Даже в трущобах в День Святого Гло старались создать праздник. Окровавленные вспотевшие люди явно в него не вписывались. На них смотрели с осуждением. Охотнику было на это плевать.

– Вот плата за проезд до столицы. Нужно покровительство ночной армии. И в столице тоже. Меня ищут за убийство, – сказал он, когда отыскал на улице человека с татуировками вожака трущоб и бросил перед ним золото.

– Уважение, парень. Наш человек. Будет тебе согласие. Во имя Кодекса Праведных Каторжан доставим всю компанию в лучшем виде.

– Э, постойте! – вмешалась Эрет. – Никто никого не доставит. Мужик, последний раз тебе говорю, отвянь от Блича. Он никуда не едет. Я уже привыкла к свету и шуму и сейчас потопаю искать своего любовничка. И, поверь, тебе лучше не связываться с ним. Блич будет жить в нашем дворце, а ты…

– Умалишённая? – с сочувствием поинтересовался вождь трущоб.

– Вроде того, – сказал охотник и прикрикнул на девушку: – Спустись на землю! Любовник женится, но на другой! Не на подстилке, а на знатной даме! Тебя велено было сегодня удушить! Нет у тебя никакого покровителя! Не веришь – спроси Блича.

Спрашивать не было нужды. По глазам мальчика Эрет поняла, что это правда.

Вновь она осталась без брони. Растеряв мгновенно всю свою наглость, девушка села прямо на землю и вцепилась в волосы руками.

– Как? Хорошо, бросил, обманул… но зачем душить? После всех слов. После всех клятв.

Пока охотник договаривался о деталях путешествия и сопровождения в столице, Эрет причитала, а Блич слабо пытался её утешить. В итоге девушка сделала вывод:

– Блич, я пойду с вами. Там, в столице, много борделей. Больше, чем здесь. Вы обязаны меня довезти. Мне здесь даже ночевать негде. У меня совсем нет ни друзей, ни родственников.

– Эрет! – в голосе подростка прорезалась глубокая боль. – Я тебя вытащил из одного борделя не чтобы ты попала в другой!

– А что мне ещё делать? – тоже с болью спросила Эрет. – Я ничего не умею, только спать за деньги. Но в этот раз я не буду глупой. Никаких Кукушат, только порядочные и честные бордельеры.

– Если хочешь телом заработать, могу устроить в один кабак, – вмешался в разговор вожак трущоб.

– Ха! – Эрет гордо встала с земли, отряхнулась и подбоченилась. – Не для оборвышей кабацких рождено это тело! Голь перекатная, слюни прибери! Ты хоть знаешь, кто целовал мои ноги?..

Эрет говорила с прежней самоуверенностью и наглостью – к воину вернулась броня.

Закончив перебранку с вожаком, она поспешила напомнить охотнику, что Блич под её покровительством. Если с парнишкой что-то случится, новый именитый любовник (его пока нет, но он скоро появится) найдёт Олэ и заставит сожрать собственные причиндалы. Олэ послал девушку на все известные направления, кроме одного, в столицу. Сказал, что она с ними не едет. Блич начал умолять, говорить, что они взяли на себя ответственность за её судьбу. Олэ посоветовал лучше взять пару раз её саму, без судьбы в довесок. А потом подумал и сказал:

– …А пожалуй, это причина. Пусть лает, сколько лается, меня забавят её куцые угрозы. А у тебя, сопляк, будет время передумать и сделать то, на что не хватило духу в борделе. Теория должна быть проверена, но не насиловать же Фейли ради эксперимента? Эй, подстилка. Он не только умрёт, но и я позабочусь, чтобы ты видела его смерть. Будешь знать, на кого распускать язык.

Вожак оставил компанию одну. Потом вернулся, чем-то очень довольный.

– Есть условие, парень. Перед тем как заняться своими делами, ты должен заглянуть к Девяти атаманам. Сразу пятерым людям государевым да жизнь оборвать… Это большое уважение. Атаманы устроят в твою честь приём.

– Я скромный человек. Не стоит.

– Нет, иначе не будет согласия.

– Хорошо, по рукам.

Вожак опустил глаза, чтобы себя не выдать. Он был очень собой доволен, что именно ему удалось выполнить задание Девяти атаманов.

Мужчина знал, как поступят с каждым, но только девочку ему было жалко, совсем юная.

