Книга: Стазис
Назад: 23 Горбач
Дальше: 25 Крувим

24
Синклер

Синклер вновь спал беспокойно.
После случившегося в тронном зале Владимирской тюрьмы он чувствовал опустошенность и бессилие, словно кто-то вынул все кости и заменил их мягкой проволокой. Это было неожиданно, ошеломительно, пугающе… и радостно. Его пугало то, что он сделал. Почувствовал жалость к человеку, который заслуживал ее меньше всего на свете. Еще Синклера пугало то, что ему понравилось. И само чувство, и факт его существования. Ересь какая-то.
До приема у Ингвара оставалось несколько часов. Ингвар велел им не покидать города, но Синклер и так никуда не собирался. Ему некуда было идти, и он чертовски устал. В какой-то момент Синклер понял, что пытается обдумать сразу несколько сложных, противоречивых мыслей. Он пытался понять, кто такой этот Ингвар, что случилось в тронном зале, куда ему пристроить Сашу и Лизу, зачем монах прячет лицо и сможет ли он найти городскую работу, если придется отказать Ингвару и задержаться во Владимире с детьми. Мысли были дикие, нежданные, они плескались, как рыбки, и он не мог поймать ни одну из них. «Наверное, я слишком сильно устал», – подумал Синклер. В какой-то момент он понял, что сидит в сквере за казармой, которую им выделили для жилья, и бессмысленно пялится на офицера Храбрецов. Тот сначала отводил взгляд, но после не выдержал.
– Дядя, помочь чем? – спросил офицер.
– А? – ответил Синклер.
– Хрен, как говорится, на. Тебе помочь чем? Ты чего на меня смотришь как припадочный?
– Простите, – сказал Синклер.
– Господь простит, а шел бы ты лучше куда-нибудь, жутко от тебя, – сказал офицер.
– Дети есть? – спросил Синклер.
– У меня?
– У тебя.
– В Горно-Алтайске пятеро остались, – сказал офицер. – А тебе зачем?
– Перевозить будешь?
– Сюда-то? Сначала назначения поглядим, награды, там видно будет. Порядок в городе надо сперва навести. Так тебе зачем?
– Я пока не понимаю, зачем мне это, правда, – сказал Синклер и поперхнулся. В горле запершило, он стал кашлять и едва не задохнулся. На лбу моментально выступил пот. «Видимо, я стал выглядеть еще более жутко», – подумал Синклер. Офицер разволновался, начал осматриваться по сторонам.
– Дядь, ты чего побелел весь? Воды, может, надо? Врача? Я позову, тут недалеко штаб, – сказал он.
– Не надо. Спасибо. Посплю. Пойду, – сказал Синклер.
Он смог привести дыхание в порядок, но сердце билось бешено. Синклер неопределенно махнул рукой офицеру, благодаря за беседу, и поспешил обратно к казарме.
– Черт знает что, – сказал он себе, когда остался один. – Черт. Знает. Что. Приступ.
В казарме Синклер попытался поесть – Филин принес много еды. Не получилось. Тогда он упал в кровать и решил поспать хотя бы пару часов до встречи с Ингваром. Сон пришел на удивление быстро. Синклер заснул с банкой капусты в руках.
Когда проснулся, уже стемнело. В дверь стучались.
– Открыто, – сказал Синклер и смущенно переставил банку капусты на пол. Он успел заметить, что солнце почти село за горизонт. Комнату залило мягким желто-красным светом. Тени от деревьев рисовали на дощатом полу комнаты гипнотический узор.
Вошел Горбач. На руках у него был спящий щенок бурой собаки. «Водятся еще где-то, – подумал Синклер. – Живучие твари».
– Откуда щенок? – удивился он.
– Подарили, – ответил Горбач. – Хороший?
– Нормальный. Чего стучал? Где Лиза?
– Просили передать, – сказал Горбач.
Он достал из кармана маленький колокольчик. Позвонил в него, но звука не было. «Язычок сломан, – подумал Синклер. – На кой черт ему щенок и колокольчик? Что вообще происходит? Я проспал встречу, на которой Ингвар выдавал подарки?» Горбач дал Синклеру колокольчик в руку. Тот машинально взял и едва не вскрикнул – металл колокольчика был горячим, словно из кузни.
– Не верь ему, – сказал Горбач. – Не верь монаху.
– В смысле? – спросил Синклер, дуя на пальцы.
– Не верь монаху, Синклер, – сказал Горбач. – Не бери его даров. Не слушай его речи. Отвергни его – или пропадешь. Монах не отбрасывает тени.
– Ты пьяный? – спросил Синклер.
– Монах хочет стать Звонарем. Но Отца нельзя будить.
– Мать твою, – сказал Синклер.
– Монах хочет составить Троицу. Все этого хотят, но никто не понимает, к чему это приведет.
– Сука, – сказал Синклер.
Он попытался встать, но понял, что мышцы не слушаются. Синклер завяз, как муха в сиропе. Попытался крикнуть, но звуки застряли в горле. Солнце всего за несколько минут ушло за горизонт, но тени деревьев остались на полу.
– Ты меня услышал, Синклер? – спросил Горбач и погладил щенка.
– Если я доберусь. Я убью тебя, – сказал Синклер.
– Правда, хороший? – спросил Горбач и ласково посмотрел на щенка. – Очень добрый, ласковый. Посмотри, как он играет.
