– Морэ, ты должен хоть немного поесть! Или хотя бы попей воды. Ты же совсем высох, у тебя скоро кости будут видны!

Фейли пробовала всё: и жалобный взгляд, и ласковое обращение, и всякие шутки-прибаутки, с которыми кормят уж совсем крох.

Это было ещё не отчаяние, но что-то очень близкое к нему. Уже третьи сутки мальчик, спасённый от Безжалостного (так прозвали таинственного убийцу в городе), ничего не ел и даже от воды отказывался. И, самое главное, никого из взрослых – совершенно не к кому обратиться за помощью и советом.

Пропал Воин Чести, не появлялся профессор, а тётя Инге, узнав, что сыну теперь запрещено даже университет посещать, то есть арест становится похож на настоящий, долго ругалась. Даже любимое занятие, шитьё, не помогало ей успокоиться. И она засомневалась в словах Герта насчёт Блича.

– Нет, ты скрываешь плохие новости! Без причины мой муж домой ночевать не приходит, если не в командировках. Любовницы? – нет. Намного хуже: он не хочет говорить правды, а значит, правда слишком ужасна. Он заботится обо мне… но только к тёмным драконам такую заботу, когда мой родной сын сидит в тюрьме, а племянника не сыщешь днём с огнём. Если в городе появились охотники, то я им не нужна, я – человек. Поэтому пусть не переживает. Но я не вернусь домой, пока не вернутся мой сын и племянник или когда я хотя бы буду точно знать, почему арестовали первого и куда делся второй.

Она позаботилась, чтобы нашлись храбрецы, согласные передать эти слова Воину Чести. Фейли пыталась её убедить остаться. Бедная женщина расплакалась.

– Милая моя девочка. Прости, что становишься свидетелем такого. Но я и правда больше не могу. За пять лет многое изменилось. Твой кузен и твой дядя совсем не ладят. Иногда мне кажется, то ли Ти знает что-то такое о Гулле, то ли Гулле подозревает сына в чём-то ужасном. Я не могу больше, я должна знать правду. Весь дом в твоём распоряжении, хозяйничайте с Гертом, он хороший мальчик, я не виню его, что он покрывает Гулле. Мой муж не умеет врать, но виртуозно просит это делать других.

Когда Инге собирала вещи, она опять плакала.

– Я готова выдержать всё. Постоянный страх, что придёт охотник и отнимет у меня самых близких. Риск, что тень моего мужа может внезапно стать чумной и истребить целый город. Я готова в любой момент опять бросить нажитое и уехать, пережить смерть всех друзей и знакомых, как в Фаэтоне. Но… но я не готова нести вечно груз такой заботы, когда оставляют в неведении. Не можешь красиво солгать – говори правду, какой бы она страшной ни была. Но не смей держать в неведении!

Герт получил то, о чём мечтал. Время наедине с Фейли. Много времени. Но радости это не принесло.

Фейли тоже догадалась, что Герт лжёт, и стала с ним грубой и неразговорчивой. Они общались только по поводу ребёнка.

Герт понимал, что вернуть расположение девочки можно всего двумя способами. Или открыв ей правду, чего он никак не хотел делать, не получив разрешения Воина Чести. Или придумав, как быть с бедным Морэ.

Стражники, арбалетчики и фехтовальщики, охранявшие дом, от всех вопросов по поводу мальчика, который отказывается есть и пить, уклонялись. Их поставили сюда для определённых целей, намекали бойцы, и не надо требовать от них большего.

Фейли вся жила этим ребёнком. Ревность Герта не посещала. Ему и самому было очень жалко мальчика, но ещё присутствовало понимание: не будь у девочки-тени о ком сейчас заботиться, она бы думала только о Бличе – что с ним? где он? – и извела бы себя.

Впрочем, когда ребёнок отказался есть и на третьи сутки и даже воды не принял, Фейли впала в такое расстройство, что забота о ком-то уже не казалась её поклоннику правильной компенсаций переживаний за брата.

