Охотник не видел, как ногам профессора вернулась нормальная гибкость, стоило ему отойти от борделя шагов за двести. Что есть мочи Найрус припустил к западным воротам, из которых уходили караваны купцов к столице. Ему пришлось ждать долго. Мало кто хотел провести за городом ночь на Святого Гло, а у всех, кто вынужден пуститься в путь, было настолько плохое настроение, что они не желали и слушать священных для людей Дороги просьб что-то передать.

И когда профессор уже отчаялся, один путник, парень в ливрее герцогского гонца, сам окликнул его.

– Эй, Найрус. Вот так встреча! Лекарь Найрус, вы меня не узнаёте? В Форкассии вы спасли мне жизнь!

– Я спас сотни жизней. Напомните.

– Падение с лошади. Я должен был или сдохнуть, или стать калекой, а вот, видите, стал гонцом великого герцога. И это всего за полгода в чужой стране. А вы какими судьбами?

– Вспомнил. Я тебя вспомнил, хотя не помню твоего имени. Ты мне можешь помочь?

– Да всё, что у меня есть, ваше! Я вам по гроб жизни… но только когда вернусь. А сейчас должен ехать. Меня повесят, если хотя бы на час опоздаю доставить важный свиток. Не обессудьте.

– Ты в столицу? Прекрасно. Слышал ли ты об Аркабейраме Гуллейне Воине Чести?

– Кто не слышал про Воина Чести! Его добрая слава вышла далеко за пределы герцогства. За пять лет он сделал больше на своей опасной работе, чем все остальные до него.

– Отыщи Воина Чести и передай, что дети здесь и что они в опасности.

– Какие дети?

– Он поймёт какие. Скажи, что я искал его в Восточном Барте и слишком поздно узнал, что он уже в столице. Детям ничего не говорил, хотел сделать сюрприз. Они до сих пор не знают, что Воин Чести в Блейроне, не знают даже, что он жив. Сейчас мы идём в столицу, но уже не одни. Дети в лапах охотника.

– Какого охотника?

– Он поймёт какого. Я оттянул время. Но как только охотник всё поймёт – детям конец. А он поймёт, уверен, до того, как я приведу его к Аркабейраму. Единственный шанс – встретить нас у самых ворот.

– Восточных?

– Нет, ни восточные, ни северные… ворота, неизвестные простым смертным. Те, которыми ходят бойцы ночной армии. Воин Чести знает только часть этих троп, и у него не хватит сил поставить везде засаду… Но… но хотя бы так… Лучше призрачный шанс, чем никакого. И пусть помнит, что охотник вперёд спасения своей жизни будет стремиться уничтожить детей, а значит, всё должно пройти очень быстро. Ну, там, отравленные стрелы… пусть Воин Чести забудет ради детских жизней о чести. Охотник вооружён рыцарским мечом, но сам не рыцарь и очень опасен.

– Вижу, это очень скверная история. Почему не попросите помощи местной стражи или… Да и я, в конце концов, гонец, что служит герцогу, или пустое место!

– Нет! Герцог ничего не должен знать! Никто из официальных лиц, не связанных с Воином Чести. Скачи, друг! Скачи быстрее ветра!

Гонец ускакал, а профессор побежал обратно к борделю. Уже занималось утро.

Когда профессор достиг цели, он увидел, что их компания немного увеличилась.

Девушка.

Она вела себя очень странно. Шла неуверенно, широко расставляя ноги, словно моряк на суше после долгого рейса. Шум большого города причинял ей неудобства, а солнце, судя по тёмным очкам, которыми поделился добрый вампир, доставляло боль. И она без перерыва ругалась, особенно доставалось Бличу, который вёл её под руку.

Девушка визжала, что юный идиот уводит от такого близкого счастья. Что когда её глаза привыкнут к свету, а уши к шуму, она всё равно вырвется и вернётся к Кукушонку, чтобы встретить своего любовника. Ведь у них сегодня годовщина.

То, что девушку этот любовник приговорил к смерти, охотник ей пока не сказал из вредности, а Блич из жалости.

– К вам можно?

– Да, юный господин. Всё понравилось?

Кукушонок улыбался. Казалось немыслимым, что этот добрый и вежливый человек завтра вечером прикажет задушить несчастную девушку. А вдруг охотник соврал? С него станется. Нет, он был в гневе. Самую неприятную и страшную правду люди говорят именно в гневе. Хотя и самую чудовищную ложь тоже.

Как у людей всё сложно, неоправданно сложно!

Ожидание профессора затягивалось. Тогда охотник начал опять рассказывать Бличу, какой он дурак, что упустил последнюю возможность стать мужиком. Блич ответил, что только глупый народ людей мог додуматься увязать мужество с этим делом. И пошло-поехало.

