Глава 16

И вот наступил самый длинный день в году. Но он казался слишком коротким для всех тех дел, которые Аста спешила переделать до праздника. Полить все цветы в хранилище знаний, потому что впереди четыре выходных. Провести беседу с двумя учебниками биологии за восьмой класс, которые уже неделю препирались с Ветхим Заветом по поводу теории эволюции. Отдать старый экземпляр «Фауста» в переплетную, не слушая его восклицаний о том, что «и пес с такой бы жизни взвыл», и забрать как можно скорее — потому что станок для резки бумаги пугал его больше нечистой силы. И это все до обеда. Потом заскочить домой, взять заранее приготовленные вещи, побежать к Тайсе и помочь невесте собраться. Наконец, себя тоже привести в порядок, а потом можно идти на праздник. И вот дела завершены, но странное беспокойство, что преследовало ее всю неделю, никуда не исчезло, а только стало ощутимее. Аста искала ему объяснение, но не находила.

Казалось бы, вокруг одна радость — Арнэльм в эти дни стал еще волшебнее. Улицы украсили гирляндами из разноцветных флажков и маленьких золотых солнц, что светились в темноте, как настоящие. В булочной появился целый прилавок со сладостями, которые продавали только в это время года — цветочные пирожные с воздушным кремом. На главной площади по вечерам устраивали то концерт, то танцы, то вечер сказок, а днем там шумела ярмарка. И такие на ней продавали товары, что Аста, пройдясь однажды по рядам, раз десять напомнила себе, что все купить нельзя — иначе быть ей без велосипеда и новых босоножек. Но потом все-таки купила две вещи: пару невесомых бокалов из темно-зеленого («лесного», как здесь говорили) стекла — Тайсе и Лину в подарок, а себе — большой блокнот в обложке из коры парящего дерева. Преимущество такого блокнота — в нем можно писать на весу и вообще как угодно, он будет лежать или стоять в воздухе, как на поверхности. Что в нем писать, она пока не придумала, но уйти без него было бы мучением.

Аста как раз укладывала покупку в сумку, когда услышала знакомый голос:

— Любишь красивые тетрадки?

Она подняла голову: Свен стоял совсем рядом все в той же безрукавке с обтрепанными краями, в волосах — красная косынка, в глазах искорки. И когда он успел так подобраться, что она его не заметила?

— Ты меня выслеживаешь, что ли? — недовольно спросила Аста.

— Нет. Зашел инструменты глянуть и случайно тебя увидел. Пойдем, может, кофе выпьем?

Прилавок с инструментами — большой, полный всяких непонятных штук, — располагался на краю площади, у хозяйственной лавки. Аста только что заходила в нее, купить кое-каких мелочей. А в этом ряду были сплошь украшения, ткани и книги. Случайно, как же…

— Извини, в другой раз. Мне домой надо, обещала Тео кое с чем помочь.

Она быстро попрощалась и убежала, придерживая потяжелевшую сумку. Только бы не вздумал провожать…

И вот теперь Аста никак не могла собраться. Все мешало и не нравилось: то ленты на платье некрасиво торчали, то волосы, прямые от природы, рассыпались при попытке скрутить их в узел, то флакон с духами выскользнул из рук и чуть не разбился.

Тайса, веселая и спокойная, глядя на нее даже заволновалась:

— Да что с тобой такое? Как будто это ты замуж выходишь, а не я.

Аста, отчаявшись привести прическу в порядок, распустила волосы, пригладила их ладонью с каплей жидкого шелка и недовольно уставилась на отражение в зеркале.

— Слушай, — сказала она подруге. — У меня какое-то дурацкое предчувствие насчет этого вечера, целую неделю все из рук валится. Вот честное слово, если бы не ваша свадьба, я бы, наверно, подумала, идти или нет.

— Да ты что, — отмахнулась Тайса. — Это же лучший вечер в году. Знаешь, тут как праздник, так у всех предчувствие — в эти дни не раз бывали нападения. Но что ж теперь — из дома не выходить?