Горбач выпустил щенка из рук, и тот рухнул на пол бесформенной кучей шерсти. Синклера замутило.
– Он просто не успел проснуться, и посмотри, каково ему теперь, – сказал Горбач. – Я повторяю. Не верь монаху. Не верь его марионетке. Никому не верь. Отца нельзя будить.
Тени деревьев на полу зашевелились. Теперь они напоминали сплетение веревок, ведущих к Горбачу. Горбач взял эти веревки в руки, улыбнулся и тряхнул ими. Раздался колокольный звон, и Синклер понял, что Горбач был мастером колоколов – он стоял в центре звонницы и управлял ими. Тени плясали сильнее, звон приобретал бас. Сначала играли зазвонные колокола, вскоре к ним присоединились подзвонные и тяжелые. В какой-то момент тени колокольных веревок сплелись и превратились в силуэты изломанных людей. Горбач тряхнул ими, заставив рассыпаться на части. Поклонился. Синклер закричал.
Горбач пропал.
Синклер понял, что лежит на кровати с банкой капусты в руке и дышит тяжело, словно загнанный пес. Руки тряслись – он уронил чертову капусту, когда пытался встать. Та рассыпалась поверх теней от деревьев на полу комнаты.
– Сука, сука, сука. Сука. Ты здесь, сука, – сказал Синклер.
Откуда-то с запада города раздался звон благовестника. Город Владимир праздновал победу над Хлеборобами и созывал своих граждан на торжества. Синклер поежился. Его едва не затошнило.
В дверь постучали.
– Уже вечер, дружище, – сказал Филин из-за двери. – Ингвар ожидает вас. Одевайтесь, я вас провожу. Внизу жду, пять минут есть. Поторопитесь, малахитовый мой гражданин. Мне самому жутко интересно, чего такого Ингвар предложит.
– Иду, – сказал Синклер.
Ингвару хватило ума не размещать штаб в освобожденном от трупов зале Владимирской тюрьмы. Он занял несколько правительственных комнат. По дороге в штаб Синклер видел, что город уже начал праздновать. Кое-где развесили гирлянды, на главной площади установили арену для развлечений. Там же расставили на коленях связанных Хлеборобов – тех, что не успели бросить в Стазис. Они ехали до здания правительства вместе с Горбачом и Лизой. Синклер заметил, что те неожиданно молчаливы, но не стал ничего спрашивать. Филин за рулем тоже молчал. Удивительно. Синклер успел понять, насколько тот бывает говорлив, когда хочет забить эфир или понравиться собеседнику. Но сейчас Филин сам пребывал в раздумьях.
За узким длинным столом в штабе сидел сам Ингвар и пара приближенных офицеров. Знакомый Синклеру монах находился чуть позади Ингвара и внимательно смотрел на бумаги в его руках. Офицеры, которые докладывали своему командиру ситуацию, изредка с вопросом в глазах оборачивались на монаха.
Филин аккуратно проводил Лизу и Горбача и усадил за стол. Синклер обратил внимание, что Лизу он посадил ближе к Ингвару, чем остальных, и насторожился. Свой стул он выбрал сам.
– Спасибо, что пришли, – сказал Ингвар. – Времени у нас мало, поэтому будем говорить предметно.
– Ты оставил выбор? – уточнил Синклер.
– Для беседы – нет, – ответил Ингвар хмуро. – Но я хочу предложить вам залезть в глотку к дьяволу. Если вы не согласитесь, я могу вас, конечно, расстрелять, но какой в этом толк? Мне не нужны помощники под дулом автомата.
Сзади аккуратно кашлянул монах.
– Кстати, прошу любить и жаловать, – сказал Ингвар. – Это великий скимник Дометиан, самоотверженный и святой человек. Именно он является сердцем нашей с вами маленькой операции – если, конечно, вы согласитесь участвовать.
– О чем идет речь? – спросил Горбач.
Синклер обратил внимание, что ему не по себе. Он нервничал и оглядывался.
– Речь о походе в Москву, разумеется, – сказал Ингвар обыденно.
– И зачем мы вам? – спросил Горбач. – Мы только ушли оттуда.
– Самоубийство, – сказал Синклер твердо. – Мы отказываем.
– Погодите, погодите, уважаемые, я же ничего не успел рассказать. Беседа дальше пойдет деликатная, – сказал Ингвар. – Ребята, по оперативной части задачи вы получили. Приступить к подготовке немедленно. Смерть – вежливость храбрых!
– Слава Храбрецам, – синхронно ответили офицеры.
Они встали, забрали свои папки и покинули зал. Синклеру очень хотелось заглянуть в эти папки, где наверняка были оперативные планы Ингвара. Но сейчас ему все расскажут и так. Отказ последует непременно, идти в Москву – довольно неприятный способ покончить с собой. Но послушать-то можно?
– Я прошу меня извинить, юноша, – сказал Ингвар. – Александр, правильно помню? Когда я сказал «дети в первую очередь», я имел в виду одного ребенка – Елизавету. Вы можете быть свободны и распоряжаться своим временем как заблагорассудится, комната остается за вами.