В конце, в поисках слов, способных задеть Блича, охотник сказал, что для Эрет сегодня была предпоследняя ночь. Завтра её придушат по приказу того, кто наболтал лишнего в ночь любви.

Блич побледнел и убежал в бордель. Охотник решил, что парню стало дурно и потянуло в отхожее место.

Он был прав наполовину. Да, Бличу было дурно, но он сумел удержаться от тошноты. В бордель он вернулся с другой целью.

– …Этот камень нам дают с рождения. Мы его зовём материнский камень. Мало что мне осталось от матери. Но я отдам материнский камень за свободу Эрет. Свободу и жизнь.

– Материнский камень, говоришь?

– Да, он из Долины Теней. Сейчас туда путь закрыт. У вас такие не водятся. Не знаю точную цену, но она огромна.

– Да слышал я про материнские камни! Я сирота и с особым трепетом отношусь ко всему со словом «материнский». Про Долину Теней никогда не слышал, а вот про этот камешек… хм… так вот почему они такая редкость.

– Так, значит, Эрет…

– Да забирай её на все четыре стороны. Мужику скажем, что она уже мертва, он же не будет проверять, не настолько кровожадный. Не может быть… Настоящий материнский камень! Целое состояние! За что?! За свободу какой-то подстилки! Ущипни себя, дорогой, это, наверное, сон. Вот так подарочек от судьбы на День Святого Гло. И кому? Тому, кто его никогда не праздновал…

Оставив Кукушонка трепетать над редкой драгоценностью, Блич поспешил «обрадовать» охотника.

Олэ чуть за голову не схватился. Сказал Бличу, что он совершил самый идиотский поступок за всё время, пока охотник его знает. Что им надо уходить немедленно. Что все они теперь в смертельной опасности.

К счастью, профессор подоспел, как только они вывели Эрет.

Через полчаса Эрет уже вполне освоилась в большом мире: могла ходить самостоятельно и не щурилась от света. Она тут же попыталась улизнуть. Блич догнал и попросил идти с ними. Он всё объяснит, но потом. Эрет выругалась, но поверила.

– Все твои кошмары позади, – шептал Блич, порываясь обнять хмурую девушку.

– Ошибаешься, мальчик. Самое страшное ещё впереди! – громко сказал Олэ, тревожно оглядываясь. – Ой, встанет нам, чую, твой камешек всем поперёк горла. Идиот! Юный беспечный идиот. Жить среди людей с рождения и не понимать их натуру. Не искушай ближнего своего – не читал хорошей книги? Не понимаешь? Ну, скоро поймёшь.

Мрачное лицо охотника настолько не соответствовало царящей вокруг атмосфере праздника, что он казался гостем из потустороннего мира. Люди переставали улыбаться, завидев его, и спешили перейти на другую сторону улицы.

Предчувствия не обманули охотника. История с Кукушонком ещё не закончилась.

Владелец борделя и его охранники – по такому случаю надевшие не только кольчуги, но и шлемы, а двое даже бригантины, – догнали путников на границе приличных районов и трущоб. И, судя по тому, что все бойцы успели нанести символы Святого Гло на лица и повязать ленточки мира на колено, Кукушонок дёрнул их, уже отпустив на праздник, – искус продолжить разговор с Бличем взял верх в самый последний момент.

– Э, брат. Как тебя, Блич? Остановись на минуту, давай поговорим.

– Не останавливайся, – процедил Олэ и ускорил шаг.

Спутники последовали его примеру. Это был более чем прозрачный намёк, но люди Кукушонка и не думали отставать.

– Брат, ну, у тебя же должны быть ещё такие камни. Они же с тобой? Держу пари, рюкзак ими забит под завязку.

– Не вступай в разговоры, – сказал Олэ, положив руку на меч.

По выражению лица Эрет, лучше знавшей Кукушонка, он понял, что всё очень серьёзно.

– У меня остался мой камень, – шепнула Фейли. – Если я отдам…

– Не поможет! – перебил Меченосец, не дослушав.

А Кукушонок против обыкновения даже вырвался чуть впереди охраны, а не прятался за чужими спинами.

– Просто покажи мне. Я дам хорошую цену. Открой рюкзак, и делов-то. Поверь, лучшей цены тебе не найти. Ну, не глупи, парень, для тебя же стараюсь.

Дорогу пересекли ещё шесть бойцов. Судя по эмблемам, члены одного известного фехтовально-борцовского братства. Их услуги стоили дорого – видимо, Кукушонок рассчитывал, что всё окупится с лихвой.

Его глаза блестели алчностью, руки тряслись, дыхание постоянно сбивалось.