– …Вот я и говорю, разве дело так поступать? Даже опытной развратнице такое пережить – кошмар, а тут малая совсем. И мужика не нюхавшая даже. Кто мы будем после этого? Разве Кодекс Праведных Каторжан не велит за подобное ставить на ножи? А врач? Атаманы убьют не только его, когда продадут в рабство, – он человек науки, он сдохнет в каменоломнях! – но и всех, чью жизнь он мог бы спасти. Бесплатно спасти. Я много знал лекарей. И впервые лекарь, молча, бросился помогать, а не спросил: «А деньги-то есть?» Ни за что не забуду, как я выл от ножевой раны, а лекарь всё спрашивал: «Так деньги-то есть?» А этот – святой человек. Разве праведные каторжане обижают праведников?

Соловей говорил долго и страстно. Смотритель Бий был его последней надеждой. Он – единственный, кто стоит выше Девяти атаманов, хотя у него нет ни одного бойца в непосредственном подчинении.

Смотрители, самые старые, отошедшие от дел офицеры ночной армии, не управляют бандами, но смотрят за соблюдением Кодекса Праведного Каторжанина. Если вожак или атаман зарвался, только у Смотрителя разбойник и вор найдут на него управу.

С трудом верилось, что Соловей это делает. Он не дезертировал, а получил законный отпуск по болезни (хоть какая-то польза от перелома руки), но всё равно было безумием скакать в столицу ради совершенно незнакомой девчонки, которую и видел-то один раз, и доктора, которого даже не в курсе, как зовут. Но Соловей это сделал. Загнав трёх лошадей, правда, две из которых были украдены, он успел, как ему казалось, намного раньше странной компании. Что они направлялись в столицу, Соловей не имел сомнений. Даже если и не собирались, люди Девяти поведут их именно сюда.

Правда, пришлось подождать, когда Смотритель его примет. Это вышел не один день. Но всё равно Соловей был уверен, что успевает. С детьми и стариком не разгонишься – наверняка мечник ещё в пути.

Что же их связывает, почему дети и лекарь последовали за ним? Тот странный парень, про которого толпа кричала, что он вампир, понятно, любитель приключений. А дети? Может, это его дети?

А даже если и так. Мечник, конечно, подохнет, но дети не должны отвечать за грехи своего непутёвого папашки.

Слухи не обманули: в дверях Соловей разминулся с проповедником из соседней церкви, да и вся обстановка в скромном жилище Смотрителя говорила о том, что его владелец очень религиозен, всё в духе истинных каторжан. Соловей приободрился. Вот по вопросам веры и будем давить.

– …Небо накажет нас всех, если допустим насилие! И не будет нам прощения!

Смотритель, как и рассчитывал копейщик, пришёл в ярость. Он много говорил о том, что праведные каторжане всегда презирали насильников, и ему горько, что об этом забыли даже атаманы. Что Небу вдвойне противно, когда насилию подвергают девочек такого юного возраста. Потом Смотритель пал на колени и стал молиться. Молиться истово и красиво.

Соловей готов был потирать руки. Но его торжество оказалось преждевременным. Закончив молитву, Смотритель встал с колен и сменил тон.

– Всё это так, и я непременно сообщу атаманам, что больше руки не подам никому из Девяти, если только они тронут девчонку. Что они помешались на женщинах. Забыли, что чрез женщину издревле идёт нам погибель. И вот итог. Красотки настолько развратили их, что им уже мало женщин своего возраста. Им подавай помоложе… Им подавай развлечения в стиле Ночи Девяти. Изначально это был акт устрашения. Кто не хотел платить дань из купцов, дочь того… а теперь уже во вкус, уроды, вошли! Жизни не видят без Ночи Девяти. Если бы ты знал, как мне противно, что они так поступают.

– И?..

– И я же сказал, я прекращу с ними здороваться. А что ты ещё хочешь? Это худшие Девять атаманов в истории нашей ночной армии, но атаманы они, а не я. Что я могу им сделать, простой вредный старик? Ну, объявлю я их вне закона каторжанина? А где шанс, что моего гонца не порежут прежде, чем отнесёт он весточку обществу?

– Но, господин Смотритель… вы можете отнести весточку сами. Вас-то они не посмеют тронуть. Убить Смотрителя… это приговор.

– Если убить. А если Смотритель… ну, прихватит сердечко на старости лет. Кто потом докажет, что это яд меня убил, а не годы? Не бойся, Соловей. Небо их непременно накажет.

– А девчонке это поможет?.. Ну… ну, можно же что-то сделать!

– Ничего нельзя сделать.

Смотритель отошёл к окну и вздохнул.

– Вот если бы у неё был, например, брат.