– Ты понимаешь, что он собрался умереть? Он не хочет жить в мире, где больше нет его родителей и сестры! В мире, где твоих родных закалывают среди бела дня, как свиней, а потом убивают даже бродячих собак, которые пытались тебя защитить. Он отказывается от этого мира! Будь проклят Безжалостный, кем бы он ни был! Когда мой дядя его поймает… я приду на его казнь. Не позлорадствовать. А просто спросить, как он мог. Заглянуть в глаза.

Доставалось от Фейли не только Безжалостному, но и самой себе.

– Это я виновата, что у меня нет сил заставить его жить. Он надеялся во мне найти замену той, которую потерял. Наверное, с сестрой у него были очень доверительные отношения. Он её больше любил, чем, быть может, маму. Он что-то ищет во мне, но не находит.

И, конечно, Герту.

– Ну, ты же мужчина, Герт! Ну, почему я одна должна заботиться о бедном ребёнке?

– А я разве не забочусь?

– Ты хоть бы слово ему сказал ласковое, хоть бы поиграл с ним, навёл какие-то мостики.

– Он не хочет играть. Он держится за тебя как привязанный и никому больше не даётся.

– Ну, конечно. А ты улыбнуться пробовал? Прекрати изображать из себя могучего защитника, расхаживая вокруг меня с мечом. И без тебя полон дом охраны. Лучше сбегал бы на рынок или в лавку сладостей. Может, его просто приучили к какой-то определённой пище.

– Да мы ему всё предлагали, от сельдерея до каких-то фруктов… я их названия-то за тобой не повторю. Может, ты лучше снадобий ему каких дашь? Вас Найрус обучал же лекарству.

– Как я ему дам, если он даже воды не пьёт?

В такие моменты их отношения Герту неприятно напоминали бытие родных папы и мамы – давно остывших друг к другу супругов, которых связывает лишь забота об общем дитятке. Не очень приятные ассоциации. Каково это – ругаться из-за ребёнка (Герт ловил себя на мысли, что воспринимает Морэ практически как их с Фейли сына), терпеть сварливость девушки и оправдываться за то, что «плохой отец», когда ещё даже не целовался с ней.

Перед сном Герт вновь и вновь возвращался мыслями к ночи, в которую предпочёл возможности распить вместе бутылку вина и соответствующего продолжения, невинные посиделки на разрушенном мосту. Жалел ли он о своём выборе? Нет. Но смысл этой чудесной ночи, если она имеет такое продолжение и, возможно, не за горами и бесславный конец?

На следующие сумерки после приключения на мосту Герт обнаружил в своём кармане прозрачный, почти неосязаемый платок с какими-то непонятными символами и понял, что это дар, о котором говорит легенда. Что сын горшечника и есть та чистая душа, которой он предназначен.

Наутро платок пропал сам собой. А ночью снова появился.

Герт никому, даже Фейли, не рассказал об этом. Он хотел вначале сам понять, что означает дар призрака. Сперва он думал, что так герцог благословляет его чувства к одной девушке. Но сейчас очень сомневался.

Морэ к полудню третьего дня настолько обессилел, что едва стоял на ногах. Герт привёл лекаря. Лекарь осмотрел ребёнка и выписал такие рецепты, что Фейли разрешила дать ему на прощание пинка. Воспитаннице врача сразу стало ясно, что это шарлатан.

И тут случилось то, чего они так давно ждали. Морэ заговорил.

– Есть! – жалобно попросил он.

Мальчик говорил через силу, буквально выдавливая из себя слова.

Фейли с готовностью поднесла к его губам миску бульона.

– Есть! Дай есть! – повторил мальчик и… отвернулся от предложенной пищи.

– Что? – растерянно спросила Фейли. – Что ты хочешь есть?

– Дай есть! – ответил мальчик, опять не уточняя, о чём речь.

И тут Герт не выдержал.

– А ну, тащи верёвки. Сейчас мы его накормим.

– Герт, это не смешно.

– А я и не собираюсь шутить. Фейли, или помогай мне, или не вздумай мешать. Мы накормим его насильно. И никаких возражений.