Олэ дал знак вампиру, чтобы приготовился к бою. В неизбежности кровавого исхода охотник не сомневался. Бежать было некуда. И он слишком хорошо знал шакалью породу таких людей, чтобы верить, что, даже перепотрошив рюкзаки, владелец борделя успокоится.

– Ну, не станете же вы проливать кровь в День Святого Гло? – миролюбиво сказал вампир и поднял священную ленточку над головой. – Это тяжкий грех, вы в курсе, братья-фехтовальщики?

– Грех – упускать такие деньги, – был ему ответ.

– Грех – умирать в такой день, – возразил вампир и обнажил на полпальца меч.

– Нет греха выше гордыни. Посмотри на нашу эмблему, – засмеялся кто-то, – даже в одиночку я тебя порублю в два счёта, – и поторопил Кукушонка. – Господин заказчик, или решайте с ними проблемы словами, или дайте команду убивать, нам ещё смыть кровь и на Парад Доброты у ратуши – надеюсь, успеем.

– Ну, брат, – торжествующе улыбнулся и подмигнул Бличу кондотьер сводного отряда из ветеранов и вольных фехтовальщиков, – сам видишь, не стоит глупить. Просто вытряхните с сестрой всё из своих рюкзаков. Клянусь матерью, мы не станем ничего брать без твоего разрешения. Только посмотрим, сколько камней ты с собой несешь, и предложим хорошую цену.

– У меня нет больше таких камней, – с нажимом сказал Блич.

– Ну, что ты обманываешь меня, брат? – не верил Кукушонок. – Не говори только, что отдал за свободу подстилки камешек, не имея десятка в запасе. Так не бывает. Хотя чего ты тогда так уверен в себе… может, не в рюкзаке прячешь… хм… А очень может быть.

Немного поговорив с самим собой, Кукушонок решительно потребовал:

– Вываливайте оба рюкзаки, и ты, и девчонка, и… это… раздевайтесь. Догола. Не пугайся за честь сестры, мы просто посмотрим, не прячете ли вы чего под одеждой. Ну, какого ты раскраснелся, дурашка? Ради тебя же стараемся, никто не даст за камни лучшей цены.

На профессора, Герта, Эрет и двух воинов Кукушонок внимания не обращал, словно их и нет, и вёл общение только с Бличем. Он был уверен, что никто не осмелится вступиться за несчастных детей там, где за плечами обидчика двенадцать хорошо вооружённых и отлично экипированных бойцов. Расплата за неверие в чужое благородство пришла быстро.

Олэ метнул нож, почти не глядя, но попал точно в шею. Кукушонок с вытаращенными глазами схватился за рукоятку и упал на колени.

– Мои – фехтовальщики, твои – старичьё! – крикнул вампир, метнувшись вперёд.

– Самонадеянный болтун! – ответил мечник, бросившись назад.

Да, вольные фехтовальщики были противниками посерьёзней, но постоянная охрана элитного борделя тоже знала толк в рубке. Олэ сразу понял: с ними не получится бравировать ударами ножен, как с копейщиками-воришками; не выйдет обойтись малой кровью, как когда к тем четырём зачинщик драки привёл хорошую подмогу.

В тот раз большая часть нападавших отделалась лёгкими ранениями. Здесь – либо он положит всех, либо похоронят его.

Олэ не знал подробностей о военном деле в этой стране, а уж тем более как обстояли дела до того, как герцог начал создавать постоянную армию, – во времена, когда главную роль на сцене сражений наряду с рыцарской конницей играли наёмники всех мастей. Поэтому мог лишь догадываться, какую функцию выполняли на поле битвы шестеро охранников Кукушонка в дни своей бурной молодости. Но по тому, как они уверенно держат мечи, как свободно передвигаются, было легко понять, что им никогда не приходилось биться в тесной копейной фаланге или в пикинёрском построении. Верные псы Кукушонка владели одноручным мечом не как вспомогательным, а как основным оружием. Пожалуй, в намечающейся рубке где-то они были даже пострашнее противников, выбранных вампиром, если бы не маленькая деталь: свободную от клинка руку воины рефлекторно сжимали в кулак – действие немыслимое для братьев-фехтовальщиков, но естественная реакция того, кто привык держать крепления щита.

Ветераны не растеряли на постыдной службе сноровки, приобретённой в войнах. Два ножа просвистели попусту – один скользнул по шлему, второй был отбит. Не помог и трюк с плащом – одного ослеплённого Олэ заколол, остальные успели отпрыгнуть. При всякой новой попытке применить плащ-солнце противники просто отскакивали, прикрыв глаза, поэтому оставалось рассчитывать только на меч. Он был на две ладони длиннее клинков бывших наёмников, что и сыграло ключевую роль.

