Таверна Рози определенно не была таким местом, куда дети заходят на ланч (возможно, туда вообще не пускали детей), но Олив все равно пошла.

Она открыла тяжелую деревянную дверь с прикрепленной снаружи мишенью для игры в дартс и вывеской с объявлением о выступлении группы «Бэк ин Блэк», перепевавшей композиции AC/DC, которое ожидалось в пятницу вечером. Немного раньше она попыталась уговорить Майка пойти с ней, но тот нашел подходящую отговорку.

– Никак не могу, – сказал он вчера, когда они сидели в его древесном домике. После окончания учебного года они редко встречались, поскольку мать привлекла его к работе. Она вела курсы кройки и шитья, а еще специализировалась на химчистке по предварительным заказам. Поэтому Майк проводил свои дни, оформляя и принимая заказы либо развешивая платья и костюмы в пластиковых чехлах. – Там часто околачиваются мой отец и его приятели, – пояснил он. – Если кто-то из них увидит меня, то я окажусь по уши в дерьме.

– Как тебе будет угодно, – сказала Олив, спустившись с лестницы, и не остановилась, когда он прокричал ей вслед:

– Олив! Пожалуйста, не уходи!

Потом она не ответила на его звонок, принятый на автоответчик, когда голос ее матери в очередной раз произнес: «Вы позвонили Кисснерам. Сейчас нас нет дома, но вы можете оставить сообщение, и мы перезвоним».

В сумрачной таверне пахло пивом и сигаретами, хотя Олив знала, что теперь внутри нельзя курить. Это был закон штата, утвержденный на федеральном уровне. Может быть, посетители курили в туалете или местные работники закуривали, когда заведение закрывалось на ночь. А может быть, сигаретный дым просто впитался в пол, стены и потолок и стал похожим на привидение, от которого нельзя избавиться.

В понедельник после полудня внутри было почти пусто. Два спортивных комментатора обсуждали предстоящий бейсбольный матч по телевизору, установленному в углу над стойкой бара. Пожилая пара в отдельной кабинке уплетала куриные крылышки, и между ними уже высилась горка обглоданных костей. Двое молодых людей в джемперах с логотипом «Ред Сокс» играли в пул на бильярдном столе в задней комнате. Один из них озадаченно посмотрел на Олив. Сгорбленный мужчина на высоком табурете у стойки нянчил кружку пива.

– Я вас знаю? – спросил он. Его спина была изогнута в виде вопросительного знака. От него несло луком.

– Нет, сэр, – ответила Олив. – Я так не думаю.

Она прошла к другому концу барной стойки.

– Тебе не кажется, что ты еще слишком молода для выпивки? – спросила женщина за стойкой. На ней были блузка на бретельках и голубой передник, завязанный вокруг талии. Ее волосы были сухими, кудрявыми и выкрашенными в красный цвет, из-под которого пробивались светлые корни.

Олив выпрямилась во весь рост и уперлась ладонями в стойку между двумя картонными подстаканниками с логотипами разных сортов пива.

– Вы Сильвия, верно? Меня зовут Олив, я – дочь Лори Кисснер.

Сильвия прищурилась:

– Ну да, конечно. Ты похожа на мать, но тебе уже говорили об этом, да?

Олив пожала плечами:

– Иногда.

Вообще-то это происходило гораздо чаще: на «Куолити-Маркет», где работала ее мать, все кассиры поддразнивали Олив и называли ее Лори-младшей. Парикмахерша Аманда, которая стригла ее и маму, говорила: «Ты точная копия матери, понимаешь? Ты еще не выросла, но это обязательно случится, – и тогда пусть Бог смилуется над мальчишками!»

Олив совсем не думала, что она похожа на маму. Конечно, у обеих были темные глаза и волосы, но Олив была худой и костлявой, со слишком длинными руками и ногами, а мама поражала совершенством изгибов и женской грацией. Когда-то мама усадила Олив за свой туалетный столик и наложила простой макияж: немного румян, бронзовые тени для век и помада винного цвета, пахнувшая как воск. «Ну вот, теперь ты совсем как взрослая», – сказала мама, и Олив поразилась, потому что, глядя в зеркало, она видела незнакомую версию своей матери, как будто решила притвориться ею. Она не могла дождаться, когда смоет это безобразие и станет прежней Олив.

Теперь Сильвия изучала Олив, протирая пинтовый бокал для пива.

– Когда я в последний раз видела тебя, ты была еще малышкой. Ты растешь, как молодое деревце. Сколько тебе сейчас лет?

– Четырнадцать.

– Четырнадцать, – с легкой тоской повторила Сильвия. – Как летит время!

Олив не знала, что сказать, и уставилась в стену.

