Понедельник, 8 мая
Первая поездка – на Виктория-парк. Койот ехал по новой карте как по родной, моя помощь не потребовалось – словно у Койота появилась собственная история, в которой, к счастью, был эпизод с возвращением Белинды домой. Я повела Белинду вверх по лестнице, в ее бывшую спальню. Старая детская кроватка стояла в центре комнаты. «Тут живет Сапфир. Твой брат. Давай. Открывай». Белинде хотелось оказаться за миллион километров отсюда, но я заставила ее глаза смотреть внимательно. «Посмотри на своего сводного брата». Белинда резко вдохнула и, посмотрев, отступила на шаг. Я шагнула назад вместе с ней, но затем заставила ее посмотреть еще раз, уже внимательней. Я увидела Сапфира, который вяло ворочался на простыне и просил его покормить. У Белинды перехватило дыхание.
На один глаз Сапфира наползала толстая складка кожи. Нос кривился влево. Рот был маленькой дырой на корявом лице. Язык распух. Руки оканчивались чрезмерно длинными пальцами, похожими на когти. Ноги – два обрубка. Горбатая спина, живот мешком, грудная клетка с переломанными ребрами. На голове пробивались два-три седых волоска, а на шее образовался валик жира.
«Бывает и хуже. Привыкнешь».
– Знаю, что привыкну. Я общалась с зомби. Не такие уж и…
«Знаю. Это твой брат. Сапфир… познакомься с сестрой».
– Зачем нам брать его с собой? – спросила меня Белинда.
Потому что он один из нас. Полумертвый. Объясню, когда будем на пустошах.
Отправляемся…
Вторая поездка – в Боттлтаун. Время общего сбора. Койот остановился на россыпи битого стекла, велел нам сидеть тихо и направился к деревьям.
«Куда он?»
– Увидеться с дочерью, бестолковая.
«А-а».
Я устроилась внутри Белинды, и мы стали ждать в тишине, пока Койот не просочился обратно в кеб.
– Как прошло, кроха? – спросила Белинда.
– Нормально. Я постучал в окно веткой. Она вышла меня встретить.
– Карлетта?
– Кто же еще. Милый ребенок. Мои лепестки улыбнулись ей самой красивой улыбкой. Ее внутри мучает чих.
– Мне так ее жалко.
– Мы едем любить, крошка.
– Надеюсь.
Кеб радостно мерцал. Мы ехали ровно до самого утра, догоняя солнце, которое поднималось над деревьями. Ехалось как с хорошим попутчиком: бодрый водитель, отличная машина, общая цель. Таможенный пункт у северных ворот обезлюдел: все стражи давно исчезли, сразу после того, как новая карта заняла свое место.
Третья поездка.
В Лимбозону. Блэкстоун-эдж. Я – Тенью в Белинде. Белинда – в черном кебе пса Койота. Сапфир на сиденье за нами – в своем футляре. Дополнительный багаж. Пассажир внутри пассажира. Жизнь заодно со смертью. Расцветал день, краски восхода подавали нам знак ехать к свету. Пустоши задыхались в призрачном дыхании тумана.
– Койот, как ты узнал, где мы были? – Мне понравилось это «мы».
– Я поехал на стоянку икс-кебов. Там был один такой, пластиковый, с шерстью. Из тех, кто до сих пор работает на дороге. Он передавал твой заказ.
– Ага. Его зовут Роберман.
– Хороший пес этот драйвер.
Койот перевел черный кеб в гиперрежим, превратив проносящиеся мимо деревья в сплошную стену. Мы набирали скорость, нарушая правила, и мне это нравилось. Казалось, что жить в теле своей дочери так естественно. Как будто надо было это сделать еще сколько лет назад. И пес-любовник с гладкой шерстью на переднем сиденье, который везет нас к счастью, и Сапфир тоже с нами. С такой командой как я могу проиграть? Джон Берликорн пожалеет, что напал на мою семью и мой город. Я крепко держалась изнутри за тело Белинды, благодаря Койота за то, что он дал ей надежду. И за то, что заставил ее принять меня. Я чувствовала, как светится ее сознание. Счастье их любви следует охранять, и я буду механизмом, который приведет Белинду к Койоту. Да, слушай, я не прочь быть таким механизмом. Я вписывала в нее сны. Но нужна была осторожность: я не хотела, чтобы они испугались того, о чем я хочу попросить.
Койот рассказывал:
– Койот и цветочный мир. Теперь мы не отличаемся друг от друга. Я пес. Я растение. Я человек. Не слишком пес. Не слишком человек. Но растительного сколько угодно. Чувствуешь, как я расту?
