонов не забываю никогда.

— Запомнила?

Она для проверки повторила номер. И тоже ничего говорить не стала. Все как в боевой обстановке. Такая манера разговора каким-то образом повышает боевой настрой — это я знал из опыта.

— Что сделать? — спросила после долгой паузы.

— Молодой парень, Володя Климкин, не женат, вроде бы выглядит неплохо, и даже сломанный нос его не портит. Служил в ВДВ, в Пскове. Требуется изобразить собой молодую девицу, какую-то давнюю его мимолетную знакомую. Пригласить на свидание к памятнику на площади. Это срочно. Когда уговоришь, позвонишь мне. Я жду на улице, когда он из дома выйдет. Утром садишься в машину, едешь в райцентр, покупаешь себе новую sim-карту, старую выбрасываешь с известного тебе моста в реку. Из трубки ее вытащи сразу после того, как мне позвонишь. А лучше вообще купи новую карту вместе с трубкой, а старую выбрось. Дескать, потеряла ее в областном центре уже давно. Нет. Отставить. Ты потеряла ее четыре или даже шесть месяцев назад в Пскове, когда ездила туда со мной по моим делам. Это на случай, если на тебя выйдут по поводу звонка… Все поняла?

— Понять-то поняла, только соблазнительница из меня никакая… Согласится ли он?

— Скажи, что ты из Пскова, проездом в городе. Город не знаешь. Уже под утро уезжаешь. Уговори, товарищ капитан. Ты сумеешь… Я в твои чары верю, как в свои кулаки, — чуть ли не приказным тоном проговорил я.

— Постараюсь.

— Никаких «постараюсь»… Сделай. Это вопрос моей безопасности.

— Поняла. Сделаю, товарищ подполковник. Только как бы не проколоться с Псковом. Если он город знает, может задать какой-то вопрос. А я ближний лес знаю лучше, чем Псков. Была там только один раз много лет назад.

— Выкручивайся игриво… С кокетством… Не мне тебя учить, как с молодыми парнями разговаривать!

Я отключился от разговора и стал ждать. Мимо меня по встречной полосе проехала патрульная машина полиции. Она притормозила, менты присматривались, наклонившись вперед, но, увидев меня за рулем, проехали мимо. Мало ли — может, ждет человек кого-то…

Мне казалось, что время тянется медленно, а Тамара все не звонит. Наконец долгожданный звонок раздался.

— Все в порядке. Он обещал быть на площади через сорок пять — пятьдесят минут. Разговорчивый парнишка попался, еле отвязалась от его вопросов. Но ты поторопись. Через сорок пять минут он уже планирует быть на площади.

— Да, ему нужно дойти до троллейбусной остановки, дождаться троллейбуса, проехать четыре остановки, потом еще небольшой квартал пройти — по времени это как раз примерно сорок пять минут займет. Спасибо. Не забудь про симку… Это вопрос уже твоей безопасности.

— Я помню… — коротко ответила Тамара и отключилась от разговора…

Подождав несколько минут, предоставив Владимиру Климкину возможность одеться и посмотреть на себя в зеркало, я покинул машину и перешел через газон в сторону тротуара, по которому двинулся к зарослям сирени. Но около кустов развернулся и прошел в обратную сторону до угла, думая о том, как плохо, что по этой улице менты ездят, могут и совсем не вовремя подоспеть. И потому, пока их не было ни видно ни слышно, я, высунув за металлический забор стройки голову и всматриваясь в темноту, мысленно торопил Климкина. По идее, мне следовало бы присесть, чтобы голова моя находилась на уровне коленей, тогда она была бы незаметна с той стороны, куда я выглядывал. Но кто-то мог идти по улице, и моя поза выглядела бы по меньшей мере странной. Можно было бы прикинуться пьяным, ползущим на четвереньках непонятно куда, но эта мысль пришла мне в голову только тогда, когда Климкин уже появился в световом пятне у своего дома. Я прикинул расстояние, которое требовалось мне пройти, и понял, что имею в запасе небольшое количество времени. Этого времени мне хватило, чтобы присмотреться и прислушаться к происходящему в другом конце улицы и на боковой улице, с которой я и вел наблюдение. Единственное, что я услышал, это шипение то ли шин, то ли двигателя троллейбуса вдали. Троллейбус светил фарами, но он вот-вот должен был повернуть за угол. Нас разделял целый квартал, тем не менее я еще подождал, решив сократить время своего пути за счет скорости. Троллейбус начал поворачивать, и, одновременно распахнув куртку, я пьяной походкой вышел за угол.

Владимир Климкин шел быстрее, чем я думал. Тамара у меня умница — сумела завести молодого парня и заставить его торопиться!