— Нет, это другое. Это как будто… — Аста задумалась, подбирая слова. — Как будто я пытаюсь вспомнить сон или событие из далекого прошлого, но не могу. Или не хочу, может…

— Тем более. Как раз отвлечешься. И думаю, кое-кто будет очень рад тебя видеть…

Свена, кроме встречи на ярмарке, она видела еще дважды — один раз, когда зашла отдать книгу (и тоже сразу убежала), и еще раз у булочной. Площадка рядом с ней, с широким навесом и висящими в воздухе столиками и скамейками, летом была излюбленным местом для посиделок. Тут встречались за кофе — поболтать и обменяться новостями. Аста уже видела там Свена в компании трех девушек, среди которых была и танцовщица, сменившая красное платье на бирюзовое. Судя по смеху, компания хорошо проводила время. Свен тогда тоже заметил Асту, улыбнулся, помахал рукой, но она только кивнула и поскорей прошла мимо. В другой раз он прислал ей записку, в которой спрашивал, как у нее дела, и приглашал прийти вечером на площадь, где как раз давали концерт. Она долго думала над ответом, потом написала, что все в порядке и много работы, бросила записку в ящик и тут же захотела достать ее, но ушла домой не оглядываясь. И теперь встреча с ним на празднике тоже добавляла волнения, но она быстро поняла: это здесь ни при чем.

…Может, это просто лето. Сумасшедшая, невыносимо яркая зелень, сладко-пьяные дожди, теплая, как родные ладони, земля, так щедро отдающая свое тепло. Легкие цветастые платья, малина, детство… Томас. Томас и бабушка. Самые драгоценные воспоминания, что уже никогда не станут радостными.

Когда все — жених и невеста в компании друзей, — идя пешком через город, добрались до реки, солнце как раз начало садиться. На берегу уже горели костры, стояли длинные столы под навесами на случай дождя, походная кухня с железной печкой и множество прилавков со всякой снедью. Лита, день летнего солнцестояния, была в Арнэльме одним из главных и любимых праздников — вместе с приветствием весны в марте, новым урожаем зерна в августе и Нолем в конце декабря, днем зимнего солнцеворота. Угощения к праздничному столу собирали и готовили всем городом, поэтому каждый мог есть и пить сколько угодно.

Если в тот же вечер играли свадьбу (а в этом году пар было целых четыре), то этой церемонией и открывали праздник. Для жениха и невесты пекли особый хлеб, украшенный разными фигурками. После венчания в реке от него отрезали две краюшки, и муж и жена кормили ими друг друга из рук, давая запить вином — в знак того, что в союзе важно поддерживать и питать друг друга, но помнить не только о насущном, а и о радостях жизни. Также обязательно каждый откусывал от своей краюшки — потому что нельзя все отдать другому, не позаботясь прежде о себе. Остальной хлеб раздавали по кусочку членам семьи и друзьям, а крошки с подноса, на котором он лежал, высыпали под порог нового дома, чтобы привлечь достаток.

Существовало много разных традиций и примет, связанных со свадьбой, но самым красивым и важным обрядом было венчание в реке. Аста ждала его с нетерпением, и хотя знала, что волноваться не о чем — ее-то друзья точно подходящая пара, но все равно волновалась. Шутка ли, река заранее знает, крепок ли союз, и сейчас все покажет!

Делалось это так. Жених и невеста загодя плели себе венки и потом, одетые в простые одежды из льна, с венками на головах, входили в реку. Зайти надо было далеко, но так, чтобы можно было взмахнуть руками. Стоя в воде, произносили брачную клятву и другие обещания (что говорить, каждый решал сам), потом снимали свои венки, связывали их лентой накрепко вместе и пускали по течению. Тут и случалось предсказание.

Поплывут оба венка, пока не скроются из виду, — крепкий союз. Оба потонут — не выдержит брак испытаний, пойдет на дно семейная лодка. Смотря по тому, чей венок первым потонет, можно судить, кто в паре тяжелее по характеру. Развяжется лента — расстанутся по другой причине, например, придется жить в разных городах или даже странах. Потонет один венок, а другой поплывет дальше — вскоре умрет один из супругов. Говорят, что даже в таком случае молодожены остаются вместе и, если слушают советы реки, могут изменить судьбу.

А еще гости смотрят, как жених и невеста реагируют, если связанные венки потонут. Если они поругаются и станут обвинять друг друга — мол, это твой на дно потянул, — ничего у них не выйдет. А если останутся спокойны и не испугаются, а наоборот, обнимутся и скажут, что все равно готовы быть вместе, — тут венки и вынырнут, как будто и не тонули.

— Арна больше испытывает людей, чем предсказывает будущее, — пояснил Тео перед началом церемонии. Именно от него Аста узнала все эти подробности и много других. — Так она дает понять, что будущее создают они сами прежде всего.

