26
Спектакль

Очень волнительно наблюдать за актрисой, изображающей тебя на сцене: похожа ли она на тебя внешне, по манере говорить, воплощает ли она какие-то характерные черты твоей личности? Удастся ли вам наладить взаимопонимание? Может, она покажет такую сторону твоей личности, о которой ты сама не подозревала? Или она покажется совсем незнакомой? Просто женщиной на сцене, играющей роль персонажа, которого ты не узнаешь…

Несмотря на свою давнюю приверженность идее о постановке спектакля, а затем и фильма «Дневник Анны Франк», Отто ни разу не смотрел ни того ни другого. Он не мог смириться с мыслью, что актрисы будут произносить слова, которые он когда-то слышал от Анны и Марго; они будут притворяться детьми, которых он никогда больше не увидит. Когда меня пригласили участвовать в новой постановке о друзьях Анны Франк и наследии Холокоста, я пыталась предугадать, не вызовет ли это предприятие у меня такую же реакцию.

Руководитель театра Джордж-стрит в Нью-Брансуике, Нью-Джерси, Сьюзан Кернер увидела, что постановка «Дневника» Анны Франк в 1994 году оказала на молодую публику сильное воздействие. Ей стало интересно, возможно ли в рамках новой театральной постановки рассмотреть Холокост в более широком контексте. Вместе с Кристен Голден и Стивеном Мозелем из Нью-Джерси она организовала проект, и они поручили известному драматургу Джеймсу Стиллу начать работать над ним.

Сьюзан спросила, не возражаю ли я против рассказа о своей семье в пьесе, а также о друге Анны – Эде Зилверберге (который присутствует на страницах дневника как «Хелло Зилберберг»). Она также спросила Барбару Ледерман, сестру Сюзанны Ледерман, но она не захотела участвовать.

Обдумав это предложение и обсудив его с мамой и Цви, я решила, что это очень интересный и стоящий проект. «Многие молодые люди, которых я встречаю на выставке, действительно мало знают о Холокосте, – объясняла я Цви. – Может быть, такая пьеса поможет им понять больше и даже даст им ощущение связи с тем временем. Ведь хотя им кажется, что это древняя история, мы-то знаем, что это было не так давно.

Вскоре после того как я согласилась принять участие, Джеймс Стилл прилетел в Лондон, и мы встречались, долго обсуждая прошлое и мою биографию. Он объяснил, что это будет необычная пьеса. Хотя актеры и актрисы будут играть персонажей из 1940-х годов, сцены также будут включать в себя отрывки из реальных интервью, взятых у Эда и меня.

Джеймс работал над сценарием в течение двух лет, отправляя мне черновики для замечаний. В какой-то момент он сказал, что у него есть семь часов материала, который нужно сжать до одного часа. Он также должен был переработать сценарий, связанный с нашими снятыми интервью. Джеймсу хотелось, чтобы мы читали не с листа, а отвечали на вопросы максимально естественно. Конечно, нам всегда удавалось ответить таким образом, что мы заставали его врасплох, и поэтому ему постоянно приходилось переписывать сценарий. Наконец, в 1996 году сценарий и пьеса были готовы, и все мы остались довольны. Спектакль «А потом они пришли за мной: вспоминая мир Анны Франк» впервые поставили в Индианском репертуарном театре в октябре 1996 года, а затем, в ноябре 1996 года, состоялась премьера в театре Джордж-стрит в Нью-Брансуике.

Сьюзан Кернер попросила меня прилететь на финальную репетицию, и мы с с Цви приехали в Нью-Джерси накануне, с тревогой думая о том, как будет выглядеть постановка.

Кроме нас, там были Эд Зилверберг, Сьюзан и Джеймс, а также оператор, который записывал репетицию. Мы сели молча, и на сцене появились актеры. Казалось, в течение целого часа мы коллективно задерживали дыхание, когда возвращались мыслями к ужасному напряжению и драме тех дней. Мое сердце громко забилось, когда я услышала слова, которые когда-то произносили папа и Хайнц. Ни один из персонажей не был похож на нас в реальной жизни – это был слепой кастинг, в котором на роль Анны Франк была выбрана актриса корейского происхождения, а на роль папы – афроамериканский актер. Никто не предупредил меня об этом, и поначалу я очень удивилась. Тем не менее он прекрасно работал, фиксируя внимание на важном послании человечеству, так что после нескольких мгновений я забыла об этническом происхождении актеров и была полностью поглощена игрой и сюжетом.

