Описав петлю и следуя за цветами ауры Оракула, которые до этого привели меня к Архитектору, я выбрался из царства Сна в тот телесный мир, где оставался двойник Мимира.

Связанная тончайшей нитью со своим, если можно так выразиться, «близнецом», голова Мимира крепко спала в этом мире – как долго, я даже и предполагать не осмеливался. Попрыгунья тоже обладала подобной «нитью жизни», и эта нить останется невредимой по крайней мере до тех пор, пока не лопнет созданный Оракулом мир-пузырь, а сам он не вернется к своему бодрствующему «я».

Время в царстве Сна течет иначе, позволяя сновидцу странствовать во времени и пространстве часами, а то и днями или даже неделями, дрейфуя без руля и без ветрил, тогда как в бодрствующем физическом мире может пройти всего несколько секунд. Но теперь и я снова оказался в физическом мире, а значит, на счету была каждая секунда, имел значение каждый вздох. Жизнь Попрыгуньи зависела сейчас от того, как долго еще Оракул будет спать, как быстро мне удастся отыскать его голову и смогу ли я убедить Одина отправиться со мной в царство Сна.

Я понимаю. При стольких «если» возникает ощущение, будто никакого плана у меня на самом деле и нет. Но даже если я и впрямь немного подтолкнул Попрыгунью, заставив ее поверить, что план наших дальнейших действий полностью составлен, я все же не солгал. Разве что дал понять, что знаю, как решить ту задачку про перевозчика. Собственно, проблема перевозчика – как и моя собственная – заключалась в том, чтобы никогда не позволять волку оставаться наедине с козой, а козе – наедине с капустой. Однако же мой вариант оказался несколько более сложным, ведь у меня несколько «коз и волков», и всех их нужно в итоге разместить на разных берегах реки Сновидений, да еще и в разных местах; я уж не говорю уж о самом перевозчике, то есть обо мне, ибо возможность выжить даже в столь запутанной ситуации для меня по-прежнему имела кое-какое значение.

Но как же я надеялся добиться искомых результатов, спросите вы, в полном одиночестве да еще и лишенный физической формы? Ну, в свое время мне удалось выяснить, например, такую важную вещь: о любом существе можно многое узнать уже по тому, какие сны ему снятся. Так что сон Мимира дал мне немало пищи для размышлений; особенно его мечты об огромном храме, символ в виде креста, высеченного на поверхности камня, и гигантский орган с таким странным для слуха названием Machina Brava, а также, разумеется, личность настоящего Архитектора. Все это в сочетании с тем фактом, что в мелькании миллионов подписей и прочих личных знаков, которые я видел на поверхности реки Сновидений, цвета ауры Оракула были отчетливо различимы и представлялись тесно связанными с другим набором цветов – то есть с аурой какого-то человека. Неужели кто-то из людей действительно выкопал из земли голову Мимира? И этого несчастного тоже угораздило попасть под воздействие чар проклятой башки, пророчества которой некогда так дорого обошлись асам?

Верхом на Слейпнире я продолжал идти по следу, оставленному аурой Оракула. Ее цвета отчетливо проступали в путанице прочих, менее значимых, следов. Впрочем, и тот, второй след тоже был виден мне достаточно хорошо; иногда он пересекался со следом Оракула, иногда вился где-то рядом, и в итоге, как я и предполагал, эти следы привели меня в некий почти узнаваемый мир. Мир ярких чудесных красок – зеленой, золотой и серебристо-голубой, цвета льда. Мир гор и долин; мир покрытого вечными льдами Севера и плодоносного Юга; мир, где берега всех островов и материков омывают воды Единого Океана…

Прошло уже очень много времени с тех пор, как я, увлекаемый Хеймдаллем, рухнул с парапета Асгарда вниз, в долину Идавёлль. В те времена мир, где обитало племя Людей, был темным, холодным, жестоким. Солнце и Луна были проглочены чудовищными волками; с гор в долины сползли ледники; армии живых мертвецов заполонили землю, вынырнув из многочисленных притоков реки Сновидений, и огромная их армия собралась в замерзшем Железном Лесу. Ну да, вы правы: в моем тогдашнем положении следить за переменами климата было невозможно. Но мне было известно, что трехгодичная Зимняя Война здорово опустошила землю и изрядно выкосила людское население, превратив людей в подобие падальщиков, питающихся разлагающимися останками своего мира. И я, видя, во что превращается земля, швырнул голову Мимира с парапета Асгарда вниз, в самые темные глубины этой скованной льдами земли, надеясь, что там она навсегда и сгинет. Но, как оказалось, проклятая башка ухитрилась не только уцелеть в этом страшном и чужом для нее мире, но и нашла себе пристанище в теле человека, дабы с его помощью и впредь воплощать в жизнь свои коварные планы.

