нижнее веко безжизненно опущено, и, догадавшись, что это значит, забыла про все нормы приличия:
— Ваша светлость, скажите, а голова у вас случайно не кружится?
Грасс шевельнул рукой так, как будто пытался от меня отмахнуться:
— Я просто слегка переутомился…
— Вы можете ответить на мой вопрос прямо? — взвыла я.
Он грозно нахмурил брови и нехотя кивнул:
— Кружится…
— А руки, ноги или лицо немеют?
— Немеет… Вся левая сторона… — криво усмехнулся он. — Мэтру Регмару я уже показывался…
— И что? — перепуганно поинтересовалась я.
— Он приволок мне кучу каких-то отваров и попытался запретить вставать с кровати…
— Ваша светлость, он прав: у вас, скорее всего…
— …удар! — закончил за меня Рендалл. — Я знаю. Но есть дела, которые не терпят отлагательств…
— Вы себя совсем не бережете… — поняв, что переубедить его невозможно, расстроенно выдохнула я, увидела очередную кривую усмешку на его лице и вспомнила о цели своего приезда: — Ваша светлость! Я должна попросить у вас прощения…
Грасс удивленно выгнул бровь. Вернее, попытался выгнуть, но вместе с бровью в движение пришла и вся левая половина лица. При этом правая осталась неподвижной, превратив его в жуткую маску:
— За что именно, леди?
— Вы пытались спасти мне жизнь. А я вас оскорбила!
Граф опустил взгляд и пожал плечами. То есть одним плечом — правым:
— Тебе не за что извиняться, дочка, — со стороны мое поведение смотрелось… низко…
Обращение на «ты» согрело мне душу. Но от чувства вины избавить не смогло:
— Ваша светлость, я…
— Ты дала слово. И сделала все, чтобы его сдержать…
— Но…
— Мэй! Извиняться должен я — за то, что не смог тебя уберечь…
Безумное, рвущее душу отчаяние, прозвучавшее в этих словах, раскаленной иглой вонзилось мне в сердце и заставило меня прозреть: нынешнее состояние графа Рендалла было результатом его переживаний ЗА МОЮ ЖИЗНЬ!!!
— Ваша светлость… — непослушными губами прошептала я и заплакала.
Увидев слезы на моих щеках, Грасс попытался вскочить на ноги и, внезапно побледнев, рухнул обратно, со всего размаху ударившись головой о спинку.
Я торопливо подхватила юбки, обежала стол и, упав на колени рядом с креслом графа, осторожно дотронулась до его руки:
— Как вы, ваша светлость? Совсем плохо, да?
Широченная, покрытая застарелыми мозолями ладонь тяжело оторвалась от подлокотника и ласково прикоснулась к моим волосам:
— Не бойся, дочка! Все хорошо… Прав…
…Полчаса, потребовавшиеся слугам, чтобы разыскать мэтра Регмара, показались мне Вечностью — я до дрожи в пальцах разминала запястья потерявшего сознание Грасса, каждые две минуты прикасалась к почти бесцветным венам на его шее, вслушивалась в их безумное биение и безостановочно молила Богов не забирать его жизнь.
Боги колебались: раза три или четыре толчки крови становились такими слабыми, что я в ужасе начинала прислушиваться к его дыханию. К моей безумной радости, горячие молитвы все-таки были услышаны — минуты за две до появления королевского лекаря веки Рендалла дрогнули и он наконец пришел в себя.
— Ваша светлость, постарайтесь не шевелиться! Мэтр Регмар вот — вот будет здесь… — затараторила я. — Он даст вам какой-нибудь отвар…
— …и пустит кровь… Или добьет, чтобы не мучился… — едва шевеля губами, закончил Грасс. Потом посмотрел на меня мутным взглядом и скривил лицо в очередной гримасе: — Я что, терял сознание?
— Да…
— Плохо…
Я согласно кивнула и шмыгнула носом.
— Не плачь, а то личико опухнет. И перестанет привлекать мужчин… — грустно пошутил Грасс.
— Да и Двуликий с ними, с мужчинами! — в сердцах воскликнула я. — Главное, чтобы вы побыстрее встали на ноги!
— А вот этого пока делать не надо!!! — рявкнул знакомый голос, и в кабинет ворвался лекарь его величества.
…В покои графа Грасса меня не впустили — не успели широченные двери, за которыми скрылись носилки с его телом, захлопнуться перед моим носом, как за спиной раздался тихий голос мэтра Регмара:
— Ваша милость, вам лучше идти к себе…
— Я должна быть рядом с его светлостью!!! — воскликнула я.
— Какой в этом смысл? — удивился он. — Вы же видели, каким количеством отвара алотты я его напоил?
— Мэтр! Этот приступ… он… из-за меня, — опустив взгляд, призналась я. — И удар, скорее всего, тоже…
Лекарь прищурился, задумчиво подергал себя за бородку и хрустнул костяшками пальцев:
— Вполне возможно…
— Да не «возможно», а точно!!! Он переживал за меня!!! Переживал, понимаете? А я…
— А вы переживаете за него…
— Регмар!!!
— Вы хотите сказать, что я ошибся и что вы рассчитывали его добить?
— Да как вы смеете!!! — заорала я. — Я приехала извиниться!!!
— Я так и понял… — кивнул он. — А теперь, когда вы выполнили свой долг, позвольте мне выполнить мой.
— Я должна…
— Нет!!! — рявкнул он. — Если вы действительно желаете графу добра, то постарайтесь не показываться ему на глаза до полного выздоровления.
