Глава 27
Между «здесь» и «там»
КИСЛОТА ГЛУБОКО проникла в лицо Жнеца Константина – слишком глубоко, чтобы его собственные наночастицы смогли восстановить поврежденные ткани, но недостаточно глубоко, чтобы его не могли вылечить в восстановительном центре.
– Вы побудете у нас пару дней, – сообщила ему сестра вскоре после того, как он прибыл в центр с лицом, наполовину скрытым повязками.
Константин попытался представить, как выглядит сестра, но решил, что это совершенно бессмысленное предприятие, к тому же слишком утомительное, если учесть объем седативных средств, циркулирующих в его крови. Да и мириады новейших восстанавливающих наночастиц, которые теперь путешествовали по его сосудам, не способствовали оптимизации мыслительного процесса. Количеством они, скорее всего, превзошли армию его собственных красных кровяных телец, что означало, что к мозгу поступало гораздо меньше крови, чем нужно. Ему представилась его кровь – густая и вязкая, как ртуть.
– Сколько потребуется времени, чтобы восстановилось зрение? – спросил он.
Сестра отвечала уклончиво:
– Наночастицы пока не определились с объемом повреждений. Точный диагноз мы поставим завтра к утру. Но имейте в виду, они должны будут восстанавливать вам зрение с нуля, а это непросто. Думаю, нам потребуется не меньше суток.
Константин вздохнул: почему это называется ускоренным восстановлением, если никакого ускорения он не чувствует?
Доклады от подчиненных гласили: жатве в театре были подвержены восемь фриков.
– Мы просим Высокое Лезвие дать разрешение на их временное восстановление, чтобы допросить, – сообщил Жнец Армстронг.
– И это, – усмехнулся Константин, – даст нам отличную возможность подвергнуть их жатве второй раз.
Чувству полного удовлетворения от того факта, что покушение было предотвращено, а большинство нападавших ликвидировано, мешало то, что Грейсон Толливер бесследно исчез. Странным было то, что, как ни пытались жнецы найти хоть что-то о нем в глубинном сознании «Гипероблака», они не обнаружили ничего. Ни одного упоминания, ни в одном источнике. Его словно стерли из жизни. Его место занял отморозок Слейд Мост с какой-то особенно мрачной биографией. Как Толливеру удалось не только сконструировать себе совершенно новую личность, но и полностью переписать свои оставленные в цифрах следы, оставалось для всех тайной, достойной самого пристального интереса.
Лишенный автоматизированной системы пожаротушения, театр сгорел дотла, но уже после того как люди покинули его. Единственными жертвами вечера стали подвергнутые жатве фрики да бросившийся на Толливера охранник, принявший на себя весь напор кислоты, которая от него почти ничего не оставила. Восстанавливать было нечего, но таким образом он спас Жнеца Анастасию. Так как этот человек принадлежал к личной следственной бригаде Жнеца Константина, это был вызов самому жнецу, а потому кто-то должен был заплатить за эту смерть.
Хотя обычных граждан во время процесса восстановления погружают в искусственную кому, Константин настоял, чтобы ему не отключали сознание, а поскольку он был жнецом, работники восстановительного центра вынуждены были выполнить его желание. Константин был обязан подумать. Он остро ощущал неотвратимый бег времени, а потому не мог позволить себе потерять хотя бы один день.
Жнец Анастасия навестила его незадолго перед тем, как зрение вернулось к нему. Настроения принимать Ситру у Константина не было, но не отказывать же ей в возможности поблагодарить его за серьезную жертву, которую он лично принес ради ее спасения.
– Уверяю вас, Анастасия, – сказал Константин, пытаясь говорить максимально отчетливо, хотя болеутоляющие наночастицы и смазывали его слова, – что я лично допрошу пойманных фриков, прежде чем мы подвергнем их повторной жатве. И, конечно же, мы задержим Грейсона Толливера. Он заплатит за свои деяния в полном соответствии с законами, регламентирующими деятельность жнецов.