Он встал, пожал Горбачу руку и посмотрел в сторону двери. Горбач ответил на рукопожатие немного удивленно, но остался сидеть. Идти он явно никуда не собирался.
– Я вас больше не смею задерживать, – сказал Ингвар.
– Я сам себя смею задерживать, если вы позволите, – сказал Горбач.
– Вы можете отдохнуть, пока…
– Я остаюсь здесь, или мы уходим вместе с Лизой, – сказал Горбач.
Ингвар замялся. Он бросил короткий взгляд на монаха. Тот успокаивающе кивнул. Горбач продолжил сидеть с непреклонным выражением лица и даже немного развалился на стуле, хотя было очевидно, что ему не по себе. «Молодец парень», – подумал Синклер. Он едва не употребил в мыслях выражение «мой парень», но успел одернуть себя.
– Ладно, молодой человек, дело ваше.
– Мое. Я понятия не имею, зачем вы собрались куда-то ее тащить, но я буду рядом, – сказал Горбач.
– Хорошо, я вас услышал, – сказал Ингвар. – Оставайтесь, мне все равно.
Синклер протянул руку к папке Ингвара. Тот вежливо усмехнулся и отодвинул ее подальше.
– Там технические термины, не очень интересные. Я своими словами, если позволите. Мы и мой духовник пришли сюда за тридевять земель не просто так.
– Но зачем? – спросил Синклер.
– Мы хотим уничтожить Стазис и объединить все земли Территории, – сказал Ингвар.
– До обеда? – уточнил Синклер с доступной ему иронией. – Вы недавно говорили. Что я психованный. Не перепутали?
– Понимаю, что это звучит странно и даже, пожалуй, слишком смело, – признал Ингвар. – Но дело в том, что у нас есть план. Мой духовник увидел его в вещем сне. И вас мы нашли не случайно. Юная Елизавета нужна нам в Москве, потому что она одна знает точно, где расположено сердце тьмы. Она маяк.
– Я? – спросила Лиза. – Вы чего вообще? Вы нормальный или не очень?
– Пятый Ангел вострубил, и я увидел звезду, падшую с неба на землю, и дан был ей ключ от кладезя бездны, – сказал Дометиан из-за спины Ингвара.
Ингвар немного смутился и вновь обернулся на монаха. Тот слегка коснулся его руки, улыбнулся и кивнул. «Они словно общаются без слов, – подумал Синклер. – Как телепаты».
– Я предлагаю вам поверить мне на слово, потому что мое слово стоит дорого, и это вам подтвердит любой мой друг и любой мой враг по обе стороны от Урала, – сказал Ингвар. – Скимник Дометиан ни разу не ошибся в своих видениях. Синклер нужен нам как самый профессиональный проводник и человек… скажем так, тонко чувствующий Стазис. Елизавета же лично знакома с существом, которое и есть Стазис.
– Можно я обратно в казарму поеду? – спросила Лиза. – Очень много бреда сразу, я устала.
– Выражайтесь яснее, – потребовал Синклер. – Это грань отказа. Это правда бред.
Ингвар встал и прошелся по комнате, заложив руки за спину. Закатный свет сделал его похожим на картину с древним военачальником перед боем.
– Не верите мне? Елизавета, вы мне не верите? – спросил Ингвар.
– Не очень. Если честно, вообще ни разу, – ответила Лиза.
– Елизавета, вы помните свой сон? Обрушенный мост, церковь под холмом. Многоквартирный дом. Спящий в нем человек. Вы тогда заснули и заблудились. Вам знакомы эти образы, Елизавета? Они не похожи на бред?
Лиза побледнела. Горбач посмотрел на нее взволнованно. Синклер нахмурился.
– Этот человек… создание, которое спит там. Он действительно существует, – сказал Ингвар. – Его видел и скимник Дометиан в своем вещем сне. Дометиан видел и вас, Елизавета, и тогда понял, что вы – маяк. А в доме находится бесконечно одинокое великое существо, которое спит и видит бесконечный великий кошмар.
В углу звякнуло железом. Это скимник Дометиан расправил и снова свел плечи, прозвенев своими веригами. Когда он поднял голову, Синклер успел рассмотреть его лицо – узкое, сухое, немолодое. Глаза горели ненавистью, а крылья носа раздувались.
– Мы знаем, что такое Стазис, – повторил Ингвар. – И предлагаем вам возможность, которой не предложит больше никто в мире. Уничтожить его.
– Этот человек – Стазис? – спросила Лиза.
– Это не человек, – сказал Ингвар. – Не надо думать о нем как о человеке. Это, если хотите, божество.
– Его надо разбудить? – задумчиво уточнила Лиза.
– Ни в коем случае. Никто не знает, что будет, если оно проснется. Его надо убить. Уничтожить во сне. И мы знаем, как это сделать. Если мы это сделаем, земля очистится, – сказал Ингвар.
– Он не Стазис? Тогда что такое Стазис? – спросил Горбач.
– Стазис – это кошмар, который он видит, – сказал Ингвар.
Над длинным узким столом повисло молчание. Синклер хотел возразить Ингвару, но осекся, посмотрев на лицо Лизы. Она плакала. Не слишком сильно, просто шмыгала носом.
– Ты чего? – спросил Горбач.
– Мне жалко его, – сказала Лиза.
Синклер вздохнул.
Десять. Улялюм
Я хорошо помню этот ноябрь. Все всегда заканчивается с ноября и оканчивается ноябрем.

