!
Облегченно перевела дух, вгляделась в белесое пятнышко шрама у себя перед носом и нервно сглотнула, поняв, что лежу, обнимая Крома за шею и забросив колено ему на живот!!!
Вспыхнула, изо всех сил зажмурилась и вспомнила, что перед тем, как заснуть, целомудренно держала его за руку:
…Переступив через горку заляпанной кровью ткани, я кое-как стянула с себя нижнюю рубашку, бросила ее на пол, посмотрела на табурет, приставленный к бочке, и поняла, что взобраться на него не смогу.
Закусила губу, повернулась к Крому и тихонько попросила:
— Подойди, пожалуйста!
Меченый, стоявший с закрытыми глазами, сглотнул и, не открывая глаз, шагнул ко мне.
— Кром, ты меня уже видел… — устало буркнула я. — Помоги забраться в бочку, а то у меня колени подгибаются…
Открыл глаза. Подал руку. Подвел к табурету и придержал, пока я перебиралась через край. Дождался, пока я опущусь на скамеечку на дне, а потом хрипло поинтересовался:
— Можно я пойду?
— Нет… Сядь рядом… Пожалуйста… И дай мне руку…
Сел. Протянул правую. А левой рванул верхний край нагрудника так, как будто тот мешал ему дышать.
Удивляться его поведению не было сил, поэтому я положила затылок на край бочки и бездумно уставилась в потолок. Вернее, попыталась уставиться — дрожь, сотрясающая меня с головы и до пят, стала еще сильнее, а перед глазами снова возникло перекошенное лицо убийцы с текущим по щеке глазом!
Чуть не заорав от ужаса, я торопливо передвинула скамейку поближе к Крому и увидела, что он сидит зажмурившись. А на его скулах перекатываются желваки.
— Кром, мне не хватает твоего взгляда… — глядя на него снизу вверх, выдохнула я. — Посмотри на меня, пожалуйста!
Он тряхнул головой, потом решительно положил на край бочки левую руку, опустил на нее подбородок и уставился мне в глаза. С таким искренним сочувствием, что лицо убийцы сразу же куда-то пропало, а у меня начала кружиться голова…
…Сидеть, держать его за руку и тонуть в его глазах было здорово — горячая вода постепенно вымывала из души всю ту грязь, в которую я окунулась, отняв чужую жизнь, а взгляд Меченого наполнял ее спокойствием и уверенностью в правильности содеянного.
Слова были лишними — он чувствовал, что мне действительно становится легче, а я знала, что не одинока…
…Через вечность, когда вода окончательно остыла, я пришла в себя и поняла, ч то пора перебираться в опочивальню.
Встала, выжала волосы и попросила Крома подать мне полотенце.
Подал. Но перед этим опустил взгляд и покраснел.
Я не придала этому значения — перебралась на табурет, кое-как вытерлась и высушила волосы, потом снова вцепилась в руку Меченого и потащила его в свою опочивальню…
…Ночная рубашка, простыни и одеяло оказались холодными. А под балдахином — темно и страшно. Поэтому я снова вцепилась в пышущую жаром ладонь Меченого и уставилась на его лицо, на котором играли отблески света мерной свечи.
«Кто сказал, что Бездушные живут и дышат Тьмой? — мелькнуло в голове. — Кром — это олицетворение Света и тепла!»
— Добрых снов, Мэй! — нервно улыбнулось «олицетворение Света» и попробовало задвинуть боковой полог.
Не тут-то было — я придержала его руку, потом решительно отодвинулась от края ложа и взглядом показала на освободившееся место:
— Ложись рядом… Я без тебя не усну…
Кром отрицательно помотал головой:
— Нет. Не могу…
— Просто приляг… На самый край… И не отнимай руку…
Вспомнила. Покраснела до корней волос. Потом торопливо отодвинулась подальше и рванула одеяло к подбородку.
По губам Меченого скользнула грустная улыбка.
«Дурень! Мне все равно, простолюдин ты или дворянин! Ты — человек, которого я уважаю…» — мысленно заорала я и вдруг поняла, что говорить об этом бессмысленно — он все равно не поверит.
Тем временем Кром справился со своими чувствами и учтиво поздоровался:
— Доброе утро, леди! Как вы себя чувствуете?
Заострять внимание том, что он перешел на «вы», я не стала — сонно улыбнулась, хорошенечко потянулась и, пододвинувшись обратно к Крому, вернула руку и ногу на их законное место.
Он растерялся. Настолько, что ненадолго потерял дар речи. А когда обрел его вновь, то смог выдавить из себя одно — единственное слово:
— Мэй?
— Ты — теплый! — мурлыкнула я. — А там — холодно…
Он зажмурился и потряс головой — так, как будто пытался проснуться.
