— Костюм можно постирать. Это не проблема. Но у вас, я вижу, пистолет под мышкой.

— В боевой обстановке не переодеваются и оружие на хранение не сдают, даже если его не намереваются применять, — улыбнулся я не только лицом, но и глазами. — Если только вы опасаетесь, что я буду стрелять… Тогда, конечно…

— Мне было бы спокойнее, если бы вы его на время доверили полковнику Альтшулеру. Люди всякие бывают. И улыбаются тоже многие. Мы месяц назад одного улыбчивого киллера брали. Он, прежде чем стрелять в жертву, звал человека, мило улыбался ему и только потом стрелял. И на допросах беспрестанно улыбался. Очень у него обаятельная была улыбка. Тоже служил когда-то в спецназе ГРУ, только сержантом. Да и вам пистолет, я думаю, будет мешать. А при случайном попадании кулаком по железяке я могу повредить себе руку.

С последними утверждениями противника трудно было не согласиться. Пистолет бы в самом деле сковывал мои движения и представлял опасность для рук Балакирева. Даже зная, что в кобуре он сидит надежно и фиксирующая полоска кожи плотно прижимает его, я все равно должен опасаться, что пистолет выпадет. Просто интуитивно. Возражать, пожалуй, не стоило. Пальцы разбить или даже сломать о пистолет вполне реально. Мне бы не хотелось такого финиша схватки.

Я согласно кивнул, вытащил пистолет из подмышечной кобуры и передал его в руки полковнику. Ему же передал свой бумажник с документами. Бумажник тоже был толстым. Но он, согласно концепции боя, которую я собирался продемонстрировать, был бы оружием. Бросок бумажника в лицо противнику на какие-нибудь секунду-две вызывает потерю ориентации. Мне бы этой пары секунд хватило для продуктивной атаки. Поверху на бумажник я положил свою трубку смартфона, а на трубку — ключи от машины. Больше мне ничего не мешало. Сама подмышечная кобура не настолько сильно стягивала плечо, чтобы это стало помехой.

Конечно, в чем-то подполковник Балакирев прав: возраст свое берет, и я уже сам чувствую, что боевые кондиции у меня совсем не те, что раньше, и с нормально обученным противником мне состязаться трудно. Однако не может не сказаться мой опыт, приобретенный как раз с годами боевой и тренировочной практики. Именно на это я и рассчитывал. Так, при нанесении любого удара у меня уже автоматически доворачивается пятка. Я даже не задумываюсь над этим, не делаю ничего намеренно, не испытываю необходимости отслеживать координацию движений, а нога сама поворачивается, что позволяет вложить в удар вес всего тела. Каждая его мышца работает в автоматическом режиме, как в каком-то механизме. Сказывается школа!

— Перчатки какие предпочитаете? — спросил полковник Альтшулер.

— А что есть в наличии? — поинтересовался Балакирев.

— Есть боксерские, есть для смешанных единоборств. И шлемы есть на любой вкус.

— Я предпочитаю вообще без перчаток и без, естественно, шлемов. Реальные условия боевой схватки, — заявил я.

— Школа сказывается… — осуждающе покачал головой мой соперник, подтверждая то, о чем я только что подумал. — Я слышал от кого-то, не помню уж от кого, что вы так постоянно тренируетесь. Вы — я имею в виду спецназ военной разведки, к которому вы недавно еще принадлежали.

— Да. Мы так постоянно тренируемся, — сухо ответил я, но все же улыбнулся — так же сухо, как говорил. — Тренировались то есть. Но я обязан предупредить, что после выхода в отставку я стараюсь поддерживать боевую форму. У меня дома есть и турник, и боксерский мешок, и боксерские «лапы», которые хорошо умеет держать моя жена, кстати, отставной капитан спецназа, который одним ударом вырубает молодого мастера спорта по вольной борьбе.

— Об этом я уже что-то слышал, — заметил Альтшулер.

— Был в ее недавней гражданской практике такой случай… — замял я тему, потому что она могла касаться племянника полковника. Этого я стремился избежать и уже мысленно ругал себя за желание хорошо представить Тамару.

— Мы тоже, бывает, тренируемся без перчаток, но шлемы предпочитаем надевать, чтобы не сверкать потом синяками. Мы же среди людей живем…

— Мы, к вашему удивлению, тоже среди людей… — заметил я уже без улыбки. — Но своих синяков не стесняемся. Главное — не подставляться под удар.

— А такое бывает? — спросил Балакирев.