Фейли подчинилась. Она всем видом демонстрировала недовольство, несогласие, но подчинилась. И связывая сопротивляющегося, как только позволяют ослабленные мышцы, ребёнка, Герт как никогда чувствовал себя его отцом, а Фейли своей супругой. Отцом-победителем, который наконец нашёл мужество: покончить с нюнями и женской жалостью, взять всё в свои руки и добавить немножко здравого смысла в причитания о недопустимости насилия в воспитании и уходе за сыном.

– Он мне чуть не сломал руку, смотри-ка. Если бы не ослаб от голода, может, и сломал бы. У него точно есть родственники из стражников. Такие приёмы знает…

Увы, пока поиски родных Морэ не дали результатов. Даже личности его родителей не были установлены – скорее всего, не из местных, приехали в город загодя, к свадебным торжествам. Не крестьяне, раз мужчина использовал пусть гражданский, но меч – всё, что сказал расследователь. У Герта появились подозрения, что он дело ведёт спустя рукава. Но приструнить нерадивца было некому – Воин Чести вместе с Найрусом заняты делами о пропаже Блича и убийствах Безжалостного.

Завершив первую часть операции – фиксирование одновременно умоляющего покормить и отказывающегося от еды ребёнка, – юный стражник приступил ко второй. Но произошла оказия. Морэ так «удачно» дёрнул подбородком, что Герт пролил весь бульон.

– Ну, и что будем делать? У нас ещё только мясо и фрукты остались, а их как? В рот ты ему, положим, силком запихаешь, но жевать-то не заставишь.

Герту неожиданно пришла в голову с виду глупая, но идея, которую хотелось проверить.

– А может, наш малыш… Что-то типа вампира… или огра… или…

– Тебе не стыдно так говорить о маленьком несчастном Морэ?

– Да нет, я серьёзно. Он просит есть, но при этом отказывается от любой еды. Мы ему предлагали всё меню… за исключением себя разве что.

Герт закатал рукав и протянул руку Морэ. Он бы ничуть не удивился, начни связанный мальчик пить его кровь или грызть предплечье. Но Морэ отвернулся и простонал:

– Есть. Дай есть!

– Придётся разжёвывать ему самим, как совсем малышам, – тяжело вздохнул Герт. – Фейли, дай мне кусок мяса.

– Держи… тщательней разжёвывай… обожди, не давай, мне покажи… Да это разве тщательно?

– Ну, тогда сама попробуй.

– С трудом жуётся… мясо сегодня не удалось.

– Ну, сама готовила, нечего мне пенять. Давай так. У меня челюсти всяко сильнее. Вначале я жую, потом дожёвываешь ты, если не побрезгуешь.

– Да какое брезговать! У нас ребёнок гибнет!

Герт взял недожёванный кусок, ещё немного поработал челюстями и… он мог и просто выплюнуть в руку. Но как-то само собой вышло, может, сработало на уровне инстинктов, что он передал разжёванную пищу так, как это делают звери: изо рта в рот. И как-то так обернулось, что и Фейли не возражала против подобного способа – тоже инстинкты?

Сколько Герт ни прокручивал потом в памяти данный момент, он не мог понять, как это стало поцелуем. Странным, может, даже нелепым, но поцелуем.

Судорожно сглатывая пережёванное мясо, ощущая сразу и его вкус, и вкус чужого языка, Герт и Фейли целовались, казалось бы, в самом неподходящем для этого месте и в самый неподходящий момент. Они касались один другого только губами и языками – руки Герта удерживали силившегося разорвать путы Морэ, а Фейли держала свои широко расставленными то ли от избытка чувств, то ли потому что стеснялась обниматься. Это был её первый в жизни поцелуй, Герт сразу почувствовал. И трепетная гордость, что именно он его обладатель, добавляла эмоций в и без того волнующее действие.

Нет, всё-таки мало что так объединяет мужчину и женщину, как забота о ребёнке. Даже если женщина и мужчина они только по полу, а по факту такие же дети, только на несколько лет старше.

– Есть! Дай есть! – вернул из сказки в реальность двух подростков голодный мальчик.

Оторвавшись друг от друга, девочка-тень и юный стражник начали подчёркнуто отстранённым тоном обсуждать, как кормить дальше Морэ: попробовать ещё пережевать мясо или начать с фруктов?

