Книга третья,

Это был удар грома среди сонного неба Абистана. Ну и ну, какая поднялась суматоха и сколько было пересудов! Всего за какую-то недельку из семи дней новость тысячу раз обошла всю страну посредством надиров, газет, ФН, мобилизованных на двадцать четыре часа в сутки мокб, не говоря уже об общественных глашатаях, которые не жалели ни глоток, ни мегафонов. По наказу Аби Верховный Командор Справедливого Братства Дюк распорядился учредить сорок один день беспрерывного ликования. Были организованы масштабные коллективные молитвы и такие же масштабные благодарственные церемонии для выражения признательности Йола-ху за чудесный дар, который он преподнес своему народу. С целью постройки красивого защитного сооружения объявили сбор средств, и уже через неделю накопилась сумма, эквивалентная государственному бюджету. Люди дали бы и больше, если бы правительство не издало официальное коммюнике, в котором призвало к сдержанности, поскольку нужно приберечь хоть немного денег на все остальное.

Если оставить в стороне мнения, которые добавляли к относящейся к делу информации различные официальные учреждения, несколько тысяч страниц пояснений, напечатанных в прессе, и сотни часов ученых комментариев через надиры, суть дела можно обозначить так: обнаружено новое святое место первостепенного значения! После проведения незначительных работ, финансируемых из собранных средств, его откроют для паломничества, как тотчас же оповестила настойчивая рекламная кампания, вызвав колоссальный интерес у публики и не менее колоссальную деловую активность. Были оглашены головокружительные цифры: двадцать миллионов кающихся грешников уже в текущем году, тридцать в будущем и по сорок в последующие годы. Места бронировались на десять лет вперед. Все бросились упаковываться, люди занервничали, цены резко подскочили, а стоимость бурны, котомок для путников, туфель без задников и дорожных посохов вообще достигла заоблачных высот, так как они могли стать дефицитом. Зарождалась новая эра.

И это еще не всё: религиозных историков, докторов права и великих мокби на протяжении грядущих десятилетий ожидала большая работа, они уже затачивали перья и запасались бумагой, так как им предстояло переписать историю Абистана и Гкабула, пересмотреть основополагающие трактаты, и даже более того – подогнать главы Священной Книги. Сам Аби признал, что его память могла давать осечки, ведь он прожил такую сложную, полную потрясений жизнь, ему приходилось править целой планетой, а Йолах весьма требователен.

Новое святое место было не каким-то там заурядным, оно служило предвестником чего-то неведомого, открывало новые перспективы. Вот только один пример из сотни: в существовавшей до сих пор версии Гкабула Кодсабад находился в центре Истории, а ведь на самом деле все было иначе – до Откровения Кодсабад вообще не существовал, а на его месте располагался процветающий мегаполис под названием Ур, где теперь прячется кодсабадское гетто, а Аби жил в другом регионе. И только позже Посланец обосновался в Уре, куда его привела коммерческая деятельность. В новую редакцию Священной Книги предстояло включить тот факт, что Аби несколько лет скрывался в чудесной деревушке, после того как был вынужден покинуть Ур, преследуемый властителями этого развратного города, продавшегося Балису и Врагу. В те времена Балиса еще звали Шитан, а Враг был всего лишь врагом, так как не приобрел еще мифической ауры, которой окружен сегодня, и врагом этим являлась совокупность выродившихся варварских народов, земли которых именовались Верховные объединенные регионы Севера, или Лиг на абиязе. Наверное, можно было просто подождать, пока все они сами вымрут, их в любом случае ждал печальный конец, но они являлись носителями зла и могли заразить им верующих, таким образом развратив их. Именно в этой деревне, в простоте своей новой жизни, Аби и начал слышать и толковать слова нового бога Йолаха, которого в наше время называют не иначе как Бог. Его послание несло свет и заключалось в лозунге: «Бог есть всё, и всё – в Боге», – прекрасный способ сказать, что нет другого бога, кроме Бога. Напомним, что тогда Аби и сам носил другое имя, уже не известно, какое именно, но когда Бог признал его своим единственным и окончательным предвестником, Посланец назвался Аби, что означает «любимый прародитель верующих».

Только в тот момент, когда жатва новообращенных набрала критическую массу, способную запустить цепную реакцию, которая сотрет в порошок старый мир, Бог явил свое имя: Йолах, и под этим именем он и простирается над всею вечностью. Опять-таки в той же деревне однажды ночью при вспышке света Йолах обучил Аби священному языку, при помощи которого тот должен был собрать рассеянных по всему миру людей и повести их, кающихся и благодарных, по пути Гкабула. Бог также поведал своему Посланцу, что одной веры недостаточно: как бы огонь ни разгорался, он всегда тухнет, а люди – создания несносные, их нужно подчинить, как заклинатели подчиняют змей, и остерегаться их, а для этого необходим мощный язык, обладающий глубоким и продолжительным гипнотическим действием. Аби добавил к новому языку два или три собственных изобретения и нарек его абиязом. Его мощное действие Посланец проверил на своих же товарищах: уже после нескольких уроков эти некогда нищие негодяи, в ужасе от мысли, что Бог существует и наблюдает за ними, превратились в харизматичных и невероятно обаятельных повелителей, они стали мастерами красноречия и военных хитростей. Коа в свое время провел тот же эксперимент на детях в разоренном предместье и получил не менее ошеломляющий результат: после месяца занятий маленькие неучи изменились до неузнаваемости. «Со священным языком мои последователи будут доблестными до самой смерти, для овладения миром им больше не понадобится ничего, кроме слов Йолаха. Как эти слова сделали из моих товарищей гениальных полководцев, они сделают из моих последователей отборные войска; победа, полная и окончательная, будет скорой» – таковы слова Посланца, как они записаны в Книге Аби, части 5, главе 12, стихах 96 и далее. И именно из этой чудесной деревни, окруженный зародышем своей армии, он объявил Блеф, первую Великую священную войну Гкабула. Можно было бы задаться вопросом, как так получилось, что Аби забыл о пристанище, которое явилось переломным моментом в его карьере и становлении всего человечества, но никто подобным вопросом не задавался; Аби – Посланец, и Йолах вдохновляет его при любых обстоятельствах.

Через какое-то время, когда Аби основал Справедливое Братство и сделал из него свое правительство и высшую государственную инстанцию, поставленную над всеми прочими светскими и религиозными организациями, он ввел абияз в качестве официального языка во всей вселенной и объявил дикими и кощунственными все остальные языки и наречия, существовавшие на планете. История не упоминает, кто создал Аппарат, какими функциями он обладал, какое место занимал на шахматной доске и кто им руководил; любопытные, которые хотели докопаться до правды, ничего не узнавали и больше уже никогда не пытались.

Достойный Роб, служивший в те времена пресс-секретарем Справедливого Братства и наместником Аби по связям с общественностью, через прессу и в своем очень трогательном выступлении в центральной мокбе Кодсабада дал следующее объяснение: милый сердцу Посланец был искренне убежден в том, что деревня, принявшая его по-братски и взявшая тем самым на себя, с учетом опасной обстановки в Уре, огромный риск, была уничтожена во время той или иной Священной войны и стерта с лица земли Врагом, и только поэтому Аби не проронил о ней ни единого слова аж до нынешнего года, пока ниспосланный Йолахом ангел не явился ему во сне и не поведал, что добрая деревушка все еще там, крепко стоит на ногах и бережно хранит сладкое благоухание его пребывания. Восхищенный таким божественным благодушием, Аби немедля распорядился отправить туда разведывательную экспедицию. Деревня действительно была на месте, в том же виде, в каком она ему и приснилась, – нарядная и пронизанная сверхъестественным светом. Когда Аби показали снятый там фильм, Посланец прослезился: он узнал неприметную хижину, предоставленную в его распоряжение местными жителями, и не менее скромную, весьма забавную из-за своего языческого вида мокбу, радушно построенную селянами, после того как Аби обратил их в истинную веру Гкабула. По обыкновению исполненный энтузиазма, Аби настоял, чтобы Достойный Хок дал распоряжение министру Пожертвований и Паломничества все подготовить, чтобы в скором времени достойные верующие смогли посетить эту блаженную деревню и возрадоваться.

А Достойному Диа, таинственному Диа, члену более чем влиятельного Справедливого Братства и начальнику департамента Расследования чудес, Аби повелел провести все надлежащие изыскания и подготовить экспертное заключение: степень сохранности деревни свидетельствует о наличии чуда, и данный феномен непосредственно связан с проживанием в ней Аби. Что Диа и сделал, уложившись в очень короткий срок. Верующие единогласно высказались за провозглашение чуда и его официальное признание. В очередной раз все абистанское общество показало свою верноподданническую кротость. В знак признательности Аби пожаловал Диа титул Достойнейшего меж Достойных и передающуюся по наследству концессию на паломничество в новое святое место. Все Достойные очень обрадовались за собрата, но Посланец пошел еще дальше и распорядился пересмотреть всю существующую систему соглашений, отчего члены Справедливого Братства и Аппарата впредь разделились на два лагеря: за и против Диа.

При закрытии праздничных мероприятий провели казнь нескольких тысяч заключенных, среди которых были вероотступники, разные прохвосты, развратники и просто туземцы. Очистили тюрьмы и лагеря, организовали нескончаемые шествия по улицам, чтобы и народ мог поучаствовать в искупительном массовом жертвоприношении. Великий мокби в центральной мокбе Кодсабада торжественно открыл святую резню, собственноручно вскрыв горло под похотливыми объективами телекамер одному злосчастному бандиту, заросшему волосами оборванцу, которого случайно нашли в каком-то приюте. Поскольку нищий оказался невероятно толстокожим, слабенькому старичку лишь с десятой попытки удалось добраться до трахеи.