«Точно! – осенило Соловья. – Смотрителям запрещено иметь семью и детей. От того они так сентиментальны к семейности. Надо напирать на то, что там целая семья. Что атаманы разрушат семью».

– Да есть же брат! Он так её любит! Она для него всё! Его сердце разорвётся, если с ней что-то случится. Да, там не один ребёнок, а два. Двойная трагедия.

Бий отошёл от окна и странно улыбнулся.

– А, раз есть брат, такой же юный, как сестра, тогда другое дело. Добрым делом можно закрыть грех атаманов.

– То есть?

– Девчонку я, конечно, не выручу никак, но вот её брата смогу утешить. Спасти от тоски, отвлечь от мыслей, что потерял сестру.

– Да что вы несёте, какое вы можете ему дать утешение!

Никто не имел права в таком тоне говорить со Смотрителем, но удержаться сил не было. Тоже мне, нашёлся утешитель. Что ты думаешь, читать ему религиозные книги, вытирать сопли?

Но реальность оказалась намного хуже того, что предположил Соловей.

– То есть ты считаешь, что если я седой и морщинистый, то не могу уже и дать никому утешения? Ошибаешься, старый каторжник ещё о-го-го! А если совсем иссякнут силы, то есть у меня одна чудодейственная настойка, рецепт подсказали в борделе… Не бойся за судьбу мальчика. Он будет ни в чём не знать нужды, я позабочусь.

Соловей не хотел верить, что Смотритель говорит всерьёз. Это же сделать из ни в чём не повинного паренька… Даже произносить противно. Там дно, с которого, по Кодексу Каторжанина, нет пути наверх. После такого человеку не подают руки и не принимают ничего из его рук.

Смотритель заметил перемену в лице Соловья.

– Ни плевков, ни пинков он не получит. Я на ножи поставлю любого, кто обидит птенчика. И вообще, в мире не одни каторжане живут. Я не век буду его утешать, когда-нибудь он покинет меня, станет жить крестьянином или учиться ремеслу… никто даже не спросит, кем он был в мире каторжников.

Соловей в страхе попятился от Смотрителя.

– Да как вы… это же мерзость!!!

Смотритель засмеялся.

– Сразу видно, каторжанин, который не сидел на каторге. Всем поначалу мерзко, сынок, пока двадцать лет у судьи не схлопочешь. А потом уже на воле не можешь отказаться. Втягиваешься. Благодарю за ценные сведения, Соловей. А теперь ступай, у меня время вечерней молитвы за успехи ночной армии.

Соловей выскочил на улицу как ошпаренный.

Он, в отличие от Смотрителя, никогда не читал священных книг, не знал толком ни одной молитвы, но всегда знал меру в плохих делах. Чувствовал нутром, что такая мера обязана быть. Укради, но не у сиротки, обмани, но не бедняка. Не трогай стариков, не обижай женщин. Цени дружбу и хорошее отношение.

И самое страшное. Это по его вине девчонку ждёт кошмарная участь. А теперь ещё и её брат вместо каменоломен отправится в каморку Смотрителя Бия. Смотритель Бий будет настаивать на своей доле, и атаманы с радостью отдадут ему подростка.

Соловей вдруг вспомнил, как матушка наказывала его за первые кражи и приговаривала: коготок завяз, всей птичке пропасть. Когда Соловей спросил, в чём смысл, матушка поведала, что грехи, они тянут к себе один другой. Вот ты взял грех, когда украл. А дальше второй, матери соврал. А дальше третий, товарища подставил, чтоб самого не наказывали.

А всех хуже, ещё говаривала матушка, когда человек набрал на свою душу столько грехов, что Небо от него отворачивается. Тогда нет ему спасения, сколько ни раскаивайся. Даже когда пытаешься сделать доброе и хорошее, всё в итоге злым и ужасным обернётся.

Слова матушки оказались пророческими. Гнал коней, чтоб спасти старика и девочку, а кончилось тем, что погубил и мальчика. Куда ни кинь, всюду клин.

Соловей пытался понять, где же взял на себя грех, который последняя капля, после чего Свет внутри гаснет, но не мог. И тогда он зашёл в храм. Впервые в жизни своими ногами, а не под руку с матушкой.

Долго стоял на коленях перед алтарём Света и сумбурно шептал просьбы о помощи. Просил знака, просил совета. Но пустота в сердце. Словно и вправду Свет для него погас.

Подавленный, разбитый, Соловей вышел из храма и стал искать кабак.

Ему хотелось умереть, поэтому он собирался напиться.