В этой деловитости они искали спасение от стыда за произошедшее. Всё-таки целоваться над страдающим от голода ребёнком объективно не самый красивый поступок.

– …Это не смешно, Ловило, – срывать собственную свадьбу, чтобы потом прийти и обвинить в этом нас.

– Нас? Монаховы причиндалы! И давно вы стали про себя и господина рыцаря говорить «нас»? С какой ночи?

Солбар схватился за квилон и вмешался в разговор.

– Совсем забылся, купчишка? Ты в знатном доме, а не в свинарнике, где родился, веди себя соответствующе. Оставь при себе и свои намеки, и лексикон простолюдина, иначе…

– Иначе что, господин Полщеки? Вызовете меня на поединок? Мне как, уже латы искать?

Солбар засмеялся, а потом послал Золотому Бочонку самый презрительный взгляд, на какой был способен.

– Ты белены объелся, Ловило? Поединок возможен только между равными. А ты хоть поставь по стране ещё сотню лавок, двести, триста, всё равно будешь ниже меня. Обнаглевшей челяди не бросают перчатку, а бьют этой перчаткой по щекам или закалывают как свинью.

Четыре телохранителя купца сделали шаг вперёд и положили ладони на рукояти мечей.

– Ну, давай, попробуй заколоть меня, рыцарь. Проверь лучших фехтовальщиков страны в бою. Может, я и свинья, но свинья, которая может за себя постоять.

– Чужими руками, купчишка. Один на один ты даже с четырнадцатилетним пажом не справишься. Разве что брюхом навалишься на лицо и придушишь.

– Да, не справлюсь. И думаешь, меня это задевает? Ничуть.

– Успокойтесь, Солбар, – вмешалась в ссору хозяйка дворца. – Ловило пришёл дружить, а не воевать. Так ведь?

– Нет, матушка. Я пришёл лишь намекнуть, что воевать со мной опасно. Ну, не станете вы герцогиней, не станете, угомонитесь. Так и будете на всю жизнь матушкой-герцогиней. Не получите вы эту власть, хоть из платья прыгайте, кстати, такой смелый фасон уже не носят в вашем возрасте.

– А ты, думаешь, получишь?! – наглость купца начинала её пронимать, и мать-герцогиня теряла понемногу своё легендарное самообладание. – Хорошо, осуществится твой идиотский план. И что? Ты мгновенно потеряешь всё состояние. Кого, интересно, назначат опекуном малышке Лу? Хм, наверное, дядю Бора. Ты знаешь дядю Бора, что он сделает? Правильно, потребует твою чудаковатую жёнушку оплатить все счета покойного герцога. Блестящая комбинация: разориться на кредитах, которые сам же и выдал! Лучшие шуты мира не могли придумать такого слабоумного хитроумия! Мы, как твои недруги, мечтаем свидетелями выступить на такой свадьбе, а не препятствовать ей.

– Матушка-герцогиня. Моё дело предупредить. Пусть ваш наймит хоть все улицы зальёт кровью, мою свадьбу он не сорвёт. Гнева-то небес не боитесь, убивать даже котят, лишь бы потопить соперника? Кем бы ни был Безжалостный, я знаю, что он работает на вас. А главное, знают небеса! – деньги и власть – это важно, но ещё душа есть, и, сгубив её…

– Да как ты смеешь! – снова схватился за кинжал рыцарь. – Как смеешь грозить нам карами небесными? Твоя набожность – чистое лицемерие. Ты сперва женился ради денег, второй раз ты женишься ради власти. И ты будешь читать нам лекции о морали?

– Буду! Считай, что угодно, но я знаю: вера моя не лицемерие, а идёт из самого сердца. Днями и ночами я молил небо послать мне шанс. Я питался хуже псов с помойки, я спал под заборами, но ни разу не ожесточился на судьбу, не назвал её злодейкой. Смиренно продолжал молиться, просил всё и сразу. И молитвы были услышаны – шанс меня нашёл. Знак свыше: на монастырском дворе. Жду вас на свадьбе, а голову Безжалостного на блюдце.

Когда Ловило ушёл, мать-герцогиня закрыла лицо руками. Солбар обхватил её за плечи.

– Госпожа, вы плачете?

