Итак, напомню эту загадку вам: перевозчик должен по очереди переправить на другой берег озера козу, волка и капусту, сделав, разумеется, так, чтобы «пассажиры» друг другом не закусили. Сперва всем кажется, что решить эту задачу невозможно. В каком бы порядке он их ни перевозил, все равно получалось, что либо коза останется наедине с капустой (и, естественно, ее съест), либо волк – наедине с козой (и результат будет столь же предсказуемо печальным).

И все же решение существует – причем достаточно простое, нужно лишь проявить определенную гибкость мышления.

Для начала перевозчик переправляет на тот берег козу, а волка оставляет с капустой. Высадив козу, он возвращается за капустой, но волка с собой не берет. Затем (это-то как раз и есть самый важный момент) он выгружает капусту, снова сажает в лодку козу и плывет с ней обратно. Козу он высаживает, берет на борт волка и перевозит его туда, где уже лежит капуста. Потом возвращается, забирает козу, и – voila! – проблема решена.

Но во время весьма шумного объяснения Попрыгуньи с Оракулом у меня попросту не было ни времени, ни возможности объяснить моей подруге, как решается эта задача, а стало быть – и изложить остальные подробности моего хитроумного плана. Не хватило у меня времени и доказать Одину, что моя загадка гораздо лучше той его непонятной истории о кошке в коробке. Река Сновидений поглотила созданный Архитектором мир-пузырь столь же легко и быстро, как поглотили Солнце и Луну во время Рагнарёка чудовищные волки Скёль и Хайти. У меня сил хватало только на то, чтобы удерживать свой рунический щит, когда Тор врукопашную схватился с Гулльвейг-Хейд, внезапно осознавшей, что восьминогий скакун сейчас отправится в путь без нее. А Один – пребывающий в теле Гифта – все продолжал улыбаться, и улыбка его была, точно лезвие смертоносной косы.

– ПРЕДАТЕЛЬСТВО! – взревел Оракул, наконец-то заметив обман. – ТЫ НЕ ТОЛЬКО МЕНЯ ОБМАНОМ ВЫКРАЛ ИЗ МОЕГО МИРА! ТЫ ЕЩЕ И СЛУГУ У МЕНЯ УКРАЛ!

Я мог бы указать ему, что Джонатан Гифт был бы прямо-таки счастлив променять свое телесное «я» на облик обыкновенной лохматой собачонки, но времени вдаваться в детали не было. Сон Оракула стремительно распадался, и в прорехи уже виднелся порой мир Попрыгуньи. Я, например, сквозь груду обломков рухнувшего храма сумел разглядеть вдали Замковый Холм и даже металлическое кресло Эвана, поблескивавшее в лунном свете. Затем стали различимы и фигуры людей – Стеллы, Мег и Эвана; лицо последнего было отчасти повернуто в мою сторону, и при свете луны я увидел у него в руках некий знакомый предмет размером примерно с кочан капусты.

В полном отчаянии я одними губами произнес некую богохульную молитву. Все же я очень надеялся, что так мой план не завершится, что мне удастся найти более простой и легкий способ спасения. Но раз уж из этого ничего не вышло, оставалось надеяться, что в случае крайней необходимости Эван как-нибудь сам сообразит, что нужно сделать – и кое-что ему должно было подсказать посланное мной воспоминание о маленькой Попрыгунье и о том, как он вложил ей в ладошку свой искусственный глаз, похожий на мраморный шарик. Однако вне зависимости от того, понял он или нет важность этого символа – то есть какова связь между его искусственным глазом и головой Оракула, – мое мысленное послание должно было пробудить в нем память о далеком детстве и о том…

Хотя, честно говоря, отправляя ему это послание, я вовсе не был уверен, что этот мальчик поймет, насколько от его дальнейших действий зависят наши жизни – моя и его лучшей подруги. И точно так же я понятия не имел, хватит ли у Эвана артистических способностей, чтобы убедить Гулльвейг-Хейд, будто Один по-прежнему находится в его теле. А сам я теперь не имел ни малейшей возможности узнать, сработало ли то, о чем я его просил, или же действительно наступит Конец Игры. Естественно, особых восторгов у меня сложившаяся ситуация не вызывала, но я просто не мог себе представить, что еще можно было бы сделать, имея в своем распоряжении столь ограниченные средства и возможности.

