Глава 17

Через пару часов, когда Аста уже начала засыпать, к ней пришли трое незнакомых защитников и привели два десятка городских детей. Самому младшему, золотоволосому мальчишке в матросском костюме, было года четыре, самым старшим девочкам, двум сестрам, — одиннадцать. Раненых среди детей не было, но все они были напуганы, очень устали и замерзли — ночью пошел дождь. Одни плакали, звали родителей, другие угрюмо молчали, впав в некое подобие транса, и не могли даже назвать свое имя.

— Ребята, вы можете мне сказать, что происходит? — спросила Аста, отойдя с защитниками поближе к лестнице и понизив голос.

— Не можем. Сами н-не знаем, — отвечал парень, которого она увидела первым — он открыл дверь снаружи. Он немного заикался, но при этом держался очень спокойно и уверенно. — Б-было всякое, но такого не было. Эти гаденыши как-то п-подстроили… вроде отражений памяти. Напустили призраков — тех, кто давно умер. Но ладно бы п-просто обман зрения, но нет, они с-сначала подманивают людей п-поближе, а п-потом нападают. В городе п-пожары. И паника — это хуже всего…

Его одежда сильно обгорела, кожа на щеках покрылась волдырями. Правая рука была по локоть замотана бинтами, от которых пахло лекарством. Лица и волосы у всех троих были в саже и хлопьях пепла.

— Там были мои друзья, — сказала Аста. — На берегу. Лин, Тайса, Тео-историк и… — Она замолчала, с трудом перевела дыхание. — И Свен. Кузнец, он у вас в резерве. Что с ними?

— По живым и погибшим пока точных сведений нет, — отвечал самый старший, невысокий грузный мужчина с ежиком седых волос. — Людей доставили в разные убежища вблизи города. Ваше — одно из самых дальних. Лина я час назад видел в центре, там на площади тоже свалка. Живой. Про остальных не знаю.

Потом они ушли. Аста, до этого совсем не имевшая дела с детьми, до рассвета пыталась как-то занять и успокоить растерянных малышей. Рассадила их по лежанкам, раздала одеяла, налила воды тем, кто просил пить. Некоторые тут же уснули, другие продолжали плакать и спрашивать, когда мама и папа за ними придут. Она не знала, что им ответить. Не знала, живы ли хоть чьи-то родители и смогут ли они сами отсюда выбраться, но им сказала, конечно, совсем другое:

— За нами придут, как только будет можно. Мне обещали. А пока давайте подождем.

Чего ждать, она не могла даже представить. Но присутствие маленьких, слабых, напуганных детей заставило ее саму собраться хотя бы для виду. Время тянулось невыносимо. Часов в убежище ни у кого не было, снаружи снова зашумел дождь, и скоро стало казаться, что они остались одни в целом мире.

На рассвете за ними пришли — уже другие защитники, с ними тот, седой, и несколько гражданских, мужчин и женщин. Сказали, что все закончилось и можно возвращаться в город.

Они разбудили детей, и те, чьи родители не пришли, подняли рев. Некоторых, еще сонных, пришлось нести на руках, другие отказывались идти, пока мама или папа их не заберут. Пока всех собирали, пока выясняли, кому принадлежит одежда, которую Аста развесила для просушки, совсем рассвело.

Преодолевая вязкое, как смола, оцепенение, она вышла вслед за всеми наружу. Было мокрое хмурое утро, лесная земля под ногами превратилась в грязь, на ветках деревьев висели гирлянды прозрачных капель. Пахло мятой, дождем и дымом.

После душного тепла убежища ей стало холодно. Легкое платье без рукавов, в котором прошлым вечером было жарко, теперь почти не грело.

— На, дочка. — Знакомый защитник протянул ей форменную куртку. — Надень пока, а то простудишься.

— А вы? — спросила Аста, видя, что он остался в одной футболке.

Тот ответил усмешкой — горькой, невеселой.

— А я — ух согрелся. Надолго хватит…

Она ничего не спрашивала, пока не дошли до берега. Зрелище ее глазам предстало мрачное. От столов и празднично украшенных павильонов остались груды дымящихся обломков. Кое-где в воздухе еще висели не сгоревшие до конца доски, вокруг была разбросана посуда, фрукты, обрывки скатертей и одежды. Повсюду виднелись бурые пятна крови, уже впитавшейся в серый влажный песок.

— Осторожно, — сказал один из защитников. — Все обуты? Тут осколков полно.

