Я тут же изобразил полнейшую невинность, прекрасно зная, что, поскольку я пребываю в теле Попрыгуньи, Хейди будет трудновато различить в цветах моей ауры тонкую нить обмана.

– О чем ты? Какой еще настоящий план?

– Неужели ты думаешь, что я поверила твоим россказням? – усмехнулась она. – Кстати, почему это ты до сих пор в чужом обличье? Зачем ты таскаешь с собой это никчемное человеческое тело? Наверняка ведь задумал какую-то гнусность и старательно пытаешься это скрыть. И куда ты дел Тора?

Я только плечами пожал.

– Там остался.

– А ты его, случайно, не утопил в реке Сновидений? Скажем, опасаясь, что он станет тебе противодействовать? Может, ты вообще двойную игру ведешь? Ну и каков же все-таки твой план? Разделяй и властвуй? Или ты просто на Одина работаешь?

– Уж тебе-то следовало бы лучше меня знать, – с упреком заметил я, оглядываясь на Джонатана Гифта. – С чего бы это мне вдруг захотелось действовать в интересах Одина? И потом, я никогда бы не стал тем, кем являюсь сегодня, без двух вещей: своекорыстия и самосохранения. Неужели ты думаешь, что я действительно стал бы рисковать собственной шкурой (к которой я, надо сказать, весьма привязан, хотя в данный момент она – чисто технически! – и принадлежит не мне) ради помощи кому-то другому, а не себе любимому?

– Ты отправился сюда в телесном обличье, – сказала Хейди, – а для этого я вижу только одну причину: ты собираешься взять голову Мимира себе. И упорно обдумываешь подобный вариант, хотя это совершенно невозможно. Неужели тебе могло показаться, что благодаря этой заимствованной плоти ты сумеешь перехитрить меня, Искусительницу? – Хейди сладко улыбнулась, и у меня возникло ощущение, будто я заглянул в пылающий позолоченный горн. – Если бы на твоем месте был кто-то другой, – продолжала она, – это выглядело бы просто глупо и наивно. Но поскольку я имею дело с тобой, мне кажется, что ты все же прячешь в рукаве некий козырь.

Я презрительно пожал плечами.

– Послушай, если бы мне действительно был нужен Оракул, я, наверное, не стал бы сбрасывать его с моста Биврёст. А что касается твоих подозрений насчет Одина, то ему я точно ничем не обязан. Мало того – он, если ты помнишь, меня предал. Кстати, любопытно было бы узнать: как это тебе удалось сделать его таким беззубым и податливым? Нет, правда, таким я нашего Старика никогда не видел. Что ты такое раздобыла, что он на все готов, лишь бы это заполучить? Даже тебе готов повиноваться.

– Тебе-то зачем это знать?

Я усмехнулся.

– А затем, что я всегда не прочь одержать верх над Генералом. Интересно, как тебе удалось полностью его обезоружить? И с помощью чего? Что это? Его копье? Его вороны? Его шапка?

Хейди как-то совсем по-девчоночьи захихикала, хотя здесь она полностью утратила человеческое – то есть Стеллы – обличье и пребывала, так сказать, в своей естественной форме. Именно поэтому этот глуповатый девчачий смех и прозвучал поистине ужасно – казалось, будто прямо на голову мне водопадом льется расплавленное золото.

– Нет, это нечто куда более важное, – сказала она. – Один всегда отличался сентиментальностью, так что, когда я рассказала ему, что мой народ не сгинул во время Рагнарёка, а мирно спит подо льдом, ожидая своей истинной судьбы…

Я притворился страшно удивленным:

– Как это – твой народ?

– Ну не его же! Один никогда к племени ванов не принадлежал. Да и возникший в дальнейшем союз асов и ванов с самого начала был основан на предательстве. Один просто использовал моего отца, рассчитывая, что тот поможет ему выкрасть принадлежавшие ванам руны. Однако командовать моими соплеменниками Один никогда бы не смог. Да и они никогда толком ему не подчинялись. Они, правда, поддерживали его, но исходя исключительно из собственных интересов. И если бы тогда у них появился настоящий вожак – представитель их племени, обладающий достаточной силой, могуществом, широтой взглядов и способностью к предвидению, – то именно он повел бы их за собой. Но, увы, это место занял жуликоватый фигляр, который так любит именовать себя Генералом…

Ага, подумал я, значит, то, что рассказал мне Один, соответствует действительности! Да и в игре «Asgard!» это было предсказано. А еще там было предсказано возрождение старых богов и восстановление Небесной Цитадели. И тут у меня возникла и стала обретать реальные очертания некая странная, но весьма привлекательная идея. Если в игре «Asgard!» судьба ванов действительно описана правдиво, так, может, в этом необычном виртуальном мирке скрыты и еще какие-то интересные предвидения и пророчества?

