Не самый лучший день мы выбрали для охоты: два дня лил дождь, теперь было испарение, жара, лес был похож на остывающую курочку. Впереди бежал Вашингтон, за ним шли мы с Север. Раньше я бы ни за что не поддержала идею Север пойти охотиться, ни за что не навредила зверушке. Но это было до: до того как мне стало все равно на жизнь, до того как я лишилась всяких чувств. Север сказала, что охота поможет мне смириться, забыться, и она была права. Мне нравилось чувствовать себя оголодавшим хищником, нравилось следить за зверем, быть тенью, нравилось целиться в жертву и представлять вкус ее прожаренного мяса.

– Хочешь, отдохнем немного? – спросила Север.

– Да, было бы неплохо. Что-то я совсем выдохлась.

Север бросила рюкзак на землю, села на корточки, спустила с плеча ружье.

– Мы прошли около четырех километров.

– Четыре километра и ни одного зверя.

– Помнишь, что я тебе говорила? Начинка всегда глубже. Ничего, скоро мы будем у цели.

Вашингтон в следующую секунду занервничал, стал принюхиваться, затем резко поднял уши, лохматые черные лопасти, завилял хвостом и сорвался с места.

– Вашингтон?

– Кажется, наша цель сама нас нашла.

Мы тут же последовали за псом. Трудно было бесшумно двигаться вперед, в лесу все обязательно шуршит, хрустит, трещит. Охота не любит лишних звуков.

Вашингтон остановился у изумрудных зарослей. Мы подошли к нему, пригнулись, стали вглядываться. Примерно в пятидесяти метрах от нас стоял лось. Молоденький, судя по скромным ветвлениям его рогов.

– Какой красавчик! – сказала Север.

– Может, подойдем поближе?

– Нет, если еще раз двинемся, то спугнем.

Охотничьим ружьем я управляться умела. Оно жутко тяжелое, неподдающееся моим неуклюжим рукам, но Север помогла мне к нему привыкнуть. Прицелилась, выстрелила. Раздался пронзительный крик лося. Я попала ему в бедро. Животное, обезумев от боли, рвануло прочь. Теперь настала очередь Вашингтона. Собака помчалась вслед за истекающей кровью жертвой. Мы с Север тоже ринулись бежать. Это была безжалостная погоня. Мы бежали, забыв про усталость и ружье, из-за которого ныло плечо. Мы громко смеялись, предвкушая победу. Лес будто защищал свое несчастное, умирающее дитя, он сыпал преградами: холодным ручьем со скользкими, зелеными камнями, сухим гигантским стволом, чудесным образом выдернутым из земли, лежащим поперек пути, коварными корнями, длиннющими, спрятанными под листвой и мхом. Вашингтон был весьма быстрым, настойчивым и увертливым. Лоси – не из тех животных, что любят много бегать, они не отличаются особой выносливостью, поэтому наш пес быстро его догнал, стал бесстрашно лаять, отвлекать. Лось остановился, стал стращать Вашингтона рогами, бить копытом о землю, но тут последовал выстрел. Север всучила ему пулю в бочину. Животное пало. Вашингтон стал еще громче лаять, сообщая всему живому, что скрывалось в лесу, о нашей победе. Мы подошли к телу и поразились: оно еще дышало.

– Давай закончи начатое, – сказала Север.

Я подошла еще ближе, заглянула в его маленькие, тусклые глаза. Клянусь, они смотрели на меня. Он ждал сочувствия – глупое, безнадежное существо. Всего лишь плоть с уродливыми очертаниями и вонью. Мясо, покрытое жесткой шерстью, кишащей оводами. Почему ты никак не сдохнешь? Так жаль тратить на тебя пулю.

Меня пугали мои мысли, меня пугало появление таких мыслей в моей голове. Его сердце все еще пыталось биться, черная земля впитывала теплую кровь, вытекающую из глубоких отверстий.

В следующее мгновение я отняла у него жизнь.

К Клиффу я выбиралась, как только находила свободное время. К несчастью, его было не так много, как хотелось бы. Бедфорд находился в получасе езды от Манчестера, я быстро запомнила дорогу до него. Чтобы встречать Арб, Лестер купил мне старый «рено», так что я могла разъезжать везде, где хочу. Везде, где Лестер не узнает.

Клифф, как и обещал, остановился у друга. Друга звали Олли. Вечно лохматый, обросший. Широкий нос, низкий лоб и карие глаза, выглядывающие из-под нависших серых век.

Я подъехала к дому Олли. Маленькая деревянная хибара с тремя окнами. Во дворе стоял старый, грязный диван, на котором сидел нога на ногу Олли, потягивая пиво. Он всегда пил пиво.