Когда смерть собирает свою жатву в таких пустынных местах, как пространства перед трущобами, лишь псы и вороны завершают её работу. Если занесёт приличного горожанина – в страхе повернёт назад, если увидит нищий или боец ночной армии – подойдет лишь обобрать покой-ников.

Олэ надбавил вожаку, чтобы павших в стычке на пустыре достойно похоронили, а единственному выжившему помогли добраться до дома, но забыл взять клятву каторжанина, поэтому трупы остались лежать там, где он их оставил. Лишь пропала вся одежда, исчезли доспехи, и даже золотой зуб у одного из покойников был безжалостно выдран. Правда, одноногого ветерана мародёры не нашли – видимо, мужик нашёл в себе силы уползти.

Стояла ночь. Такая тихая ночь, которая бывает лишь после большого праздника. В этой тишине урчание собак раздавалось далеко вокруг и казалось звуками пиршества каких-нибудь потусторонних тварей.

Но был один труп, который четвероногие падальщики не трогали. Ни одна собака не осмелилась даже приблизиться. Что-то такое почувствовали и мародёры, поэтому на теле уцелела одежда, а на ногах сапоги.

Этот человек умер не простой смертью. Из него выпила кровь нежить.

Воздух заискрился. Собаки прекратили трапезу и поджали хвосты.

Блеснула вспышка. Скуля, собаки бросились наутёк, а посреди пустыря встали в полный рост трое мужчин с посохами в руках и бородами на лицах. Один носил чёрную накидку, второй – белую, третий – серую.

Странник в серой накидке нахмурил брови, и непроницаемый для чужих взоров купол накрыл его и его товарищей. Тот, кто носил белую, с жалостью посмотрел на обглоданные тела и сжал сильнее посох – земля пустыря стала сама собой раздвигаться, готовясь принять покойников.

Мужчина в чёрной накидке, обладатель самой короткой бороды и без единого седого волоса, неодобрительно посмотрел на коллегу и пробормотал громким шёпотом всё, что думает о том, кто расходует драгоценную ману на похороны незнакомых людей.

Высказавшись, он подошёл к трупу Кукушонка, внимательно его осмотрел, покачал головой и засучил рукава. Если длиннобородым колдунам достаточно было для управления маной взгляда и лёгких движений, то молодому пришлось и махать посохом, словно мечом, и делать множество пассов руками, и громко распевать десятки заклятий.

Всё напрасно. Вокруг покойника искрился воздух, играли молнии, но главного не происходило.

Тем временем колдун в белом уже завершил акт милосердия – посреди пустыря возникли могильные холмики, – потом добавил напоследок небольшую магическую защиту от собак и мародёров, подошёл к молодому коллеге и скептически хмыкнул:

– И это и есть хвалёная некромантия Чёрной фракции? Неудивительно, что вы так немногочисленны. Кому охота провести жизнь с клеймом шарлатана.

– Нас мало, тебе прекрасно известно, из-за ваших преследований!

– Справедливых преследований.

– Чёрный маг не равно чернокнижник! Единицы из Чёрной фракции вставали на путь зла.

– Но из Белой – совсем ни одного.

В спор вынужден был вмешаться серый маг.

– Немедленно прекратить! Происходящее вообще не имеет никакого отношения к борьбе Тьмы и Света. Народ Теней не посланцы иных злых миров, а часть этого мира. Теневая чума – болезнь не магической природы!

– Тогда какого, простите, за неё вдруг взялись маги?! – возмутился мужчина в чёрном.

– Я уже тебе отвечал. У меня нет полномочий говорить. Придёт срок, вы всё узнаете.

– Да уж понятно, что если всё затеяли серые маги, речь пойдёт о деньгах, привилегиях, всяких ценностях… Из простого милосердия никогда не помогаете людям! – в гневе стукнул посохом о землю господин в белом. – Ну почему именно вы большинство во всех муниципалиях и всё решаете?

– Принцип любой демократии, – сплюнул чёрный маг. – Власть народа, а большинство в любом народе – это серая масса. Маги не исключение.

– Согласен. Почему бы у людей не заимствовать монархию, часто думаю, – присоединился к сетованиям белый маг.

Они, чёрный и белый маги, плохо переносили друг друга, но нелюбовь к начальнику экспедиции их сближала.

– Ну, так что людишки пообещали? Почему маги должны заниматься их проблемами? Клянусь первым уроком некромантии, мне совсем ничего не приходит в голову.

– Всё равно я вам не скажу, а пытаться взломать мои мысли чревато, – сохраняя хладнокровие, сказал серый маг. – Лучше займитесь делом. Почему не выходит поднять мертвеца?