Конечно же, именно так все и было! Я, собственно, и ожидал, что Мимир сумеет выжить – он всегда был чрезвычайно изобретательным. Но когда мы со Слейпниром вынырнули из туманного хаоса реки Сновидений, я все же не поверил собственным глазам. Я буквально замер при виде тех перемен, которые претерпел наш мир с тех пор, как я видел его в последний раз перед концом света. Пространство между равниной Идавёлль и Железным Лесом, некогда окутанное дымом и опустошенное, выглядело теперь совершенно иначе. Вместо темного неба, скрытого клубами дыма, я видел над головой безупречную синеву, лишь слегка запятнанную крошечными кудрявыми облачками. А вместо безлюдной искореженной равнины передо мной расстилался большой, полный жизни город: деревянные двухэтажные дома; узкие, вымощенные булыжником улицы, ведущие к реке; а на заднем плане высоко над крышами домов вздымались башни и шпили из золотистого, но как бы слегка закопченного камня.

Железный Лес отступил – многие деревья в нем были, по всей вероятности, срублены, чтобы построить эти дома, – а река, некогда неукротимая и бурная, была перегорожена плотинами, украшена мостами, приручена; теперь по ней плавали весельные лодки и паромы, а по роскошным набережным с променадами гуляли люди, и вдоль всего водного фронта виднелись отводные каналы.

Мне понадобилось некоторое время, чтобы осознать, что с падением Асгарда тот, наш, мир не рухнул. Я, разумеется, уже знал это – но все же не мог не испытывать странного удивления при виде знакомых мест. Сколько же времени прошло с тех пор, как пал Асгард? Похоже, этому новому миру лет двести, вряд ли больше. Но где же руины нашей цитадели? Где памятники? Где наши святыни? Неужели они все же оказались утрачены и быстро забыты?

Находясь в Нифльхейме, я часто видел во сне, как удаляют любые следы нашего былого владычества. Но оказавшись в реальном мире, в том самом месте, куда я когда-то рухнул со стены Небесной Цитадели, я был по-настоящему потрясен, воочию убедившись, до какой степени изничтожены все признаки нашего здесь пребывания.

Оказалось, что и Слейпнир здесь полностью сменил обличье: теперь это был самый обыкновенный конь рыжеватой масти с уздечкой, украшенной руническим орнаментом. Сам же я был почти не виден, настолько туманным и неопределенным, точно некий фрагмент сна, выглядело сейчас мое тело. Впрочем, я знал, что если буду крепко держаться за поводья Слейпнира, то смогу – коли в том возникнет нужда – обрести и более внятное обличье. Но пока что я был полностью лишен и всех «телесных привилегий» – еда, секс и прочие удовольствия отменены до тех пор, пока я не верну себе физический облик; впрочем, Слейпнир способен удерживать меня в этом мире в любом виде, а мне сейчас только это по-настоящему и требовалось.

Ибо сейчас время отсчитывало минуты и секунды для Попрыгуньи, оставшейся в царстве Сна. Там время ее истекало, и я был должен как можно скорее отыскать Оракула, но моим единственным ориентиром были воспоминания о том колоссальном здании – высоченные колонны, камень, хрустальный купол, витражи… Разумеется, в действительности оно могло выглядеть совершенно иначе, чем в царстве Сна. Но если бы я сумел найти настоящего Архитектора, человека, которому этот сон приснился, который – пусть только во сне – сумел-таки возвести свой храм…

Оглядываясь вокруг, я вдруг услышал стук молота по камню. Звук доносился откуда-то издалека, но я, приподнявшись в стременах, заметил, что в центре лабиринта из перекрещивающихся улиц ведется строительство. Причем строительство явно необычное – во всяком случае, здание, которое там возводили, выглядело куда более претенциозно, чем окружавшие его обычные деревянные дома или даже те каменные башни, что высились вдали. Мы со Слейпниром ринулись туда, и вскоре я увидел перед собой весьма оригинальную структуру, уже наполовину завершенную: в центре высилось здание странной формы, а вокруг него было разбросано множество более мелких строений, которые, как я понял чуть позже, образовывали лучи геометрически правильной шестиконечной звезды.