Мне было ужасно трудно видеть некоторые сцены, взятые из истории моей собственной семьи, и если бы Джеймс Стилл не разбавил их напряженность более легкими моментами – и фрагментами с Эдом – мне, возможно, было бы невыносимо на это смотреть.

Когда пьеса закончилась, я вздохнула с облегчением, оттого что Джеймс и Сьюзан создали такую красивую, идеально сбалансированную театральную постановку. Я плакала, и когда оглянулась, увидела, что Цви, Джеймс, Сьюзан и Эд тоже плакали. Даже оператор рыдал. Тогда я осознала всю силу театрального искусства. Оно непредсказуемо, оно может потерпеть неудачу; но только театр может объединять людей для того, чтобы поделиться живым опытом.

После успешной попытки в Индиане я вернулась в Нью-Брансуик с Элизабет Равазио для шестинедельного запуска пьесы. Я была благодарна за участие в такой успешной постановке и встречалась и разговаривала со многими американцами, которые открывали мне свои сердца.

В течение нескольких последующих лет я много путешествовала по США, принимая участие во многих различных постановках пьесы «А потом они пришли за мной». Спектакль был поставлен в таких интересных местах, как Кеннеди-центр в Вашингтоне, округ Колумбия, но больше всего меня тронули люди, которых я встречала в маленьких городах, церквях и школьных гимназиях по всей стране.

В Атланте, в Ансамблевом театре Джорджии, этот спектакль шел на протяжении многих лет. Я часто приезжала туда: получала награду в Сенате штата и принимала участие в региональном туре по Джорджии.

Я никогда не забуду, как поднималась по ступенькам в Сенате штата перед своим выступлением. Трубачи возвестили о моем прибытии, и я вошла в переполненный зал, где сотни политиков ждали моей речи. У меня в руке был печатный вариант, но как только я увидела всех собравшихся, я поняла, что не могу его зачитать. Я отложила лист в сторону, посмотрела им в глаза и сказала, что буду говорить искренне, от души, о своих переживаниях. Позже Элизабет Равазио, которая сопровождала меня в поездке, сказала: «Ева, это была твоя лучшая речь – тебе всегда нужно так говорить». И мои печатные речи, наконец, остались в прошлом.

На юге многие белые люди говорили о своем сожалении по поводу поражения в Гражданской войне и о своей ненависти к «янки».

– Но это было так давно, – отвечала я смущенно. – Наверняка еще до появления ваших бабушек и дедушек на свет.

Они отвечали, что все равно не могли простить. Я также встречалась со многими афроамериканцами на юге, которые рассказывали мне о том, как много они перестрадали и как глубоко разделяют мои заявления о дискриминации и предрассудках.

Суть спектакля, казалось, затронула каждого, кого коснулась война или дискриминация. Однажды после выступления ко мне подошел ветеран Вьетнамской войны и рассказал мне об ужасах, которые он видел и которые не мог забыть.

Я ответила ему, что со временем подобные воспоминания исчезают. Я также встречалась с семьями, усыновившими вьетнамских и камбоджийских детей, которых привезли в Америку в качестве беженцев после этой войны. Они помогли детям обрести новые, любящие семьи.

За время своего путешествия я поняла, какую важную роль играют драматические постановки в американских средних школах. Даже в сельских школах были большие театры, способные ставить профессиональные спектакли. Я приходила в некоторые из этих школ и рассказывала подросткам о Холокосте, а они, в свою очередь, изо всех сил пытались вникнуть в суть моих слов.

«Вам разрешили взять с собой кошку или собаку?» – спросил один мальчик, а девочка подняла руку и задала свой вопрос: «Что вы делали по воскресеньям?»

Мне приходилось тщательно объяснять им, что концентрационный лагерь никоим образом не был похож на летние лагеря, в которые они ездят. Я говорила о том, что, по сути дела, не должна была вернуться из Аушвица.