– Что мне ещё делать? – отняла руки от лица мать-герцогиня, и Солбар увидел её красные глаза. – Да, с этой собачьей свадьбой он рубит сук, на котором сидит, но я ещё в худшем положении. У него не останется денег, но останется власть. Перезаймёт, заложит полгерцогства, но выкрутится. А у меня опять не останется ничего. И, самое главное, мне кажется, он что-то придумал, чтобы и приобрести, и не потерять. Я бы решила, что он убьёт собственную дочь, не дожидаясь её совершеннолетия, тогда да, он получает всё состояние, но это слишком чудовищно даже для него. Я не святая и на очень многое способна… поэтому хорошо чувствую эти пределы в других.

Солбар задумался. Мать-герцогиня с надеждой смотрела на него. Не дождавшись, подсказала:

– Рыцарство? В столицу приедет на свадебные балы огромное число рыцарей. В отсутствие постоянной армии, если они соберутся в один кулак…

– На балах пляшет в основном молодёжь, – помотал головой Солбар. – А моя поддержка среди рыцарей моего поколения и старше. С ними надо долго договариваться, собрать их вместе будет проблемой… Хм… А ведь этот Безжалостный, получается, нам очень на руку. Не зря Золотой Бочонок лично прибежал обвинять нас в его появлении. Таинственный убийца – случайная фигура на доске… И выиграет тот, кто первый ею воспользуется! Случайные фигуры – единственный шанс, если твои собственные силы слишком слабы… Но только любыми фигурами надо уметь играть. Когда судьба бросает сливы, не только успевай открывать рот, но и не забывай пережёвывать и выплёвывать косточки.

– Вы говорите загадочно, друг мой.

– Беда таких, как Ловило, в том, что они слишком надеются на то, что спланировано, и теряются, когда жизнь вносит коррективы. Даже с первой женитьбой судьба всё сделала за него, он не приложил усилий.

– Так что же нам делать?

– Использовать всё, что посылает небо, которому противна фальшивая набожность Золотого Бочонка… Госпожа, скоро вас ждёт небольшой сюрприз.

Мать-герцогиня недоуменно посмотрела на Солбара. Рыцарь спрятал улыбку в бороду.

– Ты, верно, хочешь основать новую школу политической игры. Но не лучше ли, когда ставки так высоки, не экспериментировать, а полагаться на старые испытанные методы. Например, пополнять свою половину доски за счёт фигур, которые играют на стороне соперника или пока соблюдают нейтралитет. Хотя бы Воин Чести. Это очень сильная фигура. И Безжалостный по его ведомству.

Рыцарь сжал зубы и закрыл глаза.

– Не поминайте при мне о нём.

– Солбар, друг мой. Да, у вас были неприятные моменты в прошлом, но в политике необходимо уметь забывать обиды.

– Нет, моя госпожа, нет. Во-первых, Воин Чести всё равно ничего не знает о Безжалостном; Гуллейн сейчас озабочен больше личными проблемами. Даже расследование скинул какому-то тюфяку, настоящему книжному червю – о, как он меня утомил сегодня дурацкими вопросами и заумным видом! Во-вторых, такое не забывается – он просто изуродовал вашего преданного рыцаря. Раньше я был Франт, теперь, купчишка прав, никто не зовёт меня иначе чем Полщеки. А в-третьих… есть конфиденциальные сведения… что Воин Чести – фигура отработанная, скоро совсем исчезнет с доски. Больше ничего не спрашивайте, боюсь спугнуть удачу.

Поняв, что больше ничего интересного не узнает, Найрус убрал ухо от отверстий, через которые подслушивал, и покинул комнату слуг. Возница вывел его тем же путём, каким привёл.

– Скажите, господин хороший, в замке же слуг прямо пруд пруди. Как вы догадались, что именно я вам помогу? Как вообще поняли, что есть в замке такое местечко, где всё слышно?

– А ты зачем интересуешься?

– Да вот… – возница замялся. – Думаю, не колдун ли вы какой. Помогать колдуну – душу губить.

Найрус вздохнул. Что ж, в книгах о расследователях положено объяснять обывателю логику рассуждений, почему в жизни должно быть иначе?