Среди руин ходили люди, убирая мусор и складывая его на парящие платформы, — отдельно дерево, ветошь, стекло и все остальное. Аста оглядывалась по сторонам, ища знакомых и боясь увидеть, как в фильмах-катастрофах, тела в черных мешках, но их не было. Дома на прибрежной улице сильно пострадали, и возле них тоже хлопотали люди — кто с повязками, кто в обгоревшей одежде, но тяжелораненых не видно. Возможно, их уже забрали в госпиталь.

А самое странное творилось с рекой. Ее чистая, прозрачная вода стала черной, как чернила, и двигалась медленно, как густая смола. На поверхности тут и там плясали языки пламени.

— Аста!

Она обернулась на голос, и голова закружилась от сумасшедшей радости. Рядом стояла Тайса.

— Фух, ты нашлась! Свен сказал, что отвел тебя в убежище, но я все равно переживала…

Они обнялись. На Тайсе было все то же свадебное платье, грязное и кое-где порванное, поверх которого она надела свежий рабочий фартук. Она и еще несколько городских девушек устроили на берегу прилавок с горячими напитками и закусками, чтобы люди могли подкрепиться. Волосы, которые она так тщательно убирала вчера вечером в праздничную прическу, были небрежно скручены в узел и скреплены простой шпилькой. От пудры и румян не осталось и следа, под глазами, еще недавно сверкавшими от счастья, лежали глубокие тени.

И тут только Аста решилась спросить:

— А где Свен? Он жив?

— Жив, но где он точно, не знаю. Погибших в этот раз нет, только раненые. Но много. И может, даже все выживут.

«Но». Разница между печальными и радостными новостями в таких случаях — как между «плохо» и «но могло быть и хуже». Ранены, но живы. Все живы. Напряжение схлынуло, и вдруг навалилась такая усталость — вот лечь на этот грязный песок и не подниматься.

— А Тео?

— С ним тоже все хорошо, мы отвели его домой. Уложили спать. Он тут геройствовал, помогал, пока сам чуть не свалился. Возраст уже, но разве ж его заставишь уйти?

Аста усмехнулась:

— Да тебя тоже не заставишь.

Тайса помрачнела, отвела глаза. Ответила голосом, некстати дрогнувшим:

— Я так и думала вчера, что уже не уйду. Совсем. Повезло…

Аста не стала расспрашивать и не хотела думать о том, что пришлось пережить подруге в тот вечер. Потом, позже, узнала — она и Лин оказались в самом центре атаки, окруженные со всех сторон, и Лин якобы видел своих родителей, давно погибших. Знать подробности этой истории ей не хотелось, но сразу стало понятно: трудно было бы спланировать удар точнее.

— Что с Арной? — спросила она Тайсу. — Это от пожаров?

Та еще больше нахмурилась.

— Похоже, они как-то заколдовали реку, чтобы она не могла нам помочь. Вроде как усыпили. Возможно, со времнем вода очистится, но мы не знаем наверняка. Поэтому, кстати, все так торопятся здесь убрать. В городе есть запасы на первое время, а потом неизвестно.

…Огонь и вода. Оба необходимы для жизни, но не способны существовать одновременно в одном и том же месте. Две стихии, что борются за этот город вот уже столько лет…

— Аста, ты уже здесь! Прекрасно. — Лин появился откуда-то из-за спины, как всегда, бесшумными кошачьими шагами. — Ну, значит, я всех нашел.

На нем тоже был праздничный костюм, порядком обтрепанный и обгоревший, поверх — защитная куртка. На ней пластины из чешуи тех самых рыб, что плавают по воздуху, — они не горят. Такая же куртка была у Томаса на фотографии. Аста вспомнила об этом и тут же забыла.

— А…

— Со Свеном все хорошо, — ответил ей Лин, словно угадав мысли. — Он на северном участке — там много людей погибло за последние годы, так что парочка этих призраков до утра шаталась. Но сейчас уже все спокойно. Раз двести про тебя спрашивал, я обещал, что схожу проверю.

Он был, как всегда, собранный, спокойный, но глаза больные, в них отражалась тревога и даже растерянность. Никогда еще Аста не видела у него такого взгляда. В то утро она поняла, что значит «деморализовать противника» — когда и ран не видно, а душа в ошметки. И не пленен, свободен, а глухой ужас сковывает неподъемными цепями — не двинешься. Память прошлого у каждого своя. Верни на мгновение утраченное, подари иллюзию счастья — а потом отними, и оружия не надо.

Ей очень хотелось спать, но совесть не позволяла уйти, когда остальные работают.

— Вам чем-нибудь помочь?

— Да, — с готовностью отозвался Лин. — Сходи, пожалуйста, домой и глянь, как там дед. Побудь пока с ним, а то я что-то волнуюсь.