Мне стало смешно, и я решила его добить:
— Ты не обнимешь меня за спину? А то она мерзнет…
— Мэй, ты понимаешь, о чем просишь? — потерянно пробормотал он.
Я ласково прикоснулась кончиками пальцев к его щеке и кивнула:
— Да! Кстати, помнишь, я обещала, что не отойду от тебя ни на шаг?
— Угу…
— Так вот, я хочу добавить, что и спать мы будем вместе…
— Мэй, ты…
Договорить ту самую фразу я ему не дала — накрыла его губы ладонью и гневно выдохнула ему в лицо:
— Я — твоя гард’эйт! Я отдала тебе жизнь потому, что ты этого ДОСТОИН! И если ты еще раз попробуешь сказать мне то, о чем подумал, я…
Угрожать ему мне было нечем. Да и не хотелось. Поэтому предложение я закончила после небольшой паузы — тогда, когда поняла, как именно на это среагирую:
— …очень сильно расстроюсь!
Он понял. И то, что я не шучу, и то, что последние слова — не пустая угроза.
— Хорошо… «ТО» — не буду. Скажу другое: ты — девушка, а я — мужчина…
— И что? — не поняла я.
Он снова растерялся. Потом закрыл глаза и угрюмо поинтересовался:
— Что ты чувствуешь, когда ко мне прикасаешься?
— Спокойствие, уверенность в том, что со мной ничего плохого не произойдет, душевное и… обычное тепло… — затараторила я.
— Я не об этом… — сказал он, не открывая глаз. — Что ты ощущаешь? Пальцами, ладошками, предплечьем, животом?
«Как это — животом?» — ошарашенно подумала я, прислушалась к своим ощущениям и… вспыхнула: мой живот, а также грудь и внутренняя поверхность бедра оказались не менее чувствительными, чем руки!!!
— Теперь ты меня понимаешь? — горько усмехнулся он. — Я вижу в тебе Женщину! Красивую и… желанную… Поэтому каждое твое прикосновение становится для меня испытанием…
…Он чувствовал себя виноватым, безумно боялся того, что его слова сделают мне больно, и пытался защитить меня от себя! Да, именно защитить — в его голосе звучала обреченность напополам с решимостью, а в глазах плескалась боль!
Видимо, поэтому я попробовала вслушиваться не в слова, а в мысли. То есть говорить, забыв о словах. И мгновенно прозрела, поняв, что чувствую в нем не похоть, а нежность!!!
Это было приятно… Очень… А когда я сообразила, что он наконец перестал видеть во мне свою погибшую сестру, на губах сама собой заиграла счастливая улыбка:
— Красивую, говоришь?
— Очень… — выдохнул Кром и… вытаращил глаза: — Мэй, ты слышала, что я сказал?
— Слышала… — кивнула я, потерлась щекой о его плечо и добавила: — И мне понравилось! Я буду спать с тобой…
…Ощущать себя красивой и желанной оказалось чуточку страшновато: теперь, когда я знала, что он чувствует, когда я к нему прикасаюсь, каждое шевеление — мое или его — мгновенно лишало меня способности соображать. И дарило новые, захватывающие ощущения.
Я пьянела от его запаха его кожи, плавилась от жара тела и рук и невольно представляла себя на месте девушек, изображенных в свитке Олли Ветерка «Тайны дворцовых альковов».
…Я — томно полулежащая в кресле, с платьем, бесстыдно задранным до середины бедра, — и он, стоящий передо мной на коленях и страстно взирающий на мою щиколотку…
…Я — с расшнурованным корсетом, вжимающаяся в нишу за скульптурой вздыбленного коня — и он, целующий мою обнаженную грудь…
…Я — восседающая на его животе в чем мать родила — и он, ласкающий мои ягодицы…
Образы, мелькающие перед моим внутренним взором, становились все более волнующими, и в какой-то момент, «увидев» себя распростертой на полу, а его — нависающим надо мной, я поняла, что схожу с ума. И заставила себя отодвинуться от Крома подальше.
Меченый, все это время лежавший с закрытыми глазами, нервно сглотнул, отчего его кадык дернулся вверх — вниз. В этот момент я вдруг увидела его совсем другим — не бесстрастным слугой Двуликого, скитающимся по Горготу в поисках нуждающихся в спасении, а без умно одиноким мужчиной, вот уже целую вечность не чувствовавшим простого человеческого тепла!
Я приподнялась на локте, снова пододвинулась к нему вплотную, практически легла на его грудь и прикоснулась губами к его щеке!
Он вздрогнул, как от удара, открыл глаза и изумленно уставился на меня:
— Мэй, ты чего?
— Ты уже не одинок… — выдохнула я. — У тебя есть я…
