Книга: Советистан. Одиссея по Центральной Азии: Туркменистан, Казахстан, Таджикистан, Киргизстан и Узбекистан глазами норвежского антрополога
Назад: Большая игра
Дальше: Давайте вместе бороться с коррупцией!
Страна у подножия солнца
Высоко на Памирском плато, в окружении почти неземных ландшафтов, состоящих из бесплодных, округлых скал и небольших озер с водой невообразимой голубизны, находится деревня Булункуль. Здешняя земля имеет множество оттенков: некоторые склоны зеленые, другие синеватые, кое-где почва красная, как ржавчина, или золотисто-желтая. В этом лунном ландшафте в самом конце дороги обосновалось 46 семей, 407 душ, которые живут без мобильной и интернет-связи, за десятки километров от ближайшей деревни.
Меня поселили у директора школы, в ее домике для гостей. Несмотря на пронизывающий ледяной ветер и крайне скудный вид окрестностей, люди в Булункуле широко улыбались: в дальнем краю небольшой деревеньки вовсю шла подготовка к свадьбе. На импровизированной открытой кухне наперегонки рубили мясо и лук полупьяные мужчины.
– Булункуль самое холодное место на всей территории Таджикистана, – похвасталась директор школы. – Рекордная температура составляет минус 53 градуса!
– Как же люди выживают тут в зимний период?
– Мы к этому привыкли. Просто надеваем пальто.
Хотя Памир занимает более трети территории Таджикистана, здесь проживает всего несколько сотен тысяч человек. Это вполне объяснимо, ведь климат Памира с его длинными, холодными и снежными зимами считается одним из самых жестких в мире. Почва здесь неплодородная, и местность редко заселена. Большая часть плато расположена на высоте от трех до пяти тысяч метров над уровнем моря, ее окружают высочайшие в мире горы. Здесь, в разреженном горном воздухе, в особенности во время резких подъемов, многие путешественники получают высотную болезнь, ведь Памир не без оснований носит название Крыши Мира. Вот как описывал свой трудоемкий поход Марко Поло, которому довелось пересекать плато на пути в Китай в XIII в.: «В течение этих двенадцати дней нам не попалось ни единого поселения, ни растительности – повсюду только пустыня. Собираясь сюда, путешественник должен захватить с собой все, что может ему пригодиться. Из-за большой высоты и холодов сюда не залетают птицы, и можно сказать даже, что и огонь в этой местности не горит так ярко и не выделяет столько же тепла, как в других местах, что не позволяет качественно приготовить здесь пищу».
Так как ни коровы, ни козы, ни овцы не могут выдержать здешнего сурового климата, то большинство крестьян живет за счет разведения яков. Архары, или бараны Марко Поло, адаптировались к бесплодной местности, но кроме них здесь обитает не так много диких животных. Этот вид барана был назван в честь Марко Поло, который первый дал ему описание: «Они обладают рогами, длиной по меньшей мере в шесть ладоней. Из этих рогов пастухи производят чаши, из которых можно есть; помимо этого рога используют для построения ограждений, внутри которых пастухи располагаются на ночлег вместе со своим скотом». На сегодняшний день горные бараны Марко Поло находятся на грани исчезновения. Туристы, которые все равно продолжают на них охотиться, теперь должны раскошелиться как минимум на $ 25 000 за одну экспедицию.
Нет ни одного человека, который бы знал, что на самом деле означает слово «Памир». Название появилось в китайских описаниях путешествий еще в 600 г. до н. э., а затем снова в записках Марко Поло в XIII в. Согласно одной из версий, это слово происходит от древнего персидского «бум-ир», или земля арийцев. Некоторые западные исследователи XIX в. поддерживали эту версию, полагая, что Памир, вероятно, был колыбелью арийской расы, так как многие из его жителей не похожи на других азиатов, обладая высоким ростом, голубыми глазами и светлыми волосами. Согласно другой версии, название происходит от «Паи-мир», что означает страна у подножия горных вершин. Третья версия заключается в том, что название происходит от турецкого слова, обозначающего пустыню или плато. Наиболее поэтическая версия – что слово происходит от древнего персидского термина «Па-и Мехр», страна у подножия солнца.