– Так что я могу для вас сделать, маленькая мисс Кисснер? Хотите кока-колу или что-то еще?

– Нет, спасибо. – Олив пошарила в карманах, но там ничего не было.

Сильвия все равно налила ей бокал кока-колы и положила туда вишенку.

– За счет заведения, – сказала она и поставила бокал на подстаканник.

– Ты что-нибудь слышала о своей маме? – спросила Сильвия.

– Нет, – ответила Олив. Она прикоснулась к бокалу, глядя на пузырьки, которые поднимались вверх и лопались на поверхности. – Пока нет.

Сильвия помрачнела и с удвоенной энергией занялась протиркой. Она держала бокал так, что смотрела на Олив через стекло.

– Но я надеялась, что вы можете что-нибудь рассказать, – добавила Олив и отхлебнула сладкой, холодной газировки. – Я слышала, что моя мама была здесь с каким-то мужчиной незадолго до ее ухода. Темноволосый мужчина в кожаном пиджаке. Моя тетя Рили видела, как они сидели вместе за столом. Я надеялась, что вы помните его и можете знать, кто он такой. Или о ком-то еще, с кем мама встречалась до ухода из дома. – Олив наблюдала за Сильвией и старалась выглядеть не слишком взволнованной. Меньше всего ей хотелось получить взгляд типа бедная малышка.

Сильвия поставила бокал на стойку и повертела в руках белую тряпку для протирки.

– Олив, твоя мама…

– Я знаю, что говорят люди, – перебила Олив. – Они говорят, что она встречалась со множеством мужчин. Ее всячески обзывают. Все, что вы можете сказать, вряд ли будет для меня в новинку, но я хочу знать правду.

Теперь Сильвия выглядела опечаленной. Олив впервые заметила морщинки в уголках ее губ и вокруг глаз.

– Думаю, многие люди не понимали твою маму… То есть, конечно, она приходила сюда и выпивала с разными людьми, которые платили за выпивку. – Сильвия наклонилась, обмахнула стойку и жесткими круговыми движениями вытерла небольшое пятнышко. – Она любила встречаться с новыми людьми, особенно если они находились здесь проездом. С туристами, охотниками и дальнобойщиками, в общем, с людьми, которым было что рассказать о других местах. Но тебе хорошо известно, что местные не доверяют чужакам.

Олив кивнула, думая об Элен и Нате. Она знала городские слухи о «чужаках с равнин», купивших землю у болота. Теперь их винили во всех городских бедах, включая пробуждение Хетти; некоторые даже утверждали, что Элен сама является ведьмой.

– Слухи разлетаются быстро, – продолжала Сильвия. – Но, насколько мне известно, твоя мама не цеплялась за чужаков в том смысле, в каком об этом толкуют.

– Но у нее был… вроде как ухажер, верно?

– Не знаю, Олив. Если и был, она мне не рассказывала. И я никогда не видела ее рядом с мужчиной, который был бы похож на ухажера.

– И все-таки она встречалась с мужчинами?

Сильвия смерила ее долгим взглядом, словно не могла поверить услышанному.

– Повторяю, она выпивала здесь с самыми разными людьми. Включая чудаков из клуба призраков, где она состояла.

– Клуб призраков?

– Да. «Круг общения с духами», как они это называют.

Олив резко вздохнула. Ее мать пыталась общаться с духами?

– Не надо так ужасаться, детка. Это просто кучка людей, которые пьют дешевое вино и проводят спиритические сеансы в старом отеле Дикки Барнса. Там впадают в транс и дерут деньги с пожилых женщин за разговоры с мертвыми.

– Минутку. Вы говорите, моя мама действительно ходила туда?

Сильвия кивнула.

– И не один раз. Какое-то время мне казалось, что она стала полноценной участницей этого действа.

Дикки Барнс был мужчиной немного старше пятидесяти, который когда-то считался звездой родео в Техасе. Во всяком случае, так он говорил. Он расхаживал по городку с видом величайшей местной знаменитости и с толстым ковбойским ремнем с начищенной пряжкой на джинсах «Ранглер», к которому была пристегнута кожаная кобура со старым «кольтом». Он зажимал в углу всех, кого только мог, и донимал их рассказами о мустангах, которых он объездил, или о быках, которых он стреножил. Его любимые истории были описаниями страшных увечий, которые ему приходилось видеть: о забоданных быками мужчинах, ковбоях с расколотыми черепами и ампутированными пальцами. По словам Майка, Дикки недавно оставлял в химчистке его матери много модных футболок с ковбойской тематикой.

– Ты имеешь представление, сколько костей я переломал, сынок? – спросил он.

Майк признался в своем неведении:

– Во мне больше винтов и металлических пластинок, чем в Железном человеке из геройских комиксов.