 

Тогда были пепельные небеса и облака, похожие на пену. Мы гуляли в парке рядом с домом, мимо барбарисовых деревьев, дубов и осин. Хотелось бы увидеть рощу тополей, но они редко растут рощами. Тополь – одинокое дерево.

 

На выходе из парка зачем-то стояла горящая бочка. Помню, я здорово разозлился на нее. От нее шел очень едкий дым. Зачем здесь эта бочка? Кто ее поджег на ночь глядя? Самого бы его поджечь.

 

Меня прямо взбесил этот огонь. Мне захотелось его избить. Как глупо бить огонь. Он горел, словно вынуждал перепрыгнуть через него. Как будто огонь был сильнее меня и сильнее всех нас, и я ненавидел его. Я так долго смотрел на него, что наверняка пропах гарью. Я был загипнотизирован.

 

А потом ты подошла и вылила в бочку бутылку минералки. Вот, просто так. Почему я не догадался сделать это сам? Наверное, потому что без вас я никогда не был полноценным. Не знаю. Это же так просто. Огонь зашипел и погас. Я сразу успокоился.

 

А потом все это и случилось. Ты предупреждала, но я смеялся и не слушал. Мы пошли туда все вместе. Нас было четверо. Какая уже разница. Это все моя вина и моя ошибка.

 

Опять. Становится душно. Я быстро. Тяжело говорить.

 

С тех пор. Я застыл. В ноябре. Мое время отматывается. Только назад. Как пленка. На кассете. Никогда не закончится. А я бы. Так хотел. Чтобы закончилось. Я зову всех. Кто может помочь. Мне закончиться. Пожалуйста, можно. Это время закончится.
Назад: 23 Горбач
Дальше: 25 Крувим