Как только объявили об обнаружении деревни, Ати понял, что дело связано с тем археологическим памятником, где работал Наз. Новость вызывала удивление, не более того. То, как эту историю подавали в средствах массовой информации, мало в чем соответствовало рассказанному Назом во время их долгого возвращения в Кодсабад, ведь на деревню без всякого ангельского предупреждения набрели паломники: они попросту сбились с пути из-за проливных дождей, которые затопили громадные территории, размыли дороги, повалили дорожные знаки, учинили угрожающее опустошение. Странникам пришлось пойти в обход зоны бедствия по таким гнетущим местам, что даже невозможно представить, ступала ли там вообще когда-либо нога человека. В поисках убежища, где удастся укрыться от шквалистых порывов ветра, чтобы отдохнуть и помолиться, путники и наткнулись на это место. Оно казалось живым, радостным, без малейшего признака неприветливости; казалось, жители вышли за покупками и вот-вот вернутся. Однако очень скоро кающиеся грешники вынуждены были признать, что оказались в совершенно мертвой, будто забальзамированной деревне, которую уберегли от посягательств времени и людей исключительная изолированность от мира и сухой климат. Стало ясно, что жители деревни поспешно покинули ее. По некоторым признакам – столам, накрытым для еды, перевернутым скамейкам, как принято в мидре, распахнутым дверям – угадывалось, что люди обратились в бегство утром, между третьей и четвертой молитвами. Когда? Очень давно – это все, что можно было сказать; в воздухе чувствовалось нечто древнее и отдаленное, такое, что делало привычные пространственно-временные ориентиры ненадежными и туманными. Но, возможно, гнетущее впечатление было вызвано всего лишь бесконечным уединением тех мест. Наз даже говорил, что при входе в деревню ему показалось, будто его перенесли в другое измерение. Паломники решили пересидеть там бурю и, воспользовавшись передышкой, исследовали удивительную деревню, а по вечерам усаживались вокруг костра и припоминали изгнанные из памяти старинные легенды.

Прибыв в лагерь, паломники с широко раскрытыми от удивления глазами рассказали о своей находке, а в подтверждение сказанного продемонстрировали собранные на месте разнообразные предметы, как простенькие безделушки, так и по-настоящему необычные вещицы, которые никто, ну надо же, не сумел даже опознать! Поскольку дело было из ряда вон выходящее, настоятель лагеря вышеуказанные предметы конфисковал, о чем отчитался перед своим начальством, и уже спустя несколько недель в лагерь отправилась экспедиция из Кодсабада под руководством Наза. Другая же экспедиция, посланная по распоряжению Аппарата на вертолетах, имела целью схватить злосчастных паломников и после экспресс-допроса на месте выслать в секретное убежище на карантин. Ни одна газета, ни один надир ни о чем таком не сообщали – ни о таинственном исчезновении жителей деревни, ни о загадочных предметах, найденных в ней, ни о несправедливом заточении паломников. Комиссар веры, проводник и охранники, посмевшие отклониться от официально утвержденного пути, были строго наказаны, так как паломничество имело четко определенный маршрут, со своей продолжительностью и своими испытаниями, через которые нужно было пройти; маршрут обладал таким же священным значением, как и его цель – святое место, к которому он вел, и никакая сила в мире не могла его изменить, включая самого Аби, хотя он и не стал бы этого делать.

Итак, Наз стал первым, кто изучил изъятые у паломников предметы, и первым, кто после них вошел в деревню. Увиденное повергло его в глубокие раздумья. Он не распространялся об этом, хотя Ати наседал на него со всех сторон. Недавняя дружба не позволяла Назу забыть о принципах соблюдения секретов, к которым обязывала должность следователя, давшего присягу министерству Архивов, Священных книг и Сокровенных изысканий. И только однажды вечером, сидя у костра и обреченно глядя вдаль, дрожащими губами Наз позволил себе обронить слова о том, что недавнее открытие способно потрясти символические основы Абистана, и тогда правительству и Справедливому Братству ради поддержания порядка в его невинной девственности придется прибегнуть к крайне мучительным мерам: массовой депортации, обширным разрушениям и удушающим ограничениям. У Ати заявление товарища вызвало лишь улыбку – подумаешь, какое-то село, ничтожное отклонение, найденное в пустыне, всего-то горстка семей, потерявшихся по дороге в город. Такова судьба всех деревушек: они или исчезают в прахе веков, или же город надвигается на них и проглатывает одним махом, никто их долго не оплакивает. Однако Наз явно недооценил правительство, коль скоро ему не пришло в голову, что оно с такой легкостью найдет столь идеальное решение: вознесет деревню до уровня святого места, решив таким образом все проблемы – озаренная благодатным светом, святыня будет защищена от любого лицемерного взгляда, от любых кощунственных домыслов. Обнаружение какого-нибудь нежелательного факта было не в силах пошатнуть систему, она лишь укреплялась путем подчинения этого факта себе.

Честно говоря, Ати думал совсем о другом: о той печальной участи, которая ожидала свидетелей, так как все они теперь, один за одним, были призваны исчезнуть – проводник и его охранники, настоятель лагеря и его помощники. Что касается самих паломников, то очень скоро они затеряются где-нибудь в пустыне и сгинут там. Надиры отрапортуют о трагедии, которая послужит поводом для девятидневного общенационального траура. А погибнут они мученической смертью, и это главное, – так объявят в завершение церемоний. И в связи с этим Ати волновался за Наза – главного свидетеля, который не только видел деревню, но и осознал глубокое значение увиденного.

Бесполезно было спрашивать название той деревни. Его не знали, оно было утрачено, с ним покончено, поэтому его заменили на абистанское. Справедливое Братство, собравшись на торжественном съезде, нарекло новую святыню Маб, что являлось сокращением от «мед Аби», убежище Аби. С момента образования Абистана все названия мест, людей и предметов предыдущих эпох были запрещены, как и старые языки, традиции и все остальное, таков был закон, и не было никакой причины делать исключение для этой деревни, тем более что ее возвели в ранг привилегированных святых мест Абистана.

Когда прошло первое волнение, связанное с официальным заявлением о найденной деревне и с приливом чувства гордости за своего друга Наза, имя которого теперь навсегда будет связано с этим чудом, Ати вспомнил некоторые подробности. Он вспомнил, как Наз говорил ему, что деревня была совсем не абистанской, ее построили не абистанцы и жили в ней не они, тысячи деталей подтверждали это: архитектура, домашняя утварь, одежда, посуда. То, что казалось похожим на мидру и мокбу, было расположено совершенно иначе, чем в Абистане. Все документы, книги, календари, почтовые открытки и другие образчики словесности были написаны на неведомом языке. Что за люди там жили, какова была их история, к какой эпохе они принадлежали и как оказались в Абистане, в мире верующих? Наз, опытный археолог, был более чем поражен уровнем сохранности деревни и отсутствием человеческих останков. Выдвигалось множество разнообразных гипотез, но ни одна из них не удовлетворяла фактам. Вариант первый: на деревню напали, а население собрали и депортировали одному Богу известно куда. Допустим, но почему нет никаких следов сопротивления и грабежа? А если жители деревни были убиты в бою, то где же трупы? Еще одно допущение: население ушло само, добровольно, – но тогда почему оно бежало с такой поспешностью? Ведь душевный покой, похоже, был их жизненным принципом и основной линией поведения.

Ати и Коа много спорили на эту тему. Совершенно не рассматривая гипотезу, основанную на чуде, они склонялись к предположению о неизменно сухом климате для объяснения сохранности деревни, а также к маловероятной, но очень романтической гипотезе, объясняющей отсутствие человеческих останков тем, что в деревне все еще оставались несколько выживших ее обитателей. Тогда ситуация выглядела бы следующим образом: однажды, по неизвестной причине, жителям деревни пришлось покинуть свои дома; затем они или погибли в дороге или же не сошлись меж собой в том, по какому пути нужно следовать, но в любом случае несколько селян, изнуренных и отчаявшихся, повернули обратно и снова украдкой поселились в прежних домах, при малейшей опасности убегая и прячась в пустыне или в горах. Услышав издалека, как на них, подобно наводнению, неминуемо надвигается армада паломников, несчастные решили, что им пришел конец. Если предположение друзей было верным, то где же селяне теперь, когда их прибежище захвачено, оккупировано, перестроено и охраняется, точно Святой Грааль? Умерли в пустыне? А может быть, подались в какой-нибудь мегаполис в надежде раствориться в первой попавшейся толпе? Так-то оно так, но сколько у них шансов перехитрить враждебный недоверчивый мир, как им удастся ускользнуть от администрации, Гражкомов, V, шпионов Аппарата, антивероотступов, армейских патрулей, Правоверных добровольных поборников Справедливости, ополченцев-волонтеров, судей Нравственной инспекции, мокби и их надзирателей, доносчиков всех мастей, собственных соседей, пыл которых не остановит ни одна стена? Знают ли обо всем этом затерянные в неизвестном утопающие? Знают ли они, что Бигай своим магическим глазом видит всех и вся, а надиры транслируют любое изображение (причем тех, кто на них смотрит, экраны записывают, после чего читают их мысли)? В любом случае конец был неотвратим, и это довольно легко себе представить, так как беглецы не были приверженцами Гкабула и говорили на запрещенных языках. Наилучшим выходом для них самих и ради выживания их рода было по-быстрому добраться до ближайшего гетто, если, конечно, в их регионе они еще существовали. Возможно, селяне так и сделали, а возможно, нашли какое-то новое место, еще более уединенное, чем деревня, и устроили там убежище от всех невзгод. Ати знал, насколько необъятна и слабо обжита страна, затеряться в ней навсегда было проще простого, если бы не тучи ослепленных неудержимой верой паломников, которые бороздили ее от края до края.

Все эти мысли привели Ати к тому, что он задумал проведать Наза у того в министерстве, так как это был единственный адрес, который знал Ати.

Своим намерением он поделился с Коа, и они тут же принялись громоздить план за планом. Поскольку они никогда не выходили за пределы своего квартала – ведь это запрещалось законом, тем более суровым, оттого что он был неписаным и никто не знал его содержания, – они понятия не имели ни в какую сторону идти, ни у кого спросить дорогу в министерство, и даже не могли вообразить, как им удастся преодолеть препятствия, которые будут возникать перед ними на углу каждой улицы. Они пришли к выводу, что не знают города и не представляют себе, на что он похож и какие люди его населяют. До определенного момента вселенная для них была лишь продолжением их квартала, однако существование неприступного гетто и загадочной деревни показало, что и у Системы есть свои слабые места и даже потайные миры. По пути из санатория Аби видел, какая пустота царит в Абистане, гнетущая пустота, в которой, казалось, слышен шепот множества параллельных миров, скрываемых сверхмощной волшебной силой. А как же автократический дух Гкабула? Лучезарный ум Бигая? Очистительная волна Великих священных войн?

Йолах велик и его мир довольно сложен.

Оставалось лишь придумать способ вырваться за пределы квартала и дойти до министерства Архивов, Священных книг и Сокровенных изысканий.