– Значит, ты утверждаешь, что ваны уцелели? – спросил я. – Ньёрд и Идун, Фрейя и Фрейр? Браги и даже этот ублюдок Хеймдалль, которому удалось прикончить меня во время Рагнарёка? Неужели, по-твоему, и Хеймдалль все еще жив?

Хейди улыбнулась и подтвердила:

– Да, конечно. И нет ни малейших причин в этом сомневаться. Но интересы Одина, по-моему, лежат в иной плоскости.

– Позволь, я попробую догадаться. Фрейя?

Хейди, похоже, развеселила моя догадка. Здесь, в царстве Сна, наша Искусительница выглядела поистине великолепно, внушая все же безотчетную тревогу: вся черная и золотая, глаза – как пламя, а кожа – как гладкий обсидиан. Но, как ни странно, если бы ее сейчас поставили рядом с Фрейей, нашей богиней Страсти, вы могли бы подумать, что они близнецы. Они обе обладали той опасной магией, теми волшебными чарами, которые куда могущественней обычной физической привлекательности. Я и сам не раз оказывался во власти этих чар, ибо не имею против них иммунитета, а уж Один пострадал куда больше: прекрасно понимая, что такое Фрейя, он все же так и не сумел заставить себя держаться от нее подальше.

– Такова уж, видно, страсть в его случае, – усмехнулась Хейди. – Слепа на один глаз, да и вторым тоже толком видеть неспособна. Нет, но какова ирония судьбы! Создатель Девяти Миров оказался столь слаб и недальновиден, что купился на самый старый трюк в истории трюкачества!

Я пожал плечами:

– Но трюк-то и впрямь отличный. Я, например, не раз им пользовался.

– И, кстати, тоже на него купился! – с явным удовольствием напомнила она.

– Ну и что? Это все дела прошлые. Если, конечно… – я искоса на нее глянул. – Если, конечно, я не ошибаюсь. Так я ошибаюсь или нет? Конечно же, нет! – И я решительно отбросил всякие мысли о возможности снова быть с нею, как когда-то, в те темные и славные дни. Просто я опять ненадолго угодил в паутину ее чар. Вот только в данном случае мне совсем не хотелось оказаться высосанным до последней капли крови – как высасывает муху паук. Как был высосан Один.

– Ладно, расскажи мне лучше о плане Одина, – сказал я Хейди. – По-моему, у него не возникло ни малейшей потребности поделиться этим планом со мной.

– Пожалуй, такой потребности у него и впрямь не возникло, – согласилась она. – Он хотел всего лишь тебя использовать. А точнее, хотел использовать твою кровь, чтобы разбудить Слейпнира. Затем он планировал вытащить из царства Сна Тора и Фрейю посредством того забавного маленького мирка, что заключен в компьютерной игре. Однако я, воспользовавшись этой игрой, сумела убедить его, что я – это Фрейя; во всяком случае, он верил в это достаточно долго, чтобы я успела подыскать себе подходящее временное тело, более-менее отвечающее моим потребностям. Ну а потом, разумеется, мне ничего не стоило его соблазнить. Я позволила Одину утвердиться в мысли о том, что с помощью головы моего отца, новых рун и пробудившихся ото сна подо льдами ванов, которыми он вновь станет командовать, ему, возможно, удастся полностью отвоевать утраченное – построить новый Асгард и стать его правителем. – Хейди опять рассмеялась этим своим звенящим смехом, вызывавшим у меня ужас. – Только этого с ним никогда не случится. Я скорее соглашусь увидеть всех ванов мертвыми, чем позволю Одину снова ими командовать! И, разумеется, только мне известно, где они сейчас находятся.

– Ты действительно знаешь, где сейчас ваны?

