Неужели когда-то у них был дом? Настоящий дом, а не бесконечные съёмные комнаты и номера в гостиницах.

Да, был. Почему был? Есть. Когда спишь, старайся не думать, что это сон.

Трещит камин, возле которого дядя Гулле с аппетитом поедает мамино печенье, пьёт глинтвейн, сваренный тётей Инге, и совершенно невозможно признать в этом домашнем мужчине грозного, но справедливого Воина Чести. На стенах – твои с Фейли и кузеном Ти детские рисунки. Вперемешку с картинами знаменитых художников – хозяева этого дома, дедушка и бабушка, ценят хорошую живопись.

Старики уже спят, мама с папой в гостях, тётя Инге колдует что-то на кухне.

Тебе пятнадцать? Нет, что ты! Тебе ещё только девять. Фейли, соответственно, восемь – совсем недавно обрела контроль над собственной тенью. И кузен Ти кажется в свои двенадцать совсем взрослым. Он немного чужим стал, как шагнул в подростковость, такой обожаемый двоюродный брат. Был главный затейник в любой игре, а теперь вот больше с книгами сидит, размышляет, зачем-то под окнами одной напыщенной дуры гулял.

Ну, вот опять с книгой. И ладно бы нормальной! – Блич и сам любит читать, особенно по ночам, но увлекательные сказки и красивые стихи, а не всякую скукотень наподобие энциклопедии. Да что тебя, профессор Найрус в шею, что ли, укусил? – в сухаря превращаешься! Ну, нет, надо спасать братика из плена зауми.

К счастью, тень кузен отпустил погулять, и некому предупредить о приближающейся армии Страны Шалостей. Ну, как армии, скорее очень маленьком отряде.

– Ааа! Папа! Малышня опять бузит! Верните книгу! Я маму сейчас позову!

Но Воин Чести не слышит, видимо, переутомился, тренируя новобранцев, заснул прямо в кресле, а дверь в кухню закрыта.

– Не верну, я сегодня летучая крыса, я питаюсь книгами.

– Летучих крыс не бывает!

– Как не бывает, кто-то же украл твою книгу?

Тень Фейли помогает изображать летучую крысу. Они никогда не врут. Фейли действительно считает себя сейчас летучей крысой, выдуманным только что монстром. Как и Блич уже не Блич, а могучий дракон, который уносит в свой замок заложника. У него даже тень дракона.

– Ааа! Ты совсем с ума сошёл! Я же упадууу!

Блич не слушает брата и трясёт стул.

– Хорошо, верните книгу, и я буду с вами играть. Честное слово.

Блич вылезает из-под стула, а Фейли отдаёт энциклопедию. Кузен Ти убегает к камину и садится в самом безопасном месте – возле ног посапывающего отца. Показывает Фейли и Бличу язык и снова погружается в чтение.

– Ну, кузен Ти.

– Тёмные драконы вам кузен Ти! Совсем ума нет, дети глупые, а если б вы порвали книгу? Вот папа проснётся, вот мама закончит со сладостями, уж я им всё расскажу. А потом ещё вашим родителям всё расскажу. И дедушке с бабушкой расскажу.

Блич и Фейли корят себя за то, что поверили опять кузену Ти. Никак не могут привыкнуть, что он не такой, как они. Он тоже может играть со своей тенью, но при этом в ней не закаляются плащи и сталь, а её обладатель умеет врать. Искусство, недоступное мальчику-тени, но обычное для тениров.

Они всё равно любят кузена Ти. Да, он врёт, да, он постоянно жалуется, да, заносчивым стал. Но он добрый. Например, намного сильнее Блича и знает множество хитрых приёмов. Но когда они борются, никогда их не применяет и часто позволяет себя одолеть. Как бы Блич ни раздражал, Ти ни разу его не ударил, не толкнул, предпочитал уходить от конфликта или передавать решение взрослым.

– Эй, детки, – шёпотом, чтобы не разбудить Воина Чести, спрашивает, выбежав из подвала-лаборатории, друг семьи, профессор Найрус, – кто хочет пожертвовать свою кровь во имя науки?

– По-моему, очевидно! – Кузен Ти с готовностью протягивает руку, однако не оторвавшись от книги. – Не считая вас, я здесь, кажется, вообще единственный, кто понимает смысл слова «наука».

– Увы, кузен Ти, твоя кровь, сам знаешь, не подходит. Тениры не болеют Чумой теней и не являются её переносчиками.

– А может, как раз поэтому и надо исследовать больше меня? – Ти откладывает книгу и садится в самую заумную позу из своей коллекции занудника. – Вы становитесь заложником одной версии, профессор.

– А ты слишком рано становишься взрослым.

Выбрав с помощью считалки, из чьего пальца брать кровь, профессор удаляется обратно в лабораторию. Там, вся большая семья в курсе, Найрус уже много лет работает над лекарством от Чумы теней или хотя бы способом предотвращать болезнь.

– Или, на крайний срок, купировать. Хотя бы купировать уже имеющееся заболевание – тоже прогресс, – вслух рассуждает кузен Ти.

Если всё пройдёт благополучно, то кусочек чумной тени, который профессор содержит в меловом кубе, умрёт. И тогда Найрус, наверное, выскочит и начнёт плясать. Но… разумеется, ничего не произойдёт. И вид профессора будет опять вгонять в уныние.

– Снова мимо. Чего я только не делал с вашей кровью – результат нулевой. В крови болеющих оспой есть лекарство от оспы. А в вашей… ничего. Вы словно идёте против природы. При этом не имея никакого касательства к магии, ко всему волшебному.