– Элементарно, друг. У тебя рваная рана на скуле – у рыцаря Солбара погнулась шпора. Простая связь. Я подошёл к тебе без формы, под личиной продавца мыла для госпожи. Ты должен был меня посылать не куда подальше, а к старшему лакею, это в его ведении. А тебе-то, вознице, откуда знать, какое мыло использует матушка? Почему она с тобой этим делится? Ты ей, прости, сват, любовник, банщик?

– А… эээ… я мог слышать разговор в карете.

– В карете такое женщины не обсуждают. Да и видел я твою карету. Не особо там что-то подслушаешь. Думаешь, человек с моим образованием не увидит звукопоглощающие материалы?

– Я мог дружить…

– Не смеши. Видел я, как он на тебя смотрел. Какие вы друзья со старшим лакеем!

Возница почесал голову.

– Вы только не подумайте ничего плохого. Я не за ней следить хотел, а за её горничной.

– Больше ты ничего такого не слышал?

– Нет, как на духу признаюсь. И вообще они редко в кабинете с господином Полщеки говорят. Больше всё в парке, в саду… Увы. Рад бы утопить по самые уши Солбара, да не в чем.

Возница смущённо кашлянул. Затем отхлебнул от фляги со спиртным, немного подумал и спросил:

– Слушайте, а если вы будете под грехи Солбара и госпожи копать, а в итоге и на простого человека что-то найдёте. Вы же не осудите простого человека строго? Мы, люди из народа, что прикажут, то и делаем.

Найрус подумал, надавить на возницу или нет, и решил, что не стоит.

– Не бойся, мне не нужны твои грехи. Я рою яму только господину рыцарю. И нарыл уже достаточно, чтобы он ответил за твою обиду… а также за тюфяка и книжного червя! – Найрус поглядел на горизонт, туда, где виднелась Башня Смертников. – Эх, господа бойцы, рыцари-шмыцари, фехтовальщики всех мастей, не надо, не надо недооценивать господ книжников. Особенно лишённых щепетильности Воина Чести. Возница, будешь другом? Поможешь ещё в одной затее?

– Смотря что. Не из душегубительных дел?

– Губить ты там будешь только печень. В общем, тебе надо пройтись на мои деньги по кабакам и всем собутыльникам рассказывать истории про людей, которые детей похищают. Колдуны и подонки. Ходят они с плащами, что темны с одной стороны и слепят, как солнце, с другой, оружие их переливается сотней теней. Всем говорят они, что одну болезнь искореняют, а на деле детей – детей крадут. Постоянно носят с собой мел.

– Господин хороший, так ежели такие душегубцы и правда в столицу нагрянули, там, может, листки повесить, приметы дать?

– Мне лучше знать. Ну что, пойдёшь по кабакам или другого искать?

– Зачем другого? Не надо другого.

Расставшись с возницей, Найрус потёр руки.

– Нет в мире эффективнее оружия, чем удачно пущенные слухи. Ну, дорогие охотнички, обещаю, что земля запылает под ногами у вас в этом городе.

Возле таверны, где он утром «допрашивал» Солбара, – во дворце герцогини или в своём замке принимать стражника, Франт решил, будет много чести, – дотошного новичка ночной стражи уже поджидали. Плохо замаскированные под пьяное простолюдье четыре однощитных рыцаря из знамени Солбара. Профессор узнал их, несмотря на грязь на лицах и одежду ремесленников. Именно они сопровождали Франта до таверны и обратно во дворец.

Из оружия только дубины – убивать не собираются, а так, проучить.

– Э, мужик, добавь на выпивку?

– Не ломайте комедию, прихвостни Полщеки. Говорите сразу, зачем я нужен.

Профессор добавил пару фраз на Древнейшем, которых, это было видно по лицам, никто не понял.

Мгновенное разоблачение несколько сбавило гонор у посланников злого рыцаря.

– Ну… просто… ты задаёшь много вопросов… Время достойного человека тратишь напрасно.