Пришло время подвести небольшой итог: Ати и Коа составили список преступлений и правонарушений, которые они совершили за последнее время. Положение не слишком обнадеживало: одной лишь прогулки в гетто, в это адское логово Балиса и вероотступов, было достаточно, чтобы их уже с десяток раз отправили на стадион. Ну а для общего счета можно добавить и остальное: подделку патента, противозаконное проникновение в чужой дом, указание ложной информации в государственных документах, присвоение полномочий должностного лица, нелегальную торговлю в составе организованной банды, хранение краденого и прочие мелкие сопутствующие злодеяния. Бесполезно было уповать даже на малейшую снисходительность – мэрия, Гильдия, мокба, судьи Нравственной инспекции, коллеги по работе и соседи выступили бы суровыми обвинителями, крича в один голос об обмане, безбожии и вероотступничестве. А на стадионе разбушевавшаяся толпа охотно будет топтать их тела, а затем протащит трупы по улицам, пока от них ничего не останется, кроме ошметков плоти на костях, за которые станут грызться между собой собаки. Правоверные добровольные поборники Справедливости на этом заработают себе хорошую репутацию и проведут в квартале погром, который войдет в историю.

А между тем, никакие крамольные, а тем более нечестивые мысли ни на мгновение не посещали головы друзей: Ати и Коа просто-напросто хотели узнать, в каком мире живут, и не для того, чтобы с ним бороться, – такое не по силам никому, ни человеку, ни богу, – а для того, чтобы научиться осмысленно переносить его и, насколько возможно, познать. Если идентифицировать боль, ее можно терпеть, и даже сама смерть превратится в способ существования, когда вещи называешь своими именами. Ну да, правда (и это тяжкое святотатство), они лелеяли надежду из этого мира сбежать: безумие, нечто невозможное, ведь мир настолько велик, что теряется в бесконечности, сколько же жизней подряд нужно прожить, чтобы выйти за его пределы? Но надежда часто двигается наперекор реальной действительности, и друзья повторяли себе как некую аксиому, что безграничного мира быть не может – ведь, не имея пределов, он растворился бы в небытии, не существовал бы, а раз есть рубеж, значит, его можно пересечь, более того, его нужно пересечь любой ценой, поскольку очень даже может быть, что именно по ту сторону границы и находится недостающая часть жизни. Но, Господи великодушный и непреложный, как же убедить верующих, что пора прекратить надоедать жизни, ведь она и так любит и принимает того, кого захочет?

Ати чувствовал себя виновным в том, что втянул благодушного Коа в свои фантазии. Пытался сам себя успокаивать, говоря себе, что его друг – врожденный бунтарь, первоклассный авантюрист, ведомый некоей первозданной силой. Внутренне Коа страдал и носил в душе тяжелую ношу, а кровь, текущая у него в жилах, обжигала сердце, ведь его дед был одним из самых опасных безумцев страны, который отправил на три последние Великие священные войны миллионы молодых мучеников, а его смертоносные проповеди до сих пор изучались в качестве поэзии в мидрах и мокбах, в силу чего количество добровольцев смерти продолжало расти. С самого детства Коа испытывал жгучую ненависть по отношению к этому миру, считающему себя выше других. Он бежал от него, но бежать недостаточно – бывает, приходится остановиться, и тогда мир догоняет и заключает в ловушку. Аби чувствовал отвращение к Системе, а Коа испытывал ненависть к людям, служившим Системе; это не одно и то же, но в конце концов первое без второго не обходится, поэтому можно было без труда представить себе, как их обоих повесят на общей веревке.

Понимая, как далеко они зашли, два друга вынуждены были признаться себе, что перешли ту грань, за которой движение в том же направлении означало бег навстречу смерти. Таким образом, действовать вслепую было нельзя. Уже то, насколько они продвинулись в своем возбуждении, до сих пор не обнаружив себя, можно считать своего рода чудом. Покамест они находились под прикрытием своего статуса: Ати был ветераном, пережившим туберкулез и вернувшимся из леденящего душу санатория в краю Син, а Коа носил знаменитое имя и числился выпускником не имеющей себе равных Школы Божественного слова, или ШБС.

Свой план они обсуждали между собой, советовались друг с другом, ожидали удачного момента, ежедневно оттачивая технику маскировки, безо всяких затруднений проходили по многу раз контрольно-пропускные пункты, умели, как никто другой, показать свои высокие достижения в набожности и гражданской дисциплине, за что квартальный мокби и судьи Нравственной инспекции ставили их в пример другим. В остальное время приятели занимались поисками тайных каналов, сбором информации, проверкой различных предположений. Они узнали очень многое, поняли, с какой легкостью можно найти то, что скрупулезно ищешь, и насколько разные уловки и нелегальное положение способствуют развитию изобретательности и как минимум быстроте реакции. Им уже стало известно следующее: все министерства и крупные учреждения сосредоточены в гигантском комплексе, расположенном в историческом центре города. Они и раньше слышали об этом, но чисто гипотетически, не принимая эту информацию всерьез. Речь шла об Абиправе, руководящем органе правительства Аби, в центре которого возвышалась Кийиба, величественная пирамида высотой не менее ста двадцати сикков и наземной площадью фундамента в десять гектаров, облицованная зеленым гранитом со сверкающими выступами красного цвета, этакая гигантская застывшая глыба, с глазом Аби на каждой из четырех сторон верхушки пирамиды, зорко наблюдающим за городом, непрерывно обшаривая верующих своими телепатическими лучами. Там размещалась штаб-квартира Справедливого Братства. Даже сто тысяч бомб не заставили бы это здание покачнуться. В основе проекта лежала забота о безопасности, да и об эффективности тоже, почему бы и нет, но первой и главной целью было показать мощь Системы и непостижимую тайну, на которой она зиждется; абсолютистский режим формируется именно таким образом, вокруг не поддающегося расшифровке колоссального тотема и вождя, одаренного нечеловеческими способностями; иными словами, идея в том, что мир и его составные части существуют и держатся исключительно потому, что вращаются вокруг избранного.

В пирамиде десятки тысяч управленцев трудились семь дней в неделю круглыми сутками, и каждый божий день несколько десятков тысяч посетителей, чиновников и торговцев, прибывших из всех шестидесяти провинций, толклись у входа в разнообразные учреждения, чтобы подать письменное прошение, записаться в какую-нибудь ведомость, сдать бухгалтерский отчет или пройти аттестацию. Дела попадали в недра гигантской машины и пускались в долгое путешествие протяженностью в несколько месяцев, а то и лет, после чего их отправляли в административные подземелья, где они подвергались особой обработке – какой именно, никто не знал. Наши друзья слышали разговоры о том, что подземелья тянутся до другого, совершенно непостижимого мира и что там есть один секретный, прорытый очень глубоко в земле туннель, ключ от которого имеется только у Верховного Командора и который предназначен для того, чтобы по нему в случае народного бунта Достойные могли удрать в… гетто! Ну надо же, когда люди ничего не знают, они и правда выдумывают что попало. На самом же деле вероятность бунта почти равнялась нулю, но еще менее вероятным было предположение, что у Достойных возникнет пошлая идея ползти под землей в гетто, к своему исконному врагу, в то время как они являются властелинами мира и на своих вертолетах и самолетах могут за короткое время достичь любой точки земного шара, а их летающие крепости, повсеместно зондирующие небесные просторы, способны уничтожить все живое на земле. Некоторая информация ничего не стоит, только отвлекает внимание. Скорее всего, туннель нужен был для того, чтобы Достойные и их благородные семьи добирались по нему до аэропорта или дворца Аби, который мог служить для них бомбоубежищем в те времена, когда Враг еще был могущественным и ежедневно сбрасывал на Абистан атомные бомбы.

В одном из старых выпусков журнала теологических наук Ати и Коа нашли фотографию, на которой был изображен Достойный Дюк, Верховный Командор и шеф Справедливого Братства, в окружении нескольких Достойных, среди которых находился и очень могущественный Хок, директор департамента Протоколов, Церемоний и Поминаний; все присутствующие были облачены в плотные зеленые бурни, прошитые золотыми нитками, и соответствующие рангу красные шапки. Фото сделали по случаю торжественного открытия новой административной службы – Бюро лунных астрономических таблиц. Событие подавалось в статье как неоценимое достижение для правильного соблюдения ритуалов Сиама, священной недели Абсолютного Воздержания. В качестве скрытой угрозы в статье также говорилось: «Верховный Командор выразил уверенность, что Бюро положит конец беспрестанным спорам между великими мокби разных провинций о точном времени начала и конца священной недели Сиама». Угроза абсолютно напрасная, так как даже сама Книга Аби очень туманно толковала этот вопрос и в конечном счете предписывала проводить визуальные наблюдения за луной, а такой метод естественным образом ведет к появлению ошибок, тем более что его исполнение возложено на достопочтенных мокби, в равной степени слабовидящих даже при дневном свете и глухих к каким-либо доказательствам. Мы не имеем в виду, что они были упертые, как кирпич, будем уважительны по отношению к ним, мы только хотели сказать, что и кирпичи бывают более здравомыслящими, чем старые мокби. А на заднем плане фотографии вырисовывался шикарный правительственный комплекс – скопление разнородных строений и старинная военная крепость посреди разоренного города. Башни зданий доставали до облаков, а пристройки и служебные помещения переплетались таким образом, что вызывали в воображении макиавеллиевские планы. Безо всякого труда можно было представить, какие тайны и мучения скрывало в себе нутро комплекса, и какая никоим образом неисчислимая энергия бушевала в сердце этого исполинского реактора.

А совсем вдали виднелась оконечность исторического города: извилистые узкие улочки, заваливающиеся один на другой дома, ветхие облупившиеся стены и люди, которые, казалось, были вписаны в пейзаж со времен античности в качестве бесспорных свидетелей невзрачной жизни. Именно в этом нескончаемом лабиринте и жили чиновники различных государственных учреждений. Его называли Двочин, Дворец чиновников. Подобно тому, как муравьи преданы своей муравьиной матке, чиновники душой и телом принадлежали Системе. Они добирались на работу через сеть плохо освещенных туннелей, которые внутри Абиправа разветвлялись в не менее сложную паутину лестниц, распределявшую управленцев по этажам, поэтому их мировосприятие ограничивалось кишками, скелетом и клетками этого строения. Система напоминала роботизированный военный завод, который внушает страх, зато гарантирует пунктуальность. От одного коллеги из Службы по надзору за путями сообщения, чей двоюродный дед, будучи чиновником в министерстве Целомудрия и Прегрешений, из-за неудачно внедренной реформы однажды оказался на стадионе вместе с сотней своих коллег во главе с самим министром и всей его семьей, Ати и Коа знали, что каждое учреждение имеет свой жилой сектор. Служащие министерства Архивов, Священных книг и Сокровенных изысканий занимали сектор М32. А это значило, что именно там и обитает Наз.