Аста пообещала, попрощалась с ними. Но не выдержала, обернулась. Лин и Тайса стояли на берегу, там, где вчера была танцевальная площадка, а сегодня — грязный песок пополам с пеплом. Они о чем-то говорили, а потом обнялись и застыли так, на холодном ветру у черной-черной реки. И столько любви, столько отчаянной, жгучей надежды было в этом безмолвном жесте — не передать.

…Такая вот первая брачная ночь, что бы это ни значило в местных обычаях. И первое утро семейной жизни — на пепелище, но все-таки вдвоем… Аста вспомнила, как плыли рядышком их венки вчера вечером — по спокойной прозрачной воде, полной летних ароматов. Понадеялась, что к добру.

А еще она с удивлением заметила Эрика. Он помогал двоим мужчинам разбирать полусгоревший навес. Потом те отошли перекурить, а он продолжал работать, складывая мелкий мусор в бумажные мешки. Аста подумала немного, вернулась к прилавку, налила в кружку чая из термоса. Принесла, поставила рядом на какой-то ящик, положила сверху две овсяные галеты. Эрик обернулся, увидел ее. Смутился как будто, потом молча кивнул в знак благодарности и снова занялся делом.

Уже повернув обратно в город — там еще много дел, — Лин заметил, что Беатрис никуда не ушла, как собиралась два часа назад. Сначала она разговаривала с пострадавшими, пока тех готовили к отправке в госпиталь, распоряжалась, чтобы прислали еще платформы для вывоза обломков, потом утешала пожилую вдову, дом которой сильно обгорел, обещая, что скоро все починят. А потом вдруг остановилась на лестнице, ведущей к берегу, пошатнулась, схватившись за перила, — и Лин едва успел ее подхватить, пока она не рухнула на ступени. Всегда бледная, в то утро она сама была похожа на призрака, и только серые глаза светились отчаянным упрямством.

— Сеньора, вам нехорошо, — сказал Лин, бережно поддерживая ее под руку. — Разрешите, я провожу вас домой? Я как раз иду в город. Или, может, присядете сначала?

Он говорил ей «вы», несмотря на местный обычай, по которому такие формальности можно опустить. И всегда звучала в этом не казенная вежливость, а настоящее почтение.

— У-ух. — Беатрис провела запястьем по лбу, вытирая капли пота, выступившего несмотря на прохладу. Попыталась улыбнуться. — Все хорошо. Это я просто… не спала всю ночь. — И тут же добавила, как бы извиняясь: — Хотя, конечно, все не спали…

— Да, но всем нет необходимости оставаться здесь. Я устрою так, чтобы вам докладывали обо всем, что случится. Обещаю. Пойдемте. — И добавил для убедительности: — Прошу вас.

Она кивнула, положила ему руку на сгиб локтя — непринужденно, как на прогулке. Но тонкие пальцы дрожали от напряжения, и, глядя, как осторожны ее шаги, словно она каждый раз выбирала, куда ступить, Лин забеспокоился, остановился и предложил:

— Может, лучше в госпиталь?

— Ой, перестань. — Беатрис отмахнулась свободной рукой, и возмущение даже придало ей сил. — Еще меня сейчас не хватало на больничной койке. Люди и так напуганы и расстроены.

— Они еще больше расстроятся, если с вами что-то случится, — осторожно заметил Лин в ответ.

— Ничего не случится. Пойдем. — Беатрис снова сделала пару шагов, уже более уверенно. — Ты просто подними меня быстренько, если что. Не хочу валяться в обмороке на виду у всего города…

Какое-то время они шли молча, потом сеньора спросила:

— Кстати, что там мой Эрик? Много тебе с ним забот?

— Да нет… Честно сказать, я даже приятно удивлен.

— Да ладно? — Беатрис засмеялась. — Конечно, ты скажешь сейчас что угодно, чтобы меня обрадовать.

Лин почтительно склонил голову, улыбнулся сдержанно.

— Разве я когда-нибудь врал вам, сеньора? — И, не дожидаясь ответа: — Правда, он довольно толковый парень. И крепкий, хотя по виду не скажешь. Конечно, у него еще мало опыта — мы его пока даже в запас не ставим, до первой аттестации, но, думаю, он справится. Терпения ему только не хватает. Злится, когда что-то не получается, — в основном на себя. Но это мне знакомо, это пройдет.

Неизвестно, какого ответа она ожидала, но этот явно ее обрадовал — даже легкий румянец вернулся на лицо.