Чёрный маг глубоко вздохнул. Чтобы спутники прочувствовали, насколько ничтожны их познания в некромантии, требовалось выдержать мелодраматическую паузу. Но у любых пауз есть неприятное свойство: ими любят пользоваться другие.

– Да потому что, кроме сопляков-недоучек, Чёрной фракции в Экспедицию предоставить некого.

Как только начальник дал понять, что его пронять бесполезно, белый и чёрный маги вернулись к своему конфликту.

– Слушай, белый, а можно я буду отвечать на вопросы, адресованные мне? Господин муниципальный советник, заткните ему рот! Моя молодость ни при чём. В Чёрной фракции отмечают по заслугам, а не по длине бороды. И, Силы Света, эта мерзопакостная привычка белых изображать умников там, где понимают не больше, чем горные тролли в математике. Это, представьте себе, некромантия, а не молниями бросаться, здесь думать надо. Перед вами не просто труп. Из него высосал с кровью всю жизнь тот, кто сам не жив.

Муниципальный советник с нашивкой руководящего состава Экспедиции – особой магической структуры, о которой люди мало что знают, несмотря на то что чаще всего именно с их представителями общаются, ни один маг не гостит так часто среди людей, как маги из Экспедиции, – покачал головой и пригладил бороду.

– Есть способ хоть как-то поднять мертвеца?

– Есть, но он не понравится нашему высокоморальному чистюле.

– Говори смело, я здесь начальник.

– Нет, я не стану. Это злое дело, а я поклялся, что ни разу не брошу тень подобного обвинения на Чёрную фракцию. Мы уже сыты по горло наветами белых!

– Я решаю здесь, что добро, а что зло.

Чёрный маг был прав. Белому магу способ не понравился. Серый маг успокоил его только тем, что в качестве посредника для перекачки жизни будет использован редкостный негодяй.

Через минуту на пустырь под непроницаемый купол был телепортирован из камеры для убийц городской тюрьмы татуированный пожилой мужчина. Он не успел даже удивиться, как чёрный маг взмахнул рукой, и горло стянула невидимая петля.

– Так Виселица – это его любимое заклинание, отсюда и прозвище. А я-то думал, намёк, сколько учителей со стыда повесилось, когда бездарь доучился до диплома.

Чёрный маг ничем не выдал, что слышал шёпот белого, и продолжал творить удушающее заклинание.

Когда муки заключённого закончились, опасливо озираясь на хмурого мужчину в белом, молодой колдун достал нож с серповидным лезвием.

Мало кто знал эту тропу из непосвящённых. А даже если бы и узнал, то не смог по ней пройти. Сотни ловушек, местоположение которых известно лишь ночной армии, надёжно хранили тайный путь в столицу.

Дети задремали прямо в телеге, профессор силился при свете луны разглядеть буквы какой-то книги, неугомонная Эрет ворковала о чём-то с одним из разбойников, тесно прижимаясь к нему, а Кай и Олэ ехали на мулах позади каравана и продолжали идеологические споры.

– …Да с чего ты взял, что мне тебя совсем не понять! Я вообще-то раньше был человеком.

– Раньше – ключевое слово. Мы все умрём – ты, наверное, будешь пить кровь коз и оленей. Не пропадёшь, короче. Ты никогда не вспомнишь, что такое бояться эпидемии, потому что сейчас вообще неподвластен ни одной болезни.

– Хорошо, но… – Кай наклонился, чтобы дать мулу свежую порцию «зелья спокойствия», особое вещество, без которого вампир если и сядет в седло, то лишь к лошади, оживлённой некромантом, затем продолжил: – Но приведу тебе такую аналогию. Большая часть вампиров принимает окончание небытия чрез осину. Так почему никому не приходит в голову истребить полностью этот вид деревьев?

– Не знаю. Может, потому что невозможно, а может, мозгов не хватает.

– Всё возможно, деревья выжигать легче, чем охотиться на таких, как Блич, они не убегают. И, поверь, мы очень мудрые существа: то время, которые вы тратите на сон, мы тратим на книги.

– Ага. Ты прям главный книгочей. Чуть денежка завелась, сразу не в игральный дом, а в библиотеку.