– Существуют десятки физических концепций времени. Но если смотреть на время как на философскую категорию, то оно не может быть твоим или моим, оно всегда общее. Кстати, именно поэтому ростовщичество – грех, а банковское дело – химера. Величина процента по долгу зависит от срока, следовательно, банки и ростовщики продают время, которое по своей природе не может принадлежать никому.

Трое рыцарей застыли, силясь переваривать то, что услышали. Четвёртый, совсем юноша, лет двадцати, не больше, сделал шаг к профессору и взял его за ворот форменной ливреи.

– Слушай, ты, старичок, думаешь, здесь самый умный? А какую лекцию прочтёшь, когда я отхожу тебя дубинкой по спине?

Он даже не воспринимал всерьёз этого толстощёкого умника лет под пятьдесят. И не сделал и попытки освободиться, когда Найрус схватил его руку, приставил к ней кинжал и потребовал у его товарищей:

– Дайте мне пройти, или ему крышка.

Рыцари расхохотались.

– Да ты ещё и новатор в области взять заложника. Пройти за спину и приставить нож к горлу – вчерашний день. Парни из ночной стражи считают, что порезать ручку страшнее.

«Заложник» профессора, судя по насмешливым словам, совсем не чувствовал угрозы. Его приятели хохотали. Найрус зловеще улыбнулся.

Он и сам поражался тем переменам, которые случились с ним после того, как надел ливрею офицера ночной стражи. И не просто офицера, а второго человека в Герцоговом Оке. Его можно было назвать нерешительным, но никогда трусом. Но теперь ему не требовалось распалить себя, чтобы проявить агрессию. Теперь он уже не мог с прежним добродушием прощать в отношении себя мелкие пакости и до последнего стремиться решить дело миром.

Что позволительно в отношении философа, того не имеет права спускать сыщик ночной стражи. Найрус заговорил очень быстро, не спуская с молодого противника глаз. И чем дольше он говорил, тем меньше бравады оставалось в парне.

– Какие же вы неучи. Солбар почти вас не готовил, и вы не знали войны, поэтому и получились олухи. Хотели лекцию? Вот вам лекция по медицине. Сейчас я прижал лезвием, – ах, какая самонадеянность, не брать на встречу со мной кольчугу! – лучевую артерию. Она относится к магистральным артериям предплечья, дуболомы. Это такие большие сосудики, мальчик, по которым бежит твоя голубая кровушка. То есть ты истечёшь кровью.

Противник дёрнулся, но Найрус уже буквально прилип к его руке.

– Я произнёс на Древнейшем, языке науки, несколько элементарных медицинских терминов. Вы их не знаете, то есть, как положено хорошим рыцарям, медицине не обучались. Значит, правильно, вы плохие рыцари и остановить кровотечение не сумеете. В лучшем случае конечность после ваших криворуких потугов придётся ампутировать из-за некроза тканей.

Найрус заметил, что противник собирается ударить его дубиной.

– Стоять! Я быстрее! Я режу людей постоянно на операционном столе, думаешь, у меня не наработан навык? Мало того, я тебя лишу последнего шанса, надрезав артерию частично. Поверь, точности мне хватит.

Один из рыцарей неуверенно рассмеялся.

– Это шарлатан, а не бывший лекарь. Выучил пару умных терминов и корчит теперь из себя… Это же идиотизм – говорить, что неглубокий порез хуже глубокого.

– Нет, господин неуч, именно частичный разрез не даст ему шанса. Мышечные стенки артерии, рассеченной полностью, представь себе, втянутся и ослабят кровотечение. А частично… сам понимаешь.

Настала пауза. Найрус почувствовал страх рыцарей за товарища и страх самого заложника. Это было очень непривычно – внушать людям страх. Одновременно и довольно неприятно, и таилась в подобных ощущениях какая-то порочная сладость.

– Господин стражник… мы не имели ничего дурного, – миролюбиво поднял руки рыцарь, видимо, бывший у них за главного. – Мы не дураки убивать старшего стражника, даже по приказу сеньора. Мы просто хотели поговорить.

– Ну, поговорили? Довольны?

Рыцари словно застыли. Бросаться в драку – не хочется терять товарища. Но уйти – значит, не выполнить задание сеньора.