– Привет, – сказал Олли.

– Привет.

– Клиффа сейчас нет. Ты можешь подождать его.

– Спасибо, что разрешил, – сказала я как можно грубее.

Я зашла в дом. В нем постоянно отсутствовал свет, окна были настолько грязными, что потеряли свою функцию – показывать маленький клочок мира. Присела на кресло, опустила глаза вниз, принялась ждать.

– Будешь чай или кофе?

– Кофе.

– Тебе повезло. Как раз остался последний «три в одном».

Спустя пару минут Олли принес мне кружку кофе.

– Спасибо.

Когда он последний раз мыл посуду? Знает ли он вообще, что это такое – мыть посуду? Да, впрочем, какая разница. Даже если на этой кружке были бы споры самого опасного микроорганизма во Вселенной, меня это не волновало. Пусть заражусь, пусть буду мучиться, пусть умру. Теперь уже не страшно.

Олли стоял возле меня, смотрел, как я пью кофе.

– Хочешь еще что-то мне предложить? – не выдержала я.

– Нет, я… хотел спросить. Сколько вам платят?

– Почему ты интересуешься?

– Всегда хотелось узнать, за сколько люди готовы заниматься тем… чем вы занимаетесь.

– Воспитанные люди не лезут к другим в карман.

– Понятно. Значит, очень много. А если бы я захотел присоединиться к вам, Лестер взял бы меня?

Жаль, что у меня не было тогда за плечом охотничьего ружья.

– Олли, я хочу провести оставшееся время до прихода Клиффа в тишине. Если я еще раз услышу твой голос, ты пожалеешь.

Мой голос казался мне чужим. Все, что теперь исходило из меня, было внутри меня, казалось чужим. Мне нравилось угрожать, проявлять жесткость, вселять страх.

Олли кивнул. Испугался. Взял со стола сигареты и вышел на улицу, где у дивана его ждало недопитое пиво.

Я смотрела на свои руки и видела чужие руки. Кожа, лишенная мягкости, нежности. Наше тело, поверхность, полностью отражает то, что происходит с нами внутри. Вместе с руками загрубела и моя душа. Мой характер, мои мысли. Все стало иным.

Он был для меня солнцем, без него жизнь невозможна. Безнадежие, точно ядовитый смог, заполнило мою жизнь.

– Привет, Арес, – сказал Клифф.

– У меня очень мало времени.

– Это хорошо, потому что у меня мало новостей.

– Я не в восторге.

– Извини, я делаю все, что могу.

Я подошла к нему ближе. Решила использовать метод Лестера, создать мнимое благополучие, тишину, чтобы собеседник слышал только биение своего встревоженного сердца, почувствовал, как тело горит, как стопы немеют, как страх заползает под ребра.

– Клифф, было бы уже три месяца, как тебя не стало. Ты понимаешь? Я рисковала многим, чтобы спасти твою никчемную жизнь, теперь я требую отдачи.

– Я правда делаю все, что могу. Я уже влился в «Лассу», но, Арес, мне нельзя постоянно ошиваться в Темных улицах. Меня могут увидеть твои, и мне крышка. Я не могу быть настойчивым и чересчур любопытным с членами «Лассы», потому что они могут догадаться, что я крыса, и мне снова крышка.

– Что они говорят о нас?

– Ничего. Абсолютно ничего. Дезмонду все равно на вас, он только и делает, что получает деньги, пропивает их и ходит по шлюхам. Я не знаю, как он может занимать пост главного, в его черепной коробке вместо ликвора мозг омывает виски.

– Странно. Все это очень странно. Когда мы встретили Арми Рандл, он весь дрожал, предупреждал о катастрофе. Неужели он ошибался?

– «Братья Рандл» – ваши союзники?

– Да, а что?

– В последнее время я часто слышал о них.

– Так с этого и надо было начинать!

– Черт, я… точно не знаю, но кажется у них планируется встреча.

– Когда и зачем?

– Я не знаю…

Я стукнула кулаками о стол, получилось слишком громко и яростно. Я заставила себя успокоиться.

– Так, ладно. Уже что-то есть. Я тебя просила еще кое о чем.

– Да, точно.

Клифф достал из кармана своей потрепанной джинсовки клочок бумаги.

– Здесь верный адрес. Там проживает его мать с пятью дочерьми и двумя сыновьями.

Я схватила бумажку. В животе что-то сковало: жуткое ощущение потери, невозможности вернуть, предчувствие неотвратимой боли.

– У него такая большая семья.