– Чувствую, – ответила Белинда.
– Въезжаешь, крошка.
Койот подъехал к продуваемому ветрами обрыву за пабом и фермой, где в землю впивался телефонный провод. Скрипящий труп засохшего дуба. Можно было услышать зомби, бродящих поутру среди трав. Мы слышали их шипение и кваканье. Над краем леса еще висел край зари. Койот вышел из кеба, открыл нам дверь. Выпустил нас. Лоснящийся полуживой плелся к нам по мертвой земле, блестел когтями. Койот сунул лапу в его чуждую клешню и крепко пожал ее. Зомби улыбнулся и упал на землю, как парализованный. И вокруг нас на земле появились в беспорядке еще двадцать или даже больше этих слабых, с разбухшими телами созданий. Они двигались и дышали очень медленно, их пальцы складывались в сложные фигуры, как будто они говорили языком жестов.
Койот подошел вплотную и глянул прямо нам в глаза.
– Я привез тебя сюда не просто так, Белинда, – шепнул он. – Любовь, конечно, и все такое. Но еще что-то… еще кто-то заставил меня выбрать это место.
Его пятнистая шкура – непрерывно меняющаяся оболочка из цветов и листьев. В эту минуту он действительно был красив.
– Здесь я пустил в кеб Персефону.
Койот вытянул руку к лицу Белинды. Я неотрывно смотрела глазами своей дочери, как Койот превращал свои пальцы в побеги, в стебли. На кончике каждого пальца раскрылась желтая роза. Второй рукой он сорвал цветы и отдал букет Белинде. Потом он пустил корни в глубь иссушенной земли – и место, где мы стояли, покрылось мягкой травой и распустившимися цветами. Персональный садик в Лимбо. Койот улыбнулся и спросил:
– Ты хочешь любви, девочка?
Я надавила на Тень Белинды так, что она быстро согласилась на предложение. Особенно стараться не пришлось.
На постели из листьев и лепестков, среди цветов и трав мы отдались ему. Койот увел нас по кривой дорожке в ночь и омыл волной стеблей и лепестков. Он был больше, чем просто пес-любовник, наш Койот, его ствол принимал ту форму, которая приносила нам наибольшее удовольствие. Мне понравилось, как он проникал на нужную глубину. И Белинде тоже. Мы обе застонали. Атлас обнаженного тела моей дочери. Манчестер дрожал от наслаждения. Может быть, только эта карта и осталась от той, что была раньше. Койот провел своими ветвями по нашим улицам. Мягкий свет раннего утра играл на нашей коже. Зомби шлепали ногами по траве, мягко потирая наши нагие тела. Мы не сказали Койоту, что я была в теле Белинды, но он, скорее всего, догадывался. Может быть, по глазам Белинды, когда она кончила. Я сама на миг почувствовала себя травинкой, когда Койот осторожно вложил одну из своих желтых роз Белинде в рот. Шип впился ей в губу; по щеке скатилась капелька крови. Койот убрал цветок, слизнул кровь и заплакал. Я хотела спросить его, к чему эти слезы, но он уже кончал, наш любимый, выбрасывая пыльцу и сперму внутрь нас.
Опыление.
Благодарно принимаем его. Впитываем все. Вспотев на солнце. Цветы на нашей коже, у нас в мозгу. Мы прижали пса к своей мокрой груди. Текло время, мы пили его маленькими глотками. Койот сорвал плод со своего тела, положил кусочек Белинде в рот. Райский вкус, спелый, сочный, темно-зеленый всплеск. На языке Белинды остался вкус, в ее сознании – образ. Тот же мир, в который я заглянула, исследуя жертвы, куда меня привел Томми Голубь своей оперенной рукой. Тогда я и поняла, что Койот будет нашим проводником в мир снов.
«Давайте пойдем».
Мы лежали нагие, обессиленные в саду, покрытом росой. Ниже, далеко к югу, изнемогал в тумане света Манчестер.
– Нашему городу конец, – сказала Белинда.
– Он изменился, – ответил Койот. – А нам повезло.
– Повезло, что мы нашли любовь?
– Повезло, что нас не нашла смерть. Новые улицы примут немногих.
– Мне их жаль.
– Ты права.
Время пришло. Голосом Белинды я объяснила план. Она дала мне свободный доступ к ее телу.