За время пребывания в Америке я пообщалась с людьми разной расовой принадлежности и разного жизненного опыта: я контактировала и с небольшими приходскими группами в Техасе, и с крупной благотворительной организацией, собиравшей средства для Далласского детского театра в знаменитом нефтяном клубе, и с коренными американцами в Оклахоме, которые сказали мне, что, по их мнению, их соплеменники тоже столкнулись с дискриминацией и геноцидом.

В Бостоне спектакль был поставлен одновременно с бродвейским представлением новой, горячо ожидаемой версии «Дневника Анны Франк» Венди Кассельман. Многим больше понравился спектакль «А потом они пришли за мной». Джудит Кляйн написала в бостонском «Еврейском журнале»: «Суровая реальность пьесы поразила меня, как никакая другая постановка “Дневника Анны Франк”. Это было потрясающее действо, заставившее меня и окружающих людей плакать».

Одну молодую смертельно больную девушку привезли в театр на спектакль, что было ее последним желанием, и родные сказали, что благодаря представлению последние две недели ее жизни прошли более терпимо.

Один раз молодая немка встала и заплакала. Она сказала, что ее дед был нацистом, а его брат участвовал в Сопротивлении. Дед застрелил своего брата – и семья никогда не смирилась с этим. Она уехала из Германии, чтобы сбежать от прошлого своей семьи, и до того вечера ни с кем об этом не говорила.

Я была в восторге, когда мы поставили спектакль в Детском театре Ардена в Филадельфии, а Национальный музей свободы попросил дополнить спектакль выставкой картин Хайнца. Мы дали представление и в других городах Далласа и Калифорнии. Я с комом в горле смотрела на картины Хайнца на выставке спустя пятьдесят лет. Я рада, что люди позволяют мне смотреть на них спокойно в одиночку, потому что я вряд ли смогла бы обсуждать их с кем-либо. Я думала: «Видишь, Хайнц, я не забыла тебя. Ты боялся, что не оставишь следа в мире – но ты все еще с нами. Это твой дебют».

В Сан-Франциско спектакль «А потом они пришли за мной» уже много лет успешно идет в Новом театре консерватории, и он всегда получал огромную поддержку от гей-сообщества. Естественно, геи преследовались нацистами, и до сих пор они подвергаются сильной дискриминации. Мы часто останавливались в доме одного из режиссеров, Эндрю, где он жил со своим партнером Джеймсом. Должна сказать, что это самый красивый и стильный дом, который я когда-либо видела! Я влюбилась в толерантную жизнерадостность Сан-Франциско и однажды отправила Цви в книжный магазин, чтобы полюбоваться гей-парадом и «Праздником разнокожих» без его ворчания.

В городе Хейли, штат Айдахо, в 2001 году мы проводили показ пьесы в течение двух недель с помощью голливудской знаменитости – Деми Мур. Деми и Брюс Уиллис стали заметными персонами в жизни Хейли после того, как купили большое ранчо поблизости. Они также выкупили и восстановили Театр свободы, создав постоянную театральную труппу под названием «Компания дураков». Мы гостили в доме Деми, который Брюс Уиллис специально построил для ее коллекции кукол. Дом выглядел как традиционное американское сооружение XIX века, и это было восхитительно – за исключением довольно смутившей нас статуи обнаженной Деми в натуральную величину, держащей беременный живот, так же, как на знаменитой фотографии для обложки журнала «Ярмарка тщеславия».

Мы встречались с Деми и с ее тремя дочерьми почти каждый день, и она принимала активное участие в организации спектаклей и помогала с костюмами. В перерывах мы говорили о моих переживаниях и ее тяжелом детстве. Она мне очень нравилась, но наше общение было слегка омрачено небольшим конфликтом на вечеринке после спектакля. Деми и Брюс (которые к тому времени развелись, и у обоих были новые возлюбленные) устроили щедрый вечер для нас в своем доме, и я привела подругу, которая жила в Айдахо. Я предупредила ее, что в доме строго-настрого запрещено фотографировать, но она проигнорировала это замечание и начала щелкать. Вскоре Деми узнала о происходящем и стала требовать, чтобы моя подруга отдала пленку.