Лин и Тайса в реку входили первыми и стояли совсем недолго — видимо, они уже и так все сказали друг другу. Потом связали венки, пустили их по воде — и те поплыли рядышком легко, вдоль берега, пока не скрылись вдали. Оба из свежих полевых цветов и молодых зеленых веток, тяжелые. Но говорят, не важно, из чего плести — никакие ухищрения в испытании не помогут — легкий венок, из одних только сухих трав, может утонуть, а тяжелый, украшенный гроздьями ягод, — плыть как ни в чем не бывало, потому что такова природа того или той, чьи руки его сделали.

За обрядом следовала «гражданская» часть. Молодожены подошли к сеньоре, для которой устроили рабочий стол под навесом. Беатрис поздравила их, пожала руки и выдала заранее приготовленное свидетельство о браке, на котором все трое тут же расписались. После этого наступала очередь друзей — поздравить, обнять, пожелать всякого и, главное, принести полотенца и сухую праздничную одежду. Лин и Тайса при этом хохотали, подшучивая друг над другом, — в народе свадьбу называли «союзом мокрых трусов», и по этому поводу ходило много шуток и анекдотов разной степени приличия.

Потом разрезали хлеб, и начинался праздник.

В тот вечер царило особенно радостное настроение, потому что испытание венками прошли все четыре пары — а значит, появилось четыре новые крепкие семьи. Аста смеялась и радовалась вместе со всеми и на какое-то время даже забыла о своей тревоге. Еда была вкусной, вино — легким, люди вокруг — красивыми и счастливыми. Настоящий праздник.

Свен сидел за другим столом, со своей семьей и той девушкой, снова блиставшей нарядом: нежно-лиловое платье, украшенное ветками сирени — живой или весьма искусно сделанной. Аста на радостях даже решила не смотреть в их сторону и после бокала цветочного вина чувствовала себя спокойной и всем довольной. Но вскоре Свен встал, сам подошел к ней, тронул за плечо:

— Ты уже не сильно голодная? Пойдем, прогуляемся немного.

Она удивилась слегка — а как же та, другая? — но ответила весело:

— Пойдем.

Лин, сидя за столом рядом с женой, в который раз оглянулся на постовую башню над берегом. Человек, стоявший на ней, тут же взмахнул факелом: вниз влево, вверх вправо — все в порядке. Но этот жест, такой знакомый и важный, не успокоил, а усилил тревогу. Лин повернулся обратно к столу, отпил вина. Единственный бокал за вечер — потом, если праздник пройдет хорошо, они с Тайсой выпьют больше, уже вдвоем, но сейчас лучше держать голову ясной. От вина немного потеплело в груди, согрелись наконец ладони, ледяные с тех пор, как он вошел в реку. Но тревога не проходила.

— Все в порядке. — Тайса положила ему руку на сгиб локтя, ласково ткнулась лбом в плечо. — Все хорошо, слышишь? Твои соколы никого не пропустят.

Он кивнул рассеянно, поставил бокал. Пить перехотелось совсем. От сладкого ароматного вина во рту противный металлический привкус, сердце стучит, как от хорошей порции кофе. Так, не оглядываться еще хотя бы двадцать минут. Ребят тоже отвлекать не стоит лишний раз, они и без того делают все, что могут. Они подарили ему этот праздничный вечер. Лин хотел сегодня днем подольше остаться в городе, почти до самой церемонии, и еще раз все проверить, но они чуть ли не пинками выгнали его домой.

— Иди, командир, хоть женись по-человечески. Мы тут сами справимся.

В праздничные ночи город освещали особенно ярко — и огнем, и газовыми трубками, и электричеством из всех доступных источников. Жители до утра на улицах, веселье, алкоголь, романтика — бдительность падает, и нодийцы могут этим воспользоваться. Никто, кроме старших защитников, не знал, какая это сложная задача — сделать так, чтобы люди хоть на несколько часов могли расслабиться, и при этом охранять их незаметно, не нарушая дух праздника. Впрочем, лучше уж открытая военная обстановка, чем показная беспечность — неизвестно, что там кому придет в голову.

И теперь вроде бы тишь да гладь, но уже ясно: весь вечер сидеть как на иголках. Ладно, это можно было предвидеть. Только бы не напугать остальных, беспокойство — штука заразная. Лин улыбнулся, заговорил с дедом, подхватил какую-то шутку — искренне, но мыслями оставаясь при своем. Странно. Он же знает — все в порядке, но все равно ощущение, будто что-то упущено, и не сейчас, а давным-давно.

Теперь, спустя двадцать лет, остался лишь шрам на затылке и еле слышные отголоски той боли в когда-то переломанных костях. Она возвращалась редко, обычно от сильной усталости и после пары ночей без сна, но всегда выручала настойка болотного мечника. Вчера пришлось-таки заскочить к деду за этой настойкой, ловко увернуться от расспросов и поскорее уйти. И вчера впервые настойка не помогла.