«Пожалуйста, Эван! Ты просто сделай это! Просто сделай, и все!» – мысленно внушал ему я, цепляясь за гриву Слейпнира, который стремительно летел к дальнему пределу царства Сна. Мир, созданный Архитектором, окончательно развалился; куски собора кружили вокруг нас, точно планеты вокруг солнца, и любой из них мог запросто уничтожить Попрыгунью или Генерала, а нашего скакуна сбросить с небес на землю. Каждую секунду Оракул мог окончательно проснуться, и тогда перед нами возникла бы реальная возможность быть разорванными на куски в вакууме небытия.

Но хуже всего было то, что Хейди, поняв в итоге, сколь велико мое предательство, метнула вслед Слейпниру целую сеть связующих рун, и руна Нодр, то есть Связующая, теперь удерживала нас на месте, не давая покинуть этот мир, буквально разваливавшийся на куски. К сожалению, Тор все еще не мог толком разобраться в происходящем; увы, замечательное мужество Тора всегда было не сопоставимо с его умственными способностями, и в его случае подброшенная монетка-жребий то ли еще не успела упасть на землю, то ли так и повисла в воздухе.

– Один? – Громоподобный бас Тора я легко расслышал даже в грохоте распадающегося мира-пузыря. – Этот архитектор и есть Один?

– Ох, да загляни ты в программу! – раздраженно бросила Хейди. – Ведь он все это с самого начала задумал. Что ж ты никак не поймешь, дубина стоеросовая, что этот сон был ловушкой? И эта ловушка сейчас захлопнется? А значит, мы с тобой, бестелесные, лишившись Слейпнира, так тут и останемся!

И наконец-то наш Громовник все понял. Впрочем, его верность Генералу была такова, что он все равно готов был сделать все, что в его силах, лишь бы выиграть для нас несколько крайне необходимых мгновений. И когда Хейди подняла руку, собираясь метнуть в Слейпнира очередную руну, прямо перед ней щитом встал могучий Тор. Они стояли так близко друг от друга, словно вся эта сцена вот-вот завершится любовными объятиями, а потом… потом они и впрямь обнялись, точнее, яростно вцепились друг в друга…

– Только бы оно того стоило! – прорычал Тор, и я, услышав это даже по ту сторону широченной дельты реки Сновидений, крикнул ему:

– Клянусь, я никогда и ни за что тебя здесь не брошу! И мы с тобой непременно встретимся вновь – когда-нибудь в другом месте!

И тут же подумал: «Ну и зачем я это пообещал?» Давать столь серьезные обещания – это совсем на меня не похоже; еще менее вероятно – что я сказал действительно то, что думал. Однако обещание было дано, и виноват в этом наверняка был мой излишне тесный контакт с Попрыгуньей – конечно же, это она сделала меня таким мягкосердечным, ведь она всегда питала к Тору особую слабость. Однако сам я прекрасно знал: согласно моему плану, именно Тор должен быть принесен в жертву.

Оракул уже вполне проснулся: вскоре ему предстояло вновь вернуться в ту окаменелую голову, где он столько столетий и обитал. Еще несколько мгновений – и этот приснившийся мир окончательно исчезнет, растворится в воздухе, превратится в ничто. И за этот крошечный отрезок времени мне нужно было не только спастись самому, но и обеспечить Попрыгунье возвращение в ее родной мир, а также отправить Одина как можно дальше от головы Оракула. Забудьте о шуточной задачке с козой и капустой; мне сейчас предстояло осуществить куда более сложный трюк, имеющий поистине колоссальные пропорции.