Пришлось поторопиться и мне. При этом, сильно сутулясь, как вообще по жизни никогда себе не позволяю, я шагал, широко расставив ноги, как ходят иногда сильно пьяные, которым сложно удержать равновесие. Но, видимо, все-таки просчитался, так как до зарослей сирени, с двух сторон огораживающих тротуар, дошел раньше Владимира. Остановившись, стал шарить по своим карманам, якобы что-то выискивая, и периферийным зрением отметил, что Климкин приближается ко мне достаточно быстро. Только тогда я посмотрел на него и пьяным жестом поднял обе руки, останавливая прохожего. Он остановился. Запаха пьяного человека от меня, естественно, не было. Но тут я вынужден был положиться на его сломанный нос, который должен был бы и обоняние потерять. При переломе носа обычно страдает и обонятельный эпителий, хотя это вовсе и не обязательное условие…

— Чего тебе, дед? — брезгливо спросил Владимир, и я понял, что он не узнал меня, которого видел только один раз, да и то в течение нескольких минут. Парень он, видимо, был непьющий и общаться с пьяными не любил, о чем сразу говорила его интонация.

— Проводи меня, внучок, до дома, а то сам, боюсь, не дойду…

— Некогда. Я на свидание опаздываю! — Он хотел было сорваться и уйти, но я цепко ухватил его за рукав и упрямо остановил.

— Чего еще? — Сильные пальцы вцепились мне в кисть, убирая ее. Но моя кисть оказалась тоже не слабой и не убралась. — Чего тебе надо, дед?

Он посмотрел на мою кисть и в полумраке, видимо, оценил татуировки на моих пальцах. Три лучистых перстня показывали на немалый срок, проведенный за колючей проволокой. Кто знает в этом толк, может оценить.

— Я вот чего, внучок… Трубку, похоже, на работе оставил. Дай старухе позвоню, чтобы вышла встретить. А то сам боюсь не дойти, ноги у меня больные.

— Пить надо меньше, тогда и ноги болеть не будут, — нравоучительно произнес Климкин и снова попытался вырвать рукав из моей руки, но я держал его крепко. — Отпусти, а то в рожу дам!..

— Ты — мне! — хохотнул я совсем пьяно. — Я же говорю, у меня ноги больные. А руки у меня еще рабочие. Я троих таких, как ты, сопляков в бараний рог скручу.

Летящий мне в лицо кулак я увидел мгновенно и без проблем поднырнул под него. Мне стоило сделать только полшажка, чтобы оказаться у Владимира за спиной и совершить удушающий захват за горло. Но я легко просчитал, что он в состоянии сделать то же самое, поскольку парень занимался боевым самбо и хорошо умел бороться. Он бы просто сделал захват за мой рукав, не позволяя плотно обхватывать горло, и резким движением совершил бы бросок через плечо, уронив меня на спину и ударив копчиком об асфальт. Мне такое развитие событий совсем не улыбалось, и я сделал шаг назад, значительно разорвав дистанцию. И тут же выполнил комбинацию, достаточно известную, но по какой-то причине редко применяемую. Прославленный советский боксер Валерий Попенченко проиграл в первой встрече командного Кубка Европы поляку Тадеушу Валасеку и с ним же встретился в полуфинале Олимпиады в Токио. Там Попенченко с демонстративным размахом ударил Валасека длинным правым прямым ударом, понимая, что до головы противника не дотянется. Валасек сделал интуитивное движение, подставив под удар обе свои руки в качестве блока. Попенченко же свою правую руку не убрал, чуть придержав две руки противника, а сам при правом ударе сильно развернул корпус по отношению к ногам в противоположную сторону. И из этой позиции, пружиня всем телом, нанес на скачке мощный свинг слева. Валасек тогда не смог подняться на ноги до окончания отсчета. Я попытался сделать то же самое, что и Попенченко в Токио. Ударил длинным прямым точно в челюсть Владимиру. Причем ударил зряче. Я вообще, когда еще обучал солдат разведроты рукопашному бою, всегда заострял внимание на том, что каждый удар доложен быть зрячим. Человек, который закрывает глаза, когда бьет, сам не ведает, что творит, и никогда не сможет стать настоящим бойцом. При этом рекомендовал солдатам, если у них не получается контролировать глаза, когда они закрываются сами собой, задирать ближе ко лбу брови. Обычно это помогает.

Климкин рухнул, как бык под ударом электрического тока.

Он лежал, раскинув руки и не шевелясь. Мне показалось, что он даже не дышал. Я наклонился и приложил пальцы к сонной артерии. Пульсация чувствовалась. Климкин был жив. После чего я ощупал челюсть в месте, куда пришелся мой кулак. Там даже в полумраке вечерней улицы отчетливо просматривался синий кровоподтек. И палец явственно ощутил пролом. Значит, удар удался. Челюсть сломалась со смещением кости, и, как обычно бывает в таких случаях, перелом произошел оскольчатый, то есть осколки ушли в мягкие ткани мышц. В медицине это называется, если мне память не изменяет, mandibula. Ситуация требует оперативного вмешательства, и лечение займет не менее двух месяцев. Короче говоря, я надолго вывел его из строя. Даже разговаривать он сможет теперь не скоро…