Дикки вырос в Хартсборо, но уехал в шестнадцать лет, чтобы выучиться на техасского ковбоя. Его отец был врачом, но пропал без вести на охоте еще в 1970-х годах, когда Дикки был ребенком. Некоторые говорили, что Хетти дотянулась из могилы до бедного доктора Барнса, но Олив не относилась к этому всерьез. Кроме того, ее отец говорил, что доктор Барнс бы горьким пьяницей, поэтому неудивительно, что он отправился в лес и не смог выбраться обратно.

После многочисленных переломов и сотрясений мозга Дикки забросил родео. Через тридцать лет он вернулся в Хартсборо и приобрел старый отель, который был превращен в магазин старой мебели и лавку древностей. Олив слышала о спиритических сеансах. Люди говорили, что Дикки пытается установить контакт со своим отцом. Школьники называли его психопатом и посмеивались, что он слишком часто падал головой вниз с лошади. Но по большей части люди подшучивали над ним не зло, в том числе родители Олив, которым нравилась история о том, как два года назад Дикки выгнали с городского собрания в здании начальной школы за то, что он пришел туда с шестизарядным револьвером.

– Этот парень никогда не снимает кобуру и считает себя настоящим ковбоем, – сказала мать, когда вернулась домой с собрания.

– Ковбой, который говорит с мертвецами, – хмыкнул отец. – У него есть разрешение на оружие, но все равно, нельзя вот так приносить револьвер в школу.

– Никаких исключений, даже для Джона Уэйна! – со смехом отозвалась мама.

Теперь Сильвия склонилась над стойкой, так что ее лицо оказало совсем рядом с Олив. От нее пахло розами, только это был химический аромат вроде детских духов.

– Лори ходила на эти встречи, чтобы установить контакт с Хетти, – тихо, почти шепотом сказала Сильвия. – Она хотела узнать про сокровище.

– Правда? Она установила контакт? Она что-то узнала? – Вопросы сыпались как горошины.

Сильвия улыбнулась:

– Ты не только похожа на нее, но и настроена точно так же, как она! – Она покачала головой и продолжила: – Не знаю, показались ли призраки, но мне известно, что однажды Лори пришла сюда поздно вечером. Она страшно нервничала и спросила, можно ли будет переночевать здесь. Она сказала, что Дастин – то есть твой отец – почему-то жутко рассердился на нее. Я спросила, в чем дело, и она сказала, что это не имеет значения… что больше ничего не имеет значения. – Сильвия оглянулась на комментаторов, излагавших бейсбольную статистику, и прошептала: – В тот вечер твоя мама немного выпила вместе со мной и стала чуть разговорчивее. Она сказала, что знает секрет, и я поклялась не говорить ни одной живой душе. Что еще я могла сделать? Тогда она сказала, что нашла сокровище Хетти. Она знала, где оно находится.

– Что? – Олив едва не сшибла свой бокал. – Когда это было? Она сказала, где оно находится? Она выкопала его?

Сильвия снова улыбнулась. Теперь она наслаждалась собой и получала удовольствие от своей истории.

– Это было незадолго до ее ухода. И она мне больше ничего не сказала про сокровище. Я не знаю, выкопала ли она его. Ты помнишь, какой была твоя мама: она всегда любила рассказывать истории, особенно после нескольких рюмок. Ей нравилось разыгрывать людей, помнишь? Заставлять их верить в разные байки.

Олив кивнула. Маме действительно нравилось дурачить людей и плести небылицы. Она все время испытывала слушателей на доверчивость и душевную податливость.

– В ту ночь она осталась у вас? – спросила Олив.

– Да. Но, когда я встала на следующее утро, она уже ушла.

– И после этого вы больше ее не видели?

Сильвия нахмурилась, и морщинки вокруг ее губ углубились, как маленькие каньоны.

– Нет, это был последний раз. Как я уже говорила, это произошло за день-другой до ее ухода.

– Вы больше не получали известий от нее? Может быть, вы слышали о ней от кого-то еще?

Сильвия резко покачала головой, болтая бирюзовыми сережками. Она подняла руку, взялась за правую сережку и слегка потянула.

– Нет. – Ее взгляд был устремлен на освещенную табличку над дверью с надписью «выход». – Иногда мне кажется, что она нашла его. Сокровище Хетти. Я никогда не верила в его существование, но, возможно, твоя мама все-таки нашла его и увезла деньги так далеко, как только могла.

«Без меня», – подумала Олив. Она отпила большой глоток холодной колы, пытаясь сосредоточиться на сладости, дать себе что-то еще, кроме ужасного и опустошительного ощущения утраты.

Вместо этого она впала в замороженный ступор.