Первого сентября Люси исполнилось бы двадцать два года. Не желая предаваться отчаянию, Блэкманы воспользовались возможностью провести ряд мероприятий, чтобы снова разжечь угасающий интерес СМИ. Джейн и Руперт Блэкманы выпустили тысячу розовых и желтых воздушных шаров над знаменитым городским крикетным полем в загородном клубе «Вайн» в Севеноуксе. Софи хотела сделать то же самое в Токио, но полиция запретила акцию на том основании, что летящие воздушные шары будут отвлекать внимание водителей от дороги. Тогда Софи стала раздавать листовки на перекрестке Роппонги; на гигантском экране за ее спиной транслировали фотографию Люси и номер «горячей линии». Накануне Софи надела черное платье и сняла на видео свой путь из Сасаки-хауса к станции «Сэндагая», которым в ту июльскую субботу шла ее сестра. Поисковая группа надеялись, что удастся уговорить телекомпании показать запись, и она воскресит воспоминания очевидцев. Но одной реконструкции было недостаточно, без свежих новостей история блекла.

Чем еще могли помочь родные исчезнувшей дочери? Разве что предложить деньги. В конце лета и начале осени они раз за разом увеличивали вознаграждение, мгновенно появлялись свидетели, но так же быстро исчезали. Как доза наркотика, вызывающего зависимость, растущая сумма премии оказывала все более слабый эффект.

Наконец семья Тима назначила вознаграждение в размере 1,5 миллионов иен (почти десять тысяч фунтов стерлингов) за информацию, которая поможет найти Люси. Один австралийский турист связался с Би-би-си и сообщил, что видел Люси в Гонконге, она снимала деньги в банкомате, «кричала что-то невразумительное и несла всякую тарабарщину». Тим поговорил со свидетелем, но девушка, которую он описал, была слишком маленького роста. В полицию Токио позвонили из Катара, страны Персидского залива, где видели, как Люси шла по улице. Британское посольство в Дохе провело расследование, но зацепка ни к чему не привела.

Тим и Софи мотались туда и обратно. Даже дома в Британии они не успевали сосредоточиться на работе или привыкнуть к распорядку дня. Бизнес Тима замер, поиски Люси обходились отцу в десятки тысяч фунтов. В середине октября он выступил с обращением к упомянутой в телефонном звонке «Акиры Такаги» секте «Новое воскрешение», которая якобы удерживала Люси. Долгие недели деталь считалась нелепой «уткой», но Тим был в отчаянии.

– Возможно, нужно уделить больше внимания версии о секте, в которую вступила Люси, – заявил Тим на девятой пресс-конференции журналистам, которых собралось совсем немного. – Я допускаю, что внимания прессы недостаточно для возвращения Люси. Но шанс есть, и я буду рад получить любую информацию или предложение встретиться в сугубо конфиденциальной обстановке. Если дочь на самом деле вступила в секту, ее руководство вправе ждать возмещения расходов. Если дело только в деньгах, я знаю, что семья их найдет.

Всех волновал вопрос, что случилось с Люси. Но Тима это не интересовало. Какая разница, что там произошло, если дочь вернется домой?

– Я слышал ужасные истории о пропавших девушках, – признался он. – Их пичкали наркотиками, держали взаперти, фотографировали, насиловали, а потом выкидывали на улицу. Я буду счастлив, если с Люси выйдет то же самое. Мы всё преодолеем, как только я заберу ее домой. Но сначала надо ее найти.

Тем временем анонимный британский бизнесмен поднял размер вознаграждения до 500 тысяч фунтов.

Однажды Тим ходил по Роппонги с пачкой листовок о пропавшей без вести дочери, расклеивая их по телеграфным столбам на главной улице. Оказавшийся рядом полицейский строго сообщил, что так делать нельзя. Если Тим немедленно не снимет объявления, заявил офицер, ему придется пройти в участок.

– Пожалуйста, послушайте меня, – сказал полицейский.

Тим покачал головой и вытянул руки, готовый к аресту.

