К тому времени, как мы все убрали в ванной и оделись во что-то относительно пристойное, солнце успело подняться довольно высоко, хотя час был еще довольно ранний. Меня не покидала мысль о завтраке, но, с другой стороны, я очень надеялся, что мы успеем убраться из дома, не встретившись с родителями Попрыгуньи. Что-то подсказывало мне, что они, скорее всего, весьма неодобрительно отнесутся к моему слишком позднему возвращению домой, а заодно припомнят мне и то, что накануне я просто встал и без каких-либо объяснений ушел с экзамена по английскому. Но сейчас было всего семь утра, а моя внутренняя Книга Лиц дала мне вполне надежную информацию о том, что мать и отец Попрыгуньи редко встают раньше восьми. А стало быть, сказал я себе, времени у нас более чем достаточно, чтобы насладиться шоколадно-вишневым мороженым, а уж потом бежать к Эвану, где придется не только давать объяснения, но и есть холодную пиццу.

Однако, явившись на кухню, я обнаружил там бабушку Попрыгуньи, сидевшую за столом над миской с чем-то очень похожим на кроличьи какашки. Когда я вошел, старушка удивленно приподняла бровь и заметила суховато и насмешливо:

– Что-то ты сегодня рано, Жозефина.

«Предоставь все мне, – быстро сказал я Попрыгунье, которая, разумеется, сразу затрепетала и растерялась. – Старики меня просто обожают. Особенно старые дамы».

Бабушка снова глянула на меня так, словно я одновременно был и самым веселым, и, возможно, самым недостойным человеком, каких она когда-либо видела. Правда, я и одет был соответственно – в лимонно-зеленую юбку, вишневый кашемировый свитер и черные легинсы с изображениями маленьких летучих мышей. Пожалуй, летучие мыши были совершенно излишними, и все же я ни капли не сомневался, что мои великолепные внутренние достоинства вполне способны затмить столь маленькие огрехи в одежде.

Я одарил бабушку улыбкой и столовой ложкой зачерпнул себе мороженого из ведерка.

– Мороженое на завтрак? – удивленно подняла бровь бабушка. – Впрочем, в твоем возрасте, полагаю, ты еще вполне можешь себе это позволить.

Мне очень хотелось хотя бы намекнуть, что мой возраст значительно превосходит ее годы, но Попрыгунья, прочитав мои мысли, тут же выдала мне нечто вроде ментального тычка под ребра, причем довольно чувствительного, и я передумал.

– Бабушка, – сказал я, отодвигая ее миску с кроличьими какашками и доставая чистую плошку, – я совершенно не сомневаюсь, что мороженым, как и многими другими вещами, можно наслаждаться в любое время и в любом возрасте. – И я, положив ей щедрую порцию шоколадно-вишневого мороженого, с таким аппетитом накинулся на то, что еще оставалось в ведерке, что просто любо-дорого было смотреть.

Бабушка рассмеялась.

– Мудрые слова. Полагаю, из этого следует вывод, что вчерашнее свидание прошло успешно?

– Просто восхитительно!

– Что ж, как бы то ни было, а это тебе явно на пользу, – заметила бабушка, поедая мороженое. – Могу я узнать, как его зовут? Или это с моей стороны слишком нескромно?

– Маргарет, – тут же ответил я. – А сокращенно Мег.

«О нет! – взвыла Попрыгунья. – Зачем ты ей это сказал?» Но было уже слишком поздно. Бабушка дугой выгнула бровь, но лишь обронила:

– Ясно. И что же, она хорошенькая?

– Не просто хорошенькая, – воскликнул я, – а очень красивая!

Да, пожалуй, зря я сказал такую странную вещь, хотя, как мне кажется, подумал об этом вовсе не я, а сама Попрыгунья. Дело, конечно, не в том, что мне раньше не доводилось иметь дело с красавицами. Да рядом со мной в течение столетий постоянно были Фрейя, Сив и Идунн, признанные красавицы даже среди богов, так что у них о каких бы то ни было недостатках во внешности, свойственных людям, и речи быть не могло. Кроме того, среди моих близких приятельниц были Ангрбода и Гулльвейг-Хейд, которые благодаря своей демонической природе были, естественно, во всех отношениях круче любой из богинь. Даже моя покойная жена Сигюн – которую Фрейя постоянно держала при себе контраста ради – была, пожалуй, достойна оценки четыре или даже пять по людским меркам, а этого более чем достаточно, чтобы сиять ярче многих поражающих воображение здешних красоток. Вот почему тем более странным мне казалось то, что Мег сумела произвести на меня столь сильное впечатление. Оставалось лишь предположить, что странное покалывание и вспышки света, похожие на электрические искры, то и дело пронизывавшие все мое существо, стоило мне вспомнить о Маргарет, вызваны не столько моими чувствами, сколько чувствами самой Попрыгуньи.