– Не забывайте, что именно он спас всех находящихся в театре, перерубив трубу, – напомнила ему Ситра.
– Да, – нехотя признал Константин. – Но когда преступник и спаситель являются одним лицом, в этом есть что-то ненормальное.
Ситра ответила молчанием.
– Четверо из нападавших, которых мы поймали, прибыли из Техаса, – сообщил Константин.
– То есть их направлял кто-то, кто там живет?
– Или, возможно, прячется, – отозвался Константин. – И мы обязательно дойдем до сути.
Он постоянно повторял эту фразу, поскольку во всех предыдущих случаях до сути он доходил. Теперь же он с раздражением думал: а вдруг на этот раз не получится?
– Конклав состоится на днях, – сказала Анастасия. – Как вы думаете, вам удастся участвовать?
Константин не знал, чего хочет Ситра – его присутствия или, наоборот, отсутствия.
– Я на нем буду, – ответил он. – Даже если им придется для этого заменить мою кровь на антифриз.
Ситра ушла, и тут только Константин сообразил, что за время их разговора Анастасия ни разу его не поблагодарила.
Через час, когда Ситра и Мари обедали в ресторане своей гостиницы, принесли таинственную записку. Первый раз за долгое время они сидели в ресторане на публике. Записка удивила их обеих. Жнец Кюри протянула руку к записке, но посыльный, который принес ее, извинился и сказал, что записка предназначается Жнецу Анастасии. Он протянул послание Ситре, та развернула записку и быстро прочла.
– Ладно, хватит тайн! – сказала Мари. – От кого записка и что им нужно?
– Ничего особенного, – ответила Ситра, опустив записку в карман мантии. – Семья человека, которого я подвергла жатве вчера вечером, интересуется, когда им явиться, чтобы получить иммунитет.
– Я думала, они придут сегодня вечером.
– Да, но они не знали точного времени. Придут в пять, если мне это удобно.
– Как хочешь, – сказала Мари. – В конце концов, им целовать твое кольцо, а не мое.
И она вновь обратилась к своему лососю.
Через полчаса Ситра, уже переодетая в уличную одежду, мчалась по улицам города. Записка была отнюдь не от семьи актера. Вне всякого сомнения, ее написал Роуэн. Написана она была в спешке, не очень разборчиво, и гласила: «Нужна помощь. Музей транспорта. Срочно». На полчаса она задержалась, чтобы Мари ничего не заподозрила.
Набор обычной одежды Ситра прятала в кармане своего чемодана – на тот случай, если ей придется выйти в город инкогнито. Проблема, однако, состояла в том, что у нее не было верхней одежды – спрятать ее от Мари было бы невозможно. А без встроенной в мантию системы внутреннего обогрева она замерзла, едва вышла на улицу. Пройдя два квартала и основательно продрогнув, Ситра вынуждена была надеть кольцо и показать его какому-то владельцу магазина – тот дал ей пальто, не взяв за него денег.
– Если вы наделите меня иммунитетом, то я смог бы гарантировать, что никто не узнает о том, что вы вышли в город без мантии.
Ситра не оценила изящество, с которым этот человек попытался ее шантажировать, а потому сказала:
– Лучше я пообещаю, что не подвергну вас жатве за то, что вы мне угрожаете.
Похоже, такая мысль в голову продавцу и не приходила. На мгновение он запнулся, а потом прерывающимся голосом сказал:
– Да, да, конечно, это справедливо.
Потом поискал аксессуары к пальто.
– Перчатки? – предложил он.
Ситра кивнула и вышла на пронизываемую ветром улицу.