– Конечно. Ведь это я их там спрятала.

Ну да, конечно! Кто же еще мог это сделать! Теперь все для меня встало на свои места. Значит, Хейди, якобы действуя в интересах Хаоса, успела все же сплести некую последнюю паутину рунического волшебства и, когда черная тень Сурта уже накрыла все Девять Миров, спрятала свой народ, заперла его под толстым слоем льда, который образовался в результате долгой Зимней Войны. Неужели она уже тогда планировала впоследствии оживить ванов? Была ли их «заморозка» частью какого-то более обширного ее плана? Или же она поступила так неожиданно под влиянием некого сентиментального импульса?

Чаровница улыбнулась. Сейчас она выглядела уже не так ужасно и была гораздо больше похожа на ту Хейди, которая некогда соблазнила меня и предала. Когда она обретала ту прежнюю внешность – черная, как гагат, кожа, а волосы золотистые, как первые лучи солнца, – я сразу вспоминал, почему с такой легкостью перебрался из-за нее в стан предателей и, ослепленный демонической страстью, даже не заметил, что меня попросту используют.

– Нам было так хорошо вместе, – пропела Хейди и нежно коснулась моих губ кончиками эфемерных пальцев. – Все это с легкостью можно и повторить. Я ведь тогда ужасно сожалела, что тебе пришлось упасть вместе с Хеймдаллем. Поверь, это было не мое решение. Но, может быть, когда с помощью головы моего отца и новых рун я стану править ванами, пробудившимися ото сна, мы с тобой смогли бы восстановить былую дружбу? Или нечто большее, чем дружба?

Хейди не зря называли Искусительницей. И я бы солгал, если б стал отрицать, что – хоть и ненадолго – все же впал в искушение. Но, к счастью, на сей раз я быстро понял, чего Хейди от меня добивается: она надеялась выманить меня из заимствованного тела, а заодно и взглянуть, каковы цвета моей ауры. Только я ей не поддался, и у меня больше не возникало ни малейшего намерения участвовать в ее играх. Впрочем, не скрою: она по-прежнему очень меня возбуждала.

– Ну мне-то хорошо известно, как ты со своими друзьями поступаешь. И я отнюдь не собираюсь вновь вставать в их ряды, – спокойно ответил я.

– О, неужели я так сильно тебя обидела? Неужели мой бедный маленький Локи мог подумать, что ради него я способна отказаться от собственных амбиций? – Она рассмеялась. – До чего ты все-таки сентиментален! Нет, тебе просто необходимо взбодриться! Но согласись, нам ведь тогда действительно было весело вместе? И потом, вечной верности я тебе никогда не обещала. Да и вообще, мой дорогой, я тебе никогда и ничего не обещала, насколько я помню.

А ведь это чистая правда, вдруг подумал я. Просто я тогда был настолько благодарен Хейди за избавление от пытки змеиным ядом (и она буквально опьянила меня великолепным сексом, вином, тартинками с джемом и прочими наслаждениями, которые в избытке мне предлагала), что как-то начисто позабыл включить мозги и естественную самозащиту. А потому без раздумий принял ее предложение – и дорого за собственную ошибку поплатился.

– Ладно, все это дела прошлые, – сказал я. – Я камня за пазухой не держу и былых обид не помню.

– Правда?

– Ну разве что какие-то мелкие обиды порой и скребутся, но это ерунда. У тебя ведь столько очевидных преимуществ – во-первых, ты намного умней Одина, а во-вторых, намного привлекательней. И вообще, давай лучше потанцуем?

Хейди бросила на меня такой испепеляющий взгляд, от которого в физическом мире запросто вспыхнула бы бумага.

– Я бы доверяла тебе гораздо больше, – промолвила она вкрадчиво, – если бы ты избавился от этого тела. Не понимаю, зачем ты вообще им пользуешься? Без него ты выглядел бы гораздо лучше. Нет, в образе девушки ты мне тоже, конечно, нравишься, но юношей ты был просто великолепен.

– Я непременно верну себе прежнее обличье, – пообещал я. – Прямо сразу – ты только скажи мне, где спит этот проклятый ублюдок.

– Ты имеешь в виду Хеймдалля?

– Кого же еще?

Она посмотрела на меня.