Оркестр заиграл «Вальс светлячков» — нежную, пронзительную мелодию, под которую так охотно танцевали все в Арнэльме, независимо от возраста. Казалось, что там, в вышине, под эту музыку кружатся в танце тысячи огоньков, то сближаясь, то разлетаясь, и в каждом пульсирует жизнь, бьется крошечное сердце — часть одного большого света.

— Пойдем потанцуем. — Тайса потянула его за рукав. — Потом можешь сбегать к своим ребятам — все равно ты не высидишь, я знаю.

А что, это хорошая идея — в движении беспокойство уймется хоть ненадолго. Он встал из-за стола, подал руку жене, повел ее к танцевальной площадке, украшенной разноцветными гирляндами. Тайса улыбалась, глаза ее блестели от счастья и от вина, пара рыжих локонов выбилась из прически, упала на тонкую белую шею и тоже закружилась в танце.

— Куда ты меня завел, в такую глушь? — Аста, споткнувшись во второй раз о какой-то корень, пробиралась в темноте вслед за Свеном по узкой тропинке между деревьев. — Я думала, мы по берегу погуляем.

— И по берегу погуляем, но сначала кое-что тебе покажу.

— Где — здесь?

— Да, недалеко. Тут спуск, осторожно. — Свен спрыгнул с невысокого обрыва, потом легко подхватил Асту, поставил рядом с собой на траву — и они оказались на берегу ручья. Здесь было уже не так темно и откуда-то проникало легкое золотистое свечение.

— Что это за свет?

— Сейчас увидишь. Сюда, налево… Ну вот, пришли.

Аста, до этого смотревшая только себе под ноги, подняла голову — и застыла в изумлении. Прямо перед ней деревья расступались, открывая широкую долину, по которой тек ручей. Невдалеке он впадал в Арну, но прежде его пересекал мост, и от него исходило то самое сияние. Мост этот, с тонкими витыми перилами, был сделан из металла, и, подойдя поближе, Аста увидела, что весь он будто сплетен из трав и цветов. Тут были и подснежники, бледные, почти белые, и огненные тюльпаны, и спелая земляника в серебристой росе. И налитые соком, тугие гроздья винограда, и пушистые хризантемы со множеством крошечных лепестков, и калина, тронутая первым морозом… Все отлито из какого-то сплава, который, казалось, светился сам по себе.

— Он накапливает солнечный свет, а потом отдает, — пояснил Свен, когда Аста, разглядывая чудо, взошла на мост и прошлась по нему на другой берег и обратно. — Если мало солнца, как зимой, то перестает светиться на время, а потом заряжается снова. Тут тепло, чувствуешь?

И правда, на мосту было заметно теплее, чем у воды, и перила были на ощупь теплые, как будто настоящие растения, прогретые солнечными лучами. Чудо, одним словом.

— Твоя работа?

Свен кивнул:

— Моя. Давняя, экзамен на мастера. Дядька не хотел принимать — проще, говорит, работать надо, лаконичнее. У тебя, говорит, не мост, а пособие юного натуралиста, а сплава тут на три моста хватит. А я тогда как раз научился делать цветы, ну и разошелся, всякого налепил. Но тут уже мои друзья заспорили с ним — все, кому я готовые части показывал. Мол, это то, что надо городу для романтических прогулок. Даже сама сеньора приходила посмотреть. Ну, дядька согласился. Сказал, раз люди радуются, значит, дело нужное, но чтоб ты все-таки в будущем не только на красоту силы тратил.

— Здорово, — выдохнула Аста с искренним восхищением, тронула гроздь винограда — та закачалась, как живая. — А над чем ты сейчас работаешь?

— Сейчас большой заказ для детской фермы — ее как раз строят, слышала? Там школьники будут ухаживать за домашними животными, растения выращивать — в общем, нужны клетки, загородки, мелочь бытовая. Но это работа работой, там простые сплавы и лекала. Пружинка, конструкционка, хрому немножко добавить… Извини, я опять увлекаюсь, — перебил он сам себя и пояснил: — Это виды стали, а хром — чтобы не ржавела.

— Понятно. А для души? Ты же и для себя что-то делаешь?

— Когда успеваю. Но вообще… — Свен почему-то смутился, отвел взгляд. — Я тут недавно ювелиркой занялся. Наши соседи вот мастера по камню, а мне интересно из металла что-то красивое сделать, причем необязательно из драгоценного — не люблю, когда только материал определяет ценность работы. Попробовал пару новых сплавов, занятно получилось. Как раз на колечки.