– Койот, с тобой говорит Сивилла Джонс, – начала я. – Я мать Белинды. Я живу в теле своей дочери. Не буду всего объяснять, просто скажу, что я умерла и родилась заново, примерно как ты. Наш враг – Джон Берликорн. Он живет в виртуальном мире, который называется Пьяный Можжевельник. Из его царства приходит аллергия. Пьяный Можжевельник – райское перо. Чтобы попасть в райское перо, нужно умереть и заново родиться. Как ты, как я. И как Белинда. В нашем багаже – Сапфир. Он мой первый ребенок, зомби. Сила смерти в нем очень велика. Я хочу сказать вот что: смерть коснулась нас всех, и мы продолжаем жить. Я думаю, что теперь мы можем добраться до Джона Берликорна в его Пьяном Можжевельнике. Ты, Койот, доставишь нас туда на своем черном кебе, потому что теперь ты часть мира Берликорна, растительного мира. Сделаешь это для меня?
Койот кивнул.
– Думаю, да.
– Необязательно все получится, – продолжила я. – Берликорн в снах – могущественное создание. Он поймет, что мы пытаемся напасть на него. Но Белинда и я – дронты. Берликорн боится дронтов, потому что не может управлять их историей. И теперь мы в два раза сильнее. Тем не менее он опасный противник. Я могу на тебя положиться?
Я думала, что из них двоих больше сомневаться будет Белинда, но, хотя я чувствовала Тенью ее страх, она согласилась, и я благословляла ее за это. А Койота что-то беспокоило.
– Сивилла Джонс, – прошептал он, – Джон Берликорн… Это он поднял меня из могилы.
– Что?
– Я приехал сюда не только из-за вас, но и из-за Джона Берликорна. У него есть для меня задание.
– Какое?
– Не знаю. Я просто должен был приехать сюда. Может быть, что-нибудь по поводу его…
Койот резко замолчал. Что-то его испугало. Трава и цветы на нашей постели задрожали под внезапными порывами ветра.
– Что такое, Койот? – спросила я.
– Его жена… – начал Койот. Трава и цветы вокруг поднялись волной знания и плотно сплелись вокруг, полностью нас обездвижив.
Белинда закричала.
Персефона умирает. Она цепляется всеми побегами, плющом, но в ее зеленом сердце проросли вредоносные семена реальности. Ей больше не нравится здесь, не нравится этот мир. До этого она едва спаслась от шума и огня копов, вломившихся в убежище ее коп-садовника. Она склеила свое тело с лишайниками, покрывавшими сырые стены дома смерти, где мирно лежала в постели. И лишь таким отчаянным способом ей удалось вырваться на свободу. Потом люди уничтожили землю, в которой она спала. Куда ей теперь идти?
В сеть цветов.
Она стала тысячей, миллионом искорок в цветущей сети. Лепестки приносили ей сообщения, на листьях появилась гниль. Каждый листок трепетно умолял: «Спаси меня, спаси меня». Реальность нанесла удар. Персефона обратилась ко всем своим цветам, ко всем одновременно, приказав им хранить надежду, потому что когда-нибудь этот мир будет принадлежать нам. Продолжайте расти.
Но девочка-семянка беспокоится. Количество пыльцы остается на отметке 2010. Может быть, мир достиг насыщения? Может быть, они пришли к ничьей и соперничающим видам придется добровольно прекратить борьбу? Персефона злится, а семена липнут к ее коже. Она чувствует задержку роста. Грубые руки не отпускают ее корни. Руки тех, кто обладает иммунитетом. Дронтов. Может быть, этот мир победил ее? Земля омертвела…
Она обнаруживает сорные семена, проводящие время в утехах на полях любви. Таксишный цветок занимается этой животной грубостью, этим проникновением. Иммунная девушка, ее зовут Белинда, о да, ей нравится, как он ее обслуживает. И Сивилла, муникоп, она тоже где-то там рядом. Незримо присутствует. Персефона вобрала себя в травы, которые они оскверняют плотью своих тел. Она закрывает их травой, душит их, но тут еще одно семя прилепляется к ней. «Отпусти их, Персефона! – звучит голос ее мужа. – Я хочу, чтобы они пришли ко мне. Пропусти их. Я встречу их в пределах своей силы». «Возвращаться ли и мне с ними, сэр Джон?» – осведомляются корни Персефоны. «Да. Уже пора. Возвращайся…»
Все равно ей уже хочется вернуться домой, правда? Разве она виновата в том, что этот мир такой увядший и бесплодный? И еще иммунный? Она и не подумает мешать путешественникам в поиске черного сада матери и мужа. Она даже проведет их туда по легкой дороге. Для того она и выпускает создания из своей хватки, и ее переменчивый образ сливается со мхом под стоящей поблизости машиной. Она приехала в этот мир на черном кебе, на нем же его и покинет.