– А зачем тебе знать, где именно он спит?

Я рассмеялся.

– Может, я хочу сам разбудить его и предложить на завтрак яичко всмятку и тосты с копченой селедкой?

– Неужели ты способен убить спящего?

– Ну да. А что, ты думаешь, я бы так и оставил его спокойно спать дальше? После всего, что мне по его милости довелось испытать?

Хейди улыбнулась.

– Нет, думаю, спокойно спать дальше ты бы ему точно не позволил.

– Вот и скажи, где он! А еще лучше – покажи. Покажи – и я его тут же прикончу. Он ведь всегда был правой рукой Одина и единственным, кто в те времена осмелился бы бросить тебе вызов. Ну позволь мне его прикончить – хотя бы ради тебя! И все остальные ваны точно за тобой последуют.

Надменно на меня глядя, она заявила:

– Я в твоей помощи не нуждаюсь. Я и сама прекрасно могу с ним справиться.

– Да, разумеется! Но учти: если ты сама убьешь Хеймдалля, то ваны всегда будут считать, что ты убила своего соплеменника, дабы захватить власть. Кстати, именно так в свое время поступил Один – и сама видишь, что из этого вышло. А ведь Один прекрасно понимал, что иной раз богу просто необходимо хранить высокие моральные устои и сдерживать свои низменные порывы. Поэтому он и меня к себе на службу призвал. Поэтому и ты теперь собираешься сделать то же самое.

Хейди долго на меня смотрела. Потом сказала:

– Возможно, в чем-то ты прав. Хорошо. Я выдам тебе Хеймдалля сразу же, как только ты отдашь мне голову моего отца. Договорились?

Я кивнул, втайне скрипнув зубами и ясно понимая теперь, почему Один так и не захотел полностью раскрыть мне свой план. Он, должно быть, предвидел, сколь сильные чувства вспыхнут во мне, когда станет известно, что мой заклятый враг преспокойно храпит подо льдом, тогда как асы в Нифльхейме испытывают невыносимые мучения. Впрочем, Хейди цену мне всегда знала, и, надеюсь, пока что эта цена ее устраивала. Хотя впоследствии она вполне может и переосмыслить такое положение вещей – это я тоже прекрасно понимал – и попытаться положить конец моему бесконечному стремлению во что бы то ни стало выжить.

Однако мы уже приближались к тому миру-пузырю, где я оставил Попрыгунью (и Тора, разумеется). Здесь цвета ауры Оракула стали гораздо ярче; отблески этого живого света играли на неспокойной поверхности реки Сновидений. Я крепко держал Слейпнира за узду, направляя и понукая его, и вскоре мы снова оказались внутри сна, созданного Архитектором: тот же невероятных размеров храм, Machina Brava, хрустальный купол, под которым, казалось, мог вместиться весь небосвод…

Натянув поводья, я остановил Слейпнира и спрыгнул на мозаичный пол.

– Зачем мы здесь оказались? – спросила Хейди. – Неужели мой отец находится в этом мире?

Но я уже искал глазами Попрыгунью. Нашел я ее не сразу: она свернулась клубком под одной из гигантских каменных колонн и выглядела теперь совсем крошечной, не старше лет четырех. Сейчас она была как-то особенно похожа на нераспустившийся бутон цветка – вся собралась в комок и тесно обхватила руками поджатые к груди ноги, стараясь стать как можно незаметней.

Тор тоже оказался на месте, причем в своем привычном обличье, хотя рядом с этими величественными колоннами он выглядел каким-то карикатурным карликом. Как только он увидел Искренне Вашего, лицо его исказилось, задергалось, и на нем отразилось множество самых разнообразных и противоречащих друг другу чувств.

Я дал себе возможность пару мгновений наслаждаться мыслью о том, что Тору тут явно пришлось несладко. В последнее время он только и делал, что попадал в ловушки – сперва угодил в игру «Asgard!» и в результате превратился в жалкую лохматую собачонку; затем был вынужден находиться внутри сна, созданного тем, кто должен был умереть еще тысячу лет назад, когда ваны отрубили ему голову. Что ж, такое любому вытерпеть трудно, а Тор особым терпением никогда не отличался. Сейчас, во всяком случае, у него был вид настоящего бога-громовника, который прямо-таки мечтает что-нибудь вдребезги расколошматить, и я по его глазам сразу понял, что в первую очередь он с огромным удовольствием прихлопнул бы именно меня.