После первых трёх сходов ветераны поняли, что напали слишком рано. Стоило дождаться, когда жертвы покинут пустырь – уж среди узких улочек вволю полуторником не помашешь. А теперь один из них потерял руку и убежал, размахивая культей, а четверым оставшимся прибавилось шрамов на лицах – шлемы были незакрытыми.

Однако в следующем сходе Олэ не сумел использовать преимущество более длинного клинка, и ветераны прорвались на среднюю и ближнюю дистанцию. Будь Олэ чуть менее искушён в смертных поединках, ему бы пришёл конец: мало того что клинки бойцов Кукушонка были больше приспособлены для рубки накоротке, так ещё и охотник не носил никакой защиты, да и численное преимущество – не последняя деталь в любой драке.

Но ученик рыцаря знал, как выходить из подобных ситуаций. После короткой свалки поединок вернулся на прежнюю дистанцию, и хотя куртка Олэ сочилась в двух местах кровью, судя по ловкости, с какой он вращал мечом, это были несерьёзные ранения. Его противникам пришлось хуже.

Один катался по земле, крича от боли в сломанном локте (в этом приёме Олэ использовал свой клинок как рычаг), другой потерял шлем и лишился сознания. Оставшиеся на ногах подобрали освободившиеся клинки и затеяли рубиться с Олэ, используя правый меч для атаки, а левый для блоков – безуспешно. Когда противников стало ощутимо меньше, Олэ сам с охотой пошёл на сокращение дистанции, где раскроил лицо ближайшему бойцу навершием меча. Опять разрыв дистанции – и вот второго противника лишь бригантина спасает от смертельного ранения.

Мощный отбив – собственный удар – неудача. Вход в ближний бой, и вот опять только качественный доспех встаёт на пути укола, нанесённого в этот раз в технике «полумеча», когда боец перехватывает свой клинок за лезвие для более точного и сильного удара.

– Рыцарская техника, – прокомментировал последний приём человек, принявший его на свою защиту. – Да и клиночек благородный… а вот подлость с плащом явно из повадок нашего брата, простолюдина. Кто же ты такой, парень?

– Тот, кто дерётся лучше тебя, – ответил охотник.

– Захвати я или кто-нибудь из нас щит, тебе уже была бы крышка.

– Если бы да кабы… Довольно крови! Забирайте хозяина, он вроде ещё дёргается, и уходите. Я не хочу твоей смерти. Моя профессия убивать, но не людей.

– Не выйдет, брат. Воин, которого ты заколол, подло ослепив колдовским плащом, был моим лучшим другом. Я не смогу смотреть его вдове и детям в лицо, если не отправлю тебя на тот свет.

Олэ понимал, что время работает на противника, и не только потому, что охранники – кто на дюжину лет, кто на полторы, – старше и больше нуждались в том, чтобы перевести дух. Оглушённый ветеран уже приходил в себя. Чтобы перед ним не оказалось снова три бойца, а то и четыре – парня со сломанной рукой тоже до конца сбрасывать со счетов не стоило, – охотник должен был напасть немедленно. Но охотник медлил.

Сколько лет тебе осталось растить детей, мужик? У меня не ушло и секунды, чтобы проткнуть тебя вместе с кольчугой. Дурак! О покойниках плохо не говорят, а уж тем более не думают, но какой же ты дурак. Ты выжил на войне, наверняка во многих войнах, и для чего? Чтобы подохнуть в итоге за алчность одного ублюдка?

– Остановись, брат! Если ты умрёшь, то кто позаботится о вдове и сиротках друга?.. Повторяю, моя профессия убивать, но не людей.

И я тоже хорош. От самого унизительного обыска ещё никто не умирал, тем более они всё равно скоро умрут. Восстал против мерзости, проявил благородство, но разве сам не говорил, что люди-тени благородства не заслуживают?

И почему же я так уверен, что если время повернётся вспять и тошнотворный голосок повторит детям «Раздевайтесь», во мне опять всё встанет на дыбы и я метну нож?.. А?..

Да нет, чушь. Просто они в моём отряде, неважно, что как пленные, а не как товарищи, а значит, оскорбить их – унизить меня. Или всё-таки ты, Олэ Меченосец, привыкший себя считать циником, чего-то не знаешь о себе?

– Ну, всё, защитник сопляков! Сейчас начнётся потеха!

Время было упущено. Перед Олэ опять оказались три противника.

– Ты в порядке, брат? – поинтересовался тот, чей лучший друг умер первым, у товарища, вставшего с земли.

– В ушах чутка звенит, но терпимо, – ответил он, напяливая на голову шлем.