— Случается порой, — не стал я распространяться про стиль, который предпочитаю использовать. Нас в бригаде обучал китайский специалист, офицер спецназа ГРУ, инструктор по кунг-фу, предпочитающий стиль вин чунь, не допускающий пропущенных ударов. Сама техника вин чунь применима как в рукопашном бою, так и в спортивных дисциплинах. Но в боксе, например, ею пользуются только отдельные спортсмены. Так, часто использовал элементы вин чунь бывший чемпион мира в двух весовых категориях Андре Уорд, не так давно завершивший свою карьеру непобежденным.

— Ну давай, товарищ подполковник, выходи на середину… — предложил мне противник.

— Начнем, товарищ подполковник, — ответил я, повернувшись к нему спиной, и двинулся к середине зала, не опасаясь нападения, хотя и понимал, что в чем-то провоцирую Балакирева.

Полковник Альтшулер трижды громко хлопнул в ладоши:

— Всем офицерам — встать с краю. Проводится тренировочный и одновременно учебный бой между спецназом ФСБ и спецназом ГРУ.

Бойцы, стоящие до этого в парах, кто в снарядных перчатках, кто в боксерских, но все в шлемах, отошли к стене, с любопытством на нас посматривая.

— Дайте мне кто-нибудь шлем, чтобы по голове подходил. Поменьше размером желательно, — попросил Балакирев.

Голова у подполковника в самом деле была весьма маленькая в сравнении с его достаточно широкими мосластыми плечами. Шлемы ему подали двое. Примерив один, он отказался, второй был почти подходящим. Его подполковник и затянул ремнями, предельно туго заклеил липучки, чтобы шлем по голове не елозил и не мешал противника, меня то есть, видеть. Балакирев был готов к схватке, что показал, приняв боевую стойку. Стойка у него была правильная, и руки, как я заметил, были очень длинными. Просто несуразно длинными. Сам он был всего на полголовы выше меня, но руки у него были намного длиннее моих. Значит, мне требовалось входить на короткую дистанцию, к чему меня и подталкивал сам по себе мой стиль ведения боя.

— Правил каких-нибудь придерживаемся? — спросил Балакирев.

— Только основные. В пах не пинаем… — предложил я, по-прежнему улыбаясь. — Не бьем по глазам, по затылку, не таскаем друг друга за уши, за волосы. И еще смертельные приемы не проводим…

— Это какие?

— Если идет удушение, не терпеть излишне. Сигнал о сдаче обычный — несколько ударов пальцами или ладонью хоть по противнику, хоть по ковру. Но нужен рефери. Я однажды сержанта-контрактника из своей разведроты учил делать удушение. Так он до того дотерпел, что уснул. Потом его неделю в санчасти в порядок приводили. Ну, не неделю, но дней пять точно провалялся — отсыпался. Я понимаю, что терпение — необходимое качество в нашей работе. Но оно становится необходимым только тогда, когда применяется по назначению. А если просто от желания проявить себя, то это уже не терпение, а простой выпендреж!

— Согласен. Мне дела не позволяют пять дней спать, — кивнул подполковник спецназа ФСБ. — Что насчет времени схватки?

Он, похоже, привык на тренировках считать раунды. А у нас вообще деления на раунды не существовало. Мы проводили схватку до победы одного из противников.

— Без раундов, без ограничения времени…

Мой противник почти просиял, видимо, решил, что я непреднамеренно даю ему определенную фору, поскольку он намного моложе меня. Возраст всегда в таких ситуациях сказывается. Но он не знал, похоже, уровня подготовки спецназовцев военной разведки. И не догадывался, что я в дополнение к этому планирую завершить бой раньше срока.

— Майор Конопольский! — позвал Альтшулер.

— Я! — От стены отделился человек с бычьей шеей и основательным животиком, раздутым не только вперед, но и по бокам.

— Ты же, кажется, какой-то там судья в спорте?

— Это давно было, товарищ полковник, еще при Советском Союзе. Я был судьей республиканской категории по вольной борьбе.

— Какая разница — по вольной или невольной. Значок, помнится, до сих пор носишь? Вставай судить!

— Значок уже давно не ношу, с тех пор как понял, что Советский Союз не восстановить.

Но все же Конопольский встал между нами, демонстрируя намерение судить схватку. Сначала он посмотрел в мою сторону:

— Боец готов?

Я согласно кивнул.

Рефери посмотрел на моего противника:

— Боец готов?

— Как юный пионер Советского Союза… — замысловато ответил Балакирев. Но значительная часть присутствующих, стоящих за пределами ковра, подумалось мне, времена пионеров и вообще Советского Союза не помнят и фразу не поняли. Тем не менее понял майор Конопольский, что было для нас главным, и, как ленточку разрезал, разрубил ребром пухлой ладони между нами воздух.

— Схватка! Начали! — хлопнул он в ладоши.