— Интересно. — И сразу будто и свет померк. Колечки, как же. — Наверно, твоей девушке нравится.

— У меня нет девушки.

— Да? А кто тогда эта… танцовщица? В сиреневом платье?

Свен рассмеялся — явно с облегчением, но все равно как-то нервно.

— Мия? Она не танцовщица, она портниха. Шьет умопомрачительные наряды. Она моя подруга детства, просто не жила здесь последние пять лет — училась в Эль-Горте. Это во Франции, тоже в скрытом мире, там лучшая швейная школа в Европе. Теперь вернулась, хочет здесь открыть свое ателье. Ну и меня приходит иногда развлечь, когда я совсем зарабатываюсь. На прогулки вытаскивает, в компанию, а то, говорит, ты со своими железяками скоро от людей отвыкнешь…

Слушая все это, Аста пыталась сообразить, точно ли речь идет только о дружбе, когда Свен вдруг взял ее за руку своей горячей рукой, подступил совсем близко. И тихо сказал:

— Аста, чего ты от меня прячешься, а? Почему ты все время сбегаешь? Разве я тебя чем-то обидел или напугал? Никак не пойму.

— Не обидел. — Она напряглась, готовая в любую секунду отступить. — Но пугаешь немного.

— Почему?

— Потому что я не понимаю, что тебе надо. Если так, развлечений, то я не для этого. То есть я не думаю о тебе плохо… но наверняка тебе и без меня девушек хватает.

— А если не хватает?

— То я все равно не хочу быть еще одной в коллекции. Извини. — Она убрала руку. — Пойдем назад, пожалуйста, меня скоро искать начнут.

Сделала шаг к берегу, но Свен заступил ей путь.

— Слушай, я не умею вокруг да около. Никогда не умел. Я тебе прямо скажу: ты мне нужна. Именно ты и никто другой. С того самого дня, как мы познакомились — там, на площади, — только о тебе и думаю. Хотел подождать, чтобы все спокойнее… Понимаю, тебе нужно время… Но не могу. Ты будешь со мной?

— Что — будешь? Не знаю, Свен. Мы мало знакомы, и… мне сейчас не до этого. С Эриком, поисками и всеми этими делами. В смысле… встречаться?

— Нет, в смысле… насовсем.

— Что?

— Замуж за меня пойдешь?

Повисла такая тишина, что слышно было, как вдалеке, на берегу, звенят бокалы. Вот, договорились… Поэт бы, наверно, дифирамбы пел, художник — восхищался красотой образа, а этот хватил, как молотом по наковальне. Ясное дело, кузнец. Работа требует решительности, твердой руки, смелого взгляда, а не ходить вокруг да около. Ох, и сердце заколотилось, и жарко стало, как у огня.

— У вас тут что, прямо сразу замуж зовут? Не встречаться? — спросила Аста, пытаясь собраться с мыслями.

— Ну, встречаться мы точно будем, когда поженимся. А чего тянуть? По мне так: нашел ту самую девушку — зови замуж, а не жди, пока она за другого выйдет.

— А откуда ты знаешь, что я — та самая?

— Не знаю. Чувствую. Это сложно объяснить. Ты пахнешь книгами, которые я не читал, но которые полюбил бы, потому что они были у тебя в руках. Ты касаешься волос над ухом, когда смеешься, вот так. — Он провел кончиками пальцем по своим волосам. — Как будто проверяешь, все ли в порядке и не слишком ли ты весела, не слишком ли расслабилась. Но все в порядке — ты всегда лучше, сильнее и красивее, чем ты думаешь. И мне кажется, надо, чтобы кто-то тебе об этом напоминал. Ну и еще… — Он улыбнулся. — Ты так слушала, когда я говорил про работу, — ни одна девушка так не слушала про присадки и стальные конструкции. Если я до этого сомневался, то тут все, пропал. Думаю, совпадений достаточно…

Аста смотрела в сторону, в бездонную темноту речной воды. Шагах в десяти от моста из реки вынырнула рыба — и поплыла по воздуху, сверкая чешуей. За ней вторая, третья. Вот бы и ей сейчас так — стать невесомой, уплыть далеко-далеко, чтобы не пришлось отвечать…

— Ты только не пугайся, это не прямо завтра, — добавил Свен, видя, как она застыла в оцепенении. — Мы можем подождать пару месяцев или даже до весны — как ты хочешь. И у нас женщина свободна в своем выборе — если решишь уйти, я тебя отпущу, чего бы мне это ни стоило. Но сначала попробую все средства на свете, чтобы нам было хорошо. Обещаю. Так ты согласна?