Вьюны опали с наших тел так же быстро, как до того взметнулись из-под земли.
– Что это было? – спросил Койот.
– Может, что-то вроде предупреждения. Ладно, давай.
Белинда отказалась одеваться, заявив, что хочет отправиться в погоню голой, так что, когда Койот посадил нас обратно в черный кеб, я почувствовала, как мокрое тело дочери скользит по горячей коже сиденья. Койот приказал нам держаться крепче, потому что поедем как получится.
Начался дождь.
Черный дождь.
Земля превратилась в грязь, и черный кеб стал тонуть в ней.
Глаза Белинде Джонс застилали слезы – она не выдержит этого грязевого путешествия. Зрачки расширяются. Черная грязь залепила стекла, мы скользим в глубь земли. Койот правил к черному саду. Я, Сивилла Джонс, держалась в теле Белинды. Маленькая, слабая Тень Сапфира плакала в футляре.
«Я спасу тебя, сынок. Не надо бояться».
Мир растворялся, новый день превратился в линялые цвета.
Койот зарывался глубже – прочь от чужих рук, от времени и одиночества, от бед и тревог, безопасности, правил, картографии, указаний, мерзких клиентов и метакопов; все плохое отделялось и оставалось позади. Черный кеб опускался к слабому зеленому мерцанию в непроглядно черной земле.
– Прямо как побег из изолятора, – сказал нам Койот.
И тут мы…
Тут мы…
Мы скебировали вниз.
Тут мы…
А потом мы…
Мы спускались… наш путь зарастал корнями.
Мы…
Мы прорывались в другой мир. Нижний мир. Сны. Наконец-то сны. Проснулись в другом времени, в чужом саду. В подземном саду. Я в Белинде.
Мы…
Сад был черен, как ночь… Цветы как смоль, лепестки как ленивое пламя. Мерцание темного семени. Мы зарывались в землю.
Спим… спим… падаем и летим…
Туда, в картину. Раскидываются лиловые тени. Кеб рычит, как пес, раздвигает мокрую массу корней, прорывается, наконец встает. Толстые корни дуба. Скрученные и сплюснутые. Парализованные кляксы семян.
Черный сад.
Точно в то же время, 4:16 утра восьмого мая, мальчик по имени Брайан Ласточка понимает, что змеи-констрикторы и стебли отпустили его. Он обнаруживает, что его перенесло обратно домой, в кровать.
Его родителей, Джона и Мэвис, будят крики сына.
Всё – и растения, и земля, и пес, и время, – всё сливается в движении и рывком останавливается. Я чувствую, как угольно-черные корни сверлят мягкую почву. Я смотрю глазами Белинды в окно кеба на объятый тьмой лес. Время снова ночь. Время ускоряется, движется, размываясь. Куда пропал прошлый день? Луна гнетуще проглядывала сквозь ветви. Кое-где кружили светлячки, тонкими линиями света рисуя карту вокруг фиолетовых цветов. Койот вышел из кеба, смяв открытой дверью упершиеся в нее ветки. Чтобы пробраться к пассажирской двери, он пригнул куст диких гиацинтов. Мы вывалились наружу, как из такси после долгой ночи в компании с ячменным вином. Вдвоем, одна внутри другой, шатаемся как пьяные. Я пыталась овладеть телом Белинды, но она была слишком возбуждена, слишком слаба после поездки. Она вдыхала аромат черных лепестков, ломала их, заталкивала в рот сгустки черноты, пробуя на вкус живительную сладость. Обнаженное тело-карта каталось по земле, сминая клумбы фиалок. Белинда испытывала виртуальный кеб-лаг – шок от перехода в другой мир. Понадобилась вся моя Тень, чтобы отвоевать хоть маленький кусочек ее плоти. Когда я заставляла ее подняться, то словно поднимала тяжелый, тяжелый груз. Койот помог мне, обняв нашу талию крепкой веткой. Мы вытащили футляр с Сапфиром. Я позволила Белинде привалиться к боку такси, повернув ее голову так, чтобы видеть, где мы находимся.