А вот Оракула нигде видно не было.

Я наклонился, чтобы попытаться разбудить Попрыгунью, которая казалась крепко спящей. Но стоило мне приблизить к ней лицо, и я услышал, что она тихонько напевает себе под нос ту самую песенку, которую я однажды выудил из ее воспоминаний:

– Попрыгунья, это я, Локи, – окликнул ее я, – ты меня слышишь? Эй, Попрыгунья?

Малышка подняла на меня глаза, и тут же в них плеснулось смятение, сменившееся вскоре постепенным узнаванием.

– Это ты, Локи? – пролепетала она.

Я вздохнул с облегчением, хотя эта песенка и вызывала у меня тревогу.

– Почему ты выбрала воспоминание именно об этом? Я же велел тебе думать о чем-нибудь теплом, приятном, способном помочь пережить любой, даже самый неприятный сон.

– А я выбрала то, с чем могла бы сражаться! – запальчиво ответила Попрыгунья. Она быстро меняла свой облик, становясь похожей на себя прежнюю. – Ты доказал мне, что я вполне способна дать сдачи. Однако сам ты что-то… – Глаза ее вдруг затуманились. – Ты сейчас какой-то совсем другой! А ты принес… – Затем взгляд ее несколько прояснился, и она с любопытством спросила: – Локи, а меня ты принес? Ты же взял с собой мое тело?

Я не мог не улыбнуться – такой верой в меня был полон ее вопрос. Она и мысли не допускала о том, что я таскал ее тело туда-сюда – в царство Сна, из царства Сна – ради своих собственных, отчасти бесчестных, целей, и была абсолютно уверена: все это я делаю исключительно ради нее.

Я протянул ей руку и сказал:

– Добро пожаловать обратно!

Она бросилась мне на шею. На несколько мгновений мы снова стали единым целым и почувствовали себя полными сил и могущества. За эти мгновения я успел мысленно выложить ей все – и свой план, и просьбу быть осторожной, и некую загадку, и целый набор инструкций на будущее, – и сразу же покинул ее тело, передав управление им ей самой. А у меня, едва я ступил на берег реки Сновидений, возникло ощущение, словно я сбросил с себя теплое пальто, которое еще хранит контуры моего тела, и я еще подумал, что вряд ли мне когда-либо снова придется носить это «пальто». И, как ни странно, одна лишь мысль об этом вызвала в моей душе острую боль, хотя пребывание в теле Попрыгуньи было для меня связано со многими неудобствами и неприятностями.

А Попрыгунья смотрела на меня и прямо-таки сияла. Мне она и раньше казалась довольно хорошенькой, но эта улыбка вдруг превратила ее в настоящую красавицу, и у меня невольно возникла мысль: разве она когда-нибудь так улыбалась, пока я торчал в ее физическом и ментальном пространстве?

– Я знала, что у тебя все получится! – радостно восклицала она. – Знала, что ты никогда не бросишь друга в беде!

От ее похвал мне стало совсем не по себе, поскольку я-то хорошо знал: именно так я и собираюсь поступить – бросить друга в беде. Неприятно, конечно, но разве у меня есть выбор? Да мне, собственно, и выбирать-то не из чего.

А Гулльвейг-Хейд, искоса на меня глянув, процедила сквозь зубы:

– Так вот зачем ты притащил сюда ее тело! Ты что, собираешься вместе с его хозяйкой проникнуть в глубины Сна?

– Ну и что? Можешь меня пристрелить, но я как-то даже полюбил ее!

Хейди тут же вылила на меня ушат презрения.

– По-моему, это больше похоже на самооправдание. Впрочем, каждому свое. Если тебе нравится выглядеть нелепым, так на здоровье.

Я пожал плечами, которые теперь опять стали почти эфемерными, и постарался сохранить нейтральное выражение лица. Я же понимал, что Хейди глаз с меня не спускает, и теперь, поскольку я вновь обрел практически прежнее обличье, ей нетрудно будет заметить любую, даже самую малейшую перемену в цветах моей ауры. Впрочем, я очень надеялся, что она спишет эту перемену на возбуждение, которое охватило меня, когда я узнал, что Хеймдалль все еще жив; ну и еще на воздействие нашей дьявольской скачки по царству Сна. Но если надежды мои не оправдаются, то мне конец. Хотя я все же рассчитывал, что талант лжеца и обманщика поможет мне еще немного потянуть время и продолжить эту опасную игру.