— Мне надо подумать… — А в голове легкий, звенящий туман — куда тут думать, и сердце колотится, вот-вот выскочит.

И в этом тумане Свен берет в ладони ее лицо, смотрит в глаза — и жар смыкается плотным коконом, в нем так тепло и уютно, не двинуться. Его лицо близко-близко, так что видно тонкие черточки-ожоги на щеках и искорки в глубине глаз.

— Звездочка, я все понимаю. Думай. Я подожду сколько надо. Только не убегай…

Она хотела закрыть глаза для поцелуя — будь что будет. И тут заметила на берегу темный силуэт. Кто-то стоял под раскидистой старой ивой и смотрел прямо на них.

Стало не по себе. Она чуть отстранилась от Свена, всмотрелась сквозь искрящийся полумрак. Невысокая мальчишеская фигура, чем-то знакомая, но густая тень скрывает лицо, и кто это, не разобрать. На мгновение показалось, что Эрик. С него станется подслушать и потом ее донимать своими комментариями…

Свен заметил ее беспокойство, оглянулся, тоже увидел незнакомца и окликнул вполне дружелюбно:

— Эй, все в порядке? Тебе чего?

Человек сделал шаг из-под дерева, золотистое сияние моста осветило его лицо. И в следующую секунду Аста бросилась к нему, забыв обо всем на свете.

— Томас?!

Они только сделали первый круг, когда в лицах пары, проносящейся им навстречу, мелькнуло что-то знакомое и неприятное. Но все длилось одно мгновение, Лин не успел их рассмотреть. Оглянулся — все кружились в танце, разве кого найдешь?

— Что с тобой? — спросила Тайса, тоже оглядываясь. — Ты как будто привидение увидел.

— Ничего, просто… заметил мужчину, похожего на Зигберта, который погиб тогда на площади. Но показалось, наверно.

Они продолжили танцевать, но снова мелькнули лица — уже другие, потом еще — молодая пара, погибшая четыре года назад при пожаре, и покойная аптекарша в обнимку со своим живым и до этого вечера здравствующим мужем.

Лин остановился посреди площадки. Он не понимал, что происходит. Живые кружились в танце с мертвыми — много, неизмеримо много людей, столько никак не могло быть на берегу. Жертвы разных лет, разных пожаров, погибшие от рук нодийцев или тихо ушедшие за грань, не сумевшие пережить потерю близких. Прошлое и настоящее целого города — все смешалось здесь, на берегу, все происходило в одночасье. И пришлые выглядели реальными — они разговаривали, смеялись, вальсировали — как будто не исчезали никогда.

Потом все разом остановились и посмотрели на него — пристально, с укором. Музыка смолкла, повисла звенящая тишина. Люди, которых когда-то не спасли, знакомые и совсем чужие — стояли и молча смотрели на него и на Тайсу.

И тогда сквозь этот хаос, сквозь какой-то плотный золотистый туман он увидел в толпе мужчину в рыжем рабочем комбинезоне и женщину в темно-синем платье. Они тоже смотрели в его сторону, но по-другому — ласково, растроганно, как могут смотреть только два человека в мире. А потом женщина медленно направилась к нему.

Руки, крепко обнимавшие Тайсу, разжались. Он знал, что это неправда, но не мог отвести от женщины взгляд. Она подошла — блики света плясали на черных как сажа волосах, скатывались на плечи по редким серебряным нитям. Глаза, очерченные лучиками морщин, смотрели радостно и спокойно, в них отражалась улыбка — такая, какой больше нет ни у кого. Та, которую он в последний раз видел двадцать лет назад, вечером перед самой страшной ночью.

Женщина подняла руку, легкие пальцы, тоже знакомые, коснулись его лба. Теплые, как живые. И все мысли вдруг исчезли, оставив после себя пустоту, в которой звучал родной голос:

— Здравствуй, Лин. Какой ты стал взрослый — я боялась, что тебя не узнаю… — Она перевела взгляд на Тайсу, которая тоже стояла не двигаясь. — Это твоя жена? Какая красивая. Ты нас познакомишь? Думаю, мы понравимся друг другу…

Где-то совсем рядом вспыхнул свет факела — две линии крест-накрест. Тревога. И ничего не стало в мире, только звезды вперемешку с искрами от костра. И огненные вихри в бездонной глубине зрачков — тех глаз, которые снились многие годы, но милосердная память прятала эти сны, потому что в них нельзя было остаться.