Также они узнали, что центральная мокба, в которой Достойные по очереди совершали богослужение во время Моления в Четверг, находится в одной из пристроек Абиправа и может вместить до десяти тысяч правоверных. Каждую неделю один из Достойных, назначенный собратьями согласно слишком сложному для понимания обычного верующего протоколу, читал молитву, после чего комментировал несколько стихов из Гкабула в связи с актуальными событиями, в частности с ходом Священной войны – текущей или предстоящей, к которой в тайне готовились. Правоверные отмечали его фразы мощными и мужественными выкриками вроде: «Йолах велик!», «Гкабул – наш путь!», «Аби победит!», «Будь проклят Балис!», «Смерть врагу!», «Смерть вероотступам!», «Смерть предателям!». После этого, отмывшись от своих прегрешений, паства направлялась прямиком на большой стадион, который мог вместить столько народу, сколько потребуется.

Коа раньше знал эти места, но теперь уже мало что помнил. Будучи внуком авторитетного мокби, священника центральной мокбы, и сыном блестящего квестора принадлежащей Достойному Хоку ложи духовенства, он родился в жилом анклаве Достойных. Там на все смотрят хозяйским глазом, поэтому простых людей не видят и не слышат, знакомств с ними не заводят. В школе Божественного слова, в здании Кийибы, вблизи от Бога и святых, Коа со временем забыл даже, что живет на земле. По правде говоря, он никогда не догадывался, что простые люди тоже относятся к человеческому роду, ему просто об этом никто не сказал. Но настал день, отличный от прочих, когда случилось так, что чудесным образом глаза у Коа открылись и он увидел, как несчастные людишки вертятся у него под ногами. С тех пор страстное желание мятежа не оставляло его.

После долгого периода умственного напряжения наши друзья пришли к выводу: то, что получилось единожды, имеет шансы получиться дважды. Поэтому они состряпали некую повестку, чтобы со специальным заданием отправиться в Абиправ. И вот они уже снаряжены бежать по улицам, как прилежные и честные работники, готовые сгореть на работе.

Однако неожиданности не заставили себя ждать. Когда уже пожитки были собраны и ничто не мешало пуститься в путь, оказалось, что Коа вызвали в окружной трибунал. У посыльного блестели глаза и капало с носа, так как дело было серьезным: Коа приказывал явиться в трибунал сам его светлость и превосходительство старший заведующий судебной канцелярией лично. На месте древняя надутая крыса с белой бородой в затертом до блеска бурни сообщила Коа, что СЛВК, Собрание лучших верующих квартала, единогласно и во имя Йолаха избрало его на роль вырубщика в судебном процессе над некой шлюхой, обвиненной в богохульстве третьей степени, и что его кандидатура без промедлений уже утверждена в высоких сферах. Далее ему велели поставить свою подпись в знак согласия оказать необходимую услугу и передали копию судебного дела. Событие считалось знаменательным, ведь последний процесс над ведьмами проходил очень давно, никто уже и не надеялся однажды поучаствовать в таком расследовании. А если религии долго не доставлять неприятностей, она истощается и теряет злобу. А восстанавливает она свои силы равным образом как на стадионе или на поле боя, так и во время безмятежных учений в мокбе. В ходе ссоры с соседями одна бесстыжая молодая женщина пятнадцати лет, перед тем как хлопнуть дверью, осмелилась сказать, что справедливый Йолах совершил большую ошибку, дав ей таких скверных соседок. Это прозвучало как гром среди ясного неба. Разумеется, мегеры в один голос дали против нее свидетельские показания, и Гражкомы, примчавшиеся что есть духу, были с ними солидарны. Дело было ясным, долго раздумывать не пришлось – для вынесения приговора хватило бы пяти минут, и вопрос затягивался лишь для того, чтобы полюбоваться, как злобная тварь будет закатывать глаза и гадить под себя. По дороге прихватили и мужа вместе с их пятью детьми; позднее их заслушает комитет Нравственного здоровья, где им придется добавить и свои свидетельские показания, а также подвергнуть себя самокритике, перед тем как, если понадобится, дело будет принято к производству Исправительным советом. Для такого процесса в роли изрыгающего проклятия требовался участник с ореолом над головой, лучший из лучших, поэтому и назначили Коа. Его имя, а главным образом имя его деда, служило маяком, который был виден издалека. Для трибунала отдаленного от центра квартала чиновник со столь символичным именем становился почетным призом. Народу соберется много, дело станет настоящим событием, закон одержит триумфальную, как никогда, победу, вера приумножится, и все это привлечет внимание Кийибы. Богохульница принесла удачу: в рядах работников правосудия грядут молниеносные повышения.

«Что делать?» – таким был вопрос. Два друга говорили об этом часами. Коа отказывался принимать участие в заранее объявленном человеческом жертвоприношении. Ати полностью поддерживал его. По его мнению, другу надо было сбежать и укрыться в гетто или же в одном из тех опустошенных предместий, где он некогда любил учительствовать. По правде говоря, Коа колебался, он надеялся, что еще есть возможность избежать предписания трибунала, поскольку в каком-то указе Справедливого Братства якобы предусмотрено, что вырубщиком назначают человека солидного возраста, как минимум пять лет отработавшего в каком-нибудь признанном почетными верующими собрании, или принимавшего участие в одной из Священных войн, или обладающего завидным послужным списком в должностях мокби, надзирателя, чтеца псалмов, заклинателя, а Коа этим требованиям не соответствовал: он прожил лишь каких-то тридцать бесславных лет, ярым приверженцем сектантских организаций никогда не был, религиозные науки не преподавал, оружия никогда ни против кого, будь то друзья или враги, не поднимал. Однако над всеми соображениями превалировал другой аргумент: если отказаться помогать правосудию, это сочтут святотатством, и Коа закончит свои дни на стадионе вместе с осужденной. Поэтому вопрос «Что же делать?» был по-настоящему серьезным. Ати предложил воспользоваться предстоящей встречей с Назом, чтобы попросить того подключиться к делу и заступиться за Коа. Будучи первооткрывателем самого знаменитого святого места в Абистане, он несомненно имел доступ к благодарному уху своего министра, по приказу которого Коа могли бы взять на службу в министерство, а на том стратосферном уровне освобождаются от любых нарядов вне очереди и на то, что творится внизу, внимания уже не обращают. Коа к идее друга отнесся скептически. Может, у Наза и есть доступ к уху министра, но это не значит, что министр послушает его; очень даже может быть, что министр услышит как раз противоположное.

Коа фыркнул и заявил:

– Они меня хотят? Ну ладно, я им покажу! Я им такое устрою, что худо станет.

Ати содрогнулся, потому что тревожился за друга.

Вырубщик считался главным действующим лицом в процессе над ведьмами. Он приходил в зал судебных заседаний не для того, чтобы выступить в защиту кого бы то ни было – обвиняемого, общества или потерпевшего; он приходил, чтобы громогласно и твердо известить о гневе Йолаха и Аби. Кто же лучше языка пламени великого мокби Кодсабада и бывшего ученика сногсшибательной Школы Божественного слова сможет найти слова и интонацию, чтобы изобразить приступ ярости Высочайшего и его Посланца?

Люди уже забыли, откуда появилось слово «вырубщик», потому что официально должность называлась «Свидетель Йолаха», хотя скептики переименовали его в «Шута Йолаха». А происходит термин «вырубщик» от того, что некогда, в те мрачные времена, когда господствовал Враг и повсюду роились орды Балиса, Свидетели Йолаха систематически применяли по отношению к безбожникам кол, которым на самом деле рассекали пытаемого, как лезвие топора раскалывает ствол дерева. Частые гости судебных заседаний, взяв за основу произносимые вырубщиками проклятия, дали им другое имя, более благозвучное, а именно «Папаша Горе» или «Братец Горе», принимая во внимание, что все их вдохновенные послания начитались словами «Горе вам, кто!..», «Горе тем, кто!..», «Горе вот этим, кто!..». На самом деле они заимствовали обороты речи мокби, когда те призывали к Священной войне. Особо выдающихся вырубщиков, а некоторые из них умудрялись растрогать даже самого осужденного, провозглашали «Друзьями Йолаха и Аби», и такое звание давало право на широкие привилегии. Благодаря своему имени, своим знаниям и своей энергии Коа несомненно должен был с триумфом войти в этот пантеон и заработать много денег и уважения, но вот надо же, он выбрал судьбу бедняка и мятежника, короче говоря, очень неспокойную жизнь.

Посовещавшись, два друга решили последовать первоначальному плану: отправиться на поиски На-за и заручиться его помощью. В случае неудачи, думали они, Коа скроется в гетто, растворится где-нибудь в разоренном пригороде или… подчинится судьбе и вырубит так, как ему подскажет его сердце.

Время поджимало: судебное заседание назначили на одиннадцатый день следующего лунного месяца. Дата была неудачной, в этот день люди доходили до бешенства – отмечали ДНВ, ежегодный День Небесного Воздаяния. Разочарованных на таких праздниках всегда больше, чем избранных, здание суда переполнено толпой, а дорога на стадион как никогда кишмя кишит публикой; побивание камнями бесстыдницы не получится чистым, ее растопчут в прах уже на полдороге. Запутывая дело, где только можно, судьи наверняка захотят приумножить беспорядок и количество несчастных случаев с целью извлечь из процесса большую выгоду для себя, и все знали какую: привлечь внимание какого-нибудь Достойного, а может быть, даже Верховного Командора, а почему бы и не самого Аби, и однажды получить почетное звание «Друг Йолаха и Аби», которое являлось первой ступенью к облагораживанию. Вдобавок звание давало право владеть поместьем, иметь свиту и охрану, а также чрезвычайную привилегию взять слово в мокбе во время Святейшего Моления в Четверг, чтобы обратиться с речью к общине.