– Я не типичный вампир. Но в целом мы мудрее людей, смирись. Так вот. Истребить целый вид деревьев ради себя?.. Это же такое преступление. Казалось бы, ничего не изменилось. Есть сосны, есть ели, есть берёзы и буки, но нет осины. Кто заметит? Но нет. Что-то пропадёт в картине закатного леса. Маленький мазок на большом полотне. Но очень заметный. Потому что поверх него не ляжет другой мазок иной краски. Там не будет ничего. Пустота. Подойди к картине и проткни её шилом. Отошёл, вроде незаметно. Но потом глаз обязательно зацепится за прореху, и уже всё. Ты никогда не воспримешь картину как просто произведение искусства. А только как испорченное произведение искусства.

Вампир сделал паузу, посмотрел на прекрасный лес по обе стороны тропы и перешёл на доверительный шёпот.

– Открою тебе секрет, друг. Осина одним видом внушает нам страх. Но я иногда люблю лежать под её кроной: слушать шелест листьев, скрип ствола. Меня гнетёт, меня бросает в дрожь, вгоняет в уныние, меня, который так остро чувствует жизнь… Точнее, небытие. Но я своё небытие, в отличие от прочих, чувствую именно как жизнь. Так вот, я лежу под сенью осины и понимаю её красоту так, как никогда не поймёт тот, для кого в ней нет никакой угрозы. Ну, вспомни себя маленьким, если тебя брали в зверинец. Ведь самая большая очередь толпилась возле клеток с хищными зверями. Другой пример. Герт влюблён в Фейли той юношеской любовью, которая не знает рефлексии. А когда взрослый влюбляется в женщину народа Теней… Я слышал от профессора: знание, что твоя же любовь может стать и твоей погибелью, причём никому не ведомо когда, придаёт особую остроту чувству. Тебе, конечно, известны слухи, что хотя бы раз любивший девушку-тень потом обречён ни с кем не построить отношения. Правда, всё вышесказанное относится к любви несчастной, если же любовь между девушкой-тенью и человеком взаимна… Тут профессор замялся и сменил тему.

Разговоры про любовь ввергли Олэ в ярость.

Он видел, как Блич вёл себя по отношению к Эрет, и ему это очень не нравилось. В его планы входило, чтоб мальчик просто переспал с девушкой, стал мужчиной, но никак не влюблялся. Не делая никаких шагов в первом направлении, подросток очень преуспел во втором.

Фейли, наверное, впервые в жизни осталась без постоянного ревнивого надзора – брат всё свободное время проводил рядом с Эрет. Говорил с ней о чём-то, угощал собранными во время стоянок ягодами, отдал свой плащ, когда был дождь.

Охотник не сомневался, что в итоге Блич подарит девушке материнский камень, чтобы ей не пришлось возвращаться в бордель.

Однажды у них даже дошло до поцелуя, и по счастливому лицу мальчика случайный свидетель понял, что Блич ещё невиннее, чем ему думалось. Когда Эрет начала требовать продолжения, подросток засмущался и убежал.

Как бы плохо ни разбирался в людях борец за их счастье, даже ему было очевидно, что Блич влюбляется с каждым днём всё сильнее и сильнее. И как бы он ни ненавидел мальчика-тень, сколько бы ни смеялся над самим понятием «любовь», глубина этих чувств будила уважение.

Тем омерзительнее было поведение Эрет, когда юный поклонник засыпал.

Вот и сейчас. Поворковав с рослым бандитом, девушка потащила его в крытую повозку. И не надо быть гением, чтоб догадаться, чем там займутся они на мешках с контрабандным товаром.

И это был уже третий мужчина, которого Эрет соблазнила в часы сна мальчика-тени.

Неудивительно, что когда Кай заговорил на любовные темы, его собеседник стал намного эмоциональнее.

– Да что ты несёшь, Кай! Там деревья, там звери, а тут… Чума теней – это болезнь! Болезнь навроде оспы, холеры или малярии, только намного страшнее! Болезнь не жалеют. Исчезнет оспа, и хвала небу, исчезнет холера, и хвала небу. У болезни нет никакой красоты и нет никакого разума. Её надо истреблять нещадно!

Всё, она выпустила счастливого бандита из повозки. И сразу начала строить глазки новому мужчине. Уже четвёртому. Вот ещё одна зараза, которую, наверное, совсем не жалко истребить.

– Но есть разум у тех, кто её распространяет! Это не чумные крысы, это не малярийные комары! Они полностью как люди. Больше люди, чем некоторые из людей. Подумай об этом ещё раз.

С последним аргументом Кай срубил гросс-мессером дерево у дороги. Дубок с шумом рухнул, заставив проснуться детей и отвлечься от книги профессора. Эрет сразу прекратила заигрывания и приняла самый невинный вид.

