Шарлотт почувствовала, что довольна собой, когда позвонила Ларри, чтобы назначить еще одно кофейное свидание. Учитывая все случившееся за последнее время, оно могло получиться интересным. Она постучалась к нему в облаке и спросила, есть ли у него время.

Он написал в ответ, что попросит секретаря проверить, а час спустя написал, что сможет встретиться в конце следующей недели. Опять за кофе, вечером на закате, только в Бруклин-Хайтс, потому что ему нужно быть там. Она написала, что согласна, а потом он ответил, предложив совместить с полуденным кофе ранний ужин, так как он знал местечко на верхушке одной из высоток в Бруклин-Хайтс, простенькое, под открытым небом, где у него был заказан столик и все такое. Она ответила, что это годится.

В день их встречи Ист-Ривер еще был покрыт льдом, но все указывало на то, что это продлится недолго. В середине гавани собирались льдины, плывущие к затору в Нарроусе, где протирали себе путь наружу, а потом возвращались вместе с приливом и время от времени замерзали в тех формах, какие принимали на тот момент. Так происходило на протяжении коротких дней жестокого, хищного февраля, но сейчас уже начинал блеять о своих правах март.

В назначенный день Шарлотт села в канатный трамвай, что ездил по толстым стальным путям из Ист-Виллидж к западной башне Бруклинского моста. Когда трамвай поднял ее над водой к башне, она вышла и, окруженная кучкой ньюйоркцев, пересекла старый мост. Речной лед внизу казался пазлом, единственным черным промежутком в котором служил остров Говернорс. Ветер играл с проводами над головой, создавая алеаторную эолию, несомненно, величайшую музыку, что когда-либо исполнялась, – если не музыку сфер, то по определению уж точно музыку цилиндров.

Ждать другого трамвая с восточной башни моста до Бруклин-Хайтс было холодно. Уже явно пришло время выпускать ледоколы, а затем возвращать в работу вапо – с этим соглашались все, кто томился в ожидании, белоносые и синегубые люди со стучащими зубами. Бруклинская транзитная компания рисковала получить коллективный иск, заметил кто-то, добавив: если кто-нибудь из них выживет, чтобы его подать.

– Если вы или ваши родные погибли, замерзнув на Бруклинском мосту, позвоните по этому номеру, – шутили белоносые.

Мост до Хайтс был длинный, так что когда она шла в тени сверхнебоскребов, то уже немного опаздывала. Последнюю часть пути она торопилась, поэтому в здание, выбранное Ларри, прибыла слегка запыхавшейся. Он тоже только зашел в здание, и это хорошо. Правда, он теперь видел, как она пыталась отдышаться, вытирая нос, вся раскрасневшаяся и потрепанная. Ну и ладно. Его ухмылка была все той же, что и раньше, как всегда дружелюбная, с оттенком ненавистной ей насмешки и терпеливого снисхождения.

Лифт ехал целую вечность, даже несмотря на то, что двигался со скоростью ракеты. Добравшись на нем до ресторана на крыше, с панорамными окнами и обогревателями, светящимися над столами, они расположились в углу, где открывался вид на реку и массивный ряд старых небоскребов на южной оконечности Манхэттена. Это был один из прекраснейших видов на город, и Шарлотт подумала, что Ларри выбрал это место ради нее, думая, что здесь ей понравится, и не прогадал. Они немного придвинули стол к стеклу и сели рядом друг с другом, чтобы оба могли наслаждаться видом. Монстры Уолл-стрит казались пловцами, вошедшими по колено в воду в зимний день. Рядом с кухней струнный квартет тихонько играл что-то из Лигети.

Устрицы, как им сказали, были собраны прямо из садка под зданием, где росли внутри специальных фильтров. Ледяная водка – напиток, который Шарлотт презирала, – помогла, однако, забить еще более странный запах устриц. Шарлотт могла бы изобразить утонченность, но зачем? Ларри все равно понял бы, что она лишь притворяется. Поэтому, съев две устрицы, она переключилась на рецину и жареных кальмаров, которые больше подходили ей и по вкусу, и по стилю. Ларри же мужественно доел устриц.