Его блеф сработал: полицейский отошел, и Блэкман двинулся к следующему столбу. Но тот уже был заклеен маленькими бумажными листовками с фотографиями полуголых женщин, рекламой местных «модных салонов», «купален» и «кабинетов эстетики». Тим снял парочку, чтобы получше рассмотреть; в другой руке он держал объявления о пропаже Люси. Он посмотрел на фотографию дочери и перевел взгляд на рекламу секс-клубов, потом снова посмотрел на дочь. И с недоумением обернулся к полицейскому:

– А такие, значит, расклеивать можно?

На публике Тим обычно предпочитал сдержанно хвалить полицию за «тщательное» расследование. Но в отсутствие свидетелей негодование отца росло. Главную проблему представлял телефонный звонок Луизе от «Акиры Такаги» через два дня после исчезновения Люси. Звонивший однозначно знал, где Люси, если не сам ее похитил. Достаточно отследить телефонный номер и его владельца – и готов главный свидетель. Однако, к ярости Тима, полиция утверждала, что ничего не выйдет. Сначала детективы свели вопрос к техническим сложностям. В следующий раз объяснили, что для проверки звонков с мобильного телефона требуется судебное предписание. В суд уже обратились с ходатайством, заверили они Тима, но потребуется время.

– Пожалуйста, проявите терпение, – твердил инспектор Мицузанэ.

Однако к сентябрю терпение лопнуло не только у Блэкманов, но и у дипломатов в британском посольстве. Тогда в Токио с визитом как раз приехал лорд-канцлер Великобритании Дерри Ирвин. Он снова поднял вопрос в беседе с японским премьер-министром, и тот попросил министра юстиции посодействовать в отслеживании телефонных записей. Вскоре Тим отправился в полицейский участок с Аланом Саттоном, строгим белобородым генконсулом. Разговор, как обычно, вертелся по замкнутому кругу, и оказалось, что получить внятный ответ невозможно.

– Инспектор Мицузанэ, – начал Саттон. – Вы уверяли, что записи телефонных звонков не хранятся. По нашим данным, эта информация доступна. Почему телефонная компания не исполняет судебное предписание?

– Проблема в японских законах, – заявил Мицузанэ. – Другой вопрос, действительно ли записи сохраняются. Мы продолжаем проверку и принимаем все необходимые меры. Надо получить судебное предписание.

Вмешался Тим:

– Но вы мне дважды говорили, что с ходатайством в суд уже обращались.

– К сожалению, информацию мы не получили, так как она не сохранилась.

Саттон процитировал письмо японской телефонной корпорации Эн-ти-ти, где говорилось совершенно обратное: несмотря на сложности, отслеживать звонки по мобильным телефонам через компьютеры компании вполне возможно.

Мицузанэ улыбнулся:

– Мы не получали никаких сведений от Эн-ти-ти.

Алан Саттон взорвался:

– Возможно, вы не понимаете, на каком высоком уровне обсуждается дело. Дерри Ирвин, лорд-канцлер Великобритании, заручился поддержкой вашего министра юстиции. От полиции Токио ждут исполнения своих обязанностей. Мое руководство обязательно спросит меня, как продвигается расследование. И что я отвечу? Полиция должна получить нужную информацию. На кону жизнь девушки.

Тим поддержал его:

– Прошло десять недель, и я хочу знать хоть что-нибудь, а вы будто издеваетесь надо мной. Если вы не доверяете родному отцу, то кому вы доверяете?

Инспектор Мицузанэ снова улыбнулся:

– Телефонная компания сообщает, что отследить звонок невозможно. Мы должны соблюдать закон.

Безуспешные поиски не давали покоя и близким Люси в Британии, которые, впрочем, ничем не могли помочь расследованию в далеком Токио. Пока отец и сестра Руперта проводили пресс-конференции и «воевали» с детективами, шестнадцатилетнему подростку пришлось вернуться в школу, так как начинался новый учебный год. О его сестре знали все; за летние каникулы и сам Руперт негласно превратился в знаменитость. Бывшие конкуренты и враги держались с уважением и сочувствием, но легче Руперту не становилось.

– Ужасный период, – вспоминал он. – Каждый вечер перед сном я открывал окно, садился на подоконник, смотрел на звезды и думал о Люси. Я не знал, где она, но представлял, что сестра тоже в эту минуту смотрит на звезды. Точно ли она в Японии? Или ее увезли на корабле? Или Люси угодила в секту? Неизвестность хуже всего. Я не знал, что мне выбрать: скорбь, терпеливое ожидание или… ничего.

Любое упоминание о расследовании заставляло его нервничать.

– Бесит, когда заходишь к приятелю, а там по телику идет передача про Люси. Все равно что с родителями порнуху смотреть. То же самое ощущение неправильности происходящего.

Школьная подруга и однофамилица Люси Гейл Блэкман убедила себя, что девушка жива. Гейл вела дневник, адресованный подруге, чтобы показать ей записи после возвращения.

– Я представляла, как мы сидим на проклятой дорогушей кровати, которую она купила прямо перед отъездом, читаем дневник и смеемся, – рассказывала Гейл. – А потом одергивала себя: «Ты идиотка. Люси не вернется. Ты ее больше не увидишь».

В августе Джейн Блэкман ненадолго съездила в Токио, а в сентябре поборола неприязнь к журналистам и впервые провела пресс-конференцию. В отличие от официозных речей Тима, ее слова звучали естественно и душераздирающе искренне.

– Завтра будет три месяца с тех пор, как пропала Люси, – сказала Джейн. – Я здесь, чтобы обратиться к женщинам Японии – матерям, дочерям, сестрам, тетям и бабушкам, всем, кто может дать нам или полиции важные ключи к этой ужасной загадке. Мы надеемся, что кто-то знает о случившемся с Люси, и отчаянно просим свидетеля откликнуться. Высокая, светловолосая, стройная, симпатичная девушка не может просто исчезнуть – кто-то должен был ее заметить. Умоляю свидетелей отозваться. Родные хотят вернуть Люси. Брат, сестра, отец и я хотим ее вернуть. Кто бы ее ни похитил, она достаточно долго оставалась пленницей. Я обращаюсь к тем, кто удерживает мою дочь: умоляю вас от всего сердца, пожалуйста, отпустите ее. Если это один мужчина, она уже достаточно долго принадлежала вам. Я не верю, что жители Японии не могут помочь. Мы знаем, что вам не все равно. Мы знаем, как вы цените семью.

Дочь была мне как сестра, и ее исчезновение худший кошмар для матери, вечный кошмар. Я не сплю. Моя жизнь просто замерла, я будто и не живу вовсе. У меня словно вырвали сердце из груди. Неизвестность мучит меня. Моя любимая дочка, полная жизни, освещала все вокруг… – Джейн умолкла, а потом добавила: – Наша семья никогда не сдастся, мы будем искать Люси и не примем ответ «нет».

Но еще ужаснее мысли о гибели Люси была вероятность, что никто никогда не узнает о ее судьбе, что она навсегда останется пропавшей без вести.

– Больше всего на свете я боюсь, что через десять, двадцать или двадцать пять летя все еще буду здесь, буду искать сестру, – призналась Софи японскому журналисту в Токио. – Такой исход меня пугает. Я не готова отказаться от собственной жизни из-за похищения Люси. И не собираюсь сдаваться. Я надеюсь, скоро все закончится. Она не могла просто исчезнуть.

В рядах армии волонтеров, ведущей неофициальное расследование по делу Люси Блэкман, появилось пополнение. Джейн сопровождал знакомый ее брата, главный инспектор в отставке Дэвид Сиборн Дэйвис, улыбчивый уроженец Уэльса, которого все звали просто Дэй. В начале службы в лондонской полиции Дэй Дэйвис несколько лет проработал в отделе нравов, а под конец дорос до главы подразделения по охране королевской семьи и стал главным телохранителем королевы Елизаветы II. Три года назад он побывал в Японии по обмену опытом с Императорской гвардией, и его очень тепло приняли. Через год он подал в отставку и стал консультантом по международной безопасности в сотрудничестве с компанией «ЭдженСи». Благодаря своему многолетнему опыту и связями с японской полицией Дэй надеялся навести порядок в рассогласованных действиях семьи и расколоть защитную скорлупу инспектора Мицузанэ. Брайан Малькольм, богатый деверь Тима, согласился платить ему 800 фунтов в день плюс издержки (на 400 фунтов ниже обычной ставки сотрудника «ЭдженСи»).

Дэй носил тонкие усики, серый костюм и галстук с узором «пейсли». Мягкий, дружелюбный, убедительный и самокритичный, он всем внушал симпатию. Но проблемы, с которыми он столкнулся в Токио, оказались гораздо сложнее, чем он ожидал.

Когда Дэй прилетел в Японию в конце лета 2000 года, большинство его знакомых из Императорской гвардии вышли на пенсию либо перевелись на другую службу. Остальные не могли или не хотели давать никаких наводок – оказалось, что телохранители императора Акихито жили совсем в другом мире, нежели детективы Роппонги. Когда ему сообщили, что в Японии за работу частным детективом без лицензии его вполне могут арестовать, Дэй даже растерялся. Если же он представится «заинтересованным другом семьи», у него будет не больше шансов на успех, чем у Тима и Адама. Полиция Токио разговаривала с ним высокомерно; владельцы клубов и менеджеры баров держались настороженно и не горели желанием помочь. Фактически с ним были готовы общаться только хостес. Дэй назвал ситуацию «стеной молчания» и согласился, что зашел в тупик. Без знания японского языка и возможности нанять переводчика ему пришлось полагаться на добрую волю местных журналистов и волонтеров, как и всем остальным членам неофициальной команды Люси.

– Никто не хотел со мной встречаться, – рассказывал он через шесть лет. – Я все думал: стою ли я своего гонорара? Или просто играю в детектива? Далеко ли я продвинусь при таком раскладе?.. Одно дело, когда ты полицейский и у тебя в распоряжении все средства. Информацию выясняют, задания выполняют. Но когда работаешь на себя, в большинстве случаев приходится платить… Мне кажется, я себе льстил, надеясь в одиночку переломить ход расследования. Обманывал сам себя.

Зато Дэй Дэйвис нашел общий язык с журналистами. Ту же роль он играл в других громких делах об исчезновении жителей Британии. Газеты и телевидение постоянно цитировали бывшего сотрудника Скотленд-Ярда, прозванного «суперищейкой». К примеру, он разнес в пух и прах действия португальской полиции в деле об исчезновении британской девочки Мэделин Маккен, комментировал немецкое расследование о пропаже еще одной девушки из Кента, Луизы Кертон. Журналисты в очередных репортажах часто упоминали его «ведущую роль» в расследовании по делу исчезновения Люси, что заставляло Тима иронизировать.

– Дэй Дэйвис, великий Дэй Дэйвис, – усмехался он. – Однажды он меня просто взбесил, заявив по телевидению: «О да, я был в Токио, помогал расследованию». Мы заплатили ему сорок восемь кусков, чтобы он «помогал». Почти пятьдесят тысяч фунтов! Чтобы он болтался по стрип-клубам и трепался с менеджерами.

Но Дэй нашел как минимум еще одну зацепку, не считая той информации, которую по крупицам насобирали Блэкманы.

В сентябре Дэйвис разыскал женщину по имени Мэнди Уоллис, бывшую хостес, которая проработала в «Касабланке» несколько недель и вернулась домой в Блэкпул. Она устроилась в клуб одновременно с Люси и описала человека, который однажды ночью в конце июня приходил туда и сидел с Люси. Он пил бренди и сорил деньгами, но Мэнди сочла его странноватым. Чутье детектива подсказало Дэю хвататься за эту ниточку. Он уговорил своего друга из Скотленд-Ярда, специалиста по фотороботам, съездить в Блэкпул. Там по описаниям Мэнди составили приблизительный портрет, который тут же выслали в Токио и показали всем, кто мог узнать клиента «Касабланки».

Образ получился пугающим: широкое мясистое лицо с крупным носом, пухлые похотливые губы и копна густых волос, торчащих в разные стороны. Широкая шея выдавала плотное телосложение, а пустые невыразительные глаза частично скрывались за большими очками. Это был портрет безжалостного и беспощадного чужака, не знакомого с сочувствием и сопереживанием. Ни одному художнику не удалось бы создать более яркий символ мучительных поисков длиной в два месяца и отчаяния поисковой команды.

К октябрю надежд почти не оставалось: Майк Хиллз признался в мошенничестве; следы от общества садомазохистов увели в никуда, а попытки Блэкманов самостоятельно найти Люси по информации «горячей линии» из офиса Хью Шейкшафта в Роппонги разбивались вдребезги.

Отчасти виноваты были усталость, отчаяние, а также стоимость пребывания в Японии. Но существовала еще одна причина: растущая враждебность к Тиму волонтеров поисковой команды, перерастающая порой в нескрываемую ненависть.

И больше всех Тим раздражал самого Хью Шейкшафта. Хозяину помещения очень скоро перестало нравиться присутствие Блэкмана. Хью злился, что тот не воспринимает офис как место, где работают. Шейкшафту надоели объявления о без вести пропавшей, развешенные по стенам, и «грубое и фамильярное» обращение Тима с персоналом. Его выводило из себя, что Тим проводит интервью в его отсутствие и развлекает журналистов в «Беллини» за счет фирмы. Но причины озлобленности лежали глубже. На самом деле ее вызывало поведение Тима – не такое, какого обычно ждут от человека в подобной ситуации. Неприемлемое, по мнению Хью.

Разумеется, если бы не эффектные высказывания и самообладание Тима, история об исчезновении Люси очень скоро естественным образом растворилась бы в небытии. Однако он отказался играть традиционную роль жертвы, из-за чего на него долгое время смотрели с подозрением. Обыватели рассуждали так: раз он не выглядит обезумевшим от горя, значит, не горюет: отсутствие душевного смятения у человека, потерявшего дочь, выглядело аморальным.

«К тому времени я все чаще приходил к выводу, что Тим проявляет полное безразличие к непростой ситуации с его дочерью. У него совсем не было тех реакций, которые появляются при столкновении с ужасной семейной трагедией, – писал Хью Шейкшафт в десятистраничном документе, объясняя свою неприязнь к Блэкману. – Казалось, его больше интересует, сколько денег мы можем для него собрать и когда следующее интервью по телевидению».

Другие тоже жаловались на финансовую сторону вопроса и подозревали, что Тима заботят только деньги. Дружба Адама Уиттингтона с Блэкманами закончилась неприятным спором о том, сколько ему причитается. Один из волонтеров поисковой команды, пожелавший остаться неназванным, вспомнил телефонный разговор Тима с его подругой Джо Берр: они обсуждали, «как можно еще на этом заработать».

«Я думал, Тим отчаянно нуждается в поддержке, – писал Хью, столь свободно и щедро помогавший Блэкману в первое время. – К сожалению, теперь я считаю (и это доказывает дальнейшее поведение Тима Блэкмана), что дело обстоит совсем по-другому и он наслаждается популярностью».

Через несколько лет я встретился с Хью. Два вечера мы толковали о деле Люси. Большую часть времени Шейкшафт ругал Тима. В какой-то момент я спросил, действительно ли он полагает, что Тим «наслаждался» своим положением.

– Когда он напивался в четыре-пять утра, было похоже на то, – ответил он. – Ведь можно заниматься расследованием, делать все необходимое и возвращаться домой одному и трезвым… Насколько я знаю, он видел Люси всего два-три раза за пять лет или сколько там прошло после их развода. То есть у человека не нашлось времени увидеться с собственной дочерью. Что я думаю о таком человеке? Он очень зациклен на себе. Посмотреть хотя бы на то, как он пережил расставание с женой и детьми и чем в реальности им помогал. Я считаю его очень холодным… Думаю, можно с уверенностью назвать его эгоистом.

Довольно странно было слышать обвинения в эгоизме и невоздержанности из уст Хью, который в разговоре постоянно сыпал именами знакомых голливудских актеров и без стеснения рассказывал о собственных сердечных приступах из-за разгульной жизни в Роппонги; к тому же он и сам развелся и жил в разлуке с маленьким сыном. Но Шейкшафт был не одинок в своих суждениях о Тиме. Во второй половине 2000 года подобные разговоры в Токио слышались везде: на званых ужинах в квартирах экспатов, на воскресных завтраках в пятизвездочных отелях, на посольских приемах с коктейлями. Вполголоса, нахмурив брови и осуждающе качая головой, народ судачил: Тим Блэкман, отец исчезнувшей девушки, «наслаждается жизнью».

На семьях без вести пропавших лежит двойное бремя: боль собственной трагедии и ожидания публики. И публика рассчитывает, что родственники жертв будут вести себя как положено.

Все мы люди и естественным образом стремимся помочь собратьям, оказавшимся в беде. Но большинство из нас, осознанно или нет, ждет в ответ, чтобы человек открыто заявил о своей беспомощности. Тим скрывал боль и панику за ширмой здравого смысла и бурной деятельности, лишив людей ожидаемого ответа. А вот Джейн Блэкман как раз демонстрировала нужную реакцию. Ее страдание было искренним и всепоглощающим. Она нуждалась в помощи, ценила ее, и те, кто шел ей навстречу, сразу ощущали себя благодетелями.

Похоже, враждебность к Тиму начала расти именно после приезда в Японию матери Люси – и это не совпадение. Тим почти не говорил о бывшей жене с токийскими волонтерами, тогда как Джейн часто рассказывала доверенным лицам о неудавшемся браке и ее мнении о прежнем супруге. Хью, Адам и Дэй постепенно уверились, что перед ними обманутая жена и распутный муж, который, уйдя из семьи, попросту о ней забыл. Помощники отвернулись от Тима, перейдя в лагерь Джейн. Блэкманам пришлось делить доверие команды, словно его не хватало для двоих.

Видимо, почувствовав перемены, Тим дал интервью одной из британских воскресных газет, однако оно не помогло ему вернуть расположение волонтеров. Блэкман говорил о страданиях, которые причиняет ему исчезновение Люси, и сравнил их с разлукой с дочерью после развода.

– Джейн морально опустошена, и я могу ее понять, – заявил он газете «Сандэй пипл». – Но сочувствовать ей я не могу. Вот так и мне не давали видеться с Люси. Естественно, сейчас все гораздо страшнее, но Джейн проходит через те же муки, на которые в свое время обрекла меня. Поэтому к ее чувствам я отношусь холодно.

После того короткого страшного разговора по телефону Джейн и Тим больше не общались. Даже свои визиты в Токио они планировали так, чтобы случайно не встретиться. Когда в начале октября Джейн и Дэй Дэйвис уехали из Японии, Тим остался дома на острове Уайт. Софи тоже улетела домой; Адам Уиттингтон выбыл еще в конце августа. Автоответчик «горячей линии» проверяли и протоколировали сотрудники британского посольства: «Звонивший видел девушку, похожую на Люси, 2 октября около 13 ч. дня у магазина оптики возле железнодорожной станции „Кинситё“. Девушка шла по улице с мужчиной. Информатор добавил, что там много сомнительных клубов и баров с работницами из Азии и Европы»; «Звонивший уверяет, что у него есть информация об одной религиозной организации. Попросил связаться с ним британца, владеющего японским»; «Звонивший видел девушку, похожую на Люси, в Интернете»; «Ничего не слышно, кроме музыки на заднем фоне».

Впервые за три месяца с момента исчезновения Люси все члены ее семьи уехали из Токио и оставили поиски.

Все то время, когда гремело дело Люси Блэкман, я жил в Токио, внимательно следил за событиями и описывал их для своей газеты. Я старался дать ответы на очевидные вопросы редакторов – вопросы, которые появились бы и у обычного британского читателя, мало что знающего о Японии. Некоторые ответы появлялись довольно легко: о жизни девушки в Токио и об особенностях работы иностранных хостес. Но по главному вопросу – что же произошло с Люси Блэкман – мне нечего было сказать. И публика, не получив ответа, начала задавать другие вопросы: «Она была наркоманкой?», «Что известно ее лучшей подруге?» или «Почему ее отец так себя ведет?».

Будучи репортером, я общался с жителями всей Японии. Днем я встречался с чиновниками, политиками, научными работниками и прочими специалистами, а свободное время проводил с теми, кто, как и я, любил Японию и хорошо ее знал, даже если не стремился назвать своим домом. В Роппонги можно время от времени провести веселую бурную ночь; мои приятели определенных нравов часто устраивали мальчишники в стриптиз-барах. Теперь в качестве репортера, освещающего поиски Люси Блэкман, мне тоже пришлось посещать подобные мероприятия и платить за разговоры с привлекательными и умными девушками. Поначалу к журналистам в клубах относились с опаской и враждебностью, не раз случались потасовки между вышибалами и слишком любопытными «клиентами» с записной книжкой и фотокамерой. Но «торговцы водой» в очередной раз приспособились к новым условиям. Даже клуб Люси «Касабланка», который закрыл двери через несколько дней после исчезновения девушки, в конце августа заработал под новым названием «Гринграсс».

Долгие ночи я сидел в «Гринграссе», в «Уан айд Джеке» или в «Токио спорте кафе», один или с приятелями, угощая алкоголем девушек-хостес, которые знали о Люси Блэкман меньше моего, но слышали кучу сплетен: о сектах, бандах похитителей или садомазосообществе. Квартал Роппонги, вечером сияющий неоновыми огнями, на исходе ночи тонул в загадочной темной дымке, в которой прятались живые существа. Я приходил домой в 4 утра, пьяный, пропахший сигаретным дымом, с полными карманами исписанных салфеток. А затем меня посещал самый древний мужской сон: я рыцарь, который скачет к темной башне, сражает дракона, освобождает похищенную благородную девицу и навеки блаженствует в ореоле славы.

В полицейском участке Азабу меня упорно выставляли за дверь. В британском посольстве терпеливо излагали очевидное. Пришлось наладить сотрудничество с японскими репортерами: они делились со мной тем малым, что удалось выяснить у полиции, а я пересказывал подробности, выуженные у Блэкманов. Я даже приклеил фотографию Люси на картонку и носил в сумке, чтобы при случае показывать жителям Токио. Девушку на фотографии узнавали все, но никто ее не видел.

Даже когда не было новостей, мне не удавалось забыть о деле. Люди не исчезают бесследно, не распадаются на молекулы. Что-то случилось. Собрано столько информации: о Люси, о Роппонги, о хостес и о событиях той субботы. Но в самом центре зияла дыра, пустое пространство. Публика не терпит пустоты и жаждет ее заполнить. Народ хотел, чтобы ее заполнил Тим – болью и яростью, естественными эмоциями, которые легко понять. Но когда он отказался соответствовать ожиданиям, публика, в свою очередь, отказалась от него.

Никто не знал, чем заполнить пустоту. Хотя все понимали: очертаниями дыра в центре дела повторяет силуэт человека – человека, который забрал Люси и причинил ей зло. В глубине души все знали, что именно так и было. И знали, что этот человек – мужчина.

Я терпеть не могу занятие, известное любому репортеру, – беседы с обездоленными и напуганными жертвами, пережившими потерю. Боюсь выбрать неверный тон – слишком бойкий и оживленный или полный фальшивого сочувствия. Мне пришлось собраться с духом, чтобы впервые позвонить Блэкманам, – Джейн в ее горе, Софи с защитным механизмом в виде агрессии и Тиму, полному невыносимой услужливости и обаяния. Но к октябрю родные девушки в унынии вернулись домой, и оказалось, что вполне можно жить, не думая о Люси. И вдруг однажды вечером мне позвонил приятель, японский репортер, и сообщил: полиция Токио собирается произвести арест, и похоже, что это именно тот человек, который наконец заполнит дыру посреди истории об исчезновении Люси Блэкман.