Было крайне неловко. Меня огорчило то, что Деми расстроилась и почувствовала, что мы злоупотребили ее доверием, тем более что я высоко оценила ее усилия в проведении спектакля. Но нам удалось решить конфликт, и мы расстались добрыми друзьями.

Однажды ночью, во время нашего пребывания в Айдахо, мы поехали в город Бойсе, где я должна была выступить в Египетском театре. Когда я приехала, то была поражена, увидев свое имя, украшенное огнями, с надписью «История Евы Шлосс». Я ужасно нервничала, входя в зал с более чем 800 людьми. Пока мы ждали, собралось еще больше людей: они стояли в проходах и на пожарной лестнице, пока, наконец, не приехали полиция и пожарная служба, чтобы убедиться, что вечер проходит благополучно.

Меня тронуло и удивило, что люди ковбойского штата западной части США интересовались темой Холокоста. Когда в Бойсе местные жители стали собирать деньги на строительство Мемориального парка прав человека имени Анны Франк, я с радостью посадила там дерево, по примеру Мип Гис.

Поездки со спектаклем «А затем они пришли за мной: вспоминая мир Анны Франк» стали для меня настоящим подарком. Я встретила так много новых людей, и их трогательные рассказы заставили меня задуматься о себе. В частности, это позволило мне наладить диалог с молодым поколением. Совсем недавно я работала с мусульманином из Великобритании – борцом с нетерпимостью, Ником Кэримом, который поставил пьесу в школах Великобритании и даже Китая.

Везде, где я ни путешествовала, я встречала молодых людей, желавших погрузиться в проблематику и эмоции пьесы, и это часто оказывало довольно глубокое влияние на их мировоззрение. Особенно ярко это проявлялось в тех странах, где люди сталкивались с деспотичным правлением или где они так и не смирились с собственным опытом Холокоста.

Дженни Куланк стала первым британским продюсером спектакля. Она была художественным руководителем Театра Классворкс в Кембридже. Ее очень интересовал спектакль «А потом они пришли за мной» с тех пор, как она увидела его первую постановку в Театре Гейтхаус в Лондоне, организованную Сьюзан Кернер. Мы вместе работали над некоторыми фантастическими спектаклями с молодежью в Великобритании, а весной 2000 года нам позвонили из Дома-музея Анны Франк в Амстердаме: они получили финансирование от Европейского союза и хотели узнать, можем ли мы поставить пьесу в Латвии для улучшения отношений между этническими латышами и русскими.

После освобождения от советской оккупации в 1991 году Латвия начала весьма робко обсуждать свою роль в Холокосте. Нацисты вторглись в Латвию и оккупировали ее на четыре года – с 1941 по 1945 год, немедленно убив почти всех латвийских евреев. Кроме того, десятки тысяч евреев из Германии и Австрии были привезены в Латвию для уничтожения, включая бабушку Цви. Нацистские «эскадроны смерти», бродившие по странам Балтии, отличались особой жестокостью. На самом деле, некоторые солдаты СС были настолько эмоционально травмированы совершавшимися убийствами, что высшие нацистские лидеры вдохновились идеей внедрения газа в качестве метода убийства, где наименьшим образом задействуется человеческая сила. Но антисемитизм в Латвии процветал, и многие латвийцы активно поддерживали геноцид.

Сорок пять лет спустя в странах Балтии только-только началось обсуждение Холокоста. Международный Департамент Дома-музея Анны Франк решил, что Латвия – подходящее место для их программы, поддерживающей дискуссии о Холокосте там, где он никогда широко не обсуждался.

Это было тяжело. Сначала молодые актеры – шесть латвийских девочек и шесть русских мальчиков – едва знали о том, что такое Холокост. Для Дженни это стало особенно острым моментом: некоторые члены ее семьи эмигрировали в Великобританию из латвийско-еврейской общины.

«Я показала им фотографию моей бабушки-латышки, и они просто не могли понять: откуда у этой англичанки латышские родственники? В Советском Союзе они были изолированы и не имели никакого представления о мире».

Молодые люди провели несколько недель в деревенском доме с Дженни, готовясь к постановке. «Сначала я не была уверена, смогут ли они вникнуть в суть пьесы или погрузиться в репетиционный процесс. Я попросила их вести дневник, как Анна, и они все это выполнили».

