Тем временем едва не обратившийся в эмиссара человек пришел в себя. Он неловко погладил девочку по голове и тяжело встал. Колени эмиссара слегка дрожали, словно он долго пролежал больным, но теперь пошел на поправку и впервые за долгое время встал с постели. Даже смертельная бледность камня на лице немного отступила. На лице прорисовались скулы и морщины. Оно уже не было похоже на посмертную маску человека, который никогда в жизни не смеялся.

Горбач все равно остался настороже.

Несколько километров они шли молча. На восточной дороге из Красноармейска сохранились следы обозов, отметины от шин грузовиков и легковушек. Встретили и пару трупов в клановой форме. Может, Хлеборобы сбросили их из-за смертельных ранений. Может, они начали обращаться. Горбач понял, что почти ничего не знает про механизм обращения.

Прошли через узкую лесную дорогу и выбрались к селу Петровскому. От села остались только центральная площадь, несколько домов и церковь Спаса Нерукотворного. Около нее стояли три эмиссара и смотрели на башенку-колокольню. Очень внимательно и рассудительно, как вдумчивые прорабы.

Как зовут этого? Он же говорил?

– Тебя как зовут? – спросил Горбач.

– Синклер, – ответил человек.

– Просто для понимания. Союз у нас временный.

– Иначе разве бывает?

– Меня зовут Саша.

– Саша, – повторил Синклер и поморщился.

– Но тебе лучше звать меня Горбач. А еще лучше никак не звать, – сказал Горбач.

– Хорошо, – сказал Синклер.

Девочка Лиза с сожалением посмотрела на Горбача. Кажется, осуждала его грубость. Она все еще шла рядом с Синклером, иногда слегка касаясь его руки. Синклер отвечал благодарным взглядом.

Эмиссары стояли возле церкви, словно стеснялись зайти. Слегка нахохленные, они едва слышно пели, глядя на колокол. Двое были абсолютно голыми, и со спины нельзя понять, мужчины это или женщины. Третий одет в рваную рясу. Может, служил здесь прежде, да так и остался, не смог уйти?

– Синклер, – позвал Горбач.

– Есть.

– Что есть?

– Оружие есть. Ты же про него. Спросить хотел?

– Да, – признался Горбач. – А стрелять умеешь? Успеем этих троих снять или уйдем, пока не заметили?

– Я тоже стрелять могу, – сказала Лиза и показала свой арбалет.

– Можешь, конечно, – рассеянно ответил Горбач. – А я и с двумя руками не очень хорошо стрелял.

Синклер посмотрел на эмиссаров, которые наблюдали за колоколом. Он медленно покачал головой.

– Можно быстрее.

– Как? Уговоришь их уйти? – спросил Горбач.

– Могу и уговорить.

– Они разговаривать не умеют.

Синклер посмотрел на Горбача с иронией, и тот замолчал. Откуда ему знать, можно ли разговаривать с эмиссарами? Он эмиссара впервые увидел несколько дней назад. Причем этого самого. Черт, как это вышло? Как это вышло вообще? Горбач вновь почувствовал липкий страх из прошлого.

– Может, не умеют. Это неважно. Они не нас. Воюют, – сказал Синклер и указал на колокол в башне.

– Что значит – воюют? Они же ничего не делают.

– Делают.

– Что?

– Ждут, пока колокол. Остановится. Эмиссары не чувствуют. Время. Только колебания.

– Просто ждут? Чего ждут-то? – спросил Горбач.

– Конца. Стазиса.

– И долго они ждать собираются?

– Еще раз, – ответил Синклер. – У них нет «долго». У них нет «быстро». У них нет времени. Тебе долго. Им ничего. Они не совсем здесь. Если надо. Они будут стоять. Пока колокол не сгниет. Тогда они победят.

– Вот сесть бы так и переждать все это дерьмо, – сказал Горбач.

– Упаси тебя бог, – сказал Синклер. – Хуже ничего нет. Ничего нет хуже.

– А ты… бывал там, где они, получается? Где нет времени?

– Вечереет. Скоро холодно, – ответил Синклер.

Лиза молча слушала разговор и тихонько кивала. Потом посмотрела на эмиссаров, воюющих с колоколом, и задумалась.

– Нет. Не надо, – мягко сказал ей Синклер.

– Почему?

– Не надо. Не получится.

– А если я попробую? С тобой же получилось?

– Ты сама еще. Не понимаешь, как получилось. Правда? – спросил Синклер.

Горбач понял, о чем они. Он решительно и крепко взял Лизу за руку и отвел в сторону.

– Не подходить к ним. Нельзя, – сказал он и осекся, поняв, что стал говорить как Синклер. – Ты же. Ты же… Да черт!

– Хорошо, хорошо, не буду я, – сказала Лиза обиженно, села на траву и начала ковырять дырку в пуховике.

Горбач подошел обратно к Синклеру. Тот уже достал пистолет, проверил обойму и снял оружие с предохранителя.

– Ты какого берешь? Я, может, с первого раза не попаду, – сказал Горбач и неуклюже одной рукой потащил свой пистолет.

– Убери.

– Ты один успеешь? Да они же быстрые, если добегут? – удивился Горбач.

– Смотри.

Синклер встал в позицию для стрельбы – боком к цели. Набежал ветер, полы плаща развевались, на фоне подмосковного леса и разрушенного одноэтажного города с церковью он выглядел как пастырь последнего дня. Синклер смочил палец слюной и поднял его, пробуя ветер. «Будет стрелять с учетом ветра, – подумал Горбач с уважением. – Скорее всего, сразу в голову».

Синклер поднял руку с пистолетом и выстрелил высоко в небо.

Горбач не сразу понял зачем.

Но через секунду все Петровское накрыло колокольным звоном.

Эмиссар в рясе подпрыгнул, развернувшись в воздухе. Двое других с легким запозданием повторили прыжок. Они увидели Синклера и начали петь, но не смогли перекрыть колокол. Синклер тщательно прицелился, а потом выстрелил еще и еще раз. Колокол гудел.

Эмиссар в рясе коротко пропел, упал на спину и побежал на четвереньках вверх животом, крутя головой. Двое других поскакали за ним. Один махал абсолютно прямыми руками, словно ветряная мельница. Третий, наоборот, прижал руки к туловищу и бежал огромными скачками, словно скороход.

– Ненавидят колокол, – сказал Синклер. – Заночуем в часовне.