Итак, за две недели до роковой даты, ранним утром, под звуки голоса глашатая мокбы, прихватив свои узлы и запасшись щедро проштемпелеванными бумагами, которые превращали их в старательных чиновников, следующих с конфиденциальным поручением в министерство Архивов, Священных книг и Сокровенных изысканий, Ати и Коа миновали последнюю оконечность своего квартала и с неистово колотящимися сердцами пустились в путь, прямо в Абиправ. У них даже был план, начертанный стариком Гогом, архивариусом, которому показалось, что он помнит, как однажды, незадолго до Третьей священной войны или же сразу после нее, в общем, в те времена, когда он был личным посыльным омди, его превосходительства Наместника области, он сопровождал того в Абиправ, где видел множество чудес: впечатляющие строения, похожие на гранитные горы с нескончаемыми коридорами и галереями, теряющимися в подземной ночи; не поддающиеся описанию машины, причем некоторые из них шумные, как стихийное бедствие, а другие – ужасающе мигающие и звякающие, будто ведущие обратный счет, которому нет конца, машины – сортировщики дел и целая сеть пневматических труб, по сложности превышающая человеческий разум; промышленные типографии, миллионными тиражами печатающие Святой Гкабул и плакаты с изображением Аби, а также огромное количество предельно сконцентрированных людей, с виду вроде как одеревенелых в своих сияющих бурни и, очевидно, принадлежащих к особому совершенному виду рода человеческого. В них чувствовалось холодное самообладание, хотя, возможно, это было всего лишь угасшее безумие, вроде пепла после пожара. Они не разговаривали, не смотрели ни налево, ни направо, каждый аккуратно и точно делал только то, что должен был делать. В них была заметна холодность, отсутствие жизни или же, в лучшем случае, ее остатки, но лишь самые элементарные, а собственно жизнь заменялась привычкой, которая запускала очень четкую систему машинальных взаимодействий. Именно эти автоматы обеспечивали жизнедеятельность Абистана, но сами они, само собой разумеется, этого не осознавали; у них не было обоняния, чтобы различать запах, и они никогда не выходили на дневной свет, так как религиозные предписания и правила Системы им это запрещали. Между трудом и молитвой им едва хватало времени добраться до туннелей и пройти по ним до своих лачуг. Сирена на контрольно-пропускном посту звучала всего один раз, и конвой не медлил. За пределами своей текущей работы, кроме которой они никогда ничего не делали, служители были неуклюжими и слепыми. Если они допускали ошибку или промах, их отстраняли от службы и списывали в утиль или выбрасывали в мусорный бак. Потому что, будучи неприспособленными к жизни в государстве, они беспокоили своих коллег, соседей и близких, которые в свою очередь тоже становились неприспособленными. С таким методом предупреждения инфекции ряды служителей стремительно редели, потому как тревога и неуклюжесть сами по себе распространяются с эпидемической скоростью. Таким был Абистан, шел предначертанным ему путем столь преданной и бескомпромиссной веры в Йолаха и Аби, что этот путь постоянно побуждал его верить все с большей силой и все с большим ослеплением.

Очень скоро, через день или два, друзья почувствовали себя увереннее; они переходили с одной улицы на другую так, словно между ними и не было никаких границ, никаких запретов, никаких правил добрососедства. Они с удивлением обнаружили, что люди вокруг во всем похожи на жителей их квартала С21, за исключением акцента; кое-где он был певучим, гортанным и отрывистым, а в другом месте носовым, шипящим и с придыханием, что раскрывало большой секрет: за внешней видимостью единообразия действий и бытия люди на самом деле очень разные, и у себя дома, в семье, с друзьями говорят на иных, отличных от абияза языках, точно так же, как и в С21. Акцент выдавал людей, равным образом как и запах, взгляд или способ ношения национального бурни, а всякие там официальные контролеры, Гражкомы, Правоверные добровольные поборники Справедливости, волонтеры-ополченцы, дружинники в составе полиции, они же свободные чауши, этих фальшивых нот различить не могли, так как сами были местными и завербованными в той же территориальной зоне. Да, V могли бы уловить вольнодумство, они много чего могут, но существуют ли они вообще на самом деле?

Командировочные листы наших друзей, защищенные очень уж официальными печатями, оберегали их, но все-таки – осторожность и еще раз осторожность – Ати и Коа старались изо всех сил перенимать акцент и манеры той или иной местности, или же притворялись больными, у которых нет сил разговаривать, а то и тугими на ухо простачками.

Но если разобраться, главная заслуга в деле скрытности принадлежала улице, которая представляла собой живой хаос, в котором и родного брата не узнать. Силы контролеров, которых дергали со всех сторон, от выполнения многочисленных обязанностей очень быстро истощались; надсмотрщики бегали от одного места к другому, бросив одну жертву, чтобы схватить другую, и в итоге только добавляли суеты во всеобщую суматоху.

Находясь на чужбине, Ати и Коа привлекали к себе внимание, как магнит притягивает гвозди. Вот в очередной раз к ним прицепилась какая-то группа контролеров. Сбежалась толпа и окружила чужаков. Зеваки не пропускали ни малейшей крупицы разговора и без колебаний подсказывали контролерам правильные вопросы. Но в итоге допрос всегда оставался одинаково банальным; Ати и Коа уже выучили его наизусть.

– О… Эй вы, чужаки… да, вы… ну-ка подойдите сюда!

– Здравствуйте, о братья и уважаемые контролеры.

– Именем Йолаха, Аби и Верховного Командора, не забывая и Достойного нашего района, да будут они спасены, кто вы такие, откуда идете и куда путь держите?

– Да воздастся благодать Йолаху, Аби и нашему Верховному Командору, не забывая и про вашего Достойного, мы государственные служащие, исполняем конфиденциальное поручение, мы следуем из С двадцать один и держим свой путь без промедления в Абиправ.

– С двадцать один?.. Это что еще такое?

– Это наш квартал.

– Ваш квартал?.. Ну и где ж он находится?

– Вот там, на юге, за три дня пешего хода… но, быть может, только час птичьего полета.

– У птиц нет кварталов, насколько нам известно. А в святом Кодсабаде, кроме нашего квартала Н сорок три, других кварталов нет. Значит, вы идете из другого города. А что у вас за дела в Абиправе?

– Мы несем туда секретные дела, предназначенные для министерства Архивов, Священных книг и Сокровенных изысканий.

– Ну и что же такое Абиправ?

– Это правительство, Справедливое Братство и остальное…

Толпа, не теряя бдительности, в нужный момент вмешивалась:

– Эй! Контролер, проверь их документы и обыщи их, а то за последние дни в квартале было много краж.

Контролеры опять брались за дело:

– Предъявите ваши документы, командировочное предписание, Удостоверение доблести и карточку записи в мокбу.

– Пожалуйста, отважные и неутомимые контролеры… Наша карточка была проверена в вашей мок-бе, где мы совершили утреннее моление и где проведем ночь в медитации и посте.

– Я вижу, что у вас хорошие оценки и что на молитвах вы занимаете первые ряды, это говорит в вашу пользу.

Тут толпа напирает опять:

– Будь внимателен, контролер, это мошенники! Попроси их пересказать Святой Гкабул… и обыщи их, во имя Йолаха!

– Проверим вот это: перескажите мне стих семьдесят шесть главы сорок два книги седьмой Святого Гкабула.

– Это несложно, там сказано следующее: «Я, Аби, Посланец милостью Йолаха, повелеваю, чтобы вы честно, искренне и безоговорочно подчинялись контролерам, будь они назначены Справедливым Братством, Аппаратом, Администрацией или по частной инициативе кого-то из моих преданных правоверных. Мой гнев будет велик против тех, кто обманывает, прячется или уклоняется. Да будет так».

– Ладно, ладно… Вы хорошие и честные правоверные… Не найдется ли у вас немного денег для доблестных контролеров, прежде чем мы прокомпостируем ваше командировочное предписание и позволим вам продолжить путь? Мы принимаем также и реликвии, если их можно продать.

– Мы мелкие чиновники с небольшой зарплатой и можем предложить вам только два диди и талисман, привезенный из края Син, он защищает от туберкулеза и холода, за него точно можно получить медовый пирожок или леденец.

Вот таким был переход через Кодсабад, во время которого на самом деле произошло мало приятных вещей, несмотря на огромные размеры города и его многомиллионный и тысячу раз священный статус: изнурительное общение с народом, обязательное посещение всех мокб, которые встречались по дороге, прохождение контроля на всех перекрестках, череда религиозных церемоний, импровизированные митинги кандидатов для отправки в паломничество, иногда зрелищные потасовки и аресты вероотступов, сумасшедших или преступников, находящихся в розыске; кроме того, случались и другие угнетающие сцены: осужденных вели на стадион, заключенных конвоировали в лагеря и каторжные тюрьмы; также следует добавить обязательные остановки перед надирами (если на экране для чрезвычайного заявления появлялся Верховный Командор). А перед плакатами с изображением Аби, счет которым велся на тысячи, обычай требовал прочесть какой-нибудь стишок и отойти, пятясь назад, ну и не следует забывать о нищих: все силы уходили на то, чтобы увернуться от них, а они сновали везде; закон обязывал каждому из них дать хоть что-нибудь маленькое – один диди, кусочек хлеба, щепотку соли, реликвию, которую можно продать, в крайнем случае, любой предмет, который хоть чего-то стоит и который можно на что-нибудь обменять.

Ати и Коа, можно сказать, успешно выдержали все испытания, так как их фальшивые документы были лучше настоящих. Толпа злословила в их адрес, но это не помешало друзьям убедительно общаться с официальными представителями правопорядка. А если некоторые Гражкомы оказывались надоедливее других, то исключительно по причине их невежества; этих убогих негодяев следовало бы вообще прибить, они не умели читать и ничего не соображали, поэтому приходилось объяснять, растолковывать, повторять и через каждые две фразы отмечать их доблесть и отрадную набожность. Имея на руках командировочное предписание, согласно которому они направлялись в Абиправ по государственному делу, Ати и Коа имели право говорить с контролерами свысока и заставить их подметать перед собой улицу, однако они воздерживались от спеси, так как ситуация в любой момент могла обратиться против них, и тогда месть была бы ужасной.

Главное было, не сбиваясь с пути, следовать строго на север в сторону Абиправа, откуда со всех четырех сторон света, как восходящее солнце, виднелась знаменитая сверкающая Кийиба. До нее оставалось три дня ходу.

Продвигаясь вперед, два друга открывали для себя город, не упуская из виду ни одной мелочи. Места хоть и были на самом деле до бесконечности точным повторением их бедного квартала, но, объединенные в единое целое таким прерывистым способом, в атмосфере начала или конца света, части города создавали совершенно необычное впечатление. Как говорил дрожащим голосом старик Гог:

– В своем квартале всегда чувствуешь себя легче, здесь есть знакомые, у каждого свои обязанности, всегда найдется тот, кто тебя похоронит. А там кто тебя подберет, кто отгонит собак?..