Будучи невидимым, я сумел приподняться над этой грандиозной стройкой и сверху полюбоваться красотой и изяществом ее дизайна: просторными внутренними дворами, садами, широкими проходами между строениями. Пожалуй, даже сам Асгард не был столь прекрасен, как то, что сейчас еще только начинало обретать окончательную форму, и я не без оснований полагал, что за всем этим наверняка стоит архитектор выдающегося таланта и предвидения.

Я заставил Слейпнира подняться повыше на склон холма, чтобы хорошенько осмотреть весь фронт строительства. Каменщики, чернорабочие, скульпторы, плотники, строители, возводящие леса, огромные повозки, груженные лесом, мрамором, камнем… И вдруг в самом центре всей этой сумятицы, точно глаза паука, затаившегося в паутине, вновь вспыхнули знакомые цвета – цвета ауры Оракула, – но на этот раз его серебристо-зеленые тона оказались смешаны с чьими-то еще…

Я направил Слейпнира вниз и убедил его впредь придерживаться относительно «земного» обличья. Следуя по следу, обнаруженному мной с высоты, я оказался возле походной палатки из плотной ткани, в которой сидел некий мужчина и внимательно изучал диаграммы и графики, убравшись сюда подальше от пыли и шума строительных работ.

Человек этот, безусловно, не спал, и все же казалось, что сны и мечты окутывают его подобно плащу. Некоторые художники действительно таковы: они лишь наполовину существуют в реальном мире, остальное время проводя в мире собственных фантазий. Я и раньше не раз встречался с подобными людьми, но мне никогда еще не попадался такой человек, внутренняя жизнь которого была бы столь осязаемой. Именно поэтому, видимо, цвета его ауры и оказались столь тесно вплетены в сон Оракула. Именно поэтому я сразу и не смог отделить одного от другого. На самом деле это были два совершенно самостоятельных существа, весьма сильно отличавшиеся друг от друга, хотя, по сути дела, сон этот принадлежал им обоим – самому строителю и нашему Оракулу. И Архитектор из царства Сна тоже представлял их обоих, объединенных одним и тем же сном.

Я счел это добрым знаком. Ведь это означало, что мы сможем общаться. Мало того, пока строитель погружен в решение своей творческой задачи и опутан чарами воображения, будет продолжаться и сон Оракула, а значит, и у Попрыгуньи в царстве Сна будет какой-то запас времени. Я велел Слейпниру скрыть свое телесное обличье, и мы с ним легко просочились сквозь ткань палатки. Архитектор на мгновение вскинул глаза – ему, видимо, показалось, что его бумаги шевельнул сквозняк, – но затем снова погрузился в изучение своих графиков и чертежей, и пелена сна, окутывавшая его, осталась нетронутой. Впрочем, он все же удивленно пробормотал:

– Кто здесь? Здесь кто-нибудь есть?

Я постарался принять хоть сколько-нибудь видимую форму – на большее я пока способен не был – и увидел, что он испуганно вытаращил глаза, причем тревоги в них было куда больше, чем удивления.

– Нет! – почему-то сразу заявил он. – Я еще не готов! Ты же обещал, что оставишь меня в покое, пока я полностью не завершу работу!

– Видимо, – сказал я, – это как раз тот случай, когда по ошибке одного принимают за другого. Мы с тобой никогда раньше знакомы не были, и я вовсе не собираюсь тебе вредить. Как раз наоборот.

Архитектор, похоже, испытал некоторое облегчение. Особенно после того, как, осторожно протянув руку, коснулся гривы Слейпнира, которая на ощупь была вполне реальной.

– Но кто же ты? Ангел, демон, дух?

На самом деле во мне всего понемногу, но тратить время на объяснения мне не хотелось. К черту формальности, когда в царстве Сна время безжалостно отсчитывает секунды.

– Ну, скажем, я путешественник из будущего, – сказал я. По-моему, подобное обозначение имело двойное преимущество – оно было абсолютно корректным и вместе с тем очаровательно загадочным.