Сердце Ситры подпрыгнуло, стоило ей прочитать записку, но она сделала все, чтобы Мари не заметила, как она разволновалась. Как она обеспокоена. Итак, Роуэн здесь, и ему нужна помощь. Зачем? Грозит ли ему опасность, или же он хочет, чтобы она приняла участие в его работе по уничтожению жнецов, не имеющих права носить мантию и кольцо? Что она скажет, если он предложит ей это? Наверняка откажет. Вероятно, откажет. Может быть, откажет, а может быть…
Конечно, это могла быть и ловушка. Кто бы ни стоял за вчерашним покушением, враги пока зализывают раны, а потому вероятность организации нового нападения невысока. Тем не менее Ситра взяла с собой хорошо спрятанное оружие, чтобы, в случае необходимости, себя защитить.
Музей транспорта Великих равнин представлял собой расположенный на открытом воздухе репозиторий локомотивов и вагонов той эпохи, когда железная дорога была важнейшим средством передвижения. Особую гордость хранителей музея составлял вагон магнитной дороги, паривший над полом в самом центре экспозиции. Вероятно, Вичита была когда-то главным промежуточным пунктом между «здесь» и «там». Теперь же город ничем не отличался от прочих городов Мидмерики, и это единообразие жизни одновременно и раздражало, и приносило удовлетворение.
Совсем немного туристических групп, почему-то избравших Вичиту предметом своего интереса, можно было обнаружить в музее в это время года. Поскольку музей находился в ведении «Гипероблака», вход был свободный, что было очень хорошо, так как избавляло Ситру от необходимости доставать кольцо. Одно дело – заполучить пальто, и совсем другое – открыть свою личность в месте, где у нее должна состояться тайная встреча.
Запахнувшись поплотнее, Ситра прогуливалась между черными паровозами и красными дизель-электровозами, взглядом выискивая Роуэна. Через некоторое время она начала беспокоиться – а не хитрость ли это чья-нибудь? Может быть, таким образом ее хотели разлучить, хотя бы на время, со Жнецом Кюри? Она уже решила повернуться и уйти, как вдруг кто-то позвал ее:
– Я здесь!
Ситра двинулась в узкий проход между двумя товарными вагонами, через который со свистом дул ледяной ветер. Ослепленная его порывами, Ситра с трудом различала человека, позвавшего ее.
– Жнец Анастасия! – произнес тот. – Я боялся, что вы не придете.
Это был не Роуэн. Перед Ситрой стоял Грейсон Толливер.
– Ты?
Никакими словами нельзя было описать разочарование, которое она испытала.
– Мне следовало бы прямо здесь уничтожить тебя, а сердце твое принести Константину.
– И он бы, вероятно, сразу его съел.
– Вероятно, – вынуждена была признать Ситра.
В эту минуту она ненавидела Грейсона Толливера, потому что он оказался вовсе не тем, кого она надеялась встретить. Словно сама вселенная предала ее, и Ситра не могла простить сложившийся в мире порядок. Вообще-то, ей следовало сообразить – записка была написана не почерком Роуэна. Но, как бы ни хотелось ей излить свое разочарование на Грейсона, она не могла этого сделать. В конечном итоге, как она уже сказала Константину, Грейсон дважды спасал ей жизнь.
– Мне нужна ваша помощь, – сказал Грейсон, и отчаяние в его голосе было искренним. – Мне некуда пойти.
– А почему это должно меня касаться?
– Потому что я здесь оказался из-за вас.
Ситра знала – это правда. Она вспомнила, как Грейсон сообщил ей – точнее, формально он ничего не сообщал, – что тайно работает по поручению «Гипероблака». Если Ситра настолько важна для «Гипероблака», что оно заставило Грейсона действовать в обход закона о разделении государства и жнеческого сообщества, то разве не обязана она помочь этому юноше выбраться из того затруднительного положения, в котором он оказался?
– На меня охотятся жнецы, – сказал Грейсон. – Меня ищет ИУ. Тот, кто организовал покушение на вас, теперь тоже мой враг.
– Создавать себе врагов ты мастер!
– Да. Но вы мне скорее друг, чем враг.
Наконец Ситра поборола свое разочарование. Нужно что-то делать, а то этот юноша загнется на пронизывающем ветру.