Кодсабад был столь велик, что и представить невозможно: этакое перевернутое вверх тормашками бескрайнее пространство, над которым царил непреложный закон, предусматривающий абсолютно все. Вследствие столь парадоксального устройства создавалось впечатление окончательной вселенской катастрофы, каким-то безумным образом превращенной в обещание небесного рая, где правоверные находили точную копию земной жизни. Священная война будет длиться во всех мирах, и в здешнем, и в Высшем, а счастье человеческое так навсегда и останется несбыточной мечтой, даже когда люди превратятся в ангелов или демонов. Вера в Йолаха в таких обстоятельствах была явлением более чем изумительным; понадобилась сила фантастической рекламы, чтобы мечта и реальность слились воедино и превратились в одно целое. Но если уж кто попадал в эту фантасмагорию, то Кодсабад служил таким же горнилом, как и другие места; в нем можно было сегодня чувствовать себя несчастным, как крыса, а завтра – счастливым, как солнце; так и проходила вся жизнь без окончательного разочарования, у каждого оставался один шанс из двух умереть удовлетворенным.

Поскольку два друга по виду явно диссонировали с окружающими, на протяжении всего пути к ним подбегали зеваки и надоедали вопросами, всегда одними и теми же и абсолютно банальными:

– Кто вы такие, черт побери, откуда идете и куда теперь следуете?

Люди не понимали, как можно удалиться от домашнего очага, от своей мокбы, от кладбища, где покоятся родные, ну разве что пойти на Священную войну или в паломничество; они никогда не слышали ни о квартале под номером С21, ни о знаменитейших Семи Сестрах Скорби, которые граничили с упомянутым районом и отделяли его от гетто, известного многим благодаря своей репутации. Тут жили в кварталах М60, Х42, Е16… о которых, в свою очередь, Ати и Коа никогда не слышали, думая раньше, что лишь их квартал и образует святой город Кодсабад. Гетто здешних обитателей не очень волновало, потому что они не знали, где оно прячется, зато им внушали ужас Балис и проклятые вероотступы, которые под покровом ночи похищают детей правоверных, чтобы использовать их кровь для своих колдовских дел. Тем не менее, все местные обладали таким прекрасным абистанским качеством, как гостеприимство, поэтому совершенно естественно приглашали путешественников помолиться вместе с ними в их мокбе, а также принять участие в волонтерских рейдах, чтобы повысить положительную оценку к следующему Благодню. Люди также угощали друзей едой и питьем, а деньги, которые требовали взамен, были всего лишь формой вежливости, своеобразным возвращением залога, проявлением щедрости в ответ на щедрость. Однако по причине подспудной военной хитрости и человеческой слабости перед представителями государственной власти местные обитатели забывали о своем дружелюбном расположении и неизменно подавляли чужаков.

Чем ближе друзья подходили к Абиправу, тем более пирамида Кийибы раскрывала свой фантастический и величественный размах. С каждым шагом в ее направлении она увеличивалась со скоростью два сикка на каждый сажень, и вскоре ее верхушка скрылась в раскаленной глубине небес.

Наконец путники почти добрались до цели, им осталось преодолеть всего один квартал, А19, который представлял собой хаотическое нагромождение построек, как в Средние века вокруг владений сеньора; какие-то сморщенные существа жили там чуть ли не на головах друг у друга в тесных, не знавших гигиены лачугах, которые испугали бы даже прокаженных. Причину подобных условий следует искать в учебнике по истории трущоб, если такой существует. Сначала люди селились вокруг какого-нибудь города, чтобы наняться на работу к богатым господам, строили им красивые жилища, для безопасности хозяев обносили эти жилища крепостными валами и башнями, а когда работа была сделана, оставались за пределами стен у разбитого корыта, в полной безысходности. Раб без хозяина – это хуже всего. Куда теперь податься? Семья уже разрослась, связи с соседями по несчастью сотканы, «расставанье равносильно смерти», затем приходят безработица, мелкие халтуры и незаконная торговля; человек надолго обосновывается во временном состоянии, одни листы железа наслаиваются на другие, одни доски прибиваются к другим, щели конопатят соломой, чтобы почувствовать себя дома, а детей готовят к принятию эстафеты. Квартал А19 пока находился на примитивной стадии развития; когда-нибудь здесь будут прочные здания, улицы со сточными канавами и канализацией, появятся площади, где будут устраивать базары и разные мероприятия, и сколько угодно приютов для бродяг и контролеров.

Два друга пересекли этот район по прямой линии, удивляясь тому, что им это удалось, без того чтобы их останавливали и отвлекали каждые три шага.

Когда они миновали последние трущобы, перед ними предстал правительственный город, или Город Бога, во всей своей гигантской фараоновой красе. Человеческих величин здесь не было вовсе, здесь работали на Бога, и Йолах воистину был величайшим, сегодня и всегда. От неожиданности у друзей перехватило дыхание: Город Бога окружала стена высотой с гору и толщиной в несколько десятков сикков! Черт возьми, как же ее преодолеть? Гог про стену не сказал ни слова. В памяти архивариуса обнаружились провалы, причем, как в данном случае, довольно заметного размера. Иначе его неосведомленность объяснялась только тем, что стену соорудили позже. Во времена своего визита в Абиправ, когда он был личным посыльным Наместника области, Гогу было каких-то пятнадцать лет, он бегал впереди своей тени и не смотрел по сторонам; теперь же он дряхлый старик и не в ладах с памятью. За это время много чего случилось: были нашествия и Великие войны, одна из которых, атомная, крупнейшая из всех, привела к самому заметному за человеческую историю всплеску размножения в мире бандитов и мутантов; происходили грандиозные революции и титанические репрессии, породившие миллионы сумасшедших и бродяг, неоднократно возникали голод и эпидемии планетарного масштаба, разрушившие целые регионы и оставившие после себя миллионы обездоленных, а еще разразился климатический коллапс такого масштаба, что он добил все остальное и произвел переворот в географии всей планеты, ничего не оставив на своем месте, – моря, суша, горы и пустыни свихнулись до такой степени, что будто бы и не формировались под воздействием геологических периодов, и все это произошло в течение жизни одного человека. Всемогущего Йолаха оказалось недостаточно: для защиты Справедливого Братства и его приспешников понадобилась крупногабаритная стена. С тех пор как Гог побывал в Абиправе, получив массу удовольствия, в живых остался только Аби, но ведь он Посланец, бессмертный и бессменный. Ну и еще оставался Гог, простой смертный, который уже очень подошел близко к своему концу.

Как бы то ни было, любая проблема остается проблемой, пока не находится ее решение. А иногда решение даже искать не надо, оно появляется неожиданно, или же проблема исчезает сама по себе, как по волшебству. Именно так и произошло: один прохожий, тащивший тяжелую поклажу на спине, увидел, как двое друзей в отчаянии охают у подножия колоссальной стены, и обратился к ним со следующими словами:

– Если вы ищете вход, то он там, южнее, еще около трех шабиров, но охраняется капитально, а контролеры ко всему придираются и денег не берут. Мы уже не раз пробовали… Если вы спешите или у вас есть что прятать, можете пролезть через мышиную лазейку, найдете ее в ближайшей сотне сикков отсюда, если пойдете направо; она выводит прямо к жилищу чиновников. Мы лазаем по ней, чтобы сбывать овощи и контрабанду, а взамен покупаем разные документы и разрешения, которые перепродаем по всему Абистану. Если хотите попасть в какое-нибудь министерство или Кийибу, понадобится повестка или командировочное удостоверение. Их можно купить у Тоза, найдете его в лавке рядом с мокбой. Скажете ему, что вы от меня, грузчика Ху, он сделает вам скидку. Что бы вам ни понадобилось, вы все сможете найти у него. Здесь, в А девятнадцать, можно передвигаться в открытую, контролеров тут нет, они сейчас притихли, но есть немало шпионов, вот этих остерегайтесь. Удачи, и да хранит вас Йолах.

Семимильными шагами два друга пробежали сикков двадцать направо, там действительно нашлась мышиная лазейка. Правда, мышь была великовата или же дырку со временем расширили так, чтобы могли проехать ручные тележки и даже грузовики, эти допотопные монстры, изрыгающие клубы дыма, которых осталось пока несколько экземпляров; не одному поколению упертых контрабандистов чудесным образом еще удавалось поддерживать в них жизнь.

Город Бога представлял собой архитектурный ансамбль, не поддающийся воображению: лабиринтообразный и хаотичный до невозможности, иначе и не скажешь. Но и очень впечатляющий, ведь меж его стенами концентрировалась государственная власть Абистана во всей своей полноте, а Абистан – это и есть целая планета. По мнению Коа, который разбирался немного в древней истории, Кийиба Справедливого Братства являлась копией великой пирамиды двадцать второй провинции, территории Большой Белой реки. Как учила верующих Книга Аби, строительство Кийибы явилось чудом, исполненным по воле Йолаха в те давние времена, когда его еще звали Ра, или Раб. Когда Йолах явился людям Белой реки, чтобы убедить их перестать поклоняться идолам и полюбить только его, ему в доказательство своих слов пришлось сотворить несколько чудес. Что он и сделал. Этот архитектурный монумент возвели в течение одной ночи, при этом ни шума ни пыли не было. Эффект получился молниеносным – хозяева вместе с рабами бросились на землю, повторяя слова, которым Йолах их только что обучил: «Нет бога, кроме Ра, и мы Его рабы», что превратило их в преисполненных свободой правоверных, отчего они незамедлительно разбили статуи своих бывших богов, освободившись от цепей, в которых их держали лжеслужители культа. Чтобы заключить с людьми союз на продолжительный срок и ободрить их по части будущего потомства, Йолах пообещал в кратчайший срок отправить к ним Посланца, который обучит их детей ведомому и неведомому и поможет жить в радости подчинения.

Министерства и крупные правительственные учреждения с течением времени как попало разрослись, в высоту и в ширину, да и сам Абистан не переставал растягиваться во всех направлениях до самых отдаленных окраин планеты. А однажды, упершись спиной в стену, устроители заметили, что во всем Абиправе больше не осталось ни единой пяди свободной земли для подъездных путей и расселения служащих. Но никто не растерялся: близлежащие деревни были конфискованы, включены в состав Города Бога и предоставлены для проживания служителям, которых отбирали среди лучших верующих Абистана и насильно обучали, а пути сообщения были проложены под землей. Система безопасности напоминала таковую в муравейниках, то есть в основе лежал принцип лабиринтов, перегородок, тупиков, разветвлений и сужений. Без имеющего надлежащий допуск проводника нельзя было ни войти, ни выйти, поэтому организовали специальную систему транспортировки персонала, которая беспрепятственно доставляла служащих из дома прямо в рабочие кабинеты при помощи туннелей и лифтов, соединенных непосредственно с коридорами административных учреждений. Уж тут-то мог принимать решение только Аби, ну или Верховный Командор Дюк, который посчитал, что служащим больше незачем выходить из Города Бога, здесь они защищены и от нужды, и даже от влияния извне. Далее все развивалось в силу привычки, необходимости и традиции: служащие стали троглодитами и постепенно превратились в подобие муравьев. Одетые в черные люминесцентные бурни и приводимые в действие при помощи импульсов, посылаемых из единого центра, они даже превосходили по степени подчинения настоящих муравьев.