Мой собеседник опять вытаращил глаза – на этот раз от изумления, – а я пока постарался рассмотреть его повнимательней и понял, что он представляет собой некую версию того самого человека, с которым мы встретились во сне Оракула. Плотная рабочая роба на красной подкладке, шапка с кисточкой, синие чуть сонные глаза. Но сейчас он показался мне более мягким и добрым, чем тот Архитектор, на которого я смотрел в царстве Сна как бы сквозь грандиозные линзы видения Оракула. И лучше всего, пожалуй, было то, что в цветах его ауры не отражалось ни капли злобы или коварства. Видимо, этот талантливый человек, которого Оракул превратил в свой инструмент, еще и на редкость невинный, мечтательный, и в жизни его поддерживает исключительно любовь к своему искусству.

После моих слов глаза его так и вспыхнули.

– А он там? – робко спросил он. – Он там, мой великий собор? Мне все-таки удалось его завершить? Действительно ли он столь великолепен, как мне виделось в мечтах?

Я постарался припомнить сон Оракула.

– Я видел высокий хрустальный купол, – сказал я, – и колонны, достигавшие, казалось, до неба. И огромный орган, звуки которого были слышны, по-моему, во всех Девяти Мирах.

Теперь глаза строителя сияли, как звезды. Так, так, отлично, продолжаем в том же духе, подумал я.

– А еще я видел великолепные проходы между скамьями, полы из позолоченных каменных плит, изящные арки такой высоты, что дух захватывало, чудесные статуи и витражи… – Я умолк, словно переводя дыхание (хотя в моем бестелесном состоянии особой нужды в этом не было). – Должен сказать, что видел я и некую голову, лишенную тела и прячущуюся во тьме; эта голова как бы жила собственной жизнью и была способна не только говорить, но и видеть сны. Мне она показывала разные вещи из давнего прошлого…

При упоминании о голове моему собеседнику явно стало не по себе – это было заметно по изменившимся цветам его ауры.

– Откуда ты все это знаешь? – настороженно спросил он.

– Неважно. Знаю, и все. – Я очень старался произвести на него нужное впечатление.

Но его все сильней охватывала тревога. И тогда я решил действовать напрямик:

– Расскажи, как в твоей жизни появилась эта голова.

Некоторое время он, казалось, колебался, затем кивнул, и цвета его ауры мгновенно очистились.

– Я был математиком, – начал он свой рассказ, – профессором университета. Никаких честолюбивых планов помимо моей работы я не имел. Больше всего мне нравилось изучать квадраты чисел. Они выстраивались в такие аккуратные, такие элегантные столбцы! Я даже написал книгу об архитектурных свойствах мультипликативных квадратов комплексных чисел. А затем во время одной из прогулок я случайно нашел тот камень, наполовину зарытый в груду старой золы…

– Именно тогда-то и начались те сны? – спросил я.

– Откуда ты знаешь?

Я только плечами пожал.

– Продолжай, пожалуйста.

– Ну, сперва я решил, что просто слишком много работаю, просто переутомился. Дело в том, что мне вдруг стали сниться числа и квадраты чисел куда более сложных, чем те, что я до этого вычислял. А также некие последовательности чисел, которые, казалось, объясняли все на свете, от самого мельчайшего до самого великого. Я забросил свою книгу о квадратах чисел и начал другой, куда более значительный и объемный труд «Теория познанных миров», в котором осмелился высказать предположение о том, что, возможно, существует куда большее количество миров, чем известные нам Девять… и миры эти существуют как бы параллельно нашему собственному миру, и в них могут открываться иные возможности и найдены иные решения многих проблем – например, проблема комплексных уравнений, которая в нашем мире только еще ожидает своего решения. – Он одарил меня бледной улыбкой и продолжил: – Я понимаю, это звучит как бред сумасшедшего, но я начал представлять себе некую последовательность миров, пересекающихся друг с другом по принципу сотов и выстроенных благодаря магии чисел – комплексных уравнений, служащих символами… ну, теми символами, которые мы по-прежнему называем про себя рунами…

– А в этой твоей теории, – спросил я, – центральное место, случайно, не отведено понятию кошки в коробке?