Мы были не в той части сада, которую я увидела, когда меня вел Томми Голубь, но и здесь во всем господствовало то же гнетущее чувство. Воздух очень густой и зернистый, я чувствовала, как он бьется о кожу Белинды. Тяжелые шары черной пыльцы медленно двигались, поймав слабый ветерок. Ночной сад был так темен, а пыльцы так много, что я с трудом различала что-то даже вблизи. Кеб приткнулся у ствола большого величественного дуба. Под ним землю покрывал плотный ковер фиалок, который кончался возле густой вязовой рощи. В сумраке что-то слабо мерцало, и, когда глаза Белинды приспособились к темноте, я смогла различить среди деревьев две декоративные колонны.
Колонны обвивал плющ, и каждую венчала статуя ангела: фигура мальчика – на левой и собаки – на правой. Бледные духи тишины. В промежутке между их спящими крыльями листва была чуть менее густой, небольшой просвет в безрадостном окружении, за которым, казалось, был какой-то путь. Или, если точнее, остатки давно заросшей садовой дорожки.
– Я достал багаж, – сказал нам Койот. Он держал в руках футляр с Сапфиром. Мы велели поставить футляр на землю и открыть. Койот так и сделал, отщелкнув замки лиственными когтями.
– Каб-бля! – гавкнул он. – Первый раз провез зомби в собственном черном кебе.
Белинда посмотрела на него.
– Это мой брат, – сказала она. Сказала сама, и я была так рада это услышать, что мне захотелось обнять ее. Что весьма затруднительно сделать изнутри, но я попыталась. И поняла, что она почувствовала, как я засветилась внутри.
Сапфир выполз из футляра, залез Белинде на руки и прижался к груди. Может быть, увидел в ней меня. Не знаю. Белинда подвинула его поудобнее и обернулась к Койоту.
– Пойдем посмотрим? – сказала она.
И я тоже сказала, одновременно с ней. Посмотрим вместе.
Мы прошли между окаменевшими ангелами по тонкой дорожке среди качающихся деревьев. Койот шел первым, его черно-белые песоцветия мелькали перед нами. Я следовала за ним внутри Белинды.
Черно-белая карта старого Манчестера на Белинде цеплялась за жесткие колючки. Колючки царапали ей кожу, прокладывая новые дороги. Сапфир прижимался к груди Белинды. Она крепко обнимала его. Казалось, в этом мире, в этом лесу мой сын чувствует себя как дома, даже его аллергия немного унялась.
Сначала было трудно. Деревья сплетали пальцы над нашими головами, подавляли нас, заводили в чернильно-темный туннель. Ветви хлестали нас, шипы кололи, корни хватали за ноги. Но понемногу лес стал расступаться – деревья росли реже, дорожка стала шире и виднее. Как будто она вела нас, хотела, чтобы мы шли дальше. Теперь между ветвями время от времени появлялась желтая луна и проливала на листья бледный свет. На луну выла стая собак: за деревьями мы слышали ужасный лай. Белинда хотела повернуть назад из-за Сапфира, но Койот уже раздвинул слипшиеся темные папоротники и вышел на освещенную поляну. Нам оставалось только пойти следом.
Здесь нас ждала стая. На наших глазах они кинулись друг к другу, собирая разномастные тела в один ужасный образ, огласивший воздух ревом. Из каждой его пасти капал черный яд. В его стальной шерсти извивались змеи. Дерьмо дымящимся ковром покрыло землю. А за этой тварью стояли узорные ворота из кованого железа, врезанные в стволы сросшихся сосен. Пятидесятиглавый пес зарычал на нас и прыгнул вперед, роняя с зубов хлопья пены.
– Боже! – Белинда бросилась назад вместе с Сапфиром.
– Чего надо, долбопес? – спросил Койот.
– Я Цербер. Я страж леса. – Одна из голов приблизилась к лицу Койота, капнула на него слюной и затем сказала:
– Тесто. Тесто и мед. Мед и тесто. Медовые булочки. Есть у вас такие?
Койот повернулся к нам:
– Есть у нас медовые булочки? Мы покачали головой.
– Есть хоть что-нибудь? – прорычал зверь.
– Полный голяк, псятина, – ответил Койот.
Псина злобно заворчала, головы заболтались, как на карусели.
Койот зарычал на Цербера:
– У меня есть полный набор зубов, выделанных из карты Манчестера. Хочешь попробовать?
– Попробовать хочу.
Койот рванулся вперед и впился зубами в шею главной собаки.
Цербер адски взвыл. Потом изобразил щенячье-умилительное спокойствие.
– Ну ладно, – захныкал он. – Пройдите к воротам.
И устрашающее создание распалось на составные части: униженная стая крадучись растворилась во тьме, оставив поляну луне и путешественникам.