Гог своим неуверенным архаичным слогом пояснял, что, судя по немногим признакам, которые ему удалось увидеть, у него сложилось впечатление, будто Абиправ является гигантским заводом по производству тайн, на котором сами работники не понимают, для чего он нужен и как он функционирует; персонал был обучен выполнять, а не понимать. Архивариус даже использовал одно несуществующее в абиязе и довольно труднопроизносимое слово: он сказал, что Абиправ – абстракция, но не сумел даже приблизительно объяснить, что означает это слово. Очень сложно прощать стариков, с раздражением рассуждал Коа, все ж таки возраст должен уметь передавать знания, а иначе какой смысл стареть. Вот так и получается, что есть два вида образованности: та, которая приумножает знания, и более типичная, которая приумножает бессилие. Издавна Гога мучил один и тот же кошмар: ему представлялось, будто он блуждает по адскому нагромождению коридоров, туннелей и лестниц, полных странных звуков, терзаемый чувством, будто некая тень то преследует его, то крадется впереди, а иногда он ощущал ее дыхание с отвратительным запахом у себя на шее. И всегда просыпался в один и тот же момент: когда он, как ошалелый, мчался по узкому туннелю, и неожиданно позади него и перед ним, как ножи гильотины, с ужасным грохотом падали две тяжелые решетки. Он попался! В этот момент он испускал крик отчаяния и… вскакивая и обливаясь ручьями пота, просыпался. От одного лишь воспоминания об этому старого архивариуса захватывало дух.

Ати и Коа отважно прошли под стеной через мышиную лазейку.

По ту сторону они встретили толпу благожелательно настроенных людей; был базарный день, функционеры запасались свежими овощами, которые воняли отравленной землей и гниющей водой: тщедушной морковкой, взгрустнувшими луковицами, помятой картошкой и тыквами-мутантами, сплошь покрытыми прыщами. Товар был отличного качества и очень вкусный, – так кричали торговцы, обманывая напропалую. Базар собрался в узком проходе, заваленном неубранным строительным мусором, меж двух глухих стен. В толкотне Ати и Коа имели возможность как следует рассмотреть окружающую картину. Мертвенная бледность правительственных работников и отсутствие в этом уголке контролеров наводили на мысль о скрытых намерениях: Аппарат сам или организовал, или поощрял уличную торговлю, чтобы дать возможность своим сотрудникам подышать свежим воздухом и улучшить питание, ведь то скудное и черствое довольствие, которым их снабжало правительство, состояло всего-навсего из сероватой, неизвестно из чего сделанной муки, и маслянисто-красноватого, неизвестно откуда выжатого пойла. Когда ингредиенты смешивали, получалась розоватая каша с запахом подлеска после бури и ядовитых грибов. Ати хорошо знал это блюдо: в санатории оно составляло утреннее, дневное и вечернее меню, и так каждый день. Каша не отличалась такой уж невинностью, какую изображала: в нее тайно подмешивали разные вещества – бромид, слабительное, успокоительное, галлюциногенное и прочие препараты, развивающие склонность к смирению и покорности.

Эта каша, гир, которой народ питался пять раз в день, была бедна на питательные элементы, зато богата на вкус и запах, а достигался такой эффект поливом слегка обжаренной муки зеленой жидкостью – настоем на разных травах с добавлением двух-трех специальных веществ, относящихся к наркотикам и прочим ядам. Какая разница, главное, что люди от этой каши балдели.

Случалось, что торговцы привозили неведомые в Абистане продукты: шоколад, кофе, перец. Чиновники привыкли к экзотическим добавкам и рассчитывались за них важными государственными документами. У некоторых даже развилась наркотическая зависимость от перца или кофе, они имели страсть их жевать и нюхать. Эти продукты продавали из-под полы по цене до двадцати диди за грамм.

Момент был очень благоприятный, и два друга ухватились за него: пользуясь чувством блаженства, которое испытывали ответственные работники при виде овощей, вдыхая опьяняющий для них свежий аромат, Ати с Коа приблизились к одному из них, который казался сообразительнее своих коллег:

– Мы бы очень хотели встретиться с одним нашим другом, известным человеком, он из министерства Архивов, Священных книг и Сокровенных изысканий… Может быть, вы его знаете, его зовут Наз…

Славный чиновник вздрогнул, покраснел и невнятно пробормотал, оборачиваясь через плечо:

– Я… э-э… нет… я… я его не знаю. – После чего, не дожидаясь сдачи, удрал.

Остальные реагировали примерно также, вздрагивали и убегали. Людям, которым укоротили язык или отключили ту часть мозга, которая отвечает за речь и мышление, разговаривать совсем не просто. Последний, к кому обратились друзья, вообще запутался в противоречиях:

– Я… м-м… никогда не слышал… я… я его не знаю… Он пропал… и его семья тоже… мы ничего не знаем, оставьте нас!

И он тоже смылся, не оглядываясь.

Ати и Коа были обескуражены; огромный риск, который они на себя взяли, и их невероятный поход через Кодсабад представлялись напрасными. Они сами поставили себя в опасную ситуацию вне закона; по возвращении домой их ждет стадион, и на этом процессе они станут звездами: судьи возлагали слишком много надежд на имя Коа, они будут смертельно унижены и отомстят за предательство самым радикальным образом, прибегнув к помощи кола или чана с кипящим маслом. Таким образом, возможность возвращения с повинной даже не рассматривалась.

Друзья повторяли на все лады: «Пропал!.. Как это пропал?» Они отказывались понимать это дурацкое слово, оно повергало их в ужас: «пропал», да что же это значит – что Наз мертв, что он арестован, казнен, похищен, или что он сбежал? Но зачем? А что еще может быть? Значит ли это, что его искали, выслеживали? Но почему? А его семья – где она, в тюрьме, в морге или прячется? «Пропал!.. Почему пропал?»

Вопрос «что делать» опять стал актуальным. Толком не зная, куда это их заведет, друзья отправились в мокбу, про которую говорил Ху. Она оказалась малюсенькая, симпатичная, деревенского вида, с полом, укрытым добротной соломой; молящиеся там напоминали агнцев, щиплющих траву в стойле. Друзья сразу же почувствовали усталость, накопившуюся за время перехода через Кодсабад, им требовались покой и прохлада, чтобы поразмыслить. Ситуация была безнадежная: и отступать нельзя, и идти вперед нет возможности.

Видя, что новые правоверные чем-то озабочены, к ним подошел мокби:

– Ху заходил сюда и рассказывал мне о вас. Я вижу, что вы взволнованы и вам некуда идти. Эту ночь вы можете провести здесь, но завтра ранним утром вам придется уйти. Я не хочу неприятностей, тут везде шпионы. Они не любят чужаков… Лучше всего вам встретиться с Тозом, он знает, как вам помочь. Скажете ему, что вы от мокби Рога, он сделает вам скидку.

Да кто же такой этот Тоз, если его везде рекомендуют? Завтра они пойдут к нему и проверят, есть ли такой человек и действительно ли он может найти выход из любого положения.

Ночь друзья провели в размышлениях. По всей мокбе раздавался храп крепко спящих людей, в каждом углу лежала завернутая в бурни тень: странствующие без гроша, всякие неудачники, бездомные, а то и те, кто находился в розыске. Присутствующих объединяло общее отвратительное чувство: чувство страха, липкого и болезненного, потому что будущее представлялось мрачным и сулило лишь трагедию, к тому же непосильно давила тайна, которая здесь, у подножия монументальной Кийибы Справедливого Братства, ощущалась сполна. Тут не пытались узнать, что же это такое, – действительно полезное учреждение или же громадная загадка меж четырех стен, и, по правде говоря, никто не задавался вопросами, выходившими за пределы неукоснительной покорности, ведь людям нужно было как-то терпеть ежедневные тяготы. Привычка притупляет способность замечать дисгармонию. Два друга осознали, что Справедливое Братство правит Абистаном каким-то странным способом, всеобъемлющим и уклончивым, вездесущим и избегающим сближения, и что, кроме абсолютной власти над людьми, Братство, похоже, владеет и другими силами, неведомыми и таинственными, находящимися в неизвестно каком параллельном или высшем мире. Достойные являлись людьми, но при этом, хоть и немного меньше, чем Аби, разумеется, но все же они являлись, как и он, бессмертными, всемогущими, всеведущими. Полубоги, в конечном счете. Как же иначе объяснить размах их власти на земле? Но тут кроется парадокс: если они боги или полубоги, что они делают среди людей, этих ничтожных существ, погрязших во вшах и бедах? Разве люди когда-нибудь смешиваются с клопами, червями или прочими насекомыми-однодневками? Нет, они их давят и идут своей дорогой. Сравнения не всегда уместны, это правда, но жизнь полна вопросов, а не ответов.

Прежде чем отойти ко сну, друзья решили все-таки сейчас же пойти к знаменитому Тозу. Если он все знает, все может и способен на все, что ему приписывают, то он объяснит, что случилось с Назом, позволит встретиться с ним, если он жив, или же сведет с его семьей, если Наза нет в живых или он находится в тюрьме. Кроме того, они попросят Тоза найти им убежище, что не должно представлять сложность в А19, где порядка, похоже, не было никогда. У Коа имелась одна вещь по цене золота, ни один верующий не смог бы удержаться, чтобы не пожертвовать всем ради обладания ею: письмо, отправленное лично Аби деду Коа, в котором Посланец приветствовал идеологическую позицию, призывающую к Священной войне.

Тоз оказался настоящим хамелеоном, это бросалось в глаза с первого взгляда: он мог принимать выражение лица, соответствующее обстоятельствам. Ати и Коа он принял как друг, который переживает за своих ближних. Гостеприимно жестикулируя, он произнес:

– Заходите, заходите! Брат Ху и мокби Рог рассказали мне о ваших заботах, чувствуйте себя как дома, здесь вы в безопасности.

Чувство доверия захлестнуло друзей.