Балакирев в боксерской открытой стойке начал двигаться на «челноке» — открытая стойка, когда передняя рука опущена низко, готовая взорваться встречным джебом или боковым ударом. Но, на мой взгляд, «челнок» он зря выполнял. Я бы мог поймать его в момент неустойчивости обычным хай-киком или даже мидл-киком. В неустойчивом положении, в момент скачка или же касаясь ковра кончиками пальцев, то есть не имея опоры на всю ступню, даже мидл-кик способен сбить человека с ног. Что я и сделал. Правда, предварительно дважды пробил лоу-кик, пытаясь вызвать Балакирева на демонстрацию возможности встречного боя. Его опущенная передняя рука все же внушала мне опасения. Обычно так держат руку люди, умеющие с этой руки бить. А удар снизу очень сложно заметить и так же сложно от него защититься. Но противник никак на мои лоу-кики не ответил. Тогда, предварительно «выдернув» его имитацией ложной атаки и заставив поднять руки выше, чтобы защитить голову, я нанес мощный мидл-кик в область печени. И сразу заметил, что удар у меня получился чувствительным. Боль в печени заставила Балакирева слегка нагнуться и сильнее сгруппироваться, прикрывая корпус локтями. На ковер противник не упал, хотя шатнуло его заметно. Он только припал на одно колено, да и то лишь на мгновение, и сразу же резко выпрямился и отскочил назад на несколько метров. Я вынужден был его преследовать, желая развить успех. Чтобы не отдать мне полностью инициативу, Балакирев повел себя ожидаемо, он попытался провести джеб. Вот тут-то я и показал, что такое вин чунь. Моя правая рука, словно совершая «отмашку», просто сдвинула руку противника в сторону, и его кулак прошел рядом с моим ухом. Но раньше, чем его рука успела возвратиться к голове, где ей и следовало быть, я воспользовался тем, что кулак Балакирева находится позади моей головы, то есть дистанция между нами минимальная, и сам ударил джебом. По большому счету, это был вынужденный удар, поскольку я находился прямо против правой — задней, следовательно, и более сильной руки подполковника. А мой удар не только бил в голову сопернику, он еще и защищал меня от его правой руки. Мой удар, к сожалению, пришелся в лоб. Лобовая кость не только самая крепкая в человеческом теле, она к тому же была защищена шлемом. А джеб — это вообще не самый мощный удар, хотя я видел людей, которые могут даже нокаутировать противника этим ударом. Тут же за первым ударом я ударил сам справа, прямо через левую руку Балакирева, возвращающуюся для защиты головы. При этом удар наносил уже выше верхней полосы шлема, то есть бил наполовину кросс, наполовину оверхенд. Стараясь вложить в удар всю свою природную резкость, я абсолютно правильно довернул ногу, что дало мне возможность вложить в кулак весь вес своего тела. Кулак мой пришелся в ту область черепа чуть выше виска, которая закрывает участок мозга, отвечающий за координацию движений. Обычно удар в эту область передается и в сам мозг, отчего у человека ноги становятся похожими на вареные макаронины. Если бы я промахнулся, то просто «провалился» бы, почти упав на противника или же, успей он отскочить в сторону, упав рядом, но я рисковал намеренно, понимая, что длительную схватку против более молодого противника вести мне будет сложно. Балакирев после моего удара упал, словно его ударили обухом топора. Но в себя пришел быстро. Я не успел обойти его ноги, чтобы сесть ему на грудь и провести серию добивающих ударов, как он резко перевернулся и встал на четвереньки. Но это было для него еще хуже — он отдал в мое распоряжение свою спину. Тут уж я не преминул воспользоваться ситуацией — сев на спину, обхватил предплечьем его горло, сделав замок со вторым предплечьем, и откинулся на спину, свалив Балакирева на свою грудь. Мое предплечье жестко давило подполковнику на горло, и уже через три секунды он почти истерично застучал по нему пальцами.

— Стоп! Сдача! — закричал майор Конопольский так, словно боялся, что я всерьез задушу своего оппонента, и резко, для своего рыхлого тела даже излишне резко, бросился вперед, пытаясь вклиниться между нами.

Но я уже и без того отпустил противника, Балакирев откинулся на спину и сразу принялся массировать себе горло. Дыхание его, как мне показалось, восстанавливалось с трудом. И только тут я заметил на его горле ленточку шрама, раньше прикрытую воротником.

— Как вы, товарищ подполковник?