— Томас, это ты?

Она уже не помнила, с кем говорила минуту назад. Свен исчез, исчез сияющий мост вместе со всем волшебным городом, комната в доме Тео, работа в хранилище знаний, новые друзья — все пропало из виду, как будто и не было этого никогда.

Брат улыбнулся — знакомой, светлой улыбкой.

— Привет, сестренка. Ты что здесь делаешь, так далеко от дома?

Действительно, а что она делает… здесь… Где здесь? Что происходит?

Томас вроде как забеспокоился, сдвинул брови.

— Что-то случилось, Аста? Ты сама на себя не похожа, я тебя еле узнал.

— А я тебя сразу узнала. — И собственный голос издалека звучит, будто чужой. — Ты… совсем не изменился за это время…

Тревожная догадка мелькнула на краю затуманенного сознания и тут же исчезла. Томас рассмеялся:

— Ты о чем? Мы всего два выходных не виделись.

…Значит, все это был сон? Кошмар, придуманный кем-то нелепый сценарий. Но он закончился, и теперь все будет хорошо. Ох и достанется Томасу от родителей — надо попросить, чтобы не ругали…

— Но где ты был пятнадцать лет?

Последний проблеск — и темнота смыкается вокруг, глухая, непроглядная. Что это она такое спрашивает?..

— Я всегда был здесь, — ответил Томас, глядя куда-то в сторону, в темноту. — Всегда. — И снова повернулся к ней. — Ну-ка, иди ко мне. Я отведу тебя домой…

Протянул руку — знакомую, на большом пальце — шрам (упал в детстве, поранился о какой-то осколок), на запястье — два браслета из цветных ниток. Аста уже шагнула вперед, когда Свен словно очнулся от гипноза и встал между ней и чужаком.

— Пятнадцать лет? Какие пятнадцать лет? Парень, ты кто вообще?

Томас перевел на него взгляд, слегка наклонил голову набок. На бледном лице, освещенном золотым сиянием моста, застыло выражение холодного, бездушного любопытства — так смотрят на подопытную крысу, размышляя, не увеличить ли ей дозу яда. В темных глазах плясали языки пламени.

Кризанта на руке Свена вспыхнула, огненные лезвия рассекли воздух, и в этот раз Аста успела зажмуриться — от ужаса. В один миг пронеслась в голове вся жизнь, все воспоминания, бережно хранимые и небрежно спрятанные в ворохе повседневности. Детство, последний вечер с братом, возвращение от бабушки, поиски… А когда она отняла руки от лица, фигура Томаса уже превратилась в столб ярко-белого пламени. Свен замахнулся снова — и пламя рассыпалось искрами, окропило траву, мост и поверхность ручья. Темная вода засверкала, поглощая огненную пыль, и тут же снова сомкнулась чернильным зеркалом.

— Что ты сделал?! — Аста отшатнулась, схватилась за перила — ноги подкашивались. — Ты убил моего брата!

Снова все вокруг было как раньше — ночь, лес, звуки музыки и смех на берегу. И горсть искр, тающих в сырой траве. Неужели?..

Свен подошел к ней, схватил за плечи, сжал крепко, до боли, посмотрел в глаза и произнес, чеканя каждое слово:

— Аста, это был не твой брат. Это иллюзия. Обман, чья-то шутка. Если он исчез пятнадцать лет назад, он должен был повзрослеть. Ты понимаешь?

Она покачала головой, все еще не веря, но чувствуя, как туман понемногу рассеивается. Хотела спросить — как же так?.. И тут послышались крики. Голоса сотен человек, чем-то напуганных до смерти, — оттуда, с берега, где был праздник.

Свен оглянулся — как раз вовремя, чтобы увидеть красные дорожки сигнальных ракет в ночном небе. Четыре — всеобщая тревога.

Позже Аста узнает, что число четыре, особенно красного цвета, в Арнэльме считается несчастливым. Красных четверок тут не найти нигде — ни на ценниках, ни на вывесках, ни на номерах домов. Говорят, это связано с тем самым сигналом, но многие уже и не помнят, почему так повелось. Просто все знают, что красная четверка — это плохо. Это очень плохо, это почти наверняка чья-то смерть.

Но тогда было не до объяснений. Свен сориентировался быстро, схватил ее за руку и потащил за собой — обратно к берегу, по тропинке на обрыв и дальше в лес. Он почти бежал, Аста в своих босоножках спотыкалась на каждом шагу и скоро выбилась из сил, пытаясь за ним успеть.