Воин Чести по-прежнему спит. Профессор может пожаловаться только детям.

– Или я просто неудачник? Я разбросался. Работаю по всем направлениям. И по медицинскому. И по историческому – копаюсь в старинных книгах. А если бы копал в одном месте… но неудачники, они же всегда разбрасываются. Милые дети, вы никогда не врёте, так скажите мне: я неудачник?

– Я не знаю, что такое в науке неудачник, – честно говорит Блич.

– Я тоже, – честно говорит Фейли.

Профессор улыбается. Но кузен Ти опять всё портит. Конечно, намерения у него самые добрые, но только лучше бы он их держал при себе.

– Профессор, вы не неудачник! Уверен. Отработанные версии – это не пустой багаж. Это компост, на котором произрастают правильные гипотезы. Вы отличный учёный, профессор! Честное слово, я действительно так думаю!

– Вот уж чего мне меньше всего хотелось бы сейчас слышать… это похвалы тенира. Особенно любящего тебя, доброго тенира.

С плохим настроением Найрус возвращается в подвал. Кузен Ти провожает его виноватым взглядом.

Проснувшись, Блич долго не мог поверить, что он действительно лежит на чистых простынях, а не условно чистых, как в гостинице. Что в домашней сорочке, сшитой родной тётей. Индивидуальной сорочке, с буквой «Б» на груди. Что воздух пахнет уютом и добротой.

Дядя Гулле умудрился сохранить даже какие-то их с Фейли рисунки и развесил на стенах. Тётя Инге помнила всё, что любит племянник, и комната была обставлена под него. Вот настенные часы – не с кукушкой, а с котёнком, и он уже мурлычет два часа ночи. Вот цитаты из стихотворений великих поэтов – висят на шкафу. Цвет стен лазоревый, цвет простыней белый, цвет сорочки бежевый – всё его любимые цвета. Стоит протянуть руку, и именно там, где он привык, чтобы они всегда были, лежат сладости, как раз те, которые он обожает.

Но казалось чем-то неправильным всунуть ноги с таким количеством мозолей в эти мягкие тапочки; тело странника, вместо того чтобы расслабиться, привычно зондировало кровать на неудобные места (натуральный поиск тёмной кошки в тёмной комнате, где её нет); конфеты настолько сильно нравились, что казались ненастоящими.

Вдруг захотелось бежать. Найти в парке скамейку. Лечь там. В холоде, в голоде, на противном ветру. Но как привык, а не так, как успел отвыкнуть.

Но как прожить без этого фаянсового котёнка, мурлычущего время? Как прожить в мире, где в твоей спальне стены не цвета лазури? Мелочи какие-то, без которых он пять лет обходился, но вот стоило им вернуться в твою жизнь… и уже всё, не оторвать.

Блич засунул конфету за щёку, скомкал одеяло в куль и крепко-крепко прижался к нему, обхватив руками. В ноздри ударил запах земляничного мыла – тётя Инге и мама стирали вещи только им. А помнишь, Блич, как тебе досталось, когда попробовал мыло на вкус?

Нет, он сейчас именно там, где должен быть. Это дом его дяди, а значит, его дом, как для дяди, тёти и кузена Ти было домом много лет их с Фейли жилище. Просто надо заново привыкнуть.

Мальчик зажёг масляный светильник – ещё один сюрприз от тёти Инге, то самое масло с запахом имбиря – водрузил ноги на гору из одеяла, сделал небольшую операцию с одной подушкой, приставил открытую книгу к другой и лёг в свою секретную позу для поглощения сладостей и строк. Чуть повернув голову, он мог увидеть страницы, даже раскинув руки – полное расслабление и увлекательное чтение. Блеск! Идеал!

Всё как прежде. Вот только книжки бы не помешали повзрослее.

У Блича вдруг возникло прекрасное в своей полноте чувство, что не было никаких пяти лет скитаний. Ни охотников за тенями, ни ночной армии, ни Эрет…

Эрет! Любимая!

Блич сел на кровать, уронив книгу. Тётя Инге и дядя Гулле. Вы – семья и моя, и Фейли. Никогда не устану радоваться, что нашёл вас. Но если бы это произошло чуть раньше! А теперь нигде не будет покоя, как бы вы ни горели желанием мне угодить, если рядом нет Эрет.

Зачем он, дурак, её отпустил!

– Эрет, почему ты не берёшь камень? Возьми, умоляю! Он сделает тебя очень богатой!

– Ты придурок? Это же твоя память о маме. У меня вот вообще ничего не осталось от мамы, даже тряпочки. А ты… ты такой счастливый. Всё, прощай… любимый. И постарайся меня забыть.

Она вскочила на козлы проезжающей мимо кареты и прижалась к кучеру.

– Потом объяснения, красавчик. И расплата тоже потом. Гони коней!

Её шёпот был столь горяч, что кучер, секунду назад думавший столкнуть наглую незнакомую девицу, вместо этого взмахнул хлыстом, подгоняя лошадей.

Карета понеслась. Блич не стал её преследовать.

В гостиной дядя Гулле и профессор Найрус продолжали, несмотря на поздний час, пир. Герт сидел рядом. В ливрее ночной стражи он казался настолько внушительным, что Блич с трудом верил, что в первый день знакомства чуть не разбил ему лицо. Щёки счастливого новичка-стражника были пунцовыми от выпитого вина. А уж как, прости Свет, нализались любимый дядя и дорогой опекун.

– Так почему ты… ик… глупый ты воин, пришёл без теневого клинка?

– Забыл? Я, ик… не пользую теневой клинок… иначе бы… ик… никаких шансов противнику… И потом, с такой сабелькой от слухов не отмахнешься. А там и охотников жди.

– Нет… ик… ты вообще не принял мер… как догадался, что противник тоже не носит теневого оружия?

– Так… ик… ты ж сказал… тьфу… гонец сказал про рыцарский меч. Про теневую саблю словечка не было.

– И чего? Рыцарский меч… ик… тоже можно закалить в тени.

– А я… я, ик, не подумал.

– Вот потому ты… ик… и есть глупый воин.

– А ты старый пройдоха… просто старый пройдоха.

Воин и учёный глупо расхохотались и похлопали друг друга по плечам. Затем ещё чего-то выпили и закусили тушённой в овощах телятиной.

– Нет, ты не глупый воин. Ты самый глупый воин. Почему ты не убил Олэ?

– Потому что… я мужчина-тень. Я не убийца. Он сдался, а значит, пусть суд решит. Он в Башне Смертников. Оттуда не сбежишь.

– Откуда ты, ик, знаешь?

Гулле с обидой ударил себя кулаком в грудь.

– Я тебе, ик, не понимаю, главный стражник страны или… ик… или кто вообще? Или… ик… в побегах из тюрем он тоже демон? Такой же, как и – ха! – в рубке на мечах?

Воин Чести добродушно засмеялся, вспомнив, видимо, как легко одолел охотника, которого профессор позиционировал как непобедимого бойца.

– А почему вам стали помогать Ястребы? – спросил Герт.

– Так ведь… детям про такое… грех рассказывать.

– Я уже не ребёнок, – Герт попытался гордо встать, но ноги с трудом слушались. – Раз служу в столичной страже.

– Не в столичной! – назидательно поднял палец Гулле. – В столице мы только квартируемся, юноша. А командировки, ик, по всей стране. И не просто в страже, а в элитном отряде Герцогова Ока! Кстати, попрошу почтить его высочество троекратным ура.

– Ура! Ура! Ура! – вразнобой крикнули Герт и Найрус.

– Дружнее, дружнее, – попросил повторить Гулле.

Но опять все «ура» прозвучали в разное время.

– Да это какое-то издевательство, а не почтение. Попробуем, ик, тогда просто торжественно постоять.

И опять ничего не вышло. Когда получалось встать Герту, падал на стул Гулле, когда поднимался Гулле, хмель опять подкашивал Герта, а уж профессор так и не смог оторвать седалище, сколь ни пыжился.

– И с торжественным вставанием чего-то тоже не тик-так, – сипло засмеялся Гулле.

– А может, и слава Свету? – сказал, пытаясь безуспешно налить вино в кружку, а не на стол, Найрус. – Постоять и помолчать… скорее, на минуту молчания похоже.

– И что? Вся столица судачит, мол, герцог скончался.

С Найруса чуть весь хмель не слетел, а Герт выронил кружку.

– А вы чего, – с искренним непониманием посмотрел на подростка и профессора Гулле. – Правда, ничего не знали? Ну, вы, провинция! А какого, по-вашему, герцог увёл всю армию на восток и столько времени не нападает? Нет-нет, доподлестно… тьфу… доподлостно… тьфу… допо… доподлллинно никто не знает, даже я, на минуточку, эксперт по всяким там расследованиям. Но… вот, поговаривают.

– И почему эту новость держат в тайне от народа? – обиделся на правах парня из народа Герт.

– Ну, так это ты… ик… коннетабля спроси и прочие первые лица. А я ж так. Ищейка. И вообще, юноша, тут большооой политический бумс намечается. А мы, народ Теней, в политику не лезем. Мы не умеем ни врать, ни предавать, а в политике без этого ни-ку-да.

Скрипнула дверь. С улицы зашёл красивый высокий парень лет восемнадцати в форме студента главного университета страны, с дорожной сумкой на плече и с книгой под мышкой.

– Что? – фамильярно спросил он Воина Теней. – Опять квасишь?

– Да как ты смеешь… ик… так с моим начальником? – Герт встал, чтобы наказать негодяя, но, сделав пару шагов, растянулся на полу.

– Теперь ещё и мальчишек спаиваешь, – скривил рот парень.

– Мы отмечаем очень важное событие. По такому случаю можно, – грозный воин словно оправдывался перед юношей.

– Мама у себя?

– Нет, она поехала в Модный Квартал за покупками и заночевала там у подруг. Вместе с…

– Надеюсь, вместе с любовником. Давно пора тебя бросить. Всё равно твоя настоящая жена – это работа.

– Что ты несёшь! Инге будет верна мне вечно.

– Ну да, ну да. Не переноси на человека предрассудки народа Теней.

Взяв со стола яблоко, юноша прошёл куда-то по коридору. Профессор протёр глаза.

– Небо и земля! Это тот, о ком я думаю? Вот это вымахал!

– И ещё он тебя не узнал, – Воин Чести потрепал профессора по щеке, – постарел, признайся, что здорово постарел, пройдоха ты мой.

– М-да. А ведь когда-то он мне в открытую подражал, – взгрустнул Найрус. – Впрочем, скорее, чтобы насолить тебе. Чтобы дистанц… ик… дистанцироваться от тебя…

Профессор внезапно задумался, а затем хлопнул себя ладонью по лбу.

– Вот тебе раз! Так, получается, ты ему ничего не сказал!

– А когда? – виновато развёл руками Гулле. – Я его сейчас впервые за неделю увидел. У меня работа, а он… говорит, ходит к какой-то девчонке, пропадает у неё сутками. Он вообще в плане девочек ещё тот сорванец.

– Как быстро растут дети, – зевнул профессор, зачем-то посмотрел наверх и увидел на лестнице Блича. – Вот тебе раз. И давно ты тут стоишь?

– Минут десять, – ответил Блич. – Я не хотел подслушивать. Просто я совсем забыл, какой вы пьяный. Это забавное зрелище.

– Обидно слышать такое.

– Ну, это же правда.

– Забыли, мальчик мой. Не пил – поводов не было, – посмеялся профессор. – Давай садись, дружок! Ты вообще помнишь хоть что-то?

– Ну, я спал, – сказал, спускаясь, Блич.

– Ты спишь уже третий день! Спишь и ешь. Просыпаешься только поесть и засыпаешь прямо за столом. Как только уехала твоя… твоя… ну, в общем, сразу у тебя случилось нечто вроде горячки.

Первое, на что Блич обратил внимание, спустившись, были две большие кучи коробок: одни розового цвета, вторые белого. Блича очень тронуло, когда он узнал, что это подарки, ему и Фейли, от подчинённых и знакомых Воина Чести. Многие коробки, предназначенные Фейли, были уже открыты. Блич предпочёл пока посмотреть только подарок от тёти Инге. Это оказался удивительной красоты берет, как утверждал дядя Гулле, самого модного у подростков столицы фасона, в который Инге, не только любимая тётя, но и знатная портниха, гармонично вписала все три любимых цвета племянника.

– Привет! – помахал рукой мальчику-тени извивающийся в попытке встать пьяный Герт. – Тебе вот… вот прям очень-очень идёт.

– А я Герта в свой отряд пристроил, – похвастался Воин Чести. – Его родителям уже отписались. Посмотри, как ему идёт форма. Настоящий мужчина, убеждён, проявляется. Ну, просто орёл.

Как бы Блич ни старался удержаться, но всё равно прыснул со смеху. Герт сейчас напоминал скорее червяка, чем птицу, тем более такую благородную.

– Тётя Инге, она ушла с Фейли, да?

– Верно. Не бойся, её охраняют.

– А тот парень… это… он же тот, о ком я подумал?

– Я что вам всем, ведьма, понимать, кто и что подумал? Его комната вторая по коридору, на первом этаже. Пойди и сам проверь.

– …Если спросят, какого вы народа, то ты говори, что летучая крыса, а ты – что дракон. И лица поглупее. Если не прокатит, буду говорить, что вы умалишённые.

– Но я же на самом деле девочка-тень, а он мальчик-тень.

– Но в играх же ты летучая крыса!

– Но мы же не играем.

– Нет, мы играем! Это игра. Это просто такая игра… ладно, молчи, малышня. Всё беру на себя.

Кузен Ти как мог изображал бесстрашие, но плечи предательски дрожали. Ребята шли, держась за руки, словно обычные дети, которых не касается эта свалка насчёт народа Теней. На головах Фейли и Блича были платки, полностью скрывающие волосы. Кузен Ти в подобном не нуждался, поскольку унаследовал цвет волос от матери, тёмной шатенки. И всё равно подросток сейчас очень рисковал. Ведь его тень не шла рядом, а разведывала обстановку.

– За перекрёстком засада. Двое охотников. Новички, но рисковать глупо, – закрыв на секунду глаза, сообщил кузен Ти.

Они послушно повернули назад, но сделали не больше сотни шагов.

– Напирает толпа фанатиков. Безумцы. Убивают всех, у кого волос чуть светлый. Срывают головные уборы. В тот переулок и ускоряем шаг.

Иногда им попадались одинокие группы – организованные, воинов короля, или дикие, фанатиков. К счастью, ни разу не попадались охотники. А простых людей подросток-тенир легко убеждал, что у брата и сестры просто головы ошпарены кипятком, и делал это так напористо, что никому даже в голову не приходило сорвать шапки, провести меловой тест или присмотреться к оратору и понять, что у него совсем нет тени.

Один раз они стали свидетелем смерти женщины – Ти успел закрыть Фейли и Бличу глаза и отвернуться сам. Один раз фанатики, целая толпа, были настроена не верить Ти, но подросток так уверенно вырвал у одного из них факел и так неистово прокричал девиз теневой охоты, что ему только посочувствовали – видимо, беглец из чумных районов.

– Смерть народу Теней! Стой, Чума теней! Во имя человечества! – вопил, размахивая факелом, юный тенир, а сам вёл за собой детей-теней, которые то и дело вздрагивали от звуков доносившегося безумия.

Наконец дети добрались до профессора.

– Кузен Ти! Ты вывел их, ты… достойный сын своего отца. Твари! – и охотники, и все, кто с ними заодно! Уж был бы жив Воин Чести, сейчас им бы досталось на орехи!

Одежда кузена была траурных цветов. Месяц назад вернувшиеся с войны рассказали, что Воин Чести погиб, задохнувшись под горой из трупов убитых врагов.

– Покой и честь папе. Но им и без него неплохо влетело. Моя тень видела, как всё мужское население общины собралось на площади и бьётся с охотниками, и вроде как успешно. Приёмыши тёти Нуры оказались стражами теней.

– Бесы? Так они всё-таки существуют! Ну, почему я не знал! Исследовать бесов-убийц ещё важнее, чем людей или тениров. Так, значит, покидать город нет смысла? Мы можем победить?

– Вряд ли. Тварям на подмогу по крышам спешат три пятидесятника.

Найрус задумался.

– Кузен Ти, судьба Фейли и Блича в твоих руках. Продолжай вести их к лодке. Твой дедушка и дядя сейчас на площади, а тётю и бабушку я постараюсь найти.

– А мама?

– Мама дома, что ей сделается? Людей они не трогают, в существование тениров не верят. Я выведу Инге позднее.

Найрус достал из сумки скальпель.

– Зачем? – не понял кузен Ти.

– Ну… вдруг встречу раненого, которому нужна будет помощь.

– А почему тогда держите скальпель, как кинжал? – не поверил тенир.

– Слушай, отстань! – грубо ответил Найрус.

– А если вы не приведёте мою маму? – спросил, всхлипнув, Блич.

– Тогда город дорого за всё заплатит, – зловеще усмехнулся Найрус и достал из кармана меловой куб. – А может, и всё королевство, как повезёт.

– Не смейте этого делать! – закричал кузен Ти.

– А они как смеют это делать? Я уже восемь трупов встретил. Сказать, кого мы оба знали? В ком течёт кровь Теней, как и в тебе.

– Но ведь я не только Тень, но и человек! Люди – тоже мой народ! А ты вообще полностью по крови человек, забыл? – казалось, тенир сейчас повиснет на руке профессора. – Дети, старики, женщины, ваши студенты и коллеги-учёные – тысячи людей, которые не участвуют в избиении… чем ты будешь лучше охотников, если станешь…

– Да, ты прав, – сказал профессор и стёр пот рукавом со лба. – На меня просто нашло. Слишком много знакомых гибнет.

Он ушёл, отдав куб тениру.

На ближайшем пустыре кузен Ти закопал его в землю, времени это заняло немного. Затем они продолжили бегство. До реки дошли почти без приключений, когда, прорубив крепостную стену, показался молодой охотник.

– А ну, стоять!

Он поднял ножны. Дети уже знали, что это всего лишь психологический приём в расчёте на то, что жертва занервничает и выдаст себя. Благодаря зарубкам на ножнах, в которых хранятся теневые клинки, охотники чуют, что в городе есть тень (правда, не всегда, есть способ избежать их внимания), но где конкретно – об этом ножны молчат. Хоть стой посреди толпы Теней, всё равно ножны скажут только то, что в городе небезопасно.

Увидев, что трюк не сработал, охотник достал мел. Но кузен Ти перешёл в наступление.

– Да, я вампир! – крикнул он и прыгнул вперёд, показывая, что у него нет тени. – А это – мои брат и сестра. Тоже вампиры. Мы тебе не враги, у тебя есть дела поважнее.

– Да уж, – охотник убрал мел. – Но всё равно валила бы ты отсюда, юная нежить.

Они добрались до реки. Оставалось пройти ещё мили полторы вдоль берега. И тут случилось непредвиденное. Фейли случайно задела тенью кучку просыпавшегося мела, и тень среагировала. Это видели три фанатика. Кузен Ти сразу понял, что его навыки вдохновенной лжи здесь не помогут.

– Плывите прямо по реке, я их задержу!

Как он их задержит? Ему всего тринадцать, и у него нет никакого оружия.

Да, это действительно он – Блич с трудом удержался, чтобы не закричать от радости. Никаких сомнений. Невероятно повзрослел, но в целом не изменился. И даже читает так же сосредоточенно, словно позирует для статуи «Великий Мыслитель».

Тень пыталась сказать юноше, что к нему гость, но юноша отмахнулся. Догрызая яблоко, он не просто читал, а что-то выписывал из книги. Грех было не воспользоваться возможностью для шалости.

– Ууу! Дракон! Я крылатый дракон, уношу своего заложника!

– Ааа! Да что за придурок! Да я ж тебя! Я ж свалюсь! Я чуть не подавился!

С хохотом Блич кружился со стулом на плечах и раскачивающимся на нём парнем, пока не споткнулся и не потерял равновесия. Грохот был такой, что Блич перепугался, не травмировал ли «дракон» жертву. Но, к счастью, «заложник» только очень сильно ушибся.

В мгновение ока Блич оказался прижат к полу, а его шея захрустела в болевом приёме.

– Ты кто такой? Из новых стражников? Сдурел совсем? Не знаешь, чей я сын?!

– Ааа, ты же мне голову открутишь! Кузен Ти, ну, ты совсем шуток не понимаешь!

– Так ты знаешь, чей я сын!

– Ааа! Больно же. Знаю, конечно. А ещё – чей брат.

– У меня нет братьев.

– Двоюродный – есть.

Кузен Ти отпустил голову Блича и отпрянул в сторону. Блич, со стонами растирая шею, встал.

– Ты… ты очень похож. Но тебе лет четырнадцать на вид, а ему было…

– Пятнадцать. Мне пятнадцать. Простая математика, если пять лет назад мне было десять, то сейчас…

Кузен Ти всё ещё не верил. Тогда Блич окунул перо в чернильцу и превратил его «Т» на сорочке в «Б».

– А тебе придётся зачёркивать и писать рядом «Т». Потому что «Б» в «Т» не превратишь никак. И моя мама и твоя очень ругались, а мы считали это нашим особым знаком, пусть и жить этому знаку до первой стирки. Помнишь?

Кузен Ти сглотнул слюну и стал лазать по полкам.

– Где мои снадобья? Опять вы явились, проклятые видения! Я не виноват, что они утонули!

– Ти, дорогой кузен Ти! – кричал Блич, схватив его за плечи. – Мы не утонули. Мы живы. И дракон, и крылатая крыса. Я – не видение!

Кузен Ти наконец поверил.

– Силы Света! Блич… действительно живой Блич.

– Спасибо тебе, Ти! Спасибо, что вывел из города! Что задержал тех уродов… Я так плакал, думал, что тебя убили. Кузен Ти, ты же спас нас!

– Пустяки, братик. Это был… я очень не люблю, в отличие от папы, это слово. Но… да это ж был просто мой долг, братик!

Они крепко обнялись, а когда разжали руки, расхохотались. Чернила ещё не успели высохнуть, поэтому буквы превратились в пятна.

– Ой, влетит нам, когда моя мама вернётся! – сказал Ти и немного поморщился.

– Что случилось? – спросил Блич.

Кузен зацепил пальцами ворот сорочки и потянул вниз. Блич увидел самодельную повязку на груди.

– Фехтовальная тренировка. Пустяки, царапина, но когда в следующий раз обниматься полезешь, пожалуйста, полегче, пока не заживёт. Ну, а теперь давай рассказывай.

И Блич стал рассказывать.

Профессор храпел лицом в тарелке, Гулле ещё держался.

– Так всё-таки… Ястребы… почему? – спросил с пола Герт в полусне.

– Детям рано такое знать, – повторил Гулле.

– Я не ребёнок. Я стражник, – опять напомнил Герт.

– Дочь одного купца пережила Ночь Девяти атаманов. Точнее, не пережила. А купец входил в Ястребы.

– А что такое Ночь Девяти атаманов?

Гулле не ответил. Его внимание отвлекли Блич и Ти. Блич был по-прежнему в сорочке, только с чернильным пятном, а Ти полностью одетым и опять с дорожной сумкой.

– Молодой человек! Вы и часу дома не были, а уже куда-то вновь?

– Ты неделям дома не бываешь, и что? Я опять к своей девушке. Да, у мальчиков в моём возрасте бывают девочки.

– Да у тебя уже года четыре ничего в голове, кроме девочек.

– Закончил школу с отличием, учусь в Университете с отличием. Какие претензии? Имею право.

Не обращая внимания на дальнейшие протесты, Ти ушёл, а Бличу пришлось выслушивать жалобы, как отец потерял сына. Что Воина Чести – бывшего солдата королевства Фаэтон, а ныне борца с ночной армией герцогства Блейрон, единственного в мире простолюдина, кто носит привилегию бросать вызов на поединок рыцарям и принимать участие в турнирах, – в грош не ставит единственное дитятко. Затем Гулле воодушевился и сказал, что уж Блича-то он воспитает достойно. Заставил одеться, натянуть гамбезон, а на него кольчугу.

– Купил тебе. Начинай приучаться к тяжести доспеха. Потом фехтование. Ах, если бы я обучил тебя раньше, как обучал сына. Как тебе было бы легче в скитаниях.

Блич слабо слушал, мысли его были где-то далеко. Он попросил разрешения выйти и прогуляться. Гулле разрешил и заснул за столом. Проснулся очень скоро от толчка в плечо и тотчас протрезвел. Перед ним стоял в полном боевом облачении тот, кого в городе прозвали Белый Призрак.

– Что ж, стражник. Ты опять опередил меня, первым добрался до охотника. И почему он ещё жив?

– Потому что суд ещё не состоялся.

– Суд?.. Ха! Жалкая помеха между преступлением и возмездием!

– В этот раз приговор будет справедливым. Убийцу вздёрнут.

– То же самое ты говорил и про Атаманство. За пять лет ты каждого ловил хотя бы раз. И что же? Все девять на свободе. А я очистил от ночной армии целый квартал. И это только начало.

– Ты попрал закон! Ты взял на себя роль и судьи и палача. Ты карал смертью и убийц, и разбойников, и простых воришек!

– Я избавил целый квартал от преступности. Насовсем. Люди живут спокойно. А жертвы?.. Они всегда будут. Так, значит, охотник сейчас в…

– Ты не сможешь проникнуть туда, не убив хоть одного стражника. А убийства стражников я тебе уже не спущу.

Призрак тяжело вздохнул и взял со стола яблоко.

– Не возражаешь? Эх, почему мы постоянно ссоримся? Одно же дело, по сути, делаем.

Гулле помотал головой.

– Нет, не одно. Я тебе скажу, что ты потенциально опаснее для города, чем ночная армия. Конечно, и среди них немало садистов наподобие Девяти, но большая часть если и убивает, то для наживы, а не из удовольствия. А тебе, я говорил со свидетелями, очень понравилось отнимать жизнь. Ты получаешь истинное наслаждение, купаясь в крови и валяясь среди изуродованных тел.

– Кровь ночной армии! Чего бояться обывателю?

– Что когда-нибудь тебе очень захочется искупаться, а рядом… как назло, не будет никого из ночной армии. Не удивлюсь, если прямо завтра мы начнём находить трупы простых людей, убитых жестоко и без причины.

Белый Призрак ничего не ответил.

Охотник, насколько позволяли кандалы, отрабатывал движения с воображаемым мечом, приговаривая:

– Вот этот приём должен пройти. Если отработать – пройдёт. Я отрублю тебе обе ноги, Воин Чести!

С боя в гроте прошло больше двух дней, но воспоминания о нём не потускнели.

Охотник помнил и что прокричал Воину Чести, когда вновь оказался в кандалах. Что ему всё равно не жить: на суде Олэ расскажет о Чуме теней. В ответ Воин Чести засмеялся и сказал, обращаясь к воинам:

– Ребята. Опять напомню, что я не человек, а представитель одного таинственного народа. Моя тень несёт потенциальную угрозу. Есть такая штука, Чума теней.

– О, Воин Чести! – воскликнул один из бойцов, подобострастно глядя на начальника. – Любые другие шутки теряют соль от многократного повторения, но не твоя про теневую Чуму.

Его сослуживцы засмеялись.

– Вот видишь, – порадовался реакции подчинённых командир Ока. – Я этого не скрываю, но они считают всё шуткой. А кто-то думает, что это философская притча, мол, чего-то я пытаюсь донести. Представь себе, я даже один раз мелом тень обвёл. И вновь не поверили, решили, какой-то трюк с зеркалами.

– Может, ты всё-таки убьёшь его? – попросил Найрус.

– Его убьёт палач по справедливому приговору суда, – сказал, как отрезал, Гулле и снова повернулся к охотнику. – Вздёрнет на виселице. Позорная казнь для тебя, чудовище, вижу, как блеснули твои глаза. Но кто виноват, что из рыцарского у тебя только оружие. И ты, увы, не Воин Чести, единственный простолюдин, кто имеет привилегию быть казнённым мечом правосудия.

– Ой, какая радость. И скоро ли ты думаешь воспользоваться этим почётным правом?

На сарказм охотника Гулле ответил улыбкой, а вот Найруса он взбесил.

– Чего скалишься? Не надейся на мягкий приговор! Пять убитых копейщиков – это гарантированная петля.

– А, так это ты порубил парней в трактире, на востоке? Нет, Найрус, за данное преступление судить охотника не будут. Я смотрел дело и сделал вывод, что там чистая самооборона. Но виселицы действительно не избежать. Моего бойца чудовище закололо при свидетелях.

– Ха! Я уже как-то получал смертный приговор. И сам видишь.

– А ты просто не видел нашу Башню Смертников. Оттуда не сбежишь.

– Можно кое-что сказать тебе шёпотом на прощание, господин Сорок девятая зарубка?

– Скорей всего, ты в меня просто плюнешь. Хотя… говори.

Гулле наклонился. Вопреки ожиданиям охотник не плюнул, а сказал:

– Ты вроде очень сильно любишь людей, раз пытаешься их защитить от ночной армии. И далеко не глуп. Понимаешь всю опасность Чумы теней. Так почему живёшь в людной столице? Что за безответственность!

– Это не у нас безответственность, а у вас, охотники, истерия. Я принимаю все меры безопасности, постоянно проверяю свою тень мелом. В моём доме полно меловых линий.

– Всё равно риск остаётся.

– Я так не считаю. Конец поэмы. Ребят, уводите чудовище. Кстати, что там за трупы? Силы Света! Никак братья-фехтовальщики! Узнайте, что за братство, и завтра же расторгнуть все договоры аренды!..

Охотник ждал ненависти, хоть немного ненависти. Но Воин Чести действительно потерял к нему всякий интерес. Закончив поединок, перестал испытывать и гнев, и злость. Гулле добродушно улыбался, и это добродушие причиняло больше боли, чем если бы он плевался и бил ногами лежачего.

Ненависть, клокотавшая в Меченосце, ждала встречи с такой же ненавистью, а не находя, терзала душу того, кто её породил.

Олэ вдруг вспомнилась одна мысль одного проповедника, напившегося в таверне. Что тот, кто не умеет прощать, наказывает самого себя.

Обманное движение – нырок – удар. Та же комбинация ещё раз. По ногам, по незащищённым ногам.

Толку предаваться воспоминаниям? Лучше пережги ненависть в физических упражнениях.

Закончив, Олэ заметил на стене мужскую тень и усмехнулся.

– Блич, я знаю, что это не предводитель Ока. Не смущайся, я знал, что ты захочешь поговорить.

Тень приняла свою настоящую форму, пятнадцатилетнего мальчика.

– Вот только как мы будем общаться, парень?

Тень приняла форму одной из букв Единого алфавита.

– А ты сообразительный малец! Ну, с чего начнём?

П. Р. О. С. Т. И.

– За что, Блич? Стой! Сам догадаюсь. Вашу больную логику со временем начинаешь понимать. Я в тюрьме, я обречён. И когда я больше вам не угрожаю, ты вспоминаешь не о том, как я хотел вас убить или как унижал тебя, воробушек, а только хорошее. Как спасал вам жизнь и честь, как кормил и одевал. И тебя гложет чувство вины. Успокойся, воробышек. Не думаю, что я делал это из симпатии к вам.

Т. Ы. М. Е. Н. Я. Н. Е. Н. А.

– Не знаю, Блич, не знаю, извини, что перебил. Дядю вашего совершенно точно заколю, как собаку бешеную, во втором поединке, да ещё над трупом поглумлюсь. А тебя?.. Дай подумать.

Олэ сел на пол, потёр лоб. Тень терпеливо ждала, когда охотник сформулирует мысль.

– Бросив мне вызов, вы взбесили меня по-настоящему, все трое. Сопляк-команда! Хотя одновременно я был вам и благодарен, что вы сопротивляетесь. Не так легко убивать детей – это я понял ещё в трактире, а безоружных – вдвойне. Это было бешенство, но не ненависть. Вот в путешествии я тебя действительно ненавидел. Фейли – нет, тебя – да. Её правильность как-то не бросается в глаза, а вот ты направо и налево суёшь своё мнение. Да ещё когда вспыхиваешь – о, эти глаза-бритвы! Взглядом будто капусту шинкуешь. Разумеется, что и я ненавижу тебя ещё сильнее в ответ. Но вот знаешь, что странно?

Тень мальчика пожала плечами. Олэ улыбнулся, мол, вопрос был риторический, откинулся на ворох соломы, заменявший подушку, вытащил оттуда одну соломинку и начал пожёвывать.

– Сейчас мне с трудом верится, что я так остро реагировал на все твои… ну, понимаешь. Вспоминаются только какие-то забавные моменты. Смешные для нас обоих, а не когда я над тобой насмехался. И совершенно никакой ненависти. Всё-таки дурная это затея – заботиться о тех, кого убить собрался. Мостики всякие появляются. Я ответил? О чём ты ещё хотел поговорить?

Тень приняла облик девушки.

– Эрет? Что с ней?

Тень показала уезжающую карету.

– Отпустил? Ну и молодец. О чём печаль-то? Неужели не отпускает?

Тень печально кивнула.

Охотник выплюнул соломинку, встал и начал расхаживать по камере.

– М-да, любовь – это, конечно, не по моей части. Но вот продажные девки, да, ты прав, я их лучше знаю… Нет, Блич. Не думаю, что она вернётся когда-нибудь. И тем лучше. Испорченные девушки… Жизнь с ними сплошная боль, хотя что я говорю! – жизнь для тебя вообще одна сплошная большая боль.

Тень превратилась в вопросительный знак.

Охотник сел обратно на пол.

– Этого сразу не скажешь, но ты очень ранимый. Чувствительный. Пока ты заботился о сестре и не думал о себе, это не проявлялось. Но любовь к девушке всё вскрыла. Там, где никто не стремится никому причинить боль, ты бы прекрасно прижился. Но Долины Теней больше нет. А есть наш мир, где очень много предают. Я не отказываюсь от своих слов: Кай и Эрет – самое начало.

В. Ы. Х. О. Д?

– Не хочу говорить, малыш. Даю слово, больше не испытываю к тебе ненависти. Да, вы не верите нашему слову, ну, тогда поклянусь покойной матерью. Я очень любил маму, для меня это свято. Никакой ненависти. Только жалость. Это настолько чуждая мне эмоция, что моё сердце воспринимает её как иноземного захватчика и всеми силами сопротивляется. Но жалость сильнее. Скажу больше, я слегка в панике, что ещё способен жалеть. Настолько сильно жалеть. Жалеть не вспышками, как в трактире, когда занёс над вами меч, а постоянно и целенаправленно.

В. Ы. Х. О. Д?

– Хорошо. Я сказал тогда в сердцах, но сейчас, на здравую голову, понимаю, что так будет лучше всего. Если выберусь отсюда и убью твоего дядю, то прежде чем погибнуть сам, ты испытаешь ни с чем не сравнимую боль за его смерть. Если же меня вздёрнут, то всё ещё хуже… чем дольше ты проживёшь в мире людей, тем… это беспрерывное страдание, понимаешь? Ты не такой, как Воин Чести, даже не такой, как Фейли, ты не впишешься в наш мир. И самое главное. Если я тебя не убью или другой охотник, мы оба знаем, что рано или поздно в тебе проснётся Чума теней. Хорошо, если ты её вовремя заметишь. А если нет? И поможешь скончаться целому городу, а то и стране? Мне страшно даже представить, каким тяжким грузом это ляжет на тебя.

Охотник долго сидел и думал. Внезапно ему что-то пришло в голову, и он ударил кандалами о стену.

– Нет-нет, Блич! Я не уверен!!! Эта проклятая жалость путает все мысли, сам себя перестаёшь понимать. Но… но я поторопился сделать вывод, что ничего, кроме жалости, не заставляет меня толкать тебя к роковому шагу. Возможно, это всё-таки ненависть, но не к тебе, а к твоему дяде. Может, моя душа хочет просто причинить таким способом боль Воину Чести, отомстить за поражение. Короче, не слушай меня! Эй, Блич. Ты где?

Но было поздно. Тень Блича покинула Башню Смертников и вернулась к хозяину. А хозяин балансировал на перилах моста и смотрел вниз. Слова кузена о своей девушке отозвались воспоминаниями о той девушке, которая не будет твоей. С кем мог обсудить деликатную тему несчастный подросток? Обсудить немедленно. С пьяным дядей, с братом, который торопился на свидание? Будить профессора или Герта? Вот так и вышло, что глаза закрылись, а тень сама побежала, цепляясь за тени домов и статуй, по улицам и переулкам, просочилась в темноту между камнями издалека заметной Башни Смертников и услышала совет, который даже сам советчик, как выяснилось, не считал хорошим.

Блич знал, что кольчуга утянет на дно. Радость от обретения дома и семьи улетучилась. Боль от предательства оказалась сильнее.

И вдруг рука в кармане тоненькой куртки, которую набросил поверх кольчуги, нащупала конфеты. Те самые, которые так любил.

И словно вспышка кометы высветила дорогу в казавшемся непролазным лесу.

Да какая разница, кто тебя и когда предаёт, пока хоть кто-то помнит, какие сладости ты любишь и какие цвета носишь; никогда не забывает, что ты млеешь от запаха имбиря и обожаешь читать по ночам; из чьей памяти никогда не сотрётся факт, что ты боишься часов с кукушкой, но успокаиваешься под часы с котёнком!

Да предавайте, сколько хотите, хоть по сто раз на дню! Не страшно, пока кто-то помнит ваши совместные игры и забавные традиции, тайный язык и секретные жесты.

Пока кто-то хранит каракули, которые вы с сестрой называли рисунками. Пока…

Блич уже не хотел прыгать, но скользкие перила моста отказывались отпускать. Подросток отчаянно замахал руками и в панике закричал.

Нет! Не надо! Он всё понял! Он передумал!

Но судьбе было угодно иначе. Блич соскользнул, треснулся спиной о перила, и глубокая река приняла в свои воды тело очередного юного самоубийцы.