Для того чтобы полностью увидеть весь Булункуль, понадобилось совсем немного времени. Деверь школьного директора, мужчина высокого роста, вызвался показать мне школу. Как и большинство домов в деревне, она была построена в 1950-е годы. Коммунисты и здесь проявили изрядную активность, несмотря на то что Булункуль была одной из самых дальних деревень Памира, считавшегося в свою очередь одним из самых отдаленных районов Советского Союза. Помимо школы они построили метеостанцию, которая зарегистрировала в этих краях самую низкую температуру в Таджикистане. Как и во всех остальных местах, жителей организовали в колхозы, а для более эффективной эксплуатации сельского хозяйства снабдили современным оборудованием, произведенным на советских тракторных заводах. После распада СССР отсюда уехали все русские, а вместе с ними исчезли технические знания и доступ к оборудованию и запасным частям. Осталось только местное население, успевшее позабыть, как по старинке можно обрабатывать землю. Теперь всему этому нужно было учиться заново.
Классы были маленькими, в каждой комнате стояло по четыре-пять парт, на стенах в коридоре висели плакаты различных гуманитарных организаций.
– Дети получают школьные обеды от продовольственной программы ООН, – пояснил деверь. – Они также поставляют нам муку, масло и картофель. Здесь очень трудно что-то выращивать, потому что мы находимся слишком высоко над уровнем моря. Наши яки дают нам мясо, йогурт, масло, молоко, одежду, а все остальное приходится привозить издалека.
Он показал мне небольшую теплицу, где из стоявших длинными рядами банок торчали кустики помидоров.
– Этот парник мы получили от другой организации, так что теперь у нас есть и помидоры, и огурцы. – Наморщив лоб, он слегка задумался. – Возможно, это был Фонд Ага Хана, точно не могу вспомнить.
– Ага Хана? – Я вопросительно посмотрела на него.
– Да, тот самый, что является нашим религиозным лидером. Здесь, на Памире, мы не сунниты, как таджики, а исмаилиты. Это ветвь шиитского ислама. Наш лидер, Ага Хан, живет в Швейцарии, и у него много денег. Его фонд оказывает помощь и тем, кто проживает в Ваханской долине, и нам здесь, на Памире, всем, чем только можно: деньгами, школами, здравоохранением, строительством дорог… без их помощи невозможно было бы выжить. Государству все равно.
– А исмаилиты придерживаются строгой ветки ислама?
– Совсем нет! – Деверь захохотал так громко, что вынужден был даже прикрыть рот рукой. – Другие мусульмане молятся пять раз в день, но мы делаем это всего раз или два. Этого достаточно. По причине суровости нашего климата мы даже не постимся в период Рамадана. Как можно находиться в горах целый день под палящим солнцем без еды и питья? Кроме того, Ага Хана интересует образование. Он говорит, что это и есть ключ ко всему. Особенно для девушки важно иметь образование, чтобы потом получить работу, а не просто сидеть дома с детьми. Мы, исмаилиты, современные мусульмане!
Ближе к вечеру, когда яки были подоены и отправлены в стойла, масло замешано, а йогурт поставлен скисать, директор школы смогла уделить мне время для разговора. Она все время улыбалась, и ее улыбка освещала всю комнату. В отличие от большинства встреченных мною в деревне людей, она выглядела моложе своих лет. Говорила она нежным и мягким голосом, почти шепотом, хотя бормотанием это тоже не назовешь. Кто-то мне сказал, что даже после назначения нового учителя ученики всегда просили ее остаться у них. И при этом она редко отказывала.
– Мне не нравится город, – поделилась она. – И моим детям тоже. Пробыв в городе всего неделю, они стали проситься обратно. Им не хватает свежего воздуха, природы, свежей домашней стряпни. Здесь мы делаем все сами, ничего не покупаем. Людям помогают выжить их яки и рыба в озерах. Здесь не так много работы, поэтому большинство молодежи уезжает на пару лет в Россию, чтобы немного подкопить. А затем они снова сюда возвращаются. – Она улыбнулась теплой улыбкой.
– Разве это не трудно для женщин и детей, которые остаются здесь совсем одни? – поинтересовалась я.
Директор школы была самым позитивным человеком, встреченным мной за всю поездку, однако я почувствовала, что верю ей с трудом. Куда бы я ни поехала, я повсюду слышала либо жалобы о бытовых проблемах, либо подневольное славословие в адрес диктатуры, как это было, например, в Туркменистане. Да и разве могла жизнь быть настолько идиллической в этом месте, в трех тысячах метрах над уровнем моря, на расстоянии множества километров до ближайшей деревни, с землей, на которой ничего не растет, со снежными зимами, где термометр опускается до отметки минус 50 градусов?
– Да это не так уж сложно, – возразила с улыбкой директор школы. – У нас здесь все друг другу помогают. К примеру, когда прошлой зимой мой муж уезжал на пять месяцев, мне все соседи помогали по хозяйству, гостей принимать и по разным подобным делам.
– Можно сказать, что вы живете как истинные коммунисты?
Она кивнула и рассмеялась.