– Извините, что помешал вашему сну, – склонившись, насколько позволял мул, в поклоне, сказал Кай подросткам и с восторгом шепнул охотнику: – Теневой клинок работает. – Он поднял меч над головой, любуясь его изменившимся цветом. – Ещё одна ночь, и я стану обладателем самого смертоносного оружия, подумать только!

Охотник не ответил. То, что Кай закаляет клинок в тени Блича, не было для него секретом. Как и то, что Блич хранит в одной из повозок меч и учится им пользоваться. Но охотник делал вид, что не знает. Пусть окажет сопротивление, когда придёт срок. Всё правильно, так будет легче.

Внезапно вампиру сделалось плохо. Он упал с мула и слабо застонал.

Когда охотник помог ему вернуться в седло, Кая было не узнать. Приподнятое настроение сменила меланхолия. Впрочем, через полчаса вампир пришёл в себя и дал объяснения.

– …То же самое ощущение, когда выпил свежей крови, только наоборот. Словно что-то забрало у меня ту энергию, которую дала жизнь Кукушонка, во всяком случае то, что от неё осталось.

– Кто забрал?

– Не знаю. Мелькнуло видение какого-то татуированного мужчины с лицом застарелого убийцы. Бред, правда? Видимо, отняв у нас возможность спать по-настоящему, небо дарит какие-то короткие сны наяву.

По лицу вампира никто бы не смог понять, действительно он верит в это или знает истинную причину кратковременного упадка сил, но просто не хочет говорить.

Кровь каторжника вначале долго вращалась над трупом Кукушонка в таинственных вихрях, затем опала дождём и стала стремительно впитываться в тело. Через минуту глаза мертвеца открылись.

– Кто ты? – задал первый вопрос чёрный маг.

– Я не знаю своего настоящего имени. – Голос восставшего из мёртвых мог бы напугать кого угодно, но не колдуна, с пяти лет обучавшегося некромантии. – Я рос в приюте, носил приютское имя. После одного случая люди прозвали меня Кукушонком.

– Нет, ты не Кукушонок. Ты мой слуга, – сурово произнёс некромант. – Повтори.

– Я твой слуга, – послушно проговорил мертвец.

– Я, Клинвер Висельник Кливе из рода Кливе, чёрный маг в восьмом поколении, некромант высшей категории, поднял тебя из мёртвых.

– Ты поднял меня из мёртвых.

– В моей власти обратить тебя обратно в прах.

– В твоей власти обратить меня обратно в прах.

– Я твой единственный властелин в этом мире.

– Ты мой единственный властелин в этом мире…

Белому магу не нравилось, что церемония длится так долго. Он счёл должным отвести в сторонку командира экспедиции и спросить:

– А вы не находите, что диалоги в этой пьесе несколько затянуты? Сдаётся мне, щенок просто выпендривается. Почему не спросит в лоб, что нам нужно?

– Нет, всё правильно. Некромантия самый строгий к ритуальной части раздел магии.

Белый маг помотал головой и больше не вмешивался. Тем более что Клинвер Кливе уже перешёл к практическим вопросам.

– Ты знаешь, кто тебя убил?

– Не знаю имени, но знаю лицо.

– Это спутник человека с рыцарским мечом, но поясом разбойника?

– Да.

– С ним были дети народа Теней?

– Я не знаю народа Теней.

– С ним были дети самые светловолосые, которых ты когда-либо видел?

– С ним были мальчик и девочка с самыми светлыми волосами, которые я когда-либо видел.

– С ними был учёный человек?

– С ними был человек, казавшийся учёным.

– При нём были его записки?

– Его записки доставили из Восточного Барта. Перед самым его отъездом.

– Ты знаешь, куда они все вместе пошли?

– Я не знаю, куда они все вместе пошли.

– Но ты чувствуешь своего убийцу?

– Я чувствую своего убийцу.

– Ты приведёшь меня к нему, слуга?

– Я приведу тебя к нему, хозяин.

Чёрный маг повернул к белому и серому магам торжествующее лицо.

– Слышали? Он приведёт нас к вампиру, с которым Меченосец познакомился в трактире и, верно, подружился. А значит, и к детям, и к профессору. Они, видимо, теперь неразлучны.

– Хорошо! – хлопнул себя по бедру колдун в сером. – Заревингер Клинок Гнева Зирус из рода Зирусов. Требую от тебя властью муниципалиев всех магических городов мира, данной мне, отдать своему коллеге ману. Полностью.

– С какого это…

– Он должен поддерживать жизнь мертвеца постоянно. Плюс иметь запас на случай… боюсь, ради добрых, поверь, добрых дел придётся совершить много такого… к чему чёрные маги… эээ… имеют большую предрасположенность.