– Да, и они не очень-то скорбят, если честно. Я пришел к ним домой, представился его давним другом, сказал, что соболезную, так его мать меня тут же прогнала, добавив, что, раз я дружил с ним, значит, я такой же выродок, как он. Она сказала, что Стив – позор семьи и все даже рады, что его убили.

Я непроизвольно резко вдохнула ртом. Хотела рухнуть на пол в тот же миг, заплакать, хотя бы попытаться. Но я только поспешно сомкнула челюсти, закусила губу, как обычно, до привкуса крови, медленно выдохнула.

Да, его убили, его убили, его убили.

Привыкни ты уже к этим словам. Его нет. Нет его голоса, его рук, его смеха. Его любви.

Даже его семья с легкостью с ним рассталась. Позор семьи. Как же вы могли так сказать о нем? Как же вы могли смешать с грязью память о Стиве? Это безбожно. Он умер в муках. Теперь мы все, кто был связан с ним, должны подарить его душе покой, окутать теплым шелком нашей любви воспоминания о нем. Беречь их.

Я буду помнить о тебе, Стив. До последнего дня.

Записка с адресом прилично истрепалась, стала мягкой, хрупкой. Я держала ее в своей ладони всю ночь, смотрела на нее, читала адрес снова и снова и задавала себе вопросы, на которые трудно было ответить. Зачем мне все это? Что я буду делать, зная, где живет его семья? Наведаюсь к ним? Расскажу о Стиве, о том, каким он был замечательным, как сильно я его люблю? Дура, приди в себя. О тебе, так же как и о нем, говорили в новостях, его матери знакомо твое лицо. Ты мгновенно выдашь себя, тебя посадят. Оставь все это.

Я спрятала записку под матрасом. Смыла утреннюю разбитость холодным душем, спустилась на первый этаж. Было воскресенье, все домочадцы уже разъехались, кто куда. Они ранние пташки. Вашингтон спал на кухне, Миди крутилась у плиты. Ей единственной было запрещено покидать стены этого дома. Лестер тщательно следил за тем, чтобы Миди вновь не села на иглу, а мы, все остальные, помогали ему в этом: дежурили по очереди, оставались дома и наблюдали за ней.

– Доброе утро, – сказала Миди.

– Доброе.

Я подошла к холодильнику, достала пакет молока, отпила прямо из него.

– Я потушила оставшееся мясо с овощами. Будешь?

– Я не люблю по утрам много есть, но все равно спасибо.

Миди казалась чересчур доброй. Вернее, адекватной. Адекватность и Миди Миллард – это как огонь и вода, абсолютно несопоставимые понятия.

– Слушай, давай это прекратим.

– Ты про что? – спросила я.

– Про наше недопонимание. Я была с тобой груба и невежлива, за что извиняюсь. Ты стала одной из нас, я с этим смирилась. Мир?

Во рту был омерзительный привкус молока. Кажется, оно испортилось. Я смотрела на Миди в упор, не зная, что сказать. Миди хочет мира? Я бы меньше удивилась, если бы Вашингтон стал говорить по-человечьи.

– Мир… – неуверенно сказала я.

– Вот и отлично.

Миди подошла ко мне, крепко обняла.

– Раз мы с тобой все выяснили, я бы хотела попросить тебя о помощи. Я знаю, Лестер сказал всем следить за мной, но мне нужно уехать. Ненадолго. В церковь Святого Джона, она находится в сорока минутах езды. Я успею вернуться, никто ни о чем не узнает.

– Так вот зачем тебе нужен мир?

– Нет, нет. Глория, нам давно следовало поговорить, и сегодня Господь дал мне чуточку смелости решиться на этот разговор. Я говорю правду. Я поеду в церковь, мне нужно помолиться.

– За кого ты меня держишь?

– За понимающего человека.

– Ничего не выйдет, Миди.

Я хладнокровно посмотрела на нее, развернулась и стала идти к двери.

– Почему ты мне не веришь?

– Наркоманам нельзя доверять, – сказала я, даже не повернувшись к ней.

Поднимаясь к себе в комнату, я решала, чем себя занять. Сперва я хотела найти какую-нибудь книгу, для этого нужно было покопаться в каждой бесхозной комнате, где сгнивали от сырости кучи хлама. Потом пойду потренируюсь, затем возьму Вашингтона и прогуляюсь по лесу, может, даже пристрелю пару уток.