Бабушка улыбнулась.

– Ну что ж, рада за тебя. Не знаю уж, что там твоя мать подумает, однако…

– Ее это вовсе не касается. Это мое личное дело, – заявила Попрыгунья, неожиданно выдвигаясь на передний план. – Она же хочет контролировать меня во всем! С шести лет меня на диету посадила! Все время только и твердила, что я толстая. И посмотри, что из этого получилось!

– Ну, этот вопрос ты, похоже, для себя уже решила, – сказала бабушка, выразительно глянув в сторону пустого ведерка из-под мороженого.

– Нет еще, – призналась Попрыгунья. – Но я над этим работаю.

– А к Мег это какое-то отношение имеет? – спросила бабушка.

Попрыгунья помотала головой.

– Дело не только в Мег. Просто я больше не позволю другим людям решать, что мне делать с собственным телом.

«Ого! Уж не мне ли адресован сей грозный намек?»

Она, ясное дело, прочла эту мою мысль и развеселилась: «Да расслабься ты, задница! Далеко не всегда говорят исключительно о тебе».

– Просто твоя мать очень о тебе беспокоится, – с легким упреком заметила ее бабушка. – И отец тоже. Они оба, конечно, ведут себя как последние идиоты, но они тебя любят. Постарайся это понять.

Попрыгунья улыбнулась. И эта ее улыбка прямо-таки осветила наше общее внутреннее пространство. Боги, да она не просто улыбнулась, а вспыхнула ярким пламенем! Бабушка, должно быть, тоже это заметила: она встала, поцеловала внучку в лоб, и я почувствовал нежное прикосновение ее сухих, как пергамент, старческих рук. Она же очень старая, очень! – подумал я, испытывая еще какие-то новые, чисто человеческие чувства, названий которых я пока еще узнать не успел.

Что же это? Сожаление? Ностальгия? Нежность?

Попрыгунья снова мысленно отвесила мне пинок. «Может, перестанешь по любому поводу задавать вопросы? У меня, можно сказать, один из самых важных в жизни моментов!»

Бабушка улыбнулась и взъерошила мне волосы. Я позволил ей это, хотя с утра потратил немало усилий, чтобы стильно их уложить.

– Скажи, пожалуйста, родителям, чтоб не беспокоились, – попросила ее Попрыгунья. – А вопрос с экзаменом я непременно решу. И вообще все у меня теперь будет очень хорошо. Ну, может, и не очень хорошо, но гораздо лучше.

– Я очень за тебя рада, девочка моя, – улыбнулась бабушка. – Но смотри, Попрыгунья, будь осторожна! И постарайся всегда быть такой хорошей и доброй.

– Я непременно постараюсь, бабуля. – Попрыгунья обняла ее, поцеловала, и я почувствовал, какие хрупкие у старушки косточки под этим старомодным кардиганом. Затем мы выбежали из дома и снова двинулись через весь город к Эвану. Мне было почему-то не по себе, хотя я никак не мог понять, в чем тут проблема. Я, разумеется, тоже был рад за Попрыгунью, хотя мне бы хотелось, чтобы она все-таки не бросала такой вызов норнам. Эти суки – вы их, конечно, предпочли бы называть «богинями судьбы» – обожают вмешиваться в дела тех людей, которые чувствуют себя чуть более самоуверенными, чем нужно. И все же стартовали мы с Попрыгуньей очень и очень неплохо. Я умудрился заключить с нею мир. Я также был намерен непременно постараться заключить мир с Генералом. А затем выяснить, откуда у Фрейи эта руна. Вот каждый и получит свою долю счастья. Так что в целом у меня были все основания чувствовать себя прекрасно. Да и вряд ли сейчас что-то могло нарушить мой план.