Я должна была вылететь и присоединиться к ним, но в середине репетиционного процесса Дженни позвонила и спросила, могу ли я поговорить с молодыми актерами по телефону. Я думала, что у нас вряд ли окажется что сказать друг другу, но все они выстроились в очередь для разговора со мной, и каждый из них задавал вопросы, делился историями и пытался узнать обо мне больше.

В августе, когда я вылетала в Латвию, Дженни заявила о своей уверенности в том, что спектакль станет одним из самых значимых в ее творческой биографии. Латвия по-прежнему оставалась страной, не желавшей посмотреть в лицо своему прошлому и тому, что случилось с евреями. Каждый из молодых людей, задействованных в спектакле, был глубоко тронут открывшейся им правдой.

Мы приехали в Рижский еврейский центр на премьеру, на которой присутствовал президент страны. Вечер начался с того, что русские и латвийские родители подарили друг другу букеты цветов – довольно значимый жест в стране, где это этническое разделение очень сильно.

Драматург Джеймс Стилл тоже приехал, и мы все смотрели спектакль, не понимая ни слова на чужом языке, но чувствуя глубокую связь с тем, что происходило на сцене. В конце я беседовала с аудиторией, как и всегда, испытывая обычное чувство удивления от того, как общение людей может влиять на сердца и умы.

Я знала, что некоторые пожилые люди были лично знакомы с людьми, убивавшими евреев, или, возможно, даже сами участвовали в убийстве евреев. Больше всего меня поразила встреча с одним мальчиком в группе, который не смог заставить себя признаться мне в том, что он тоже еврей. Клеймо все еще сильно давило на него. Я надеюсь, что он услышал мои слова о гордости быть еврейкой и почувствовал мою поддержку.

После премьеры в Риге мы с Дженни отправились в юго-восточный город Даугавпилс, где спектакль был показан на огромной заброшенной фабрике, когда-то занимавшейся производством русских сигарет. Я помню, что в то время был высокий уровень безработицы, и общество страдало от многих проблем. Затем я простилась с молодыми актерами и пожелала им всего наилучшего. Спектакль продолжал гастролировать по Латвии весь год, каждые выходные давая представление в разных городах.

Перед отъездом из Латвии я вспомнила свое старое увлечение и посетила несколько антикварных магазинов в Риге. В одном из них я нашла прекрасно сохранившуюся фарфоровую тарелку с Олимпийских игр 1936 года в Берлине, когда у власти был Гитлер. Держа холодный фарфор в руке, я болтала с продавцом-немцем – и вспомнила всю атмосферу ненависти и тот беспорядок, которые поглотили Европу тогда. Я представила себе свою семью: они все еще дома, в нашей квартире в Вене, и не подозревают о том, что готовит им будущее.

Я заплатила за тарелку и ушла с мыслями о том, как далеко продвинулся мир за несколько коротких десятков лет – и как все-таки далеко нам еще нужно идти.

Дженни организовала еще один незабываемый показ спектакля «А потом они пришли за мной» в Северной Ирландии в 1999 году, собрав вместе на просмотр детей католиков и протестантов, что было очень необычно. Они сидели отдельно, своими группками, но даже их нахождение в одной комнате было большим шагом вперед.

Куда бы мы ни приезжали, представление шло перед заполненным до отказа залом и часто трогало людей до слез. Только один человек не понял пьесу – моя мама.

Я вернулась с первого просмотра в Нью-Брансуике с записанным на пленку спектаклем. Уже дома, в Эджваре, я вставила кассету в видеомагнитофон и уселась поудобнее, приготовившись обсуждать представление с мамой. Но она почти сразу же она начала хмуриться.

– Но это не Хайнц, – сказала она. – А это вовсе не папа… Это не мы.

По мере продолжения записи она все больше волновалась и расстраивалась. На том этапе ее жизни она находилась в крайне потерянном состоянии и не могла понять моих слов о том, что это одновременно и наша, и не наша семья. С большой грустью я поняла, что, хотя мы с мамой рука об руку прошли долгий жизненный путь, старость разлучала нас, и уже скоро я пойду по жизни без нее.