Койот открыл железные ворота на дальнем конце прогалины, и мы вошли в лес мертвых сосен. В воздухе резко запахло смолой, под ногами захрустели жесткие иголки. Мы шли по широкой тропинке между стволами. Тропинка извивалась как змея, так что мы окончательно потеряли чувство направления. Осталось чувство, что нас ведут.
Впереди слышался звук лениво плещущей воды; наконец линии стволов разошлись, открыв необъятную лиловую водную гладь. Лепестки фиолетовой дымки, смутно похожие на людей, играли над поверхностью. Мы стояли на темном берегу, наблюдая за золотой лунной дорожкой. В центре озера на маленьком острове стояла сцена кремового цвета. Посреди ее цветочных колонн оркестр исполнял сильно измененную загробную версию национального гимна, «Парома через Мерси. Эту страну я люблю и останусь здесь навсегда». Металлическое сияние охватывало трубы и тромбоны, когда те издавали звук. За островом, на другом берегу озера, в небе виднелись отблески света, будто чьи-то глаза вдалеке. Перед нами легко билась о крепкие доски причала весельная лодка. На носу высилась фигура в черной сутане, длинная и узкая, как сама ладья.
– Добрый вечер, дорогие мертвые, – приветствовала нас фигура надтреснутым голосом. – Добро пожаловать в Пьяный Можжевельник. Заблудились в темноте, да? Ну-ну, ничего. Не редкость в наших местах.
Койот спросил, как его зовут.
– Мое имя Харон, – ответил он. – Я перевозчик озера Ахеронт. По-видимому, вы ищете переправу?
Койот сказал, что так и есть.
– Великолепно, нас ждет отличное плавание. У каждого ли из вас есть по оболу?
Койот посмотрел на нас, мы на него. Койот спросил, что такое обол.
– Что такое обол?!
Речь перевозчика стала бессвязной.
– Обол! Только не говорите, что… хотите сказать… вам не положили монету в рот… когда вы умерли? Ваши родственники? О боги, вот это прискорбно. Прискорбно. Во имя смерти, как вы сумели пройти мимо Цербера?
Койот сказал ему, что многоголовый Цербер почти ничего не потребовал за проход.
– Не потребовал! Возмутительно. Я непременно доложу. Ну в самом деле, это же против всяких правил!
Койот спросил Харона, может, обол – это вроде кеб-тарифа за проезд? Харон озадаченно замолчал, и Койот объяснил ему, что такое кеб и тариф.
– Да! Вот-вот! Точно. Тариф. Тариф – один обол. Наконец-то мы до чего-то договорились. Так вы готовы оплатить тариф? Ну в самом деле, они обязаны были положить вам обол в рот. Серебряную монету, равную одной шестой драхмы. Есть такое?
Койот покачал головой.
– А еще что-нибудь? Что-нибудь, чтобы… заплатить за проезд? Ну, хоть что-нибудь?
Сапфир соскользнул с Белинды и забрался внутрь лодки, устроившись у ног Харона.
– Постойте-ка, – взвизгнул Харон, – что эта туша делает в моей ладье?
– Ловит попутку, – ответил Койот.
– Ну-ка уберите его!
– Сам попробуй.
Харон наклонился к Сапфиру, но мой зомби-сын растекся телом по корпусу лодки. Его нельзя было убрать. Лодка угрожающе закачалась. Харон едва не свалился в воду.
– Все это действует мне на нервы, – заныл он.
– Ссаживай его, – сказал Койот, – или бери нас всех.
Харон с раздражением оглядел берег и сказал:
– Ну ладно тогда. Запрыгивайте! Быстро, быстро! Пока никто не видит. В самом деле, перевозить пассажиров за просто так – уже слишком. Никакой вам платы! И как прикажете поддерживать свой бизнес? Как, а?
И вот мы вчетвером поплыли – пассажиры в лодке, тонким лезвием рассекающей густую застоявшуюся воду. Только лунный свет, круглое облако пыльцы, растворенное в тумане, танцующем вокруг. Только скрип весел Харона да приглушенная мелодия пробирается к нам с центрального острова. Оркестр играл одно и то же снова и снова, замедляя темп до похоронного марша, словно игра была неким жестоким наказанием. Харон сидел на корме, его костлявые руки выглядывали из рукавов, сжимая рукоятки весел. Несмотря на очевидную слабость, он греб без всякого напряжения. Койот устроился на носу, Белинда – посередине, я – внутри Белинды, а Сапфир свешивался через борт, вглядываясь в глубину. Он чихнул, но почти неслышно. Ему определенно стало лучше, это было видно. Но что случится с ним, когда мы возвратимся в реальный мир? Ведь тогда аллергия вернется? А если после этой поездки ему станет еще хуже? И вообще, где он, реальный мир? Я лишь смутно припоминала, кем я была раньше. Вирт изменил мою Тень, стерев чувства. Все стало очень спокойным, тихим и застыло во времени. Луна, озеро, темнота, скрип весел, печальная мелодия оркестра. Духи тумана. Белинда опустила руку в воду…
– Не надо! – вскрикнул Харон. – Не касайтесь воды озера. Пожалуйста.