– Что я могу для тебя сделать? – спросила она.
– Я не знаю, – ответил Грейсон, пошатываясь между стенками вагонов. Видя, как его немыслимо черные волосы треплет ветер, Ситра не могла не представить, как эти стены замыкаются вокруг Грейсона. У него действительно не было выхода. Скажи она о нем Константину – тот уничтожит его, разрезав на кусочки. Даже ее ходатайство не сыграет ни малейшей роли – сообществу жнецов нужен козел отпущения.
– Я могла бы наделить тебя иммунитетом, но, как только твоя ДНК появится в базе данных, они тебя сразу же отыщут.
– Да, – кивнул он. – К тому же они вычислят и кольцо.
Он покачал головой:
– Я не хочу, чтобы у вас были проблемы.
Ситра рассмеялась:
– Ты был в банде, которая собиралась меня убить, но ты не хочешь, чтобы у меня были проблемы.
– Я, вообще-то, не был в банде, – возразил Грейсон. – И вы это знаете.
Да, она знала это. Другие сказали бы, что в тот момент, когда кислота должна была залить зал и сцену, он просто потерял самообладание, но Ситра знала, что он сознательно пошел с топором на ту злополучную трубу. Как же ему помочь? Ситра совсем растерялась.
– Вы хотите сказать, что у мудрой и прекрасной Жнеца Анастасии нет никаких идей? – спросил Грейсон.
Произнеси эту фразу кто другой, Ситра увидела бы в ней лишь грубую лесть. Но Грейсон по натуре не был льстецом. Да и положение его было столь отчаянным, что притворяться у него не было ни сил, ни желания. Ситра же не видела себя ни мудрой, ни прекрасной – как выразился Грейсон. Но слова были произнесены; они обязали ее сосредоточиться на проблеме, и решение пришло.
– Я знаю, куда тебе можно пойти, – сказала Ситра.
Грейсон смотрел на нее умоляющим взглядом в ожидании, что она поделится своей мудростью.
– В этом городе есть монастырь тоновиков, – сказала Ситра. – Они спрячут тебя от жнецов.
Грейсон был, самое малое, ошеломлен.
– Тоновики? – переспросил он с ужасом. – Вы серьезно? Да они вырвут мне язык.
– Нет, они этого не сделают, – отозвалась Ситра. – Но они ненавидят жнецов, и я совершенно уверена, что они скорее расстанутся с собственной жизнью, чем выдадут тебя. Спроси там брата Маклауда. Скажи ему, что тебя прислала я.
– Но…
– Ты просил помощи, и я тебе ее предоставила, – сказала Ситра. – Дальше все делай сам.
Развернувшись, Ситра отправилась в гостиницу и прибыла туда как раз вовремя, чтобы успеть переодеться в свою мантию и наделить иммунитетом пребывающую в скорби семью актера, гениально сыгравшего накануне смерть Юлия Цезаря.
Я, «Гипероблако», есть само совершенство.
Это является истиной по определению, и нет никакой необходимости оспаривать данное утверждение, ибо это – факт. Тем не менее ежедневно я обязано принимать миллиарды решений и совершать миллиарды разнообразных действий. Некоторые из них ничтожны, как например, решение выключить свет в комнате, где никого нет – чтобы сэкономить электричество. А некоторые куда более масштабны, как в случае с организацией небольшого землетрясения с целью предотвращения большого. Но ни одно из этих решений не является идеальным. Свет я могло бы выключить чуть раньше, чтобы сэкономить чуть больше энергии, а землетрясение организовать баллом-двумя пониже, чтобы спасти все-таки упавшую на пол вазу ручной работы.
Я прихожу к выводу, что есть только два совершенных по сути своей деяния. Это – самые важные деяния, как я полагаю, но я запретило себе участие в них и оставило в компетенции человечества.
Это – создание жизни… и ее прерывание.
«Гипероблако»