Когда они оба ели салат кобб, куда лучший, чем могли приготовить на кухне Мета, Шарлотт перешла к главной теме их встречи:

– Слушай, Ларри, если этот пузырь межприливного жилья лопнет при тебе, то какой на этот случай твой план?

Он округлил глаза – так он обычно показывал, что не очень удивлен, но был готов сделать такой вид, чтобы доставить ей удовольствие.

– Почему ты считаешь, что это пузырь?

– Цены растут, а здания рушатся. Многим зданиям в сырой зоне приходит конец.

Он указал на грязные кракелюры Ист-Ривер:

– Мне так не кажется.

– Это небоскребы, Ларри. У них фундамент в коренной породе. Но здания к северу от них далеко не такие прочные, тем не менее в них тоже живут.

– Даже если так, нет никаких признаков, которые на это указывали бы.

– Признаки есть, финансовые. Люди корпят над этими цифрами, чтобы казалось, будто все хорошо. Играют по заданным условиям, но реальность там совершенно другая.

– Это ты так думаешь.

– Думаю. А ты разве нет?

Он сощурился:

– Я вижу небольшой разрыв между индексом Кейса – Шиллера и ИМС. Это может быть признаком того, о чем ты говоришь.

– А рейтинговые агентства по-прежнему выдрючиваются перед теми, от кого зависят, поэтому от них ты никаких предупреждений не дождешься. Им, чтобы увидеть пузырь, нужно сначала присвоить ему высший рейтинг.

– Вот это так и есть, – признал Ларри, немного сдвинув брови. – Я не знаю, как заставить их нормально работать.

– Это называется конфликт интересов. Им по-прежнему платят те, кого они оценивают, поэтому они выдают такие результаты, за которые им будут платить. И это никогда не изменится.

– Наверное. – Он с любопытством взглянул на нее: – А ты, я вижу, пошерстила эту тему.

– Да. Так что будешь делать, когда это случится? Кем будешь? Эдсоном? Бернанке? Гербертом Гувером?

– Буду действовать по обстоятельствам, наверное.

– Это ужасная идея. Люди будут испуганы, под тобой будет гореть кресло, и только тогда ты начнешь думать?

– Раньше это всегда срабатывало, – сыронизировал Ларри, но сам пристально смотрел на Шарлотт.

– После Первого толчка, – сказала она, – Эдсон пытался просто переждать беду, из-за чего мы получили потерянные 60-е, голод и большой обвал после Второго толчка. Во время кризиса 2008-го Бернанке изучал Великую депрессию и знал, что переждать не выйдет. Вместо этого он пичкал пробоины деньгами, и в итоге удалось кое-как отползти от края пропасти. Был не обвал, а только спад.

Ларри слушал ее, кивая.

– И как помнишь, помимо прочего, тогда национализировали «Дженерал моторс». Тогда позволили рухнуть банку «Леман Бразерс», не стали его спасать и потом наблюдали, как весь финансовый мир катится следом. Тогда поняли, что с реальной экономикой так поступить нельзя, вот и национализировали «Дженерал моторс», взяли ее под свое крыло, поставили на ноги, а позднее продали акционерам – в общем, кое-как спаслись. Верно?

Ларри продолжал кивать. Взгляд его при этом был необычайно пристальным.

– Поэтому смотри, – продолжила Шарлотт, наклонившись к нему. – Когда пузырь лопнет, национализируй банки.

– Юху, – проговорил Ларри. Между бровями у него появилась складка, которая показывала его обеспокоенность, если он вообще мог о чем-либо беспокоиться. – Что ты имеешь в виду?

– Когда пузырь лопнет, они все опять зависнут, и чем они крупнее, тем больше у них кредитов. И они все связаны между собой. Реформы, которые раньше позволяли банкам хоть как-то удержаться на плаву, теперь не помогут секьюритизировать жилищные кредиты так, как это было раньше. Поэтому в этот раз, когда пузырь лопнет, никто не будет знать, какие бумаги еще в цене, а какие нет, все будут паниковать и перестанут кредитовать, и мы окажемся в свободном падении. Ты сам это понимаешь. Это хрупкая система, основанная на взаимном доверии, и это разумно, но как только эта фикция разрушится, все увидят, насколько это безумно, и перестанут друг другу доверять. Они будут кричать и умолять о помощи. А ты будешь единственным между ними и Величайшей депрессией.