Математик смущенно посмотрел на меня:

– Э-э-э, нет…

– Ну и хвала богам! – Я уже и так услышал достаточно. А об остальном вполне мог догадаться. В мыслях Архитектора Оракул нашел для себя точку опоры, хотя для меня так и осталось загадкой, чего же именно он стремился достичь. Тот храм явно для него важен, как важен он и для Архитектора, но, клянусь жизнью, я так и не смог уразуметь, каким образом здание, каким бы прекрасным оно ни было, способно служить конечной цели Оракула.

И я снова вспомнил те слова, которые он сказал мне в царстве Сна. Их следовало бы еще не раз тщательно обдумать, пока я буду пытаться отыскать путь к самому Оракулу. И чем больше я об этих словах думал, тем больше они становились похожими на пророчество.

С чем бы я до сих пор ни сталкивался, ничто не смогло заставить меня переменить мое отношение к Оракулу и его пророчествам. Никогда не доверяй Оракулу, как говорится; и в мои планы, насколько я мог их себе представить, непременно входило следующее: держаться как можно дальше от тех, кто пророчествует или говорит стихами (пусть даже без сопровождения лютни). Однако те слова, произнесенные в царстве Сна устами Архитектора, по-прежнему не давали мне покоя; особенно последнее предложение: «И вам его прощальным даром станет отравленным питьем наполненная чаша».

Что же это за дар? Звучит как предупреждение, но не ловушка ли это? Не мог ли Оракул неким образом предвидеть мое появление здесь? Не мог ли он хитростью и соблазном заманить меня сюда? Отбросив в сторону эти тревожные мысли, я прямо спросил:

– Где она?

Архитектор, казалось, колебался.

– В безопасности, – наконец признался он. – В полной безопасности – хранится в Большой Университетской Библиотеке.

Я не знал, что это за университет, но догадывался, что к нему, должно быть, имеют самое прямое отношение те башни и шпили, которые я заметил в самом начале.

– А почему ты ее при себе не хранишь? Ведь именно благодаря ей ты увидел во сне все это грандиозное строительство? Разве не она тебя вдохновляет?

Глаза его потемнели.

– Она шепчет.

– Вот как?

– Сперва все было хорошо, – торопливо заговорил он, – она подсказывала мне, как решить ту или иную проблему, как привлечь математиков к решению более насущных задач. Она, например, подсказала мне, как сделать, чтобы арка держалась крепче любой дверной коробки, как спланировать максимально надежное пересечение осей нефа и трансептов. Она также рассказала, как использовать руны для строительства таких вещей, о которых я никогда даже и не мечтал. Но потом она сама стала хотеть… разных вещей.

– Каких, например?

Он только головой покачал.

– Я сперва сопротивлялся, но она уже стала намного сильнее меня… В общем, я пообещал, что сделаю то, что она хочет, как только завершу свое великое творение. А потом целиком погрузился в строительство собора. Его создание обеспечило бы мне вечную славу, ибо он спорил бы красотой и величием даже с самим Асгардом. – Он помолчал. – Неужели это действительно так? – тихо промолвил он. – Неужели она – голова одного из асов?

– Не совсем, но почти, – сказал я.

– И ты явился, чтобы вернуть ее обратно? – Его вопрос прозвучал почти умоляюще.

– А ты был бы этому рад?

Он кивнул.

– В таком случае сегодня у тебя счастливый день. Но мне нужно, чтобы ты пошел со мной. Мне одному с этим не справиться.

Он снова кивнул, словно опасаясь говорить вслух. Потом все же спросил, но почти шепотом:

– А если она проснется? Проснется и поймет, что я собираюсь отправить ее отсюда?

Я призвал на помощь самую убедительную из своих улыбок и постарался его успокоить.

– Просто сделай, как я тебе говорю. Обещаю, что все будет хорошо. Между прочим, как твое имя? Я бы хотел, чтобы в будущем все непременно его помнили, как того заслуживает твое великое творение.

Архитектор посмотрел на меня и кивнул в знак согласия. Глаза у него были ярко-голубые, того холодного оттенка, каким бывает небо зимним утром.

– Мое имя Гифт, – сказал он. – Джонатан Гифт, заслуженный профессор в отставке, преподаватель математического факультета Университета Конца Света.

– Вот тебе моя рука, Джонатан Гифт, – торжественно произнес я, протягивая ему руку. – Возьми ее и пойдем со мной. Вскоре нам с тобой предстоит стать очень близкими друзьями.