Дилемму помог разрешить налетевший на них сбоку другой рыцарь. Райнес кулаком в латной перчатке заставил согнуться в три погибели ближайшего противника, поднял выпавшую из его рук дубинку и вступил в драку с оставшимися. В три секунды он их обезоружил и обратил в бегство. Тогда Найрус дал уйти и заложнику, предварительно посоветовав сменить сеньора. То же самое он сказал и парню, которого Райнес ударил в живот, когда он пришёл в себя. А затем настал черёд благодарностей.

– Спасибо за помощь. Это прихвостни Солбара. Господину Полщеки не очень понравилось, что я лезу с расспросами.

– О, подонок из подонков. Как я жду возможности скрестить с ним копья, меч или секиру.

– Да ты и с дубинкой мастерски управляешься. В два счёта обезоружил парней.

– Больше всего я люблю секиру, но вообще владею любым оружием, какое только есть. И ещё мастерски стреляю не только из лука, но и из арбалета.

– Но Воин Чести говорил, что так не бывает.

– При всём моём уважении к Гулле, может, ему просто немного завидно, что он так не умеет?

Найрус нахмурился. Нехорошая мысль пришла ему в голову.

– Подожди Райнес Секира, мастер любого оружия, а когда ты, говоришь, прибыл в город?

– Как раз в день, когда Безжалостный, в поисках которого я должен тебе помочь вместо поединка чести с бесчестным рыцарем, начал свои бесчинства.

Найрус вдруг вспомнил, что практически ничего не знает о Райнесе. И что с того момента, когда Райнеса приставили к нему, не произошло ни одного убийства.

Да, за него поручился Гулле, но он с Секирой не виделся пять лет. Люди меняются.

– Донесение! Вам – донесение.

Курьер городской стражи, судя по его измученному виду, обошёл все точки, где Найрус сказал, что его можно найти, и лишь в самом конце догадался свернуть к этой таверне.

Новости были печальные. Новые убийства Безжалостного. Два часа назад. Целая семья и стая бродячих собак.

– Осмотр места преступления ничего не даст… ах, если б остался хоть один свидетель. Свидетель, видевший убийцу. Мы бы показали подозреваемого и…

– А разве у вас есть подозреваемый? – спросил Райнес. – Неужели вы знаете, кто эта мразь, не щадящая ни людей, ни зверей?

Профессор хотел сказать «да», но вместо этого поинтересовался:

– Кстати, а где ты был те три часа, которые я провёл в стороне дворца герцогини?

Райнес засмеялся.

– В стране военных упражнений, где же ещё. Солбар – великолепный воин, чтобы сразить его, надо пользоваться каждой свободной минутой для тренировок.

– А это может кто-то подтвердить?

Вместо ответа Райнес ещё сильнее засмеялся.

– Так есть ли подозреваемые? – повторил вопрос Райнеса курьер.

– Нет, увы, пока нет. Но, возможно, я очень близко подошёл к убийце. Поэтому больше ни на шаг от меня, Райнес. Ни на шаг!

Райнес с такой решительностью выразил готовность защищать Найруса, что профессор почувствовал себя параноиком, а не расследователем.

Бред. Полный бред. А слова насчёт мастера любого оружия – обычное хвастовство, рыцарское сословие этим славится. Даже лучшие из них.

– Господин Старший Стражи, а вы не хотите больше мне ничего сказать? – со странной надеждой спросил курьер.

– Да нет же. Свободны вы, свободны, сударь.

Курьер закусил губу. Это была негласная традиция стражи – давать курьеру на пиво за важные донесения. А мужик мало того что пожалел денежку, так ещё и отмахнулся, как от мухи.

И курьер решил не говорить то, что дежурный расследователь попросил передать на словах, опасаясь доверять такие сведения бумаге. Что свидетель есть. И даже живёт в доме, где остановился профессор.

Он не чувствовал никаких угрызений совести. Раз у Найруса нет подозреваемых, так ему некого водить к выжившему ребёнку на опознание. А и были бы, не помогло – малой свихнулся от пережитого и только мычит.

Разумеется, его уволят, когда станет известно об этом нарушении. Да и пёс с ним. Всё равно уже третий год в стражах, а до сих пор на побегушках.