Как только я добралась до нужного этажа, я услышала за своей спиной непонятный шум, обернулась – Миди. Она подбежала ко мне, схватила за волосы, повалила на пол. Я не сумела ничего сообразить, стала тупо брыкаться. Все было так неожиданно. Миди была в три раза сильнее и агрессивнее меня. Она перевернула меня на живот, все еще держа мои волосы, одной ногой ступила на мою спину, не давая мне шанса сопротивляться, потом ее рука проникла ко мне в карман, где лежали ключи от моего «рено». Затем Миди со всей силы ударила меня ногой в живот, что заставило меня мгновенно съежиться. Все действо происходило у порога моей комнаты. Миди затолкала меня в нее и заперла чем-то дверь.

– Миди, что ты творишь?! Ты снова хочешь оказаться в подземелье?

Но она уже наверняка была на первом этаже. Я стала вышибать дверь, благо много сил на это не потребовалось. Я даже не заметила, как оказалась на крыльце у дома. Миди уже не было и в помине.

– Черт!

В нашем автопарке машин больше не было. Я заперла дом и пустилась бежать вдоль дороги. Вскоре, к моему счастью, я остановила попутку. Человек за рулем знал, что я из логова «Абиссали», мне даже не пришлось ему угрожать.

Церковь Святого Джона – одинокое маленькое строение, расположенное на зеленом холме. Внутри скромной церквушки никого не было, я пала духом. Миди сбежала, Лестер ни за что мне этого не простит. Как же можно было так облажаться?!

Выйдя из здания, я посмотрела по сторонам и заметила черные ворота, выглядывающие за ним. Подошла поближе. За этими воротами скрывалось кладбище. За холмом была равнина, полностью усеянная памятниками.

У одной из могил сидела Миди. Издали она напоминала ангела, спустившегося с небес. Я медленно подошла к ней.

– Карен Хартли, – прочитала я надпись на памятнике. – Это настоящее имя Дрим?

Миди нисколько не удивилась моему появлению, она сидела у могилы, гладила траву.

– Да. Девочки сказали, что Ноэль устроил шикарные похороны. У нее был красивый гроб.

Я присела рядом с ней. Ветер тихо кружил над могилами. Шепот мертвецов.

– Я сочувствую тебе.

– Конечно, сочувствуешь, ты ведь меня понимаешь. Сама недавно потеряла подругу, а теперь еще и парня.

– Необязательно было напоминать мне об этом.

– А я люблю делать людям больно. Забудь о нашем мире.

– Почему я тебе не нравлюсь?

– Потому что я тебе не верю. Наши чувства взаимны, не так ли?

– Боже!.. Ты до сих пор думаешь, что я предатель? Миди… В своей жизни я встречала много тупых людей, но ты просто их королева! Дезмонд Уайдлер убил мою подругу! Ты же это знаешь. Неужели ты думаешь, что я вступлю в сговор с этим подонком?!

Я посмотрела на небо, сделала глубокий вдох, внутри меня гнев бурлил, как лава проснувшегося вулкана.

– Миди, когда я ложусь спать, я спрашиваю себя: зачем мне просыпаться на следующий день? какой смысл? Я потеряла всех, кого любила. Но потом я закрываю глаза и вижу его лицо. Жестокое, уродливое. И я понимаю, что смысл все-таки есть. Пока жив этот человек, буду жить и я. Я должна сделать все возможное, чтобы отомстить ему за смерть Ребекки. Только месть теперь держит меня на этом свете.

– Какая трогательная речь! Я бы расплакалась, но не буду. Мы обе знаем правду, Глория. Возможно, это было видение, галлюцинация, может, мне в самом деле показалось, что я видела тебя с людьми из «Лассы». Ладно, забыли об этом. Но ты крепко связана с музыкантами. И этот факт неопровержим. Я не понимаю, как Лестер, зная обо всем, может держать тебя с нами.

– Миди, мать твою, о чем ты? Какая связь существует между мной, музыкантами и «Лассой»? Ты нюхнула, что ли, по пути сюда?

– Вы убили людей Дезмонда, он гонялся за вами по всей Америке, а, когда нашел, ограничился только одним человеком, остальных оставил в живых, сдал копам. Почему?

– Он сказал, что тюрьма страшнее смерти.

– Это, разумеется, так, но ведь причина не в этом.

– А в чем тогда?!

– Бог мой!..Ты действительно ничего не знаешь? Тогда мне жаль тебя.

– Миди, прошу тебя.

– Если бы Дезмонд застрелил Алекса и его людей, то члены «Лассы» отвернулись бы от него.

– Я ничего не понимаю, какое дело «Лассе» до обычных музыкантов?

– Ты слепа, как новорожденный щенок, Глория. Ничего ты не знаешь о своих музыкантах. Уайдлер недолго правит «Лассой». До него на его месте был Вайред Мид. Отец Алекса.