– Тогда действуем, как в стычке у Совиного ручья, – взял на себя командование потерявший лучшего друга боец, – когда отошли за хворостом, а напоролись на рыцаря. Этот парень дерётся по-рыцарски в ближнем бою, но не носит доспехи, так что будет легче.

Олэ, разумеется, не мог знать, как справились с латником в стычке у Совиного ручья три ветерана в дни, когда ещё не были ветеранами, но догадывался, что сейчас ему придётся по-настоящему несладко.

– Э, а как у тебя успехи? – пытаясь разгадать план противника, спросил союзника Олэ.

Впрочем, боковым зрением он уже видел, как у него дела.

– Двое убиты, остальные обратились в бегство.

– Что же их испугало?

– Последствия собственных ударов.

Противники мечника, заметив вампира, застыли в суеверном страхе. Кай прыгал на одной ноге, волоча другую на одном сухожилии, а голова, корча недовольные гримасы, свисала с наполовину обрубленной шеи. Неудивительно, что фехтовальщики дезертировали. Очевидно, им не приходилось раньше видеть раненую нежить.

Воспользовавшись моментом, Олэ добил ближайшего из ошарашенных противников, того, кому раскроил ранее лицо. Двое оставшихся накинулись на охотника с удвоенной яростью. Олэ стал отступать назад.

В битву тем временем набрался храбрости вернуться участник со сломанной рукой, но на его пути встали подростки.

Блич и Герт. Рука об руку. Плечом к плечу.

Не сговариваясь, они подобрали оружие убитых фехтовальщиков и бросились на воина. Блич ударил более-менее правильно (сказалось чтение трактата), но с непривычки вывернул плечо и упал, закричав от боли. Герт же бил мечом как дубиной, но зато имел достаточно сильные мышцы, чтобы делать это уверенно, поэтому продержался чуть дольше: аж три удара. Четвёртый раз взмахнув оружием, Герт потерял его в результате мощного батмана. Профессор, вращая дорожной сумкой, словно кистенем, поспешил к нему на помощь, но споткнулся, а вставая, запутался в полах собственной одежды.

Герт должен был умереть, но он не умер – Олэ оставил своих противников ради спасения ученика. Брошенный нож не причинил вреда ветерану, соскользнув со шлема, но заставил отвлечься, а дальше всё закончилось в два удара. Первым Олэ повредил кольчугу на плече сломанной руки, и противник, вскрикнув от боли, упал на колени; вторым срубил голову (визг Фейли и звук падающего тела – девочка не выдержала жестокого зрелища). И тут же сам чуть не погиб от мечей налетевших сзади бойцов, но выдержал, а когда натиск ослаб, пнул в грудь одного и сразу же закончил со вторым. Трёх секунд хватило, чтобы обезножить этого воина – меч совершил обманное движение в голову, но врезался под колено.

Изрыгая проклятия, воин в бригантине рухнул на землю, а Олэ отпрыгнул назад, чтобы избежать карающего клинка последнего уцелевшего.

– Довольно! Моя профессия убивать, но не людей! Убивать, но не людей! – отчаянно пытался охотник воззвать к благоразумию.

Но оставшийся противник был словно не мужчиной с седыми висками, неистово искавшим бреши в обороне охотника, а юнцом, которого бесполезно переубеждать. На последнем сходе они сблизились так, что длинные клинки оказались бесполезны. Воины упали на землю, сцепившись в бойцовском захвате – свободная рука и первого и второго метнулась к кинжалу. Олэ был моложе, а значит, быстрее – пробив кольца бармицы, квилон ушёл в горло, и последний охранник Кукушонка ушёл в лучший мир. Или худший – кто доподлинно, кроме якшающихся с заклинателями призраков, знает, что там, по ту сторону?

Олэ вытер окровавленный кинжал об штаны убитого и тяжело поднялся. Затем подобрал побагровевший меч и со странным выражением лица осмотрел пустырь.

Я убиваю, но не людей, я убиваю, но не людей… а чьи же это трупы тогда смотрят в небо недвижными глазами?

Герт помогал вправлять плечо Бличу, Эрет пыталась привести в чувство Фейли, доктор Найрус профессионально спасал жизнь обезноженному ветерану. Кай, сидя на земле, придерживал голову, чтобы она не оторвалась окончательно, и ругался, а шесть человек лежали в разных позах, и души уже покинули их тела.

Со стороны приличных районов начал приближаться шум. Олэ не шелохнулся, пока разгулявшаяся компания не подошла на достаточное расстояние, чтобы понять, что здесь произошло.

Смолкли песни и пляски. Нарядные девушки и парни смотрели на трупы и раненого вампира со страхом. Но страшнее мёртвых им казался выживший.