…К каретному двору я шла как в тумане — не замечала приветствий попадавшихся навстречу дворян, не слышала их возмущенных шепотков за спиной и с запозданием реагировала на подсказки следующих за мной телохранителей. Почему? Да потому, что их «вправо», «влево» и «вперед» ОТДАЛЯЛИ меня от человека, оказавшегося на Грани из-за меня! Что самое обидное, я не могла даже пообещать себе вымолить прощение Грасса после того, как он выздоровеет: клятва, данная Богу — Воину, превратила меня в пушинку, влекомую ветром чужого Предопределения, и лишила даже намека на свободу воли. А количество оставшихся Крому Шагов превращало возможность увидеть Рендалла еще хотя бы раз в нечто неосуществимое…
…Подсказки закончились. Довольно скоро. То ли потому, что хейсарам надоела моя запоздалая реакция, то ли потому, что они решили дать мне возможность подумать. Где меня мотало — не скажу, потому что не помню: через некоторое время я пришла в себя у распахнутого настежь окна, выходящего к Лабиринту.
Кое-как стряхнув с себя оцепенение, я растерянно вгляделась в хитросплетения кизильника и барбариса, повернулась, чтобы поинтересоваться у хейсаров, в каком месте дворца мы находимся, и услышала ворчание, донесшееся сквозь «стену» ближайшего кабинета:
— …а то закончишь как Этерия Кейвази!
Слышать имя баронессы в таком контексте мне еще не приходилось, поэтому я оперлась руками о подоконник и превратилась в слух.
— Маменька, я просто высказала свое мнение. Один — единственный раз!
— Сколько раз тебе повторять — мужчины любят не умных, а дур! Дур, понимаешь?! Хлопай ресницами, красней, пори чушь! Делай что угодно, но всегда, слышишь, всегда соглашайся со всем, что они говорят!!!
— Но ведь леди Этерия поразила короля Неддара не чем-нибудь, а своим умом!
— И чего она добилась? — презрительно фыркнула «маменька». — Жалкой десятины в его постели? Презрения высшего света? Или клейма «бывшей»?
— Ну, она все-таки была его фавориткой. А все остальные — нет!
— Она БЫЛА!!! Была, а теперь — в опале! И уже никогда не вернется ко двору…
— Ну да… Вы правы… И все равно — она очень умная.
«Маменька» аж задохнулась от возмущения:
— Умная? Дура она! Причем полная: я сегодня беседовала с мэтром Фитцко, и он сказал, что за все время своего пребывания рядом с королем Этерия Кейвази не смогла раскрутить его ни на одно платье!!!
— Как это?
— А вот так: все, что ей шилось, оплачивал барон Дамир. Из своего кошеля!
«Опала? Какая опала?» — запоздало удивилась я. Потом поняла, что о таких вещах просто так не судачат, и сорвалась с места: леди Этерии требовалось участие. И чем быстрее — тем лучше…
…К тому времени, когда мне подали карету, мои мысли снова вернулись к графу Грассу. Поэтому, забравшись внутрь, я села не на заднее, а на переднее сиденье и, слегка сдвинув занавески, уставилась на окна Западного Крыла.
Когда карета легонько качнулась и начала набирать ход, я прикрыла глаза и попыталась представить себе, как граф Рендалл просыпается, встает, выглядывает в окно, видит отъезжающую карету с гербом баронов Кейвази и машет мне рукой.
Увы, получилось совсем не так, как я хотела, — сначала перед моим внутренним взором возникло его изможденное лицо, потом — тоненькие, едва видимые жилки на шее и покрытая темными пятнышками кожа рук.
«Он выздоровеет! Обязательно выздоровеет!» — мысленно затараторила я и почувствовала, что снова плачу…
…Досмотр кареты перед выездом в город занял считаные мгновения: десятник королевской стражи, заглянувший внутрь, тактично сделал вид, что не заметил моего зареванного лица, быстренько закрыл дверь и тут же приказал открыть ворота.
Я криво усмехнулась и уставилась на кованую решетку с гербом Латирданов, постепенно уменьшающуюся в размерах. А через минуту, когда карета свернула на Дворцовую, задвинула занавеску и откинулась на спинку сиденья — демонстрировать досужим прохожим свое опухшее лицо у меня не было никакого желания…
…Ржание лошадей, резкий толчок в спину, щелчок кнута и раздавшаяся за всем этим площадная брань вырвали меня из состояния забытья и заставили прислушаться к происходящему на улице.
— …Убирайся с дороги, ты, прыщавый недоносок!!! — орал кучер. — А то перетяну еще раз!!!
— Да я тя, морда слюнявая, ща в землю по уши вобью!!!
— Разуй глаза, паскуда, а потом глянь на запятки: ща хейсары выйдут из себя и поотломают тебе обе вбивалки!
Я нахмурилась, потянулась к занавеске и окаменела — во внутренней стенке кареты, чуть ниже уровня моих глаз, вдруг возник хвостовик арбалетного болта!!!
Треск проламываемого дерева, дикие крики, лязг стали и прервавшийся на первой же ноте рев сигнального рожка я услышала потом. Когда сообразила, что в карету стреляли!
Выпрямилась… шарахнулась головой о еще один хвостовик и похолодела — второй болт, пущенный на том же уровне, торчал там, где должна была находиться моя шея!!!
Я закусила губу, осторожно выглянула на улицу и застыла. Увидев окровавленный клинок в руке несущегося к карете мужчины…