– А вы?

– На мне телепортация, ускорение и два постоянных барьера. Один, о котором вам пока нельзя знать. Второй – щит против ваших попыток проникнуть в мой разум.

Заревингер с нескрываемым неудовольствием совершил ритуал передачи маны чёрному магу. И тут же обнажил на два пальца Клинок Гнева.

– …Я владею не только боевой магией, но и искусством боя. Помни, ха, коллега!

Через два часа в паре дней пути от столицы воздух над дорогой заискрился, затем вспыхнул, и три мага с телегой, запряжённой четвёркой мулов, оказались на земле. Серый колдун понятным только посвящённым жестом показал, что на сегодня силы на телепортацию закончились и придётся идти пешком. Чёрный колдун взмахнул посохом, и с телеги сполз оживший труп. Он пошёл впереди, за ним скрипела телега, за ней шагали три мага.

Заревингер Клинок Гнева шёл в хвосте отряда. Такого унижения он давно не испытывал. Вначале заставили работать в паре с сопляком, ладно бы из своих, так нет, в чёрной накидке, затем вообще пришлось отдать ему всю ману. И самое противное, непонятно, для чего жертвы.

Перед телепортацией белый маг попытался добиться сведений хотя бы о том, что они сделают, когда настигнут Меченосца и его спутников. Советник открыл только, что Меченосцу, скорее всего, не понравится их план.

Белый маг сразу сказал, что не пойдёт на его убийство. Серый маг сказал, что никто не говорит об убийстве. У них есть более чем убедительный аргумент для Меченосца пойти на попятный.

Этот аргумент сейчас ехал в телеге и каждую минуту порывался вырваться из клетки.

Рычание-смех Чёрного человека резко прекратилось. Олэ – не тот циничный охотник, который двенадцать лет гиб в кошмарных снах, а тот, который верил в добро и любовь даже в дни, когда не празднуют Святого Гло, тем более на его родине о Святом Гло ничего не слышали, – бегал в родном дворе.

Он играл в мяч с Сорэ. Мальчик чуть постарше из соседнего квартала. Сорэ было плевать, есть ли отец у Олэ или он бастард. И «маменькиным сынком» не дразнил. Он был вообще настоящий молодец, друг, о котором можно только мечтать.

Да, это показалось бы невероятным его нынешним спутникам, но когда-то Олэ умел дружить. Во всяком случае, он это времяпровождение считал именно дружбой.

Охотник впервые за много лет улыбался во сне. Над этим отчаянно работала тень Фейли, пока её хозяйка болтала с Гертом.

Блич не мешал сестре. У него было более важное занятие. Он пытался выведать, откуда у Эрет засосы на шее и плечах, если они решили не только отложить первую ночь, но и целоваться пока только в губы, как положено влюблённым в поэмах. Эрет грубо отвечала, что он дурак и не может отличить засос от укусов пчёл: да, захотела любимого угостить мёдом, что, преступление?

Несколько разбойников прыснули со смеху, когда Блич извинился, что не поверил и в чём-то заподозрил, и, будь он проклят за такие мысли, даже хотел дать задание своей тени шпионить. Эрет зашипела на них, как самая настоящая потревоженная змея.

– Потрясающе! Фамильному клинку такое и не снилось, – присвистнул Кай, любуясь валуном, рассечённым надвое.

Найрус весь зарылся в свои записки.

– Должен быть выход. Решение где-то рядом, – бормотал он себе под нос. – Ты ходишь совсем рядом все эти годы, господин учёный широкого профиля, но где именно ты свернул не туда?

Это была их последняя стоянка перед столицей.

А тем временем по большой дороге в обход разбойничьей тропы шли три колдуна, возглавляемые проводником из страны мёртвых. А в их телеге грызло решётку нечто, что вело себя как дикий зверь, но зверем не было. И даже повидавший многое за полтора века своей жизни белый боевой маг по прозвищу Клинок Гнева, намного больше, чем его начальник за свои пятьсот семьдесят лет, и уж тем более Клинвер к своим двадцати девяти, при взгляде на обитателя клетки чувствовал себя нехорошо и терзался сомнениями: всё ли здесь чисто в плане того, что они делают доброе дело?

Олэ Меченосец не знал, что ему приготовили маги, не знал вообще о том, что кто-то идёт по его следу, тем более – с какой целью. Он спал счастливым сном. Возможно, последним счастливым сном в своей жизни, а может – кто знает будущее? – и последним сном вообще.