– Что? – зло, намного злее, чем хотел, крикнул Олэ и обвёл убитых мечом, на котором повисла пропитавшаяся кровью лента мира с чьего-то колена. – Не видите, День Святого Гло отмечаем? С праздничком, дорогие человеки! Любви и Доброты во имя Гло Святого, мальчики и девочки! Любви и Доброты!

Немая, подавленная толпа начала пятиться назад, а затем рассыпалась ручейками убегающих.

Олэ подошёл к Найрусу.

– Как ветеран? Жить будет?

– Потерял много крови. Ничего не гарантирую, но вполне возможно.

– Зачем, дурак?! Зачем? Ну, что теперь скажешь вдове и сироткам лучшего друга? Теперь как будешь им смотреть в глаза? С гордостью? Мрази, тупые мрази, как же мне надоело спасать ваш проклятый род! Ты же воин, человек войны! Неужели в мирной жизни не нашлось лучшего занятия, чем охранять такую сволочь? Чем работать в таком постыдном месте!

– Н-не н-нужны, – ветерана бил озноб. – Н-ненужны н-наёмники в н-новой армии. Устал от войны. В борделе тихое место. Выгоняй зарвавшихся клиентов. Только и делов. Но много платят. Не осуждай.

– Запомни, – смягчив тон, сказал мечник. – Первая канава возле Грязной улицы. Сверху я положу мшистый камень. Там будут лежать деньги. Тебе и сироткам друга. Я оставлю всё. Всё, что больше платы за дальнейший путь.

– Он вряд ли запомнит, у него шок, – вздохнул Найрус. – Я удивлён, что он вас вообще понимает и отвечает вам.

– Так найди где записать и положи ему в карман!

– Я не уверен, что он умеет читать.

Мечник опять пришёл в ярость. Он начал кричать, поворачиваясь то в сторону гнилых домов, то в сторону богатых районов.

– Что вы делаете, братья-человеки! Для чего всё это, если вы такие?! Скоро я убью двух детей ради того, чтоб вы все жили! Для чего я возьму этот грех? Для того, чтобы вы грабили и убивали, обманывали и воровали, насиловали и пьянствовали? Топтали всех, кто слабей, и унижали всех, кто не может ответить? За что сегодня погибли шестеро из вас? За родину, за семью, за друзей? Нет! За алчность! Даже не за свою, за чужую алчность!

Олэ, не находя больше слов, бросил на землю меч и влепил оплеуху Герту.

– Зачем ты сунулся? Я хотел оставить в живых того покалеченного. Но убил из-за тебя. Я бы успел свалить тех двоих, пока к ним бежит третий. Но ты вмешался, и теперь он тоже мёртв.

Охотник повернул голову к Бличу. Блич съёжился, тоже ожидая удара. Но его Олэ не тронул. Руками. Словам-то он волю дал.

– Что, доволен?

– При чём здесь я?

Олэ сначала не поверил в искренность недоумённого взгляда. Совсем забыв, с кем имеет дело, он пытался найти в интонации и мимике мальчика-тени следы лицемерия.

Но нет. Блич действительно был уверен в своей правоте и не видел эту ситуацию чужими глазами.

Как всегда, ясный взгляд. Как всегда, ни тени сомнений.

Как же охотник его в этот момент ненавидел. Гораздо сильнее, чем обычно.

– Не понимаешь?! И теперь не дошло, что в нашем мире всё сложней, чем в Долине Теней? Здесь не всегда выбираешь между добром и злом. Иногда между злом меньшим и большим. Здесь благородство приводит порой к большим бедам, чем самая низкая подлость. Ты захотел спасти подстилку? Прекрасный порыв. Но в итоге сколько людей погибло? Всё из-за твоего дурацкого камня!

– Они сами сделали свой выбор, когда пошли на службу к мерзкому человеку. Они знали, что хозяин собрался обидеть безвинных.

– Не смей говорить о них плохо. Да служи они хоть демону из иного мира, эти люди, как и копейщики из трактира, будут мне дороже всех остальных. Они… они…

– Они – люди войны, – закончила за охотника пришедшая в себя Фейли и обняла брата. – У тебя нет ни семьи, ни друзей. И только там, на войне, было что-то… что-то очень напоминающее семью.

Как изменился в лице мечник – девочка попала в самую точку. Но он ей не сказал ни слова. Он словно не замечал её, а смотрел только на Блича.