– Я все время работаю, – добавила она. – Если выдается свободные четверть часа, то использую их для шитья или вязания. Отдыхаю, только когда сплю. По воскресеньям занимаюсь стиркой. Времени на телевизор совсем не остается, но это не так уж и важно. Я люблю работать.
Сама она родом из далекой деревни на западе Памира, а в Булункуль переехала 17 лет назад сразу после замужества.
– Мужа мне подыскали родители, – объяснила она, – У нас здесь так принято.
– А вы им довольны?
– О, да! – Она широко улыбнулась, снова осветив все вокруг. – Но даже если бы я не была им довольна, то все равно бы с ним осталась. Для нас, исмаилитов, первый брак является единственным. Если уж первый разваливается, то что тогда говорить о втором или третьем?
Позже она вызвалась провести меня на свадебное торжество на краю деревни. В переполненном зале уже толпилось множество народа и вовсю играла музыка. Закрыв уши, дети заходились в рыданиях. Рядом со мной пристроился юноша в кожаной куртке и сообщил мне, что недавно развелся и теперь ищет себе новую жену.
Никто в Булункуле не следовал установленным президентом свадебным правилам, и пиршество длилось до самого утра, но мы решили уйти оттуда пораньше. Музыка продолжала звучать в ушах, пока мы спешили к дому школьного директора, избрав самый короткий путь через деревню. Ночь была безлунной; было так темно, что нам едва удавалось разглядеть приблизившуюся к нам стену дома. Внезапно моя хозяйка остановилась.
– Смотрите, – сказала она, подняв голову вверх. – Ну разве не красота?
Я взглянула на небо. Никогда раньше я не видела такого количества звезд, как здесь, на Крыше Мира. Разбросанные по черному ночному небу, они были подобны светящимся песчинкам.
* * *
После длительной зимовки на Памирском посту, первом русском военном форпосте на Памире, капитан Серебренников заскучал. Летом 1894 г. он изложил свою печаль в дневниковой записи:
«Мы все были внутренне истощены в этой огромной монотонной стране, которая могла бы быть идеальной для пессимиста, если бы зачем-то ему вообще понадобилась. На самом деле сложно себе представить более меланхоличную картину, чем пессимист, проводящий время на Памире за чтением Шопенгауэра. Это безнадежная страна».
Еще долгое время после того, как Таджикистан уже приобрел независимость, вплоть до 2005 г., русские солдаты оставались тут, помогая охранять границу с Китаем. Когда после столетнего пребывания здесь они наконец покинули страну, то вместе с ними для местных жителей исчезла выплата регулярных месячных зарплат, а заодно и последняя надежда на будущее для жителей Мургаба, как теперь называется Памирский пост. Расположенный прямо на Памирском плато, в 3650 м над уровнем моря, Мургаб по сей день остается дырой, представляя собой невероятный контраст по сравнению с находящимся всего в нескольких часах автомобильной езды Булункулем. В Мургабе скопилось около 7000-8000 бедных, больных, страдающих от алкогольной зависимости жителей, да и живут они здесь только потому, что им больше некуда идти. Те, кто мог, уже давно уехали куда глаза глядят – в Душанбе, в Киргизстан, в Россию. Туда, где лучше, чем здесь.
Домишки в Мургабе невысокие и бедные. Редко какие из серых бетонных стен дождались покраски или побелки. Длинный ряд украшенных по-спартански коробочек вмещают в себя базар, торговые улицы и пивные. В этих же самых контейнерах с узкими скамейками, официантками с кислыми лицами и бутылками с прозрачной жидкостью находятся несколько городских кафе. После наступления вечера улицы заполняет голубоватый дымок от выбросов из множества генераторов. Нужно немало времени, чтобы этот дымок, смешавшись с автомобильной пылью, наконец осел. Женщины покрывают лица краями шарфа, чтобы защитить себя от токсичного воздуха. Когда они вот так передвигаются по городу, обмотанные ярко окрашенными полосками хлопчатобумажной материи с узкой прорезью для глаз, они напоминают ниндзя. И хотя до границы еще несколько часов, вы в некотором смысле уже в Киргизстане. Лица местных жителей отличаются от таджикских более мягкими, персидскими чертами, и ростом они гораздо ниже, чем гордый народ Памира. У них широкие, острые скулы и узкие монгольские глаза. Они – киргизы.