Джонатан Гифт слез с коня и огляделся. Затем, с восхищением рассматривая великолепный хрустальный купол, промолвил:

– Боги, мне и в голову не приходило, что воплощение моей идеи может оказаться столь прекрасным!

Хейди с подозрением глянула на него:

– Твоей идеи?

Джонатан радостно закивал и принялся объяснять:

– Я много читал о старых богах. Об их приключениях, об их войнах… Но больше всего мне всегда хотелось знать, в чем секрет того, как им удалось это построить.

– Что построить?

– Как что? Небесную Цитадель, разумеется! Она, конечно, была разрушена задолго до того, как я появился на свет, но ведь о ней существует так много всяких легенд, в которых описаны и Биврёст, Радужный Мост, и Валхалла, Чертоги Героев, и личные чертоги каждого бога или богини…

– Ну, не у всех имелись личные чертоги! – вмешался я, но Джонатан Гифт меня слушать не стал.

– Я знал, что тайна возведения цитадели как-то связана с рунами, – продолжал он, – но ведь руны – это всего лишь уравнения. Математические символы. Символы, которые – при наличии соответствующих знаний, разумеется, – способны открыть все тайны Девяти Миров.

– Это мой отец тебе обо всем поведал? – спросила Хейди. – Значит, он здесь?

Но ответить Джонатан не успел, ибо в храме вдруг появился кто-то еще. В дальнем конце огромного зала возле органа возникла огромная и неясная фигура, показавшаяся мне знакомой, только теперь она была, пожалуй, выше самого Имира; голова ее скрывалась в серебристой дымке купола, а под тяжелой поступью огромных ступней легко трескались плитки пола.

Где-то рядом утробно заворчал Тор. Попрыгунья невольно прижалась к боку Слейпнира. А Гулльвейг-Хейд не мигая уставилась на это привидение; цвета ее ауры ярко пылали; лицо сияло от радостных предчувствий.

Оракул – а это был, конечно же, он – равнодушно глянул на нее сверху вниз, не проявив ни капли интереса или узнавания.

– Отец, это же я, – растерянно промолвила Хейди, и я заметил, как сильно она изменилась: сейчас она выглядела куда более юной и уязвимой, чем-то даже похожей на Попрыгунью. Может, сказалось влияние Оракула, а может, Гулльвейг-Хейд до такой степени потрясло появление отца и его странное обличье?

– Это же я, твоя дочь. Гулльвейг-Хейд, – повторила она с легким нетерпением.

Однако Оракул по-прежнему не обращал на нее внимания.

– Где же Один? – спросил он, и мне показалось, что его голос исходит одновременно из каждого темного уголка во всех Девяти Мирах. А он тем временем продолжал пытливо изучать наш маленький отряд, словно надеясь обнаружить того, кто был ему нужен. Человеческую плоть ни в коей мере нельзя назвать идеальной маскировкой, и все же без нее я чувствовал себя голым, прекрасно понимая, к сожалению, что испытываемое мной замешательство отчетливо проявляется в цветах моей ауры.

Впрочем, в данный момент Хейди за мной не следила. Она смотрела только на Оракула и обращалась только к нему, и в ее голосе уже, пожалуй, отчетливо слышалось не только нетерпение, но и досада:

– Отец, мне необходимы твои советы. Я так давно тебя искала! У меня столько планов для нас обоих. Ты ведь подаришь мне свое пророчество?

Несколько мгновений Оракул молча смотрел на крошечные фигурки у своих ног, потом вдруг рассмеялся и одним взмахом руки как бы обвел все пространство собора разом.

– Вот это и есть Мое пророчество! – прогремел он, и голос его был похож на горную лавину. – Это и есть памятник Моему величию, построенный из пепла Асгарда, из древесины Иггдрасиля. И памятник этот будет стоять вечно. Как буду вечен и я сам. А что касается тех богов, то легенды о них и даже сами их имена будут стерты из истории. Вы сами все это видели. И знаете, что именно так и произойдет. – Оракул опустил голову и выжидающе уставился на меня. – Ну, Трикстер, отвечай: где Генерал?