– Почему? – спросила Белинда.
– Потому что она может поглотить вас.
Белинда убрала руку; только когда мы проплыли больше половины озера и от мелодии остались лишь неясные отзвуки позади, она заговорила снова.
– Койот? – сказала она. – Ты хоть представляешь, что сейчас происходит?
– Мы попадаем в разные истории, – ответил Койот. – Историю про пса с кучей голов. Историю про драйвера водяного кеба. Сад, черный и с глубокими реками. Сэр Джон ждет. Я чувствую, что он ждет нас.
Перевозчик подвел лодку к берегу.
– Высадка здесь, Белинда, – сказал Койот. – Ты не боишься?
Я заставила Белинду подтвердить, что она спокойна, и мы выбрались из лодки. Сапфир снова забрался на руки Белинде. Койот повернулся к Харону:
– Оставишь счетчик включенным? – спросил он. Перевозчик сплюнул в озеро и ответил, как будто точно знал, о чем спрашивает Койот:
– Никто не возвращается, дружище. Билет в одну сторону.
Лодочник засмеялся и оттолкнулся от причала.
Нас окружила тишина.
Только тихие вздохи весел, когда они опускаются и поднимаются из воды, опускаются и поднимаются, – и вот уже волны успокоились и исчезли. Медь труб холодно блеснула в воздухе, и звук умер. Луна скользнула за облако.
Тьма. Тьма была живым цветком.
Перед нами встала высокая стена растений. Стена была в два раза выше, чем мы все, вместе взятые, и над вершинами ее башен-стволов различался бледный свет. Белинда велела Койоту вырасти выше самых высоких стеблей, пробиться наверх и взглянуть, что с другой стороны этой цветочной стены. Он поворчал немного и попробовал сделать, как она сказала. Но не успел он дорасти до середины, как стебли сплелись над ним, пригибая его к земле. После пятой попытки Койот сдался и сказал Белинде, что эта история не хочет, чтобы они глядели выше верхушек деревьев.
– Ты меня раздражаешь, Койот, – сказала Белинда. – Я думала, ты сможешь быть проводником.
Койот помолчал мгновение, пока лепестки его ноздрей изучали пахучие следы. Потом двинулся с места и зашагал вдоль стены налево. Мы втроем пошли за ним, совсем запутавшись. Мы шли, наверное, несколько лет, а может быть, это только нам показалось. Податливое, изменчивое время. Могло пройти всего несколько секунд. Наконец мы нашли в стене отверстие. Или стена открылась для нас. Или мы открылись ей.
Не имеет значения. Что-то случилось. Что-то медленно происходило, слишком медленно, чтобы его осмыслить. Темное пространство между двумя мирами. Черный путь между живыми стенами. Мы смотрели в черные зеркала – пути ветвились дорожками, своенравными, как линии извилистого сюжета. Светлячки мигали в пробелах между словами, между листьями.
– Надо бы нам атлас лабиринтов, Белинда, – сказал Койот.
Белинда ответила, что надо не думать, а идти:
– Да что за дела? Попробуем, как повезет.
Бродим, заплутав в саду тысяч цветов, тысяч углов и проходов. Каждая тупиковая аллейка обрывается в темноту, усеянную неяркими кляксами светлячков. Снова появилась луна, выглянула из-за рваного облака, показала нам, как же безнадежно мы потерялись.
– Ты что, ничего не знаешь о лабиринтах? – спросила Белинда. Койот покачал лепестками. – Ну, знаешь, я думала, ты разбираешься. Господи, ты же вроде как лучший драйвер всех времен и народов! Что такое, в конце концов?
– Белинда, ты начинаешь действовать мне на нервы, – прорычал Койот сквозь лепестки.
– В смысле, нам надо просто все время поворачивать налево? Или держаться за золотую нитку? Или идти по оставленным на земле кусочкам хлеба или чего-то там? Короче, или что? Мы так и будем ходить тут кругами? Это наш метод? Ну?