Теперь Ларри наблюдал за ней так внимательно, что расслабил лицо, и Шарлотт, увидев его истинное выражение, едва не рассмеялась, но сумела сдержаться и продолжила:

– Тогда ты пойдешь к президенту и скажешь, что американским налогоплательщикам нужно снова спасать этих идиотов. И понадобится на этот раз, может быть, триллионов двадцать. Ей такие новости не понравятся, верно?

– Верно.

– Она, может, и не впадет в ступор, как Буш при Бернанке, но испугается не на шутку, и ей захочется, чтобы у тебя имелся план. Вот тогда ты и скажешь ей: необходимо национализировать крупнейшие банки и инвестиционные фирмы. Дать им денег или выкупить. Тогда у американского народа под контролем окажется вся мировая финансовая система. И во вселенской битве между простыми людьми и олигархией оттуда, – она указала на Уолл-стрит и сверхнебоскребы аптауна, – люди неожиданно одержат верх. Ты сможешь напечатать деньги, восстановить доверие, повернуть ручку и наладить все как было, но теперь все прибыли будут принадлежать людям. Ты также можешь направить финансы на решение реальных проблем. Конгресс может реформировать финансовую систему согласно законам, которые ты для них напишешь, а ты можешь провести политику количественного смягчения, но не для банков, а для налогоплательщиков. Напечатать деньги и отдать их банку мистера и миссис Налогоплательщиков. Это станет крупнейшим переходом власти со времен Французской революции!

Ларри покачал головой, пытаясь изобразить одну из своих старых масок, призванную выражать поддельное восхищение Шарлотт. Эта маска была хорошо ей знакома.

– А ты все так же витаешь в облаках! – воскликнул он.

– Вовсе нет! Это план, и довольно практичный.

– Ты как будто подалась в коммунисты или что-то в этом роде.

– Ну да, ну да, Красная Шарлотт.

– Шарлотта Корде, да?

– Не знаю, а разве она не убила кого-то из лидеров революции?

– Марата, да? Но за то, что тот был отступником, если я правильно помню? За то, что не был достаточно революционно настроен?

– Не знаю.

– Давай так. Если я не устою, то ты заколешь меня в ванной.

– Если ты не спасешь мир, когда у тебя будет шанс, то да. Только не сажай Шалтаев-Болтаев обратно на стену, как во все прошлые разы. Они опять все испортят, и очень быстро. Потому что они жадные идиоты. Они не думают ни о чем, кроме того, как набить себе карманы и свалить в Денвер.

Он кивнул.

– Или отжать межприливье, – добавил он. – Выкупить «новую Венецию» и всех оттуда выгнать.

Шарлотт была вынуждена согласиться: ее бывший был умен.

– Ну, и это тоже.

– Мне интересно, почему ты так резко заинтересовалась финансами? Раньше ведь тебя это совсем не интересовало.

– Это правда, но то предложение о покупке нашего здания все больше напоминает враждебное поглощение. На прошлой неделе нам поступило второе – предлагают в два раза больше, чем в первый раз! Я поспрашивала знакомых в Нижнем Манхэттене, и оказалось, что такое не только у нас. Мы не знаем, кто это, потому что они обращаются через брокеров, но факт остается фактом. Джентрификация, огораживание – называй как хочешь. И да, я поняла, что ни одно здание и ни одно общество взаимопомощи против этого не устоят. Это всеобщая проблема. И если у нас есть хоть какой-нибудь выход, то это борьба на макроуровне.

– То есть, чтобы спасти твое здание от поглощения, ты предлагаешь мне свергнуть мировой экономический порядок.

– Да. Только назовем это спасением мира от очередной Великой депрессии. Или переложением петли с наших шей на шеи паразитов.

– Тяжело, – заметил Ларри.

– Тяжело, потому что это политика. А мир финансов купил множество политиков и пролоббировал множество законов. Поэтому становится только тяжелее. Но когда обвал случится в следующий раз, ты можешь положить этому конец. Это будет точка перегиба. Ты войдешь в историю как первый глава Федрезерва, у которого были яйца.