– Ах, Генерал просто немного отстал, – сказал я и быстро глянул на Джонатана Гифта.

В великанском голосе Оракула послышались опасные интонации, точно у зловредного тролля.

– Вот как? Интересно, как это он ухитрился от вас отстать? И зачем вы притащили с собой в царство Сна хозяина моего человеческого тела? Неужели надеялись как-то его против меня использовать? Надеялись с его помощью заставить меня для вас пророчествовать? Или силой вынудить меня передать вам новые руны? – Оракул рассмеялся – в соборе словно прогремел могучий раскат грома – и решительно заявил: – Новые руны не вам предназначены! Они будут принадлежать следующему поколению богов. Детям Огня. Тем, кто заново создаст все миры.

Лицо Хейди вспыхнуло.

– А я, отец? Как насчет меня?

Оракул оглушительно захохотал.

– Я же сказал, что эти новые руны не для вас. И не для тебя, хотя твое честолюбие меня, пожалуй, даже восхищает. Но в Моих планах тебе места нет.

От этого заявления глаза у Хейди сами собой расширились, как у обиженного ребенка, да и внешне она еще сильней изменилась, став похожей на рассерженную девочку, которой отказали в обещанном и давно предвкушаемом лакомстве.

– Дочь моя, – продолжал Оракул, – ты, я надеюсь, достаточно хорошо меня знаешь, чтобы понимать, что тебе лично я никакого вреда не причиню. Но мы с тобой слишком похожи. Нас гложет один и тот же голод. Мы оба терпеть не можем ничем делиться; оба – первостатейные эгоисты. Я всегда понимал неизбежность того, что в один прекрасный день братья Одина падут жертвой его растущих амбиций, и всегда знал, что мы с тобой однажды поступим друг с другом точно так же, как Один поступил со своими братьями.

Хейди нахмурилась.

– Я тебя не понимаю. Я столько времени повсюду тебя искала – и вот нашла!

– Но я же не просил тебя сюда приходить, – возразил Оракул. – Я приказал привести сюда Одина.

Хейди быстро на меня глянула.

– Я думала…

– Ты думала, что я, возможно, стану пророчествовать, – прервал ее Оракул. – И боялась, что Один может узнать что-нибудь полезное для себя. А потому бросила вызов мне – твоему отцу! – а теперь еще и ждешь за это награды? – Его голос теперь звучал резко, холодный и твердый как сталь. – Ну а ты, Трикстер? Чего, по-твоему, заслуживаешь ты, устроивший эту эскападу?

Я промолчал. Опыт подсказывал мне, что моя оценка собственных заслуг отнюдь не всегда совпадает с мнением большинства.

Оракул пренебрежительно фыркнул, словно освобождая меня от необходимости отвечать, и сказал:

– В любом случае теперь все кончено. Хотя, наверное, было бы забавно подвергнуть Одина тем же страданиям, каким он подверг меня, однако его время подходит к концу. И наступает мое время. Имея на вооружении новые руны и коня нашего Генерала, которым ты, Локи, заботливо меня обеспечил, доставив мне заодно и хозяина моего временного тела, я обрету возможность странствовать повсюду, куда захочу. Вот только, боюсь, даже речи не может идти о том, чтобы я и тебе разрешил покинуть это место. Джонатан, пожалуй, единственный, кто мне действительно будет нужен. А всех остальных можно и в расход пустить.

– В расход? – изумилась Хейди. На нервной почве она то и дело меняла свой облик – то превращалась в маленькую капризную девочку, то приобретала чудовищные размеры какого-то монстра, горой громоздившегося над нами. – Ты это мне говоришь? Мне, несколько столетий неустанно тебя искавшей в страшных обителях Смерти, Сна и Проклятья? Значит, ты полагаешь, что мог бы запросто пустить меня в расход? А новые руны унаследует этот… человек?