Но, как оказалось, и у Хейди в рукаве был припрятан еще один фокус. Полностью восстановив свое обличье, она вырвалась из объятий Громовника и, подняв руку, призвала на помощь магию. Я тут же выставил перед собой щит в виде руны Йир, понимая, впрочем, что этот щит слабоват, чтобы отразить атаку Хейди. На всякий случай я обхватил себя руками и приготовился падать – ведь если она метнет в меня руну Хагалл, Разрушительницу, то я снова полечу с небес на землю и попаду прямиком в Пандемониум…

Но даже если скорости нашему Громовнику порой и не хватало, то уж упорства и стойкости у него было с избытком. Выпустив наперерез руническим стрелам Хейди свою руну Турис, Тор перехватил ее стрелы еще в полете, что вызвало невероятный выброс магической энергии, сопровождавшийся таким грохотом, словно две армии сошлись врукопашную. Затем последовала ослепительная вспышка, точно разом зажглись все дьявольские горны Хаоса, и Хейди с Тором исчезли в глубинах реки Сновидений, сметенные этим столкновением двух магических сил – так гаснет под случайным порывом ветра свеча, горевшая на подоконнике, и все сразу погружается во тьму. А затем, когда этот почти распавшийся мир-сновидение окончательно провалился в никуда и перед нами вновь возникла вершина Замкового Холма, я вскричал:

– Эван, бросай ее! Бросай ее немедленно!

И Эван, изо всех сил размахнувшись, как при игре в регби, зашвырнул голову Оракула прямо в бурные воды реки Сновидений.

Несколько мгновений голова была еще видна – она словно повисла в потоке, сверкая, как шарик на рождественской елке, – и Один потянулся, чтобы схватить ее, но я успел раньше. Собрав остатки своей магии, я поймал голову Мимира в сеть, сплетенную из рун, и зашвырнул ее, как камень из пращи, так далеко, как только мог, пробив оболочку, уже отделявшую нас от царства Сна. Если теория Одина справедлива, думал я, то проклятая голова попадет в один из тех похожих на соты многочисленных миров, где, по всей видимости, должна находиться и некая иная версия Замкового Холма, и, возможно, иные версии Мег, Попрыгуньи, Стеллы и Эвана.

И на какое-то время мы очутились в мире Попрыгуньи, который буквально окутал нас ощущением абсолютной реальности и безопасности. Над Замковым Холмом светились звезды, а на вершине стоял Эван и, задрав голову, словно что-то высматривал в вышине. Стелла тоже была там; она осторожно наблюдала за Эваном, и в глазах ее светилось нечто такое, что, пожалуй, можно было бы назвать почти восхищением. Впрочем, на Стеллу я особого внимания не обратил, ибо навстречу нам бежала Мег, и ее золотистые глаза сияли от радости, почти как те огненные круги, которые она описывала своими пои. На секунду мне показалось, что это меня она встречает такой сияющей улыбкой, но тут я вспомнил, что рядом со мной Попрыгунья. Призвав на помощь остатки сил, я мощным пинком сбросил ее со спины Слейпнира, и она неуклюже скатилась в траву, росшую на вершине Холма.

– Извини, – сказал я ей, – но у меня еще дел полно. Надо миры посмотреть и все такое… – И мы снова взвились в воздух и понеслись прочь, превосходя скоростью даже поток сновидений.

– Нет! – закричала Попрыгунья, когда мы уже проплывали у нее над головой.

Я помахал ей на прощанье и тут же услышал ее мысленный вопрос:

«Но с тобой все будет нормально?»

– Ну конечно! – крикнул я. – Я же Локи!

И опять мы с Одином верхом на Слейпнире стрелой мчались сквозь царство Сна, и сверкающая аура нашего восьминогого скакуна окутывала нас, подобно гигантскому северному сиянию. На мгновение мне показалось, что где-то очень-очень далеко опять промелькнула Попрыгунья; она обнимала Мег, и от них обеих исходил некий странный свет, столь же яркий, как свет рун. Я не очень-то разбираюсь в подобных вещах, но решил тогда, что, скорее всего, то была одна из тех особых человеческих эмоций, которую я увидел как бы сквозь линзу своего внутреннего зрения. Впрочем, это видение вполне могло быть и фрагментом чужого сна, или миражом, или просто движением той зыбкой дымки, что скрывала от нас теперь далекий и реальный мир Попрыгуньи. Что же касается Тора и Гулльвейг-Хейд, то от обоих, похоже, не осталось и следа.

Один посмотрел на меня и улыбнулся. Тот его глаз, в который угодила руническая стрела Хейди, являл собой сплошное кровавое месиво, из опустевшей глазницы текла кровь, а на скуле был засохший кровавый мазок, очень напоминающий перевернутую руну Раедо. В результате улыбка Одина вряд ли могла показаться теплой или радостной, но я все же воспринял ее как многообещающую.

– Здорово ты все это устроил, – сказал он. – Полагаю, именно таков и был твой план с самого начала?

Я усмехнулся.

– Ну, кое-какие идеи у меня, конечно, имелись. И в первую очередь – убрать с пути Хейди.

– И избавиться от Оракула?

– Да, пожалуй. Мне казалось, что так будет гораздо безопасней.

– Почему?

– Потому что ты и сам не хочешь, чтобы он продолжал присутствовать в твоей жизни, – сказал я. – Он же ничего, кроме бед и неприятностей, не приносит. И он ни разу не сообщил тебе ничего сверх того, что было им самим заранее запланировано; и ни разу не предложил ничего такого, что ты мог бы реально использовать, чтобы помочь себе или всем нам во время Рагнарёка.

– А что будет с моим сыном? – спросил Один.

Я пожал плечами.

– Видишь ли, выбора у меня не было никакого. А спасти нас мог только Тор. И он был к этому готов. Он отдал свою жизнь, спасая тебя.

– Как же нам теперь с ванами поступить?

– Не буди спящую собаку, – усмехнулся я. – Пусть себе спят. Зачем будить тех, кого лучше оставить спящими?

Один тоже усмехнулся.

– Ох, Трикстер, как же хорошо я тебя знаю! Вот и сейчас ты изображаешь полную невинность, забывая, что я отлично умею читать цвета твоей ауры. Ты ведь не впервые сегодня слушал пророчества Оракула. Он уже и раньше успел кое-что тебе сообщить, верно? Когда вы с ним встречались наедине?

На мгновение я задумался: может, солгать? Но нет! Сейчас у меня было явное преимущество, и мне хотелось воспользоваться им на полную катушку.

– Да, ты прав, ну и что? Он действительно пророчествовал. Но можешь меня пристрелить, а докладывать тебе, что именно он сказал, я не намерен. Во всяком случае – пока.

– Вот как? И почему?

– Потому что у каждого из нас есть что-то, чего второму очень хочется. Я, например, знаю, в чем заключается недостающая часть нового пророчества Оракула. И я непременно сообщу это тебе, как только ты дашь мне то, чего хочу я.

– И чего же ты хочешь? – спросил Один.

Я сказал и тут же потребовал:

– А теперь поклянись собственным именем, что сделаешь это. А еще дай слово, что отпустишь меня на свободу.

Один криво усмехнулся.

– Здорово ты все предусмотрел!

Я презрительно фыркнул, позаимствовав эту привычку у Попрыгуньи.

– Не-а. Ничего я заранее не предусматривал. Просто я считаю, что всегда нужно быть ко всему готовым.

Он вздохнул.

– Ну что ж, прекрасно. Значит, договорились. Итак, о чем же тебе поведал Оракул?