– Я мог бы обмануть тебя, мальчик-тень, сказать, что вы будете жить, наплести чего-то. И это было бы благом для твоей души. Ты бы умер внезапно, в счастливом неведении. Но я сыграю с тобой по вашим правилам. Только правда, ничего кроме правды, какой бы неприятной она ни была. Нет, ты умрёшь, как только герцог вас увидит. Я был приговорён к смерти, я знаю, какая мука ждать исполнения приговора. Нет ничего страшнее этого ожидания, все пытки меркнут перед ним. Сейчас ты легко всё переносишь, потому что ещё до конца не поверил. Надеешься на какое-то чудо, или что я пожалею тебя в последний момент. Или что герцог помилует. Нет, малыш. Ваша Чума не знает милосердия, и не знаю милосердия к вам я. Когда ты поймёшь, что смерть неизбежна, каждая твоя минута станет истинной мукой. А я ещё и позабочусь сообщить тебе точный час.

– К чему такая жестокость? – заступился за Блича профессор.

– Ни капли жестокости. Обычная справедливость. Пусть почувствует то же, что чувствуем мы, когда такие вот праведные демоны говорят нам правду там, где ради милосердия надо солгать.

– Мы – не вы! Если правда причиняет боль, мы предпочитаем молчать! – крикнул Блич.

– Ага. Вот только кое-где молчание равно признанию.

– Я благодарен вам, что вы за нас заступились, но вы… но вы…

Блич словно стремился разрезать мечника надвое глазами. Но его взгляд не произвёл никакого особенного впечатления.

– Воробышек, бесполезно. Это наивный Герт может думать, что ты меня ненавидишь, а я знаю, что в нашем понимании вы ненависть испытывать неспособны. Когда вас задевают, вы можете ответить той же эмоцией, но вы не умеете ненавидеть долго, мстить последовательно. Потому вас так легко и подчинили, дурачок. Запомни, я проверну этот трюк с часом смерти не ради своего удовольствия, а для того, чтобы ты понял. Пусть в самый последний миг понял, что это не мы гнилые души, потому как много врём, а ты и твой народ со всей вашей тупой правдой гниль, хоть и рядитесь в белые одёжи. Вы чудовища, а не мы. Праведные демоны – твой народ Теней, а мы – святые грешники.

– Ты только что назвал род человеческий мразями, – напомнил Блич.

– Эмоции, малыш, простые эмоции, – засмеялся мечник.

– Хватит! – крикнул Герт. – Сколько можно валить всё на Блича, когда истинный виновник не наказан! Он жив, просто притворяется мёртвым, разве никто не заметил?

Кукушонок понимал, что обречён: стоит высунуть нож из раны – он мгновенно истечёт кровью. Но всё равно на что-то надеялся, хотя сам не понимал, на что.

Все надежды рухнули, когда мечник и его спутники заметили, что зачинщик жив, и окружили его, трясущегося, словно в лихорадке, продолжающего держаться за рукоятку ножа, торчащего в шее.

Своё благосостояние Кукушонок любил считать не следствием своевременного наследства, а наградой за ум. Мало ли кто и когда получал наследство! – вон сколько таких внезапно разбогатевших сейчас о былом слёзы в канавах льют. Не каждый сумеет сохранить, а ещё меньше – приумножить.

Кукушонок приумножил. Он знал, как обойти конкурентов – с кем можно вступить в открытую войну, а с кем лучше договориться. Умел искать клиентуру и понимал, от кого можно получить дополнительный куш с шантажа, а кто, наоборот, имеет право потребовать умерщвления девчонки, которой сболтнул лишнего в порыве страсти.

Если бы он просчитал эту ситуацию, как просчитывал сотни других, то, пожалуй, ничего не случилось бы. Странный мальчик ушёл бы своей дорогой, а Кукушонок получил свои деньги с камня… громадные ведь, если вдуматься, деньги. Плюс то, что заплатит важный господин, когда Кукушонок наврёт, что Эрет удушили и закопали.

Но алчность, возможность получить во много раз больше заглушили привычную осторожность.

И вот итог. Он, считавший себя умнейшим бордельером города, да, пожалуй, и страны… умирает из-за собственной глупости.

Раненый попытался сказать «пощади», но получилось нечленораздельное бульканье.

– Очень рискованно, но я могу попробовать его спасти, – сказал Найрус.

По лицу Олэ врач понял, что предложил плохую идею.

– Не побрезгуешь? – кивнув на Кукушонка, спросил Кая охотник. – Раненым вампирам нужна же свежая кровь для быстрейшего восстановления?

Кай плотоядно засмеялся и пополз, придерживая одной рукой голову, к Кукушонку.

– Это… это, наверное, слишком, – пробормотал профессор.

– Это в самый раз, – не согласился охотник.

Перед спутниками Олэ предстало жуткое зрелище: в ужасе Кукушонок отползал, работая одними ногами (руки продолжали удерживать в ране нож), а вампир его преследовал.

Профессор жалобно посмотрел на Олэ, Фейли закрыла глаза, Герт опустил голову, Блич отвернулся. И лишь одна Эрет даже подошла ближе, чтоб не пропустить ни мгновения из агонии бывшего хозяина.

– Не надо! – умоляюще крикнул Блич, обернувшись. – Зачем тебе это видеть? Ты девушка, ты не должна такое видеть!

– Отвернись! – взвизгнула Эрет. – Это ты не должен видеть! Повернёшься или отделишь от себя тень, клянусь, пробью голову камнем! А мне… мне как раз можно!

Блич, кусая губы, выполнил приказание Эрет. Теперь он только слышал, как, шагая рядом с Кукушонком, девушка усугубляла его муки оскорблениями:

– Что, тварь? Знаешь, что тебе предстоит? Тебя ждёт не просто смерть, тебя ждёт смерть смертей! Он вампир! Он высосет из тебя всю кровь, всю жизнь, всю твою сущность до капли! Это тебе за ночь на Зимнюю Гарвиду. Помнишь, что заставил меня делать в ночь на Зимнюю Гарвиду? А я помню, я никогда не забуду!

Вампир тем временем уже догнал Кукушонка. Даже Олэ и профессор отвернулись. Налети Кай как положено – или в облике летучей мыши, или благородным карателем из ночной темноты, могучим и красивым, – это было бы жутко, но величественно. А здесь происходило нечто не просто страшное, а отталкивающе страшное.

Какая-то особая омерзительность сквозила в том, как боролись искалеченный вампир и раненая жертва.

Через минуту вопль Кукушонка возвестил, что Каю получилось вырвать из его шеи нож. И только Эрет, знавшая слухи о прошлом хозяина, поняла всё зловещее нелепие его последнего крика.

– Мама! – жалобно вопил умирающий владелец борделя.

Кого он имел в виду: ту, которая бросила в приюте, или ту, которая дала тепло и кров? И что вкладывал в этот крик: просьбу о прощении или готовность самому простить? Это осталось загадкой.

Вопль сменился стонами, которые перекрывало жадное урчание.

– Мне неприятно быть таким при дамах, – прервав трапезу, обратился к Эрет вампир. – Не могли бы вы не смотреть так пристально?

– Я не дама, я подстилка. Не стесняйся, – ответила Эрет.

Вампир скривил недовольное лицо, но вернулся к пище.

Он выпил из Кукушонка всю кровь. До единой капли. Под далёкие крики «С Днём Святого Гло!». Под эхо пожеланий Добра и Любви. И вытер губы и подбородок лентой мира, когда закончил.

Ему было хорошо. По его лицу гуляло такое блаженство, что Эрет поневоле отпустила пошлую шутку. Кай не обратил никакого внимания.

– Идите, я вас догоню.

У трущоб он их действительно догнал. При этом не выглядел усталым.

– У вампиров после такого просыпаются особые силы, – пояснил он свою бодрость. – Эх, я ведь целый час способен проходить сквозь стены. Не каждого, конечно, помещения, а только того, которое не считается жилым домом. Хотя, если когда-то получил в дом приглашение… Эх, жаль, пропадёт сегодня дар напрасно.

И нога у него прекрасно приросла, и на шее не осталось даже пореза – свежая кровь творит чудеса.

– Эй, друг, – сказал вампир, положив руку на плечо Бличу. – Я там поковырялся в карманах этого ублюдка… мм. Твоё же?

Блич вздрогнул, увидев в ладони Кая материнский камень.

– Оставь его себе и… научи меня всё-таки драться. Трактат отличный, но многого я не понимаю.

Вампир покачал головой и положил камень в карман мальчика.

– Я обучу тебя бесплатно. По два часа в день во время, пока его высочество Жалельщик Наёмников спит. Я позаимствовал меч одного из покойничков по такому случаю.

Блич боязливо посмотрел в сторону Олэ. Но охотник шёл далеко впереди и, видимо, их не слышал.

– Тогда… тогда можете закалить свой клинок в моей тени. Бесплатно.

– Воспользуюсь любезностью.

Уверенный, что скоро будет биться как бог, Блич просто сиял. Идущая рядом Эрет усмехнулась: мол, как мало вам, мальчикам, нужно для счастья.

– Эрет, а что случилось в ночь на святую…

– Тебе не стоит знать. Никому не стоит знать, даже взрослым, а уж тем более такому, прости, Блич, сопляку. Если бы я знала, что однажды меня заставят подобное делать, я бы, клянусь, предпочла вообще не рождаться.

Блич побоялся углубляться в расспросы.