И тут к ней снова вернулось исходное обличье – о, она была поистине великолепна! С головы до ног окутанная пламенем, безжалостная, пугающая! (Признаюсь честно: она страшно меня возбуждала, я прямо-таки сгорал от страсти!) Затем она повернулась к Джонатану Гифту и выпустила в него одну-единственную тяжелую руническую стрелу…

Это была страшная руна Хагалл, Разрушительница. В сочетании с руной Соль, солнечной руной, она создавала невероятно могущественную комбинацию. Это поистине смертоносное, хотя и довольно примитивное оружие, и Гулльвейг-Хейд воспользовалась им со свойственным ей коварством. С силой выпущенная стрела пролетела через весь зал и…

– Останови ее! – вскричал я, обращаясь к Тору, а сам мгновенно выбросил в качестве щита руну Йир, надеясь успеть защитить нашего архитектора. Между тем до Тора – с сообразительностью у него всегда было плоховато, хотя в случае необходимости он порой действовал куда быстрее, чем можно было бы себе представить, – наконец-то дошло, кого на самом деле ему больше всего хотелось бы прикончить. В один миг он буквально накрыл Хейди своей тушей, но, к сожалению, выпущенная ею магическая стрела летела быстрее. С легкостью пробив выставленный мною щит, она ударила Джонатана Гифта прямо в лицо.

Джонатан страшно закричал, корчась от невыносимой боли и прижимая руку к левому глазу. Вскоре стало ясно, что мой рунический щит все же принес некоторую пользу, существенно снизив скорость стрелы, так что рана, нанесенная Хейди-Искусительницей, оказалась не смертельной, хоть и выглядела пугающе. Джонатан Гифт даже не упал; он так и остался стоять, закрывая руками лицо. Сквозь пальцы у него сочилась кровь. А вот призрак Оракула невероятно оживился: он как-то незаметно увеличился в размерах настолько, что заполнил все пространство вокруг нас не только своей эфемерной сущностью, но и странным запахом благовоний, а также звуками разлетающегося вдребезги стекла.

И действительно – во всем огромном соборе один за другим лопались цветные витражи, превращаясь в мелкие осколки. Хлопки и звон раздавались то в восточном приделе, то в западном. Казалось, одновременно начали захлопываться двери всех Девяти Миров. У меня на глазах вдребезги разлетелся витраж с изображением героической гибели Одина. Затем со звоном осыпался тот, на котором был воспет последний подвиг Тора. И почти сразу в облако сверкающей стеклянной пыли превратился витраж, посвященный моему падению с небес вместе с Хеймдаллем.

– ТЫ ОСМЕЛИЛАСЬ НАПАСТЬ НА МЕНЯ? – прогремел великанский, нечеловеческий голос Оракула. – ПРЯМО ЗДЕСЬ, В МОЕМ ХРАМЕ? ИСПОЛЬЗУЯ МОИ РУНЫ?

Я сильно щурился, стараясь, чтобы в глаза мне не попали осколки цветного стекла, свистевшие вокруг, точно шрапнель. Пожалуй, думал я, мой план начинает понемногу выходить из-под контроля. Оракул явно разбушевался, а всякая сильная эмоция – это риск того, что он может проснуться. А значит, закончится и этот сон, что само по себе, не говоря уж о пробудившемся Оракуле, может для всех нас оказаться крайне опасным. До сих пор, впрочем, сон Мимира был достаточно крепок и выдержал даже «переправку» его головы из одного мира в другой. Однако присутствие в царстве Сна живого Джонатана Гифта явно вызвало некие химические реакции: даже сами стены и воздух в храме переменили свои цвета на зловещие, грозовые; казалось, этот сон полон кипящей, злобной, словно пойманной в ловушку энергии. И мне стало ясно, что этот огромный пузырь, тонкая оболочка которого защищает нас от дикого смертоносного потока Сновидений, может в любой момент лопнуть.

Я стал потихоньку придвигаться к Слейпниру, единственному нашему средству спасения. Но Оракул по-прежнему нависал надо мной, точно проклятие. Достаточно еще одного сюрприза со стороны Хейди, чтобы его окончательно разбудить, и тогда…

Вдруг у меня за спиной раздался чей-то голос, показавшийся мне одновременно и знакомым, и незнакомым. Я обернулся и увидел, что Попрыгунья преспокойно стоит в самом «оке бури» и уверенно говорит, задрав голову и глядя прямо на Оракула:

– Но ведь это вовсе не твои руны, не так ли? Они предназначались для кого-то совсем другого.