— Ничего… Оклемаюсь… Просто — опять горло… — говорил он еще неуверенно, глотая окончания слов, но я его тем не менее понимал. — Мне год назад один бандит в горло нож воткнул. Сзади на спину прыгнул и нож воткнул. Ладно хоть не левша был, в правую сторону бил. Если бы в левую, уже и операция не спасла бы. Тогда едва-едва выкарабкался. Четыре часа операцию делали. Боюсь, что сейчас внутренние швы разошлись. Провериться надо бы, только времени на это нет. Так у нас всегда, к сожалению, бывает… Когда что-то надо сделать, всегда времени нет. Поэтому потом и на здоровье жалуемся.

— За год все швы давно затянулись. Остались только коллоидные рубцы, — со знанием дела объяснил я. — Я четырежды был ранен, причем дважды в одно и то же место — в бедро, рядом с бедренной артерией. Тоже несколько часов оперировали — оба раза боялись артерию задеть и повредить. С порванной бедренной артерией люди больше десяти минут не живут. И тоже интервал между ранениями был ровно год без одного дня. Я боялся, что швы разойдутся, но врачи меня успокоили: за год все швы стянулись, все заросло… Правда, я тогда еще молодой был, а на молодом теле все быстрее заживает.

Балакирев начал вставать. Я помог ему, поддержал под руку, глядя при этом на оставшегося в стороне полковника Альтшулера — как он оценивает итог…

Полковник, оказывается, на нас даже не смотрел, и я не уверен был, что он видел завершение схватки. Рядом с ним стоял какой-то капитан, одетый по полной форме, при портупее, как обычно ходят дежурные, но без повязки дежурного, хотя большинство сотрудников в этом здании, как я заметил, еще когда шел по коридорам к кабинету Альтшулера, ходят в цивильных костюмах. Полковник читал какие-то бумаги, по всей видимости, принесенные капитаном, и сильно хмурился.

Подойдя ближе и по-прежнему поддерживая под локоть Балакирева, хотя он уже, кажется, полностью пришел в себя и держался на ногах нормально, я увидел, что Альтшулер читает заключение экспертизы по поводу исследования ствола пистолета старшего лейтенанта Линдера. Ксерокопию этого заключения я уже и сам читал, а потом передал в руки уголовникам. Для полковника заключение эксперта было настолько сильным ударом, что я начал опасаться за его сердце. Тем более что я к этому удару тоже приложил руку и чувствовал некоторую собственную вину. Однако Альтшулер, видимо, умел держать удары. По крайней мере, на людях свое внутреннее состояние старался не показывать.

— Вы уже закончили? — спросил полковник, весьма удивившись, что схватка так быстро завершилась. — Я думал, вы, по крайней мере, еще полчаса драться будете… Только по делам отвлекся, а тут уже все… — Он вернул бумаги так и стоящему рядом с ним столбом капитану. — Иди зарегистрируй и приобщи к делу, я позвоню тебе, скажу, что дальше…

— Да. К сожалению, все завершилось так быстро, — севшим голосом, еще не полностью восстановившимся после удушения, произнес Балакирев. — Подполковник Кукушкин «задушил» меня, как малолетнего неразумного щенка без опыта рукопашки. Я вынужден признать, что подготовка спецназа военной разведки уровнем выше нашей подготовки. Или просто он более талантливый боец, чем я. Но если человек в возрасте так легко расправляется с более молодым противником, который раньше готов был считать себя чуть ли не специалистом, то… Вывод ясен. Я бы даже рекомендовал подполковника Кукушкина на работу к нам, в головное управление, хотя у нас там работают хорошие специалисты. Но раз уж вы пригласили его, я могу только порадоваться за ваше управление, товарищ полковник.

— Я еще не пригласил. Я думаю… Ладно, Виктор Вячеславович, пойдем ко мне в кабинет, а ты, подполковник, можешь отправляться к своей группе. Задача группе уже поставлена. Сопровождение выделено. Что-то еще требуется?

— Патроны СП-4. Мы просили по обойме на каждого…

— К дежурному. Я отдал распоряжение. Все?

— Так точно, товарищ полковник. Это все.

— Пойдем, Виктор Вячеславович… — кивнул мне Альтшулер и жестко взял меня за локоть, словно боялся, что я убегу, или же сам предпочитал держаться за меня, как за костыль, не уверенный в собственных ногах.

Мы поднялись на два этажа выше в его кабинет. Полковник вытащил из ящика письменного стола несколько страничек принтерной распечатки, скрепленных степлером, и протянул мне. Это был уже подготовленный контракт.

— Читай, изучай. Может, что-то не устроит. По крайней мере, я на это надеюсь…

Я начал внимательно читать, не обращая особого внимания на ворчание Альтшулера. Я понимал его настроение. После тяжелой нынешней ночи еще получить такое обвиняющее известие о своем племяннике — это чего-то стоит.