А самое удивительное, что Тоз не носил национальный бурни и держался при этом совершенно естественно, а ведь раньше Ати с Коа ни разу не встречали человека в другой одежде. Бурни в Абистане был не просто нарядом, но своеобразной униформой верующего: бурни носили, как носят в себе веру, никогда не расставаясь ни с тем, ни с другим. Тут нужно немного пояснить. Бурни придумал и сконструировал лично сам Аби в начале своей карьеры в качестве Посланца. Бурны был призван отличить верующего от массы неверных и паршивых и придать величественности и уверенности в себе. Легенда гласит, что, выходя к неблагодарной толпе, требующей объяснений относительно нового бога, которого навязывали народу, Аби бросил себе на плечи первое, что попалось под руку, и это оказался отрез зеленой ткани, и Посланец предстал перед маловерными горлопанами в таком виде. И вот когда он появился, величественный, с длинной огненной бородой и в развевающейся на ветру накидке, толпа его увидела, моментально преобразилась и без каких-либо дальнейших уверток признала его пророком. Когда на следующий день Аби вышел к народу, чтобы наставить его на путь истинный, народ обратился к нему:

– О Аби, где же твой плащ? Надень его, чтобы помочь нам услышать твое учение об истине.

Вот оттуда все и пошло; народ обнаружил, что судят по наружности и верующего узнают по одежде. Импровизированное облачение, которое завязывалось шнурком на шее и, расширяясь, спускалось ниже колен, вскоре стало униформой Достойных, а затем мокби, а дальше и всех государственных работников, и так потихоньку распространилось на всех: мужчин, женщин и детей из простонародья. Чтобы распознать, кто есть кто, внизу облачение украшалось тремя параллельными полосками разного цвета: первая для определения пола – белая для мужчин, черная для женщин; вторая говорила о занимаемой должности – розовая для государственных чиновников, желтая для коммерсантов, серая для контролеров, красная для священнослужителей; третья же сообщала о социальном статусе, принадлежности к низшему, среднему или высшему сословию. Со временем полосатый код модернизировался, и для учета разнообразных ситуаций к полоскам стали добавлять звезды, затем полумесяцы, а после начали использовать изображения головных уборов – куфий, колпаков, фесок, тюбетеек или чепчиков; потом в ход пошли сандалии, а затем борода и ее разновидности. Однажды, после какой-то лихорадки, опустошившей несколько регионов, женские бурни удлинили до самых пят и укрепили системой повязок, которые сдерживали сочные выступающие части тела, а также дополнили плотно сжимающим голову капюшоном со вшитыми в него наглазниками; это одеяние назвали бурни каб, то есть бурни для женщин, отсюда и получилось слово бурникаб; одеяние изготовляли черным с зеленой полосой для замужних женщин, с белой полосой для девственниц и с серой для вдов. Бурни и бурникабы шились из суровой необработанной шерсти. Но так как всякому почет по заслугам, бурни для Достойных, называемые бурни шик, делали из бархата, всячески украшали, обшивали золотом и блестками, дополняли шелковой подкладкой, декоративной тесьмой с золотыми нитками и шапочкой из горностая и сандалиями из кожи козленка, сшитыми серебряной нитью. В комплекте шел пышный посох из розового дерева, инкрустированный драгоценными камнями. Писари и охранники Достойных тоже наряжались вовсю. Поэтому хватало одного взгляда, чтобы понять, с кем имеешь дело. В основе принципа подчинения лежал принцип единообразия и маркировки. Но реальная жизнь вносила свои коррективы: простые люди были не слишком дисциплинированными, а беднота не очень-то ценила разнообразие цветов, тем более с блестящим отливом, поэтому довольствовалась своими однообразно серыми и грязными, сплошь покрытыми латками бурни. Абистан жил авторитарной жизнью, но на самом деле на практике применялась лишь малая часть законов.

Тоз, похоже, чувствовал себя очень удобно в своей необычной одежде. Поскольку подобных вещей в Абистане не существовало, он называл их словами, которые сам придумал или нашел неизвестно где: на нижней части его тела, начиная с талии, были надеты брюки, а верхнюю половину аж до шеи прикрывали рубашка и пиджак, ноги заключались в непроницаемые туфли, и все это было застегнуто на пуговицы, скреплено, завязано и опоясано. Выглядел Тоз настоящим клоуном. Однако перед выходом на улицу он возвращался в нормальное состояние: разувался, подкатывал штанины брюк до середины икр, вставлял ноги в славные сандалии-вездеходы, набрасывал на плечи бурни преуспевающего коммерсанта и в таком облачении становился невидимым в безликой толпе.

Подсобное помещение его лавки, куда он живо провел двух друзей, было до краев заполнено диковинками, доставленными словно с другой планеты. Тоз не уклонялся от ответов; каждой вещи он нашел название и знал, для чего она служит. По мере продолжения разговора, который получился довольно оживленным, он показывал новые предметы своим гостям, объясняя, что сидят они на стульях вокруг стола, что висящие на стенах раскрашенные доски – это картины, и что те маленькие вещички, расставленные на тумбочках и столиках на одной ножке, – это безделушки. И так он продолжал, называя каждую вещь своим именем, ни разу не запнувшись и ни разу не сбившись. Как можно запомнить столько названий неизвестных предметов, да еще на неведомом языке? Загадка, которую два друга даже не пытались разгадать.

Умиленный их благожелательным удивлением, Тоз добродушно произнес:

– Я вижу, эти вещи кажутся вам необычными, но если бы вы знали, вы бы поняли, что здесь нет ничего особенного, так жили в те забытые времена, о которых вам никогда ничего не рассказывали. Я смог, набравшись терпения и преодолев множество трудностей, воспроизвести в своей лавке и в своем жилище малую часть того мира, по которому очень тоскую, хотя и не знал его, разве что из… наверное, вы не знаете, что это такое, книги… Я вам их покажу, у меня в доме наверху их много… Еще я вам покажу каталоги, рекламные буклеты, они очень красочные, так что вы все поймете без труда… Я их показываю только друзьям… и, если честно, здесь у меня их нет… Настоящее наслаждение всегда эгоистично… Когда я продаю эти вещицы, вместе с ними я передаю клиенту и мое наслаждение, а сам ищу другое.

Ати и Коа были просто очарованы, Тоз и правда оказался удивительным, они могли слушать его хоть целый божий день. Они даже не представляли, что на земле существуют подобные личности. Они были счастливы и польщены, Тоз доверял им так же, как и они ему, он говорил с ними совсем как… как открытая книга.

Затем Тоз перешел к цели их визита. В двух фразах он показал им, что знает все, а об остальном догадывается, и что нет совершенно никакой необходимости путаться в объяснениях.

– Я знаю, что вы ищете одного своего друга по имени Наз, археолога при министерстве Архивов, Священных книг и Сокровенных изысканий. Отличный парень, которому было поручено обследовать Маб, деревню, где на нашего чудесного Посланца, да будет благословенно его имя, снизошло откровение священного Гкабула. На черном рынке мышиной дыры вы своими вопросами потревожили нескольких честных чиновников, которые, естественно, доложили о вашей выходке своему начальству и судьям Нравственного здоровья. За то, что чиновники оказались на том базаре и услышали ваши вопросы, они были сурово наказаны, вот беда какая… А уже оттуда информация пошла из уст в уши и добралась до меня. Все рано или поздно доходит сюда, я приятельствую со всеми. Итак, теперь выкладывайте, как вы познакомились с Назом, а также расскажите о себе. Если вы хотите, чтобы я вам помог, придется все мне рассказать.

Ати и Коа не колебались ни секунды. Ати поведал, как познакомился с Назом где-то в дороге, когда возвращался из санатория в краю Син в родной Кодсабад, а также пересказал их долгие разговоры о таинственной деревне, обнаруженной паломниками. Наз был взволнован, он говорил о странных вещах, которые Ати не мог как следует понять, вроде того, что открытие станет чуть ли не отрицанием всего Абистана и его вероисповедания. Затем слово взял Коа и рассказал о себе, о своем бунте против членов семьи, поддерживавших политику геноцида, о своих первых изысканиях в поездках по опустошенным пригородам и заброшенным деревням; он рассказал также о прогулке в гетто Балиса и переходе через Кодсабад, от которого у друзей осталось четкое впечатление, что Абистана не существует и что Кодсабад – всего лишь некий артефакт, театральная декорация, скрывающая за собой кладбище, и даже еще хуже, от которого в их головах отпечаталось страшное ощущение того, что жизнь уже давно погибла, а люди страдают от собственной бесполезности и уже не понимают, что они лишь туманные остатки жизни, болезненные воспоминания, блуждающие в потерянном времени.

Закончили они свой рассказ ужасной историей, которая заставила их оставить родной квартал и отправиться просить помощи у Наза: назначением Коа вырубщиком в судебном процессе над молодой женщиной, матерью пятерых детей, обвиненной в богохульстве, которую неизбежно ожидал стадион.

Большую часть дня они обсуждали все эти вещи, но чтобы выразить то, что выходит за рамки понимания, простой беседы недостаточно, поэтому они принимались философствовать о жизни вообще, а такой процесс требует времени и разжигает аппетит. Тоз предложил оригинальную закуску из неизвестных им продуктов: белого хлеба, паштета, сыра, шоколада и горького обжигающего напитка, который хозяин назвал кофе. А в конце он достал из буфета корзинку с фруктами – бананами, апельсинами, инжиром и финиками. Ати и Коа подпрыгнули до потолка: они думали, что фрукты исчезли с лица земли еще до их рождения и что последние урожаи предназначались для Достойных. Дальше Тоз вытащил из кармана маленький приборчик, при помощи которого смастерил белый стержень длиной в четыре толщины пальца, набитый сухой травой, вставил его себе между губ, поджег торчащий конец и принялся испускать дым. Ужасный запах не был ему противен, он им наслаждался. Он рассказал о сигарете и табаке и признался, что это его крошечный грешок. Очень непросто самому признаться в грехе, зная, что в этом мире грех карается смертью.

Вывод напрашивался сам собой: Тоз жил в собственной вселенной, ничего общего с Абистаном не имеющей. Да был ли он вообще абистанцем? Откуда он явился, из чего происходит его власть, что он делает в заурядном квартале, который живет и выживает лишь благодаря подачкам, которые Абиправ сбрасывает с высоты своих бастионов? Сам Тоз был неказистый на вид, невысокий, широкозадый, сутулый, с тонкой шеей и до смешного маленькими ручками, дряблый и седой, лет пятидесяти. Выделялся он лишь острым взглядом, образованностью, своим умом и своим обаянием, а также особой аурой таинственности, которая исходила от него. Каким образом лавочник приобрел эти качества, неужели он таким родился – гением, который выходит во всеоружии со своей волшебной лампой, – или же он обзавелся необыкновенными умениями в течение жизни? В любом случае, именно эти качества сделали его тем, кем он был: королем квартала.

Тоз надолго замолчал, выкурив за это время две сигареты и выпив маленькими глотками две чашки кофе, затем повернулся к гостям и сказал им уверенным тоном: