– Как ты не понимаешь! Честь для рыцаря – всё! Что простительно простым воинам, того не имеет права допускать рыцарь.

– Я не рыцарь!

– Ты ученик рыцаря. Ты воспитанник рыцаря. И, уверен, ближайшая война, и ты станешь…

– Что? Кем стану?

– Если продолжишь воровать, то экспонатом музея. По имени виселица.

– Я не крал. Меня подставили.

– Подставили? Фу! Что за лексикон, юноша? Не иначе как понабрался от мальчишек на побегушках у ночной армии. Вот с кем ты стал водиться! Они выучили тебя красть, они?

– Не знался я ни с какой ночной армией.

– Как мне больно, когда ты врёшь. Когда ты. Врёшь мне.

Рыцарь достал из-за пазухи воровской пояс, ещё пока без ножей для метания, но уже полный отмычек. Подросток сжался, словно ожидал удар. Но в глазах рыцаря не было гнева. В них не было ничего, кроме боли.

– Скажешь, что не твоё? Что подбросили?

Рыцарь брезгливо отшвырнул пояс и тяжело опустился на скамью. Как Олэ хотел, чтобы опекун кричал на него, топал ногами, да пусть даже затрещина, но только не этот полный немого укора взгляд.

Ноги сами собой подогнулись, а колени встретили пол.

– Прости! Я не стал стяжателем, нет! Это было только ради своего учителя!

– Мне ничего не нужно! Мой сеньор, досточтимый барон Шерм, заботится о своих вассалах, и ничего больше этой заботы и желать нельзя!

– Учитель, как вы можете быть таким слепым! – Олэ вцепился рыцарю в руку. – Барон сам нахлебник у короля. Ему перепадают крохи, а нам крохи крох. Все мы, беглецы от Чумы теней, для короля обуза. Когда придёт война, которой ты так грезишь, нас первыми бросят в бой.

– Это почётная участь. Ты знаешь, насколько древний мой род. И мы никогда не отсиживались в задних рядах.

– О, да, – Олэ вскочил на ноги и воздел руки к небу. – Любимая тема. Твой титул, твой род, твои привилегии. Как ты мне умело годами мозг конопатил. Я всерьёз верил в ценность нелепых идей и даже мечтать боялся, чтобы стать наследником этих, ха, богатств. Но сейчас я уже не тот маленький и наивный мальчик, мне больше не пустишь пыль в глаза! Лучше ответь, почему ты на каждый бал являешься в доспехах, только шлем снимаешь?.. Мы оба знаем ответ. Потому что у тебя даже нет приличного камзола!

Олэ опять упал на колени перед учителем, взял его руку, прижал к груди и зашептал скороговоркой:

– Умоляю, учитель, возьмите деньги! Купите себе лучшую одежду, и пусть эти фанфароны из роты жандармов сдохнут от зависти. Снимите себе хоть какое-то жильё – это мне, молодому, легко жить в казарме, а вы заслужили в свои годы спать на нормальной кровати.

– Мне ничего не надо, кроме того, что даёт мой достославный сеньор, – освобождая руку, сказал сурово рыцарь. – А эти деньги ты завтра же отнесёшь, где взял. Извинишься, скажешь, что нашёл. И больше никаких контактов с ночной армией!

Олэ встал и отошёл к стене.

– Юноша, кажется, я к вам обращался? Никаких больше контактов с ночной армией! Подумать только! Он тренируется на одном ристалище чуть ли не с принцами крови, а ищет компании разбойников и воров!

Олэ упёрся в стену руками. Его трясло.

– Они мне не компания! Нет у меня компании, кроме воинов, и другой мне не надо. А мальчишки из ночной армии? Просто средство. Как и дружба с дочкой Хма, королевского следопыта. У принцев крови не выучишься ни умению читать следы, ни бесшумно подкрадываться. Да, учитель. Я не оставил эту затею.

Рыцарь встал, подошёл к подростку и положил ему руку на плечо.

– Неужели защищать вдов и сирот и служить своему сеньору – это хуже, чем стать для целого народа палачом?

– Палачом справедливого приговора. Что я тебе говорю? Твой дом остался там же, где и мой. В чумных землях.

– Мальчик мой. Про охотников на теней… Такие слухи… Ты же знаешь о Чёрном Человеке? Который приходит к ним во сны?

Рыцарь попытался обнять ершистого подростка, но Олэ не дался.

– Да плевать! Это лучше, чем каждую ночь видеть последний миг мамы во сне, а порой и наяву. Знать, что она умерла, а ты выжил. Вы, учитель, не ожесточились, потому что оставили в чумном городе только боевых товарищей. А я оставил маму. Я всё прощу народу Теней, но своей мамы не забуду никогда.

– С двумя взрослыми лошадь бы едва тащилась! И мне показалось, что женскую ногу уже лизнула чумная тень. Мальчик, я знаю, ты считаешь, что я предал её, когда выбрал тебя. Но слово «предал» неуместно… я вас обоих не знал.

– Что ты мне говоришь? Я сам понимаю, что мои претензии глупы. Но ничего не могу с собой поделать. Продолжаю тебя корить за это там, в глубине души.

– Но тебя-то я никогда не предавал.

– Что? Говоришь, никогда?

От волнения голос Олэ выдавал непривычные для него визгливые ноты. Он напомнил рыцарю о том дне, когда вышла драка с сыном королевского псаря, как псарёнок сел сверху и стал колотить по лицу, а учитель… а учитель всё видел и ничего не сделал.

– И что? Ты дрался один на один. Когда тебе случалось биться с толпой, я никогда не проходил мимо. Хотя словно удовольствия какого-то лишал: тебя, малыш, действительно заводит, когда врагов целая орава.

– Вы не вмешались только поэтому? Только потому, что это был честный поединок? Даже когда стало ясно, что он меня может покалечить?

Взгляды Олэ и его учителя пересеклись. В глазах первого читалось непонимание, глаза второго источали мудрость, которая приходит лишь с годами.

– Олэ, мальчик мой… Да, тебе было тяжело, но в итоге ты всё-таки победил. Ты нашёл в себе силы вывернуться из-под псарника и опрокинуть его. Война через год, два, максимум через пять лет неизбежна! – кто-нибудь да и воспользуется тем, как мы ослабли после Чумы теней. И тогда… переживу ли я те бои? Дай мне обещание, Олэ. Клятвы не требую, мне достаточно и простого обещания: уверен, ты больше не станешь лгать… Пообещай, что больше никогда не будешь воровать, забудешь о чумных охотниках и никогда, слышишь, Олэ, никогда и никому не проиграешь один на один. Иначе нет смысла в том, сколько времени мы проводим в тренировках.

В глазах учителя была мольба. В голосе ученика прорезался вызов.

– Обещаю, что не побоюсь выйти против любой толпы и не проиграю никому один на один.

– А остальное?

Вместо ответа подросток молча вышел из казармы.

Никакое странствие по наземным водам не сравнится с путешествием по подземному озеру. Наверху, где в самом мёртвом штиле живёт предчувствие ветра, вы никогда не найдёте такой водной глади, что лодка скользит по ней, словно капля росы по шёлковому покрывалу. Здесь, под сталактитовыми сводами, такая тишь, что даже простой плеск вёсел обретает чарующую ауру различных звуковых оттенков.

Но Олэ Меченосец остался глух и слеп ко всем земным чудесам подземного путешествия. Охотник целиком озаботился вопросом, что будет, если его лодке вдруг придётся стать ареной абордажной схватки.

Он ни разу не проигрывал один на один, поэтому хорошо чувствовал тот редкий момент, когда толпа сильнее, и даже главный союзник в таких свалках, его высочество кураж, не поможет. И это было очень неприятное чувство.

Олэ знал, что бандиты столицы ему не враги, а даже наоборот – он для них герой, убивший аж пятерых государевых людей. Но всё равно ощущение, что, если что, так сразу конец, угнетало.

Когда проход был узкий, ещё имелись шансы, но здесь, в гроте, численное преимущество реализуется в полной мере. И то, что и он будет иметь возможность рубиться на всю длину клинка, не имеет никакого значения. Да бандиты просто забросают его ножами, даже не вступая в рукопашную схватку.

И не только Олэ ощущал необъяснимую тревогу.

– Господин Меченосец?

– Что, Фейли? Что ты мне шепнуть хочешь?

– Они какие-то странные. Почему вожаки постоянно шутят про ноги Блича и… я не знаю, как сказать… мм… про круп.

– Ночная армия – грубый народ.

– Почему с такой жалостью смотрят на меня?

– Откуда мне знать?

– Они про Блича шутят, как шутят о продажных девушках. Но ведь Блич не продажная девушка. Он даже совсем не девушка. А на меня смотрят… как на обречённую умереть. Причём какой-то очень неприятной смертью.

– Ты и правда обречена умереть. Сама заставила напомнить. Правда, быстро, без мучений, это я тебе гарантирую.

– Господин Олэ, мне страшно. Не дайте им обидеть меня, но ещё больше не дайте обидеть Блича.

Она вцепилась в его руку. Она умоляла о защите. Своего будущего убийцу – парадокс так парадокс.

Олэ погладил задумчиво рукоять меча, что выковали петь песни войны во имя сеньора, а в мирное время, как гласила надпись на Древнейшем, защищать вдов и сирот.

Ну почему они ещё и сироты! Было бы намного легче, останься в живых родители. Или дядя. Или хоть кто-то из родных, настоящих родных, а не этот горе-опекун, который и себя-то защитить не может. Кто-то, кто не будет разводить философские дискуссии, надеясь переспорить убийцу, а сразу возьмёт оружие и примется биться за подростков с яростью родного отца, родного дяди, родного деда; или вцепится в глотку с бешенством, на какое способны только матери и тёти, навроде Эгерины, которые любят сильнее матерей. Кому можно будет сказать, когда поединок опять останется за Олэ Меченосцем: это ты виноват, ты не защитил их от меня, не уберёг свою родную кровь.

Но нет. Сироты. Такие же, как он, круглые сироты. Но ему хотя бы в опекуны достался могучий боец, а не сильный лишь в научных спорах мужчина.

Они – враг. Самый опасный враг – тот, которого ты понимаешь. Понимаешь так, как только сирота поймёт сироту. Вот только у Олэ в детстве не имелось даже сестры и брата, его горечь была полнее. Но зато он и не являлся совсем чужим в мире людей…

И Олэ вдруг понял, что не сможет прикончить сироток рыцарским мечом. Он метнёт нож, когда герцог познакомится с Угрозой, пронзит подростковые сердца кинжалом, ударит кулаком в висок, но не использует меч. Чем угодно, но не мечом. Не этим мечом.

Олэ обнажил клинок. Разбойники – кто непонимающе, кто настороженно – посмотрели на него. Олэ ничего не собирался объяснять: видел он в одном гробу и их настороженность, и их непонимание.

Немигающим взором охотник смотрел на клеймо оружейника, который работает только на рыцарей, и оно кричало: Не смей! Кольцо, которым меч должен был крепиться именно к рыцарскому седлу, умоляло: Не смей! «Не смей» в кромке заточки и «Не смей» в форме рукоятки, «Не смей» в ширине лезвия и «Не смей» в благородном качестве стали. И, конечно, «Не смей!» в девизе, вытравленном на Древнейшем.

Полуторный меч. Но не наёмника, а рыцаря. Меч войны. Войны во имя сеньора, своей чести и в защиту вдов и сирот всего мира.

«Защищать вдов и сирот. Вдов и сирот». Что ж пульсирует так сильно в башке эта фраза из поучений доброго, но наивного и недалёкого человека.

Охотник с силой вернул меч в ножны. Голос, кричавший «не смей», стал тише. Если бы не набожность рыцарского сословия, презрение к любому колдовству, Олэ бы решил, что меч, доставшийся от опекуна, заговорённый или зачарованный.

Он опустил голову в воду. Его резануло холодом по вискам, но средство оказалось действенным: больше ничего такого не слышалось. Один из атамановых гвардейцев по-своему истолковал поведение мечника и с сочувствием протянул флягу. Мол, понимаю, дружок, перебрал вчера, подлечись можжевеловой.

Охотник поблагодарил гвардейца, но фляги не взял. Из чужих рук – мало ли?

Разумеется, Олэ не собирался принимать всерьёз дурные предчувствия девочки. Слух-то ещё какой! – вожаки аж на замыкающей лодке сидят, а она их шутки про седалище братика услышала. Нет, малышка, ночная армия не причиняет вреда тем, кто убивает государевых людей. Как сказал бы один давний знакомый из образованных: первая аксиома жизненной геометрии праведного каторжанина.

Но на всякий случай мечник прикинул ещё раз шансы.

Нет, никаких. Было бы здесь ещё темно… Да нет, факелов в стенах грота больше чем достаточно.

Они плывут меж двух лодок. На каждой – несколько десятков метательных ножей. Это будет перекрёстный обстрел, который выдержат те два увальня по обе стороны Блича в броне с ритуальными кандалами (задеть своих убийцам можно будет не бояться), но всех остальных нашпигуют в минуту сталью. Плюс ещё лодка с контрабандистами, и та, большая, которая в арьергарде, с фехтовальщиками, вожаками и основной частью бронированных бойцов на борту.

Эх, Кай. Какой же ты подонок, что сбежал именно сейчас. Как же сильна нужда во втором клинке. Пусть и потенциальная нужда, ну так и угроза-то, как сказал бы профессор Найрус, гипотетическая. Ну, и твои способности, конечно, не лишние в любой свалке.

Олэ не удержался от улыбки, представив, как загораживается вампиром, словно щитом, от летящих с двух сторон ножей. Фейли заметила эту улыбку, расценила как добрый знак, что все опасения напрасны, и сразу стала спокойнее, но руки не отпустила.

Олэ посмотрел назад, в сторону лодки, где досталось место Герту. Герт глядел с явной ревностью, как Фейли держится за руку Меченосца. Мальчик хотел, чтобы она искала защиты прежде всего у своего поклонника. Охотник усмехнулся. Нет, малыш, и вовсе не потому, что вы в разных лодках. Чтоб в тебе девушки, даже среди такой толпы бандитов, чувствовали защитника, ещё не один год пройдёт.

Он специально потребовал посадить ученика отдельно от девочки. И так подростки сблизились больше необходимого. Увы, только духовно, потому что и эту парочку охотник сводил, желая лишь проверить одну научную теорию, а не из покровительства великой Любви. Но, как и Блич со своей продажной, Герт и Фейли ни на дюйм не приблизились к интимному берегу отношений, зато собрали все цветы на берегу романтики. Правда, у Блича хотя бы до поцелуев дошло, так что титул размазни и мямли, решил Олэ, однозначно за сыном горшечника.

– А ведь ты ему завидуешь, – высказался об ухмылке охотника Найрус. – Прячешь за насмешкой грусть, что ты не только не умеешь дружить, но и не способен вот так вот беззаветно влюбиться. С таким почтением относиться к девушке.

– Так профессор у нас из духовных! А я-то думал, нашёл такого же любителя трактирных девок. А вы, оказывается, каждый раз вот прям через себя переступаете.

– Нет, Олэ. Я знал, что такое любовь. Любовь истинная, любовь…

– Профессор, вы не в те уши ваше слащавое дерьмо льёте. Вон, с Бличем поболтайте. Уж он-то оценит разговоры и про любовь, и про верность.

Фейли дёрнула охотника за рукав и попросила не причинять Бличу боли. Но мальчик не нуждался в её защите. Блич словно не услышал, что речь о нём. Он задумчиво смотрел в воды подземного озера и что-то шептал.

– Ты, борец за счастье человечества! – начал распаляться профессор. – Никогда не устаёшь напоминать, что мои воспитанники не люди. А ты сам – человек? Ответь, сволочь, ты сам – человек?! Они не умеют ненавидеть, ненавидеть по-настоящему, долго и мстительно – ты не умеешь любить, любить по-настоящему, верно и преданно. Они никогда не предают друзей – тебе некого предавать, потому что никто с тобой не дружит. Они не умеют врать – ты, случалось, врал самому себе, вампир верно подметил. Они лишены львиной доли человеческих пороков – ты лишён большей части человеческих добродетелей! Так кто из вас больший человек, ответь, тварь, которая вздумала говорить от имени человечества!

Блич по-прежнему смотрел в воду, Фейли отпустила руку охотника и с тревогой наблюдала за переменами в опекуне. Бандиты вообще не понимали, о чём разговор. А вот охотник понимал всё.

Профессор догадался, что дальше – финал. Когда они начали спуск по тайному ходу, он вертел головой, словно чего-то ожидая, какого-то чуда, что кто-то придёт из боковых коридоров на помощь несчастным детям.

Но не случилось. А сейчас они причалят к берегу – и всё. Впереди – только выход из подземелья. А дальше – столица. Разумеется, никакого человека, который знает, где герцог, не существует. И всё равно герцог в столице, это и ребёнку понятно, где ж ему ещё быть. А как его найти, разберёмся на месте.

Неизвестно, на какое чудо надеялся профессор, но сейчас он понял, что надежды были напрасны. И остался только один путь спасти приёмышей: попробовать самому убить охотника. Единственным ему, не умеющему драться, не знающему оружия, доступным способом: ценой собственной жизни.

Мечник понял из позы, которую принял профессор, что он собирается прыгнуть на него и утащить под воду. Вцепиться мёртвой хваткой и, приняв смерть самому, заставить захлебнуться и убийцу теней.

Охотник знал, что план провальный. Да, встречный удар не остановит прыжка, да, профессору получится упасть вместе с мечником в воду. Но дальше мечник легко избавится от захвата и втащит Найруса, прежде оглушив, в лодку. Можно, конечно, и не втаскивать, но пусть помнит, что Олэ – убийца, но не людей. И потом, исследования профессора, может, и правда принесут пользу в деле борьбы с Угрозой.

Но что это блестит в его руке? Хотя слово «блестит» не совсем то, какое можно использовать относительно клинка теней. М-да, родная кровь, конечно, сильный стимул, но ярость в защиту воспитанников тоже не стоит недооценивать.

– Да, охотник, да. То, что ты подумал, – злорадно улыбаясь, сказал профессор.

Вампир, надеясь разжалобить охотника, рассказал и историю шрама на спине Блича, поэтому Олэ сразу понял, откуда теневое оружие. Ах, старая сволочь, так ты обманул воспитанника: не утопил тот нож, а спрятал на самый крайний случай.

Охотник сделал вид, что ему смешно. А пальцы уже легли на один из метательных ножей.

План меняется. Я убийца, но не людей. Однако ты не оставляешь мне выхода. С клинком, который рассекает всё, к чему прикасается, может натворить бед и такой тюфяк, – знаем, встречали, тридцать шестая и тридцать восьмая зарубка. Поэтому никакого шанса. Метательный нож настигнет тебя раньше, чем ты прыгнешь.

– Э, ребят, вы чего задумали там? Что за кровянка среди своих! – всполошились гвардейцы.

– Умоляю, – пролепетала Фейли.

А Блич… Блич вдруг вышел из состояния прострации. Он что-то заметил в воде. Глаза его расширились, а с уст сорвался стон изумления. Фейли опустила глаза и вскрикнула.

Будь перед ним настоящий боец, Олэ никогда бы так не сделал, но с книжным червём можно драться и расслабившись. Уверенный, что успеет боковым зрением упредить атаку, охотник посмотрел, что же так изумило Фейли и Блича. И тоже не остался равнодушным.

– Да чтоб вас всех!

Найрус немедленно воспользовался замешательством Олэ.

– Умри, сволочь!

Охотник сильно недооценил того, кого называл с презрением «книжный червь». Метательный нож выпал из пальцев и под тяжестью профессора Олэ упал в воду.

В то же самое мгновение в воздухе просвистели арбалетные болты. Они могли задеть Блича и Фейли, если бы дети не прыгнули в воду за секунду до того, как туда плюхнулся опекун с охотником.

Тень, та самая тень, едва заметная в ряби воды для простого человека, но ясная и чёткая для народа Теней, которая призывала жестами Фейли и Блича нырять, разочарованно всплеснула руками: пара выстрелов предназначалась охотнику.

Два стрелка, самые меткие, били по охотнику на теней прямо в зазоры между пассажирами первой лодки. Их выстрелы не попали в предназначенную цель, но не прошли даром. Рулевой третьей лодки схватился за плечо, его товарищ получил смертельное ранение в грудь. Остальные шесть стрелков ополовинили экипаж авангардной лодки.

Контрабандисты в панике стали разворачиваться назад. То же самое хотели сделать и другие. Но вожак гвардейцев взмахнул палицей и поклялся, что снесёт башку всем, кто захочет уйти от боя.

– К берегу, ублюдки, к их берегу! Это не стражники, это арбалетчики сообщества! Стражники не бьют с такой меткостью!

– Точно, – вторил ему, прячась среди бронированных товарищей, второй вожак. – Ливреи с ястребами. Какая наглость, даже не маскируются!

– И да, их от силы десяток! Перерубим тварей, что осмелились связаться с Девятью атаманами!

Всем известно, что любители стрельбы из арбалета в городах объединяются в сообщества. У каждого сообщества есть своя эмблема и свой устав. Ты можешь быть ремесленником или подмастерьем, купцом или чомпи, нищим или банкиром, но в сообществе все равны.

Каждое сообщество регулярно проводит состязания и несёт культуру арбалета в массы; является самой серьёзной силой городского ополчения; организовывает кассы взаимопомощи и делает прочие важные дела.

Сообщество Ястреба было самым молодым в столице – всего десятка три человек, – но уже успело прославиться двумя чрезвычайно меткими стрелками, и оба принимали участие в расстреле ночной армии.

Бандиты вскипели яростью, когда поняли, что им противостоят не привычные враги, а простые горожане, но только стреляющие лучше остальных.

– Причаливаем, и на ножи Ястребов! На ножи, они шавки в рукопашной!

Ночную армию бодрило понимание, что арбалетчики по времени успеют сделать всего два-три выстрела.

Первая лодка достигла берега с экипажем из мертвецов. Разбойникам не помогла даже идея прятаться за телами убитых. С третьей лодки бандиты догадались спрыгнуть в воду и достичь берега вплавь. Так же поступили и контрабандисты. Вторая причалила только с перепуганной Эрет, двум гвардейцам против меткости лучших Ястребов не помогла и броня – каждому арбалетный болт попал в глаз. Лодка арьергарда потеряла двух фехтовальщиков и одного из вожаков.

Но ещё раньше на берег прибыли ведомые чьей-то тенью дети.

– Э, ребят, вы ж клялись не бежать!

– Мы не бежим, Олэ. Мы хотели ждать на берегу, а где про…

Профессора, потерявшего сознание от сильного удара, пытался удержать на плаву Герт.

– Не могу! Он тяжёлый! Не могу!

Но вопреки «не могу» сын горшечника не бросал опекуна любимой девушки.

Блич и Фейли в желании помочь метнулись обратно, в воду, но на их пути стоял Меченосец.

– Не так быстро, воробышки! Не так быстро.

Глаза Олэ сверкали. Отхаркивая воду, он спешил выбраться на берег, чтобы сделать то, на что не хватило духу в трактире. Придётся герцогу поверить на слово, что Угроза реальна.

Подводный бой не оставил на нём ни царапинки – профессор не сумел применить теневой нож.

Олэ слышал свист арбалетного снаряда над самым ухом, когда падал, и понял, что целились специально в него. Это была засада не на бандитов, нет, это кто-то встречал охотника на теней. Они хорошо подготовились, а значит, охотник может не выжить. Вывод? – Дети умрут немедленно.

Охотник дёрнул меч и тут же вернул в ножны, не обнажив даже наполовину.

Сирот – не мечом. Не рыцарским мечом. Не смей!

Он схватился за нож, но из-за намокшего пояса смог извлечь только со второй попытки. И метнуть не успел. Точнее, успел, но не в того, в кого собирался.

– Друзья, расступитесь!

Дети послушно расступились, уступая дорогу бойцу, носившему неполный латный доспех с лёгкостью истинного профессионала войны. Нож охотника скользнул по броне, а ему самому пришлось спасаться от острого меча сильным отскоком. Достать свой Олэ не успел – продолжая атаку, воин пнул его в грудь.

– Воин Чести, – закричал кто-то, – нам конец, белый плюмаж Воина Чести!

Надо было всё-таки повернуть лодки назад.

Они могли догадаться. Обязаны были догадаться, что Ястребы никогда бы не выследили тайный ход ночной армии. Здесь нужна работа стражников. Самого знаменитого отряда стражников и их предводителя по прозвищу Воин Чести.

Единственный шанс для ночной армии теперь состоял в том, что по неизвестным причинам Воин Чести устроил засаду всего с семью бойцами из Герцогского Ока. Да ещё слабая поддержка восьми клинков арбалетчиков из Ястребиного сообщества.

Свист метательных ножей – стражники принимают всё на защиту, а трое Ястребов ранены. А дальше уже нет спасения легковооружённым бандитам и контрабандистам. Не проходит и минуты, как большинство изрублены или заколоты алебардами, а четверо уцелевших пытаются спастись вплавь, но не успевают зайти в воду дальше чем по пояс – их тут же настигают и заставляют сдаться в плен.

Но трое стражников, которые атаковали четырёх бойцов Атамановой Гвардии, уже лежат среди обломков своих алебард. На головы их страшно смотреть – размозжены палицами, буквально вдавлены в шлемы.

Оставив одного человека стеречь пленных, три бойца Ока вместе с пятью Ястребами спешат отомстить за смерть товарищей. Гвардейцев намного меньше. Как бы им сейчас пригодился меч охотника на теней, но Олэ до сих пор не может прийти в себя. Он встаёт, выплёвывая воду, делает несколько неуверенных шагов и снова падает, вздымая вихрь брызг.

Никогда, никогда Олэ Меченосец не получал такого сильного удара в грудь.

Однажды Олэ довелось пропустить удар ноги в сабатоне – стальном башмаке. Но и тогда он быстрее оправился.

Защитой ног предводитель Герцогова Ока пренебрегал, скорее всего, по финансовым соображениям. Но руки помимо кольчуги защищал перчатками, полунаручами, налокотниками и наплечниками. Вместо бригантины-безрукавки с эмблемой Ока, как рядовые стражники его отряда, Воин Чести надевал кирасу с короткой стальной юбкой, а поверх – красивое сюрко; а вместо открытого шлема носил бацинет с забралом – лучший бацинет, который доводилось видеть Олэ, а уж чего-чего, а шлемов он повидал немало. К бацинету крепился белый плюмаж, как у рыцарей, но рыцарем боец не был – шпор на сапогах не замечалось.

Оправившись, охотник метнул в Воина Чести два ножа, скорее от злости, чем надеясь поразить бойца пусть и в неполном, но латном доспехе. Предводитель Ока расстроился не больше, чем если бы противник бросался галькой.

Вольные фехтовальщики уже давно не нападали, а только успевали защищаться от стремительных, несмотря на броню, атак стражника. Меч их противника был всё тем же полуторником, но не мечом войны, – ни в рыцарском варианте, ни в том, который специалисты зовут «меч наёмника», – а так называемым мечом боя. Тот же, по сути, меч наёмника, но чуть длиннее и ещё чуть у́же. Правда, рукоятка богато украшена, да и сталь, видимо, была очень качественной, что более характерно для клинков знати.

Один из сходов закончился для обоих фехтовальщиков плачевно: отрубленная рука первого упала в воду, а второго сильный укол пронзил насквозь, перебив позвоночник.

И, не мешкая, Воин Чести бросился к своим бойцам на помощь. Очень вовремя: один из стражников уже был оглушён палицей, а три арбалетчика убиты.

– Э, а я? Так не пойдёт! – охотник, обнажив меч, бросился за Воином Чести, но тут же остановился.

Дети. Они же должны умереть! Кому принадлежала та, другая тень, которая надоумила Блича и Фейли прыгнуть с лодки, разберёмся потом. В первую очередь ликвидируй выявленные тени.

Оставив Воина Чести, Олэ вернулся к детям. Блич ждал его в фехтовальной стойке с обнажённым мечом. Фейли тоже не собиралась стоять в стороне и, подняв камень, готовилась защищать брата – прошли те времена, когда девчонка терялась в момент конфликта.

А рядом с Фейли стоял, точнее, пытался стоять, обессиленный борьбой за жизнь профессора (вот он – жив ли? – лежит на берегу) мокрый Герт.

Ах, горшечник, ученик липовый! Как он, Олэ, пень глупый, сразу не догадался, что ни в какую Угрозу мальчик не поверил. Что клал он на всё ученичество, что навязался из желания спасти Фейли и просто ждал момента. Неужели вампир прав, и ты, принёсший себя в жертву во имя людей, ничегошеньки в них не понимаешь? Точнее, не понимаешь в лучших из них. Тех, которых не сгрыз цинизм, не задавило безумие быта.

– Я убийца, но не людей! Отойди-ка в сторонку, горшечная душонка!

Не хочет уходить? Прекрасно, сдохнет за компанию. Не две, а три головы одним ударом. Детские головы, но что поделать? Лучше этот грех, чем мир, погрузившийся в тень, и крик Чёрного Человека: «Твоя вина, охотник!»

– Идите с миром, учитель! Или идите с миром, или мы убьём вас, учитель.

– Ага, Герт, уже бегу. Ха, сопляк-команда!

Благородный клинок больше не кричал «Не смей!». Или кричал, но Олэ, взбудораженный боем и отчаянием, что упускает носителей болезни, убившей маму, гласа не слышал. Во имя своей борьбы он готов был перебить сейчас хоть всех сироток мира любым оружием, которое попадётся под руку.

– Именем герцога, стоять!

– Прочь! Я убийца, но не людей!

Оглушённый стражник, когда пришёл в себя, сразу увидел, что товарищам уже не нужна помощь, а вот детям очень даже пригодится.

Он не послушал призыва Олэ отступить. И немедленно расстался с жизнью. Меч войны хуже приспособлен для уколов, чем меч наёмника или меч боя, но не настолько, чтобы совсем не применять их в поединке. Особенно когда сил много.

Олэ вонзил меч аккурат в то место, где ткань бригантины порвалась, а пластины разъехались от сильного удара кастетом, обнажая кольчугу. С помощью ноги освободил клинок и тут же столкнулся с новым «заступничком» – раненным в плечо арбалетчиком.

– Э, мужик, ты чего, двинутый? Они ж щеглы совсем!

– Прочь! Я убийца, но не людей!

И этот не послушал призыва не вмешиваться. Олэ срубил ему голову, и фонтан крови ослепил, но только на миг.

Каким жутким он сейчас видится детям. С лицом, перепачканным кровью, с безумными глазами навыкате – да, Олэ знал, что в этот момент у него безумные глаза. Но всё равно у них, у всех троих, даже Фейли, не было ни капли страха. Только решимость драться. Драться до конца.

– Псина с мечом, лапы прочь от Блича!

Но камень, брошенный Эрет, с такого расстояния лишь оцарапал скулу. Олэ улыбнулся: хорошо, что ты всё увидишь, я же обещал, что сделаю это на твоих глазах.

От камня, брошенного Фейли, охотник просто уклонился.

– Принимайте смерть, дети.

Но прежде чем охотник ударил, на защиту детей встал опять Воин Чести.

– Ах ты, гад! Я думал, после моего пинка ты уже не подымешься!

Бой с гвардейцами Девяти завершился – исход Воин Чести решил почти в одиночку. Именно его меч отрубил ногу одному бандиту в броне, снёс голову второму и разрубил лицо третьему. Вожак гвардии, поняв, что сопротивление бесполезно, сложил оружие.

Никогда Олэ Меченосец не сталкивался с таким серьёзным противником. Противником, который просто ошеломил его стремительностью атак. Воин Чести словно не замечал своих доспехов: ни секунды передышки, ни пяди пространства врагу. Он без перерыва менял фехтующие руки, а когда хотел усилить удар, мгновенно переходил на двуручный хват. И постоянный прессинг. Взмах мечом – промах, который превращается в новый замах, и одновременно с ним: толкнуть грудью, пнуть ногой, попытаться войти в захват – постоянное движение вперёд.

Охотник знал, куда нужно бить: в незащищенные ноги и везде, где вместо латных пластин блестит кольчуга. Но он просто не успевал ударить сам, потому что постоянно отбивал удары противника.

Со стороны это могло бы показаться колдовством. Но Олэ знал, что ничего мистического здесь нет. Просто Воин Чести был лучше в благородном искусстве поединка. Намного, намного лучше.

И всё равно настолько бесславного финала Олэ не ожидал. Он видел войну, он двенадцать лет провёл на дороге поединков, охотясь за народом Теней. И ни разу ни одному бойцу не получилось его обезоружить. За исключением ставшего легендой боя за королевское знамя, но, во-первых, тогда ему едва исполнилось двадцать лет, зелёный совсем, а во-вторых, ратное поле всё равно осталось за Олэ, а здесь…

Не дав времени охотнику опомниться, Воин Чести довершил его позор ударом навершия по голове. Затем отскок – сближение с фронтальным пинком – и посрамлённый Меченосец опять падает в воду.

Стражники и арбалетчики, свободные от оказания помощи раненым, бросились вытаскивать из озера Меченосца, теперь уже без меча, и заковывать в кандалы.

Воин Чести подобрал клинок Олэ и сорвавшиеся с перевязи в пылу боя ножны.

– А я вначале думал, старина Найрус перепутал клинки – простительный для книжника грех. Или гонец неточно запомнил. Но нет… Силы Света! Какой извращённый разум сподобился приспособить под такое мерзкое дело такой благородный меч! Сколько же на тебя невинной крови повесило это чудовище? Как же противно тебе было находиться в его руках, как ты ждал бойца, который освободит от гнусного рабства.

Воин вложил меч в ножны и быстро посчитал зарубки.

– Ого, а вовремя я тебя остановил. Ещё две зарубки, и тебе бы, если легенды об охотниках не врут, открылось…

Воин не закончил фразы, и для тех, кто не слышал этой легенды, осталось загадкой, что же открывается таким, как Олэ, после пятидесяти убитых из народа Теней.

Руки воина затряслись. Словно каждая зарубка обернулась одним из покойных знакомых.

– Покойся с миром, благородный клинок – нет храма, где с тебя смоют такие страшные грехи! Пропадите навеки, проклятые ножны, счетовод преступлений этого чудовища!

Олэ застонал, как отец, на глазах которого убивают любимое дитя, когда его клинок полетел в озеро.

А затем Воин Чести повернулся к детям и снял шлем.

Блич и Фейли уже узнали его голос, но всё равно не осмеливались верить, что это именно тот, о ком они подумали. Дети очень боялись ошибиться. Но теперь сомнений быть не могло.

– Дядя Гулле!!! – хором то ли прокричали, то ли всхлипнули Блич и Фейли.

– А то кто ж! – добродушно засмеялся победитель Олэ Меченосца. – Разве есть ещё один Воин Чести на белом свете?

Казалось немыслимым, что этот светловолосый мужчина с доброй улыбкой только что убил столько людей. Но это было так. Народ Теней не умеет по-настоящему ненавидеть. Ответить ненавистью на ненависть в пылу боя, конфликта – да. Хранить злость, когда всё закончено, беречь и лелеять – нет, это не по их части.

Мужчине, видимо, было немногим меньше сорока лет, но взгляд больших и честных голубых глаз искрился молодостью, если не сказать юностью. Когда мальчик-тень и девочка-тень бросились своему спасителю на шею, его щёки и лоб вспыхнули, и стали видны два шрама, до того незаметные.

– Я же весь в крови. Дайте снять латы, племяшки… ну, ну, что с вами делать, племяшки!

Обнимать. Что же ещё делать, кроме как обнимать и обнимать любимых и единственных племянников? Сколько объятий ты им недодал за время разлуки? Вот и отдай все подряд, со всеми штрафами и пени!

Нет в мире сильнее бури чувств, чем когда нашлись родные. Вихрь эмоций душил детям горло и мешал нормально говорить.

А говорить хотелось. Говорить много и без остановок. Перескакивая с мысли на мысль, перебивая друг друга, Блич и Фейли пытались вместить в пять минут всё, что произошло за пять лет. Рассказать обо всех кошмарах, которые пережили, обо всей боли, которую испытали, обо всех ужасах вечных беглецов и постоянных изгоев, но получались большей частью одни междометья и всхлипы.

Но дядя Гулле понимал всё, что они хотели сказать, и даже то, о чём забыли. И на всё у него был один ответ. Объятия, слёзы и сказанное с чувством:

– Никогда и никому! Больше никогда и никому! Не позволю! Всё позади, малыши! Всё позади!

Да, воин не стеснялся слёз и не стеснялся утирать слёзы детям. А они плакали и плакали, выплёскивая всё, что долго копилось. Тискали его и щипали себя, чтобы понять, что это точно не сон.

Слёзы. Святые слёзы. Есть ситуации, где не заплакать – значит не проявить мужество, а показать бесчеловечность.

Смахивали что-то с глаз, наблюдая трогательную сцену, и стражники, и арбалетчики. Совсем по-детски плакал, улыбаясь, Герт, и совсем по-взрослому и с той горькой завистью, которую знает лишь бессемейный по отношению к семейным, рыдала Эрет. И даже у пленных бандитов что-то щемило в сердце.

– Силы Света… О, моя голова… что случилось? Аркабейрам Гуллейн? Значит, моё послание всё-таки дошло!

– Какой я тебе Аркабейрам, старый ты пройдоха! Я дядя Гулле, и всё тут.

– Корректней, как я всегда говорил, было бы дядя Арк.

– Дети, до чего вы довели старину Найруса! Пройдоха стал ещё зануднее!

Оторвавшись от уже переставших плакать, счастливых, раскрасневшихся племяшей, Воин Чести помог подняться пришедшему в себя Найрусу.

– Хватит сил обнять друга, а, старый ты пройдоха?

– Хватит сил раздавить тебя в объятиях, глупый ты воин.

Найрус и дядя Гулле расхохотались и обнялись. После чего настал черёд по второму кругу обнимать подростков, и снова невозможно было удержаться от слёз, наблюдая эту сцену.

Но был один, который удержался. Его глаза были суше песков раскалённых пустынь и горели ненавистью.

– Ты выиграл только благодаря доспехам! Дай и мне доспехи! Я умею биться в латах, и увидишь, кому больше повезёт!

– Что ты несёшь, чудовище? Ты ни разу по мне вообще не попало – какая разница, были на мне латы или нет?

– А ты проверь!

Воин Чести нахмурился и шагнул к Олэ. Найрус, не видевший первого боя, попытался его вернуть.

– Он просто демон в рубке и камехте, Гулле. Не надо!

– Ну, в таком случае, я заклинатель демонов. Снимите кандалы с чудовища.

Искать доспехи, подходящие Олэ, Гулле не стал. А предложил вместо этого сойтись без брони обоим. Олэ потребовал извлечь со дна озера свой меч. Гулле сказал, что нет времени. Тогда Олэ выявил желание побиться голыми руками.

Всё кончилось в несколько мгновений. Олэ знал этот приём и знал защиту от него, но он не был готов к такой скорости исполнения. Напрасно охотник пытался вырваться из болевого захвата пусть даже ценой травмы – хватка у Воина Чести была железная.

Плечо выло от боли, нос и рот забились землёй, и всё равно Олэ не оставлял попыток.

Пробуй. Ещё пробуй. Какая боль!.. К Тьме боль! Он не проигрывает один на один. Он никогда не проигрывал один на один!

– Нет, чудовище, бесполезно. Всё. Ты проиграло. В честной схватке. Один на один. Я быстрее, я сильнее тебя. Смирись.

И тогда Воину Чести на секунду почудилось, что его противник всхлипнул.