– Волкер тоже был хорош.

– У него были мозги, а я сказала «яйца». Все лучшие идеи Волкера воплотились после того, как он покинул пост, не сумев реализовать их сам. Все это пришло потом. Он был почти как Гринспен. О боже, как я ошибалась, когда думала, что у Айн Рэнд есть ответы на все вопросы! Просто у Волкера были кое-какие идеи, вот и все.

– Может, и так.

– Попробуй хоть раз подумать наперед.

– Я обычно так и стараюсь.

– Вот видишь. И сейчас так сделай. Настало время испытать силу человеческой души.

– Ладно-ладно. Только давай без Тома Пейна. Достаточно уже и Шарлотты Корде. Я вижу нож у тебя в сумочке. Прекрати его поглаживать.

Она не сдержала смеха. Он взял ее за предплечье и легонько сжал. Пора заканчивать. Она не хотела добавлять, что у нее также был план, как заставить лопнуть пузырь, пока Ларри находится на своем посту. Он и так уже испугался – и того, что́ она говорила, и того, что это говорила она. Она знала, что он мог в любой момент заставить ее споткнуться на каком-нибудь техническом вопросе, понимала, что он позволял ей говорить об истории и политической экономии, а не об экономике как таковой. Ему эта тема тоже была интересна, и он видел: ему интересно не менее, чем ей. А раз она уделяла этим вопросам столько внимания, значит, они были важны для нее. Ларри осознал, что раньше они с Шарлотт никогда так не общались – никогда. Это было впервые.

Теперь она не могла не выдать своего невежества. Что из этого следовало, если национализировать банки? Он это знал, она – нет. Но, к счастью, в этот самый момент раздался громкий треск, похожий на раскат грома, – как оказалось, тронулся лед на Ист-Ривер.

Все, кто был в ресторане, бросились к окнам на западной и северной сторонах и заголосили при виде этого зрелища: белый лед разломался на части и, вздыбившись огромными неровными льдинами, плюхнулся обратно в черную воду и двинулся на юг, к острову Говернорс и Нарроусу. Почему весь сразу? Почему сейчас? Кто-то сказал, что несколько часов назад был минимальный прилив, а теперь течение быстро отступало и вода подо льдом спадала. Вот как это случилось – так же как и два, и пять, и восемь лет назад. И во время ледникового периода. Весна набирала силу – прямо у них на глазах. Глядя на раскрасневшиеся лица окружающих, Шарлотт видела эротическую и даже сексуальную эйфорию, настоящее мартовское безумие. Струнный квартет «переключил передачу» и теперь выдавал что-то яростное из Шостаковича. Красные губы, сияющие глаза, взволнованные голоса. Весна была равносильна сексу. Черная вода выплескивалась из-под белых кромок, и гигантские льдины разлетались во все стороны. Никогда еще здесь не видели такого течения.

Ларри выглядел так же, как и остальные: бледная веснушчатая кожа студента-отличника вспыхнула, точно его охватил стыд или он пробежал стометровку. Это было не из-за Шарлотт и не из-за реки – он думал о ее плане. Тот сливался у него в голове с удивительным зрелищем грохочущих льдин, уносящихся в черной воде, словно в самом потоке истории. Он чувствовал, каково это – быть частью этого, находиться в гуще такого хаоса. Она подняла руку и легонько ущипнула его за щеку. Раньше она могла лизнуть его в ухо, когда он выходил из себя. И сейчас он был все тем же – любил, когда ему делают приятно.

– Вот-вот, умник, – пробормотала она, чувствуя, как у самой горят щеки, и села на свое место. Затем посмотрела на него, немного смутившись от своего поступка, от своей развязности в обращении с ним. И тут на нее внезапно нахлынули воспоминания, будто вырвались из-подо льда. – Подумай над этим, – добавила она. – Будь готов. И приготовь своих людей.

– Среди этих людей должны быть и члены конгресса, на которых мне придется рассчитывать, – заметил он, подсаживаясь к ней с легкой улыбкой. – Десерт?

– Да, – согласилась она неуверенно. – Десерт с коньяком.

– Ну конечно.