— Куда мы идем? — крикнула она, заметив, что дорога совсем незнакомая. — Город в другой стороне!

— В убежище, — был короткий ответ. — Пересидишь там, пока я разберусь, в чем дело.

Наконец они выбрались на поляну, окруженную деревьями. Кризанта на руке Свена светилась, словно слабый фонарик — в бледном рассеянном свете можно было хоть что-то разглядеть. Аста остановилась, а Свен, осмотревшись вокруг, пошел к центру поляны. Присел на корточки, размел руками прошлогодние листья и мелкие ветки — под ними оказалась дверь. Он снял с себя ключ, повернул в замке.

— Иди сюда. Быстро!

Вниз вела деревянная лестница — невысокая, ступеней десять. Под ней была комната размером с большой автобус, но низкая, едва в человеческий рост. Вдоль стен в два яруса стояли деревянные лежанки. Замкнув дверь изнутри, Свен быстро обследовал пространство, потом зажег керосиновую лампу, стоявшую на одной из лежанок, и сказал уже немного спокойнее:

— Тут есть запасы провизии, если что. Там, в ящике, — кивнул он в конец помещения. — И наружная вентиляция. Спички и керосин возле двери на полке — смотри не пролей, а то будет пожар. Сиди здесь, пока за тобой не придет кто-то из наших. Дверь никому не открывай. Никому, поняла? Что бы ты ни услышала, даже знакомый голос, даже мой — не открывай. У всех местных жителей есть ключ, а остальным тут делать нечего.

Аста слушала его, кивая, и стараясь подавить внутри панический ужас. Интересно, сколько здесь можно прожить? Наверно, пару недель. Ей показалось вдруг, что в помещении не хватает воздуха. За дрожащим кругом света от лампы таилась тьма, смотрела из каждого угла — голодная, хищная, вот-вот готовая напасть.

— А если они войдут сюда, — добавил Свен еще тише и замолчал на секунду. — Беги. Используй браслет или все, до чего дотянешься, вырывайся и беги. Не оглядываясь.

Она кивнула, взяла лампу из его рук, поставила на верхнюю лежанку — так хоть немного больше света. Зачем-то сказала:

— Ты осторожно там. Береги себя…

В книгах и фильмах всегда так говорят. И остается в памяти, что так и надо — если скажешь, то обязательно потом все будет хорошо. Осторожно, ага. Как будто он на прогулку собрался…

Но ничего добавить она не успела — Свен наклонился и поцеловал ее. Быстро, порывисто, сильно — так целуют меч перед боем и тех, о ком нельзя даже подумать, что вдруг больше никогда не увидитесь. Потом коснулся щеки ладонью в жестких, царапающих кожу мозолях, убрал прядь волос со лба.

— Ты тоже осторожно тут, Звездочка. Хочу, чтоб мне в этот раз было к кому возвращаться.

Они еще мгновение смотрели друг другу в глаза сквозь полумрак, а в следующее уже скрипнули ступени, хлопнула дверь, повернулся ключ в замке. И шаги затихли — не различить их в ночных шорохах.

Аста постояла еще немного посреди комнаты, потихоньку остывая после быстрого бега и сильных, контрастных эмоций. Легкое платье намокло на спине и в подмышках, и откуда-то потянуло сырым холодом.

Она взяла лампу, обошла убежище, стараясь не слишком прислушиваться к звукам снаружи. На самых верхних полках, над лежанками, нашла одеяла из лесной шерсти — как то, в котором грелась тогда утром у Тео в библиотеке, оплакивая брата… Достала одно, набросила на плечи, присела на лежанку в дальнем углу, чтобы видеть лестницу. Знакомое ароматное тепло успокоило, мышцы расслабились, нахлынула усталость. Так, только не засыпать. И не думать о том, что случилось или может случиться.

Где-то наверху шумел ветер, поскрипывали ветви старых деревьев. Потом вроде как пошел дождь — потянуло свежестью. Но из города не доносилось ни звука. Что там теперь, что вообще происходит? Откуда эти призраки, могут ли они пробраться сюда, раз они не люди? Хотя вот дождь — это хорошо, наверно. Реттеры всегда несут с собой огонь, и это им не на руку.

Мир сузился до круга света у лампы, до линий собственных ладоней на коленях. Браслет со звездами чуть светился в темноте, будто заверяя ее, что тот, кто его сделал, обязательно вернется.

Но в ту ночь Свен так и не вернулся.