Койот не смог ответить. Дважды мы возвращались ко входу. Каждый раз снова уходили от него, надеясь найти другой маршрут. Представь только: голая девушка с вытатуированной картой, растительный пес, сам – дорога до кончиков веток, пассажир – теневой коп, которому известно бесконечное множество неверных путей, и дитя Лимбо, нашедшее запретную дорогу к жизни. И все мы не можем пройти обыкновенный сад-лабиринт. И когда луна снова заползла за облако, сад затянуло мглой, а стены растений сомкнулись вокруг – как нам было не отчаяться? Белинда стала роптать, заявив, что ей трудно нести Сапфира. И как раз тогда мы сделали еще один поворот налево – а за ним появился свет. В нескольких метрах впереди была дырка в ограде, и из щели проглядывал бледный колеблющийся свет. Мы кинулись туда, надеясь…
Перед нами раскинулось озеро. В третий раз. Луна, та же луна. То же озеро. Тот же оркестр на сцене. Его не слышно и не видно, но он чувствовался, как пыль в воздухе. Мы пошли обратно в лабиринт. Черная пасть все так же ждала нас;
– Каб-бля! – крикнул Койот.
– А мне казалось, мы участвуем в этой истории, – сказала Белинда.
– Я хотел сказать, что дорожки все время меняются, – глаза Койота прикрылись листьями. – Карта непостоянна, она изменяется с каждым нашим шагом. Лабиринт нельзя пройти…
Светлячок, носившийся от лепестка к лепестку, засиял и внезапно полетел в глубь проходов, освещая сад.
– Поймай его, Койот, – сказала я через Белинду. Койот выкинул ловкую суставчатую ветку и задержал светлячка мягкими лепестками. Далматинский цветок на ветке засветился.
– Может быть, мы ищем не тот цветок, – сказала я голосом своей дочери. Я подумала о связи между полетом светлячка и тем, как моя Тень работала на новой карте Манчестера. Следуй за огнем. Койот выпустил светящегося жучка. Тот замелькал среди растений. Мы с довольно хорошей скоростью погнались за стремительными вспышками. От угла к углу, из прохода в проход. За ним. Горячий след маленьких крыльев, пылающая карта. Сапфир изо всех сил цеплялся за Белинду, так быстро мы теперь двигались. Налево, снова налево. Снова налево. И потом налево. Опять налево, следуя за огоньком в темноте. Опять налево. Еще раз налево. И там налево. На следующем повороте налево. Опять налево. Налево. И налево. Налево, налево, налево. Крутимся и вертимся. Налево и теперь направо, один раз. И потом еще один поворот налево, последний поворот и…
Писающий Купидон.
Каменный младенец, водруженный в центре декоративного фонтана, пускает струю в озерцо застоявшейся зеленой воды. Младенческая пиписка в крохотных пальчиках. Тонкая струйка воды из скульптурного пениса. Мясистые крылышки торчат из бледных лопаток.
Центр лабиринта. Банальный садовый фонтанчик в кольце цветов. Никаких дворцов. Никакого Джона Берликорна. Никакого выхода. Кроме нашего учащенного дыхания слышно только слабое журчание воды по камню, по лунным теням. Ветер слегка волнует поверхность пруда.
Светлячок направился прямо к струе, влетел в нее и упал со слипшимися крыльями на водоросли.
– И что теперь, мистер Пес? – осведомилась Белинда.
– За ним.
Очень просто. За ним. Попьем из этого фонтана. Мы подошли за Койотом, который уже успел подставить лицо под струю мочи. И пил. Сапфир прыгнул с плеч Белинды прямо в фонтан и открыл рану в мягкой плоти, чтобы моча затекла внутрь.
– Ну да, я вижу, вы уже там, – сказала Белинда.
– Может, надо подождать, – ответил Койот, луна ярко освещала его лепестки. – Может, Берликорн ждет. Пока мы все не попьем.
Пришлось постараться, Белинда сопротивлялась, но я через Тень все-таки заставила ее ступить в воду. Нашим босым ногам стало холодно. Я пригнула ее голову к струе. Пить, глотать. И крохотный пенис вырос до чудовищных размеров. Каменные руки. Крепкие руки на плечах Белинды заставили ее взять в рот головку толстого члена, которая превратилась в пурпурную мякоть желания…
Белинда упала вниз головой в озеро темноты. На ее губах остывала моча.
Золотой дождь…