— Знаешь, я просто думала, — продолжала Беатрис доверительно. — Стоило ли вообще его толкать на это. С одной стороны, мне нельзя за него все время бояться, он должен сам научиться плавать… Дурацкая метафора, — перебила она себя. — Плавать он не может, конечно. Не в буквальном смысле. С другой — это несправедливо — привязывать его к городу, если ему здесь не нравится. Я бы и не стала, наверно, в конце концов. Отпустила бы. Но Арна решила по-другому. Интересно зачем…

— Не знаю. Дед говорит, что она часто видит в людях скрытые таланты, которые они сами не замечают, — может, поэтому.

— А как ты думаешь, — вдруг спросила Беатрис и даже остановилась. — Мы действительно найдем этот камень? Сердце Эльма? Оно правда существует или это миф, а дело тут в чем-то другом?

Лин подумал немного. Вопрос, конечно, занимал и его самого, но точных сведений не было никаких — одни догадки. Потом сказал уверенно:

— Я думаю, мы точно что-то найдем. Что-то очень важное. Может, даже важнее, чем это.

Так, беседуя о всяком, они дошли до дома Беатрис. У крыльца Лин спросил:

— С вами кто-то побудет сегодня днем?

— Да, Марта должна быть здесь. Она мне приготовит свой волшебный чай, я посплю немного, и снова буду порхать как птичка. Спасибо, что проводил.

— Не за что. Отдыхайте.

Она словно хотела еще что-то сказать и не решалась. Потом коснулась его плеча кончиками пальцев, осторожно, будто боясь причинить боль, проговорила почти шепотом:

— Мне так жаль, мой дорогой. Я тоже видела их вчера, и тоже сначала поверила… ну вдруг. Может, потому, что тоже очень ясно их помню, и тебя помню в то время. Я всегда восхищалась тобой, тем, каким ты стал, несмотря на все это. И очень хотела, чтобы хоть один праздник был праздником. А потом этот кошмар и эта память… Мне так жаль…

Лин кивнул, принимая сочувствие с благодарностью, — он знал, что это не просто слова.

— Мы не можем изменить прошлое, сеньора, но можем позаботиться о будущем. И мы это сделаем. Возможно, это не последняя их уловка — раз они бьют уже не по телу, а в самую душу, то нам тоже пора менять тактику. Я этим займусь.

Беатрис грустно улыбнулась:

— Хоть пару выходных возьми, когда все уляжется. Медовый месяц все-таки…

Лин тоже ответил улыбкой:

— Посмотрим.

Попрощавшись с сеньорой, он направился к главной площади. Подумал, что надо отозвать ребят с северного участка и со станции тоже. Людей успокоили — и ладно, можно только дежурных оставить. Сейчас, конечно, как обычно, появится искушение закрыть все настоящие и мнимые дыры, выставить побольше на вахту, — но это неправильно, он уже знал. Людям надо восстановиться, да и ожидание изматывает иногда хуже, чем битва. Особенно когда не знаешь, чего ждать. И этого никто не знал, впервые не сработала ни одна ранее опробованная тактика. То, что ни один человек не погиб этой ночью, просто чудо, а не его заслуга. Возможно, дело в том, что при всем масштабе нападения в каждом отдельном случае сила была незначительной, рассчитанной больше на панику. Призраки максимум наносили ожоги и неглубокие раны, если к ним подходили близко (например, на радостях кидались в объятия). Плюс, разумеется, пожары, но с этим тут даже подростки знают, что делать, это еще в школе проходят. Да и дождь помог. Гораздо хуже настроения, посеянные этой атакой. Люди, увидевшие вчера своих близких, уход которых едва пережили, теперь подавлены и растерянны. Нет ничего хуже, чем пройти через такое дважды, так что хоть бы не началась волна самоубийств…

Итак, можно закрыть наземную границу города и в некоторой степени воздушную. Но как защититься от иллюзий, избежать ловушки разума? И почему в этот раз такое чувство, как будто что-то важное изменилось и это уже не исправить?

Порыв холодного ветра ударил в лицо, словно подтверждая мрачные мысли. И в то же мгновение в просвете тяжелых туч показалось солнце. Луч света упал на мокрую брусчатку, отразился в оконных стеклах, превратив их в золото. Коснулся щеки, как ласковой рукой, забрался под ресницы, заставив прикрыть воспаленные глаза, насладиться теплом… И погас. Лин поднял голову к небу, но там уже снова клубились грозовые облака. Тьма сгущалась в их середине, напоминая, что, хотя еще долго будет лето, дни уже становятся короче. И с каждым новым днем приближается самое темное время года.