Единственным светлым воспоминанием, оставшимся после Мургаба, были все эти милые детки
Сквозь толстый слой пыли и дыма не видно звезд. Темнота наступает довольно быстро, потому что уличного освещения здесь тоже нет. В вечернее время в Мургабе нет электричества, поэтому город и покрывает дым от генераторов, смешанный со зловонием дизельного топлива и бензина. Каждый должен заботиться о себе сам. Энергии от генераторов недостаточно для зарядки мобильника или работы электроприборов, но ее хватает на матовый свет от лампочек без абажуров, горящих внутри домов.
– Я хочу как можно скорее перебраться в Киргизстан, – бормочет Ибрагим, хозяин единственного в городе дома для постояльцев, где я остановилась. – Здесь нет будущего.
Мургаб, Памир. Семья собирается для молитвы перед свадебным пиром
На этот вечер назначена свадьба племянницы Ибрагима, и, не успев опомниться, я уже в числе приглашенных гостей. Меня приводят в длинную комнату. Вдоль стен, тесно прижавшись друг к другу, сидят люди. Женщины в платках на головах сидят по одну сторону, а мужчины в высоких белых войлочных шляпах – по другую. На большом куске материи посреди комнаты разложена еда в совершенно немыслимых количествах: сотни круглых караваев хлеба, небольшие вазочки с разнообразными салатами, джемы, фрукты и соки. Вскоре на пороге появляются хозяева, держа в руках гигантские блюда с пловом. Затем по кругу пускают суп. После того как суп съеден, появляются огромные миски с бараньим жиром. Еда подносится молча и съедается также в полнейшей тишине. Когда наконец опорожняются миски с жиром, вносят новые блюда продолговатой формы, заполненные до краев бараниной. Присутствующие накладывают себе большие горки мяса, после чего по кругу пускается тарелка с домашним маслом. Гости зачерпывают себе щедрые порции, располагая масло рядом с мясом. Девушка, что сидит рядом со мной, не разрешает мне передавать дальше масленку, прежде чем я не положу себе большой кусок сливочного масла.
– Не думаю, что смогу съесть столько масла, – шепчу я.
Молодая женщина только смеется. В комнате она единственная таджичка, на которой нет платка. Она шепотом сообщает мне, что она – лучшая подруга невесты. Сама она не замужем несмотря на то что ей уже 30 лет, но скоро наступит и ее черед, говорит она. Свадьбу назначили на ноябрь. Я ее поздравляю, но она только грустно качает головой.
– Сама я выучилась на медсестру, а у него вообще нет никакого образования, – шепчет она. – После свадьбы я должна буду переехать в Ишкашим в дом свояка.
– Почему бы тебе не остаться с мужем?
– Как только я забеременею, он вернется в Россию.
– Но ведь он будет часто тебя навещать?
Она качает головой.
– Ну тогда, по крайней мере, у тебя будет свобода, – говорю я, пытаясь ее утешить. – Я имею в виду, после того как твой муж уедет в Россию.
Она снова качает головой, порывисто и уверенно.
– За мной будет приглядывать его брат. Я знаю, что мне будет тяжело и одиноко. Моим родителям он не нравится – они считают, что он слишком много пьет. Но у него хороший характер. Он хороший человек. Здесь не так легко найти хорошего мужчину.
– Но почему ты решила выйти замуж за мужчину, который постоянно находится в России?
– Так ведь других здесь нет.
– А ты не можешь тоже переехать в Россию?
– Нет, мы не можем вместе уехать, ведь здесь должен же кто-то оставаться.
В комнату входит юноша, держа в руке стопку полиэтиленовых пакетов. В удивительно короткое время груды мяса и сливочного масла исчезают в мешках. Кроме того, в них исчезает и вся оставленная на коврике еда. Гости поднимаются со своих мест и уходят, держа в каждой руке по пластиковому пакету.
Ранним утром следующего дня повторяется ритуал с такой же обильной пищей и таким же количеством блюд, но уже в другом доме. На этот раз угощают соседи. Когда я там появляюсь во второй половине дня, пир еще в самом разгаре. Нужно должным образом устроить прием для семьи жениха, его одноклассников и коллег. В некоторых киргизских семьях такие пиры могут продолжаться по нескольку недель подряд, каждый раз с участием все новых гостей: друзей, знакомых, старых и новых соседей, близких и дальних родственников. Каждому нужно оказать честь.
Объевшись хлебом, сладостями, пловом, напившись вдоволь зеленого чая, я бухаюсь на сиденье машины. Когда Эргаш заворачивает на M41, Памирское шоссе, направляясь к границе с Киргизстаном, джип поднимает за собой клубы пыли, похожие на хвост. В самой верхней части моего рюкзака лежат четыре пластиковых пакета, доверху заполненные отменной бараниной и свежайшим взбитым маслом.
Назад: Большая игра
Дальше: Давайте вместе бороться с коррупцией!
