Глава 11
Откровения

Незадолго до рассвета она разбудила его.

– Нам стоит разойтись по своим каютам, – прошептала она.

– Уже ухожу, – солгал он, тяжко, но смиренно вздохнув.

Лефтрин погладил Элис по голове, обернул локон вокруг пальца. Кожу под волосами легонько, приятно потянуло.

– Мне снился сон, – неожиданно для себя произнесла она.

– Правда? Мне тоже. Прекрасный сон.

Элис улыбнулась в темноте:

– Мне снилась Кельсингра. Но, Лефтрин, это был странный сон. Похоже, я была в нем драконом. Потому что видела город совсем маленьким и откуда-то сверху. До сих пор я еще не представляла, что увижу его так. Все крыши и шпили, сеть дорог, словно жилки на листке, и река тоже казалась серебряной дорогой. Она была очень широкой, но город стоял по обоим берегам. И знаешь, в моем сне этот город выглядел так, словно его и строили для того, чтобы смотреть сверху. Как такое странное произведение искусства…

Элис умолкла. Лефтрин шевельнулся рядом с ней на постели. От этого движения она как-то ясней осознала его присутствие: прикосновение его тела, запах.

– Думаю, нам пора расходиться, – нехотя повторила она.

Свеча давно уже догорела. В маленькой каюте Седрика было темно. Лефтрин медленно сел. Прохладный воздух коснулся ее бока там, где его тело тесно прижималось к ней на узкой постели. Элис улыбнулась себе. Она спала рядом с нагим мужчиной. По-настоящему спала, в его объятиях, прижавшись щекой к волосам на его груди, сплетясь ногами.

С ней еще никогда такого не случалось.

Элис слышала, как он разыскивает в темноте штаны и рубаху. Парусиновые брюки занятно шуршали, пока он их натягивал. Затем он втиснулся в рубашку. Капитан нагнулся, разыскивая башмаки, взял их в руки.

– Я провожу тебя до каюты, – шепотом предложил он.

– Нет, – возразила она. – Ступай. Я дойду сама.

Капитан не спросил, почему она хочет, чтобы он ушел. И за это Элис была ему благодарна. Скрипнула, открывшись и закрывшись, дверь, и тогда она встала. Ночная рубашка валялась на полу. Она была холодной и местами сырой, но Элис все равно ее натянула. Она заметила, что одна коса расплелась, и распустила вторую. На ощупь расправила сбившиеся одеяла на постели Седрика. Отыскала его «подушку» и вернула на место. Затем обшарила постель и пол, но медальон так и не нашла. И снова повторила себе, что это ее не заботит. Никчемная безделушка из жизни, которая уже не имеет к ней никакого отношения. Элис выскользнула на палубу, прикрыв за собой дверь.

Короткая перебежка до каюты, и она закрыла дверь и вернулась в свою постель. Одеяла показались холодными и неуютными, когда она забралась под них. Внизу живота ныло, лицо и грудь исколола борода, а его запах пропитал всю кожу. Элис задумалась о содеянном, с вызовом решила, что ее это не волнует, но так и не сомкнула глаз. Ей вовсе не было безразлично то, что она сделала. Это стало для нее самым важным решением, какое она приняла в жизни. Элис смотрела в темноту, не сожалея, но заново переживая все в воображении. Как его руки касались ее, как он тихонько вздыхал от наслаждения, как кололась его борода, когда он целовал ей грудь.

Все это было так ново для нее. Элис не знала, была ли она распутной или же просто женственной. Они вели себя друг с другом словно звери или именно так и касаются, пробуют и наслаждаются любящие друг друга люди? Элис не покидало ощущение, будто она испытала все это впервые в жизни.

Возможно, так и было.

Элис закрыла глаза. Мысли об участи Седрика, о Гесте, оставшемся в Удачном, о ее добродетельных подругах и чопорной матери, о неизбежном возвращении к той жизни наводили на нее ужас.

– Нет, – проговорила она вслух. – Не сегодня.

Она зажмурилась крепче и заснула.

Капитан босиком стоял на палубе и глядел на берег. Башмаки он держал в руках.

– Что у тебя на уме, Смоляной? – тихонько спросил он корабль.

Последовавший ответ был загадочным. Лефтрин его не услышал. Скорее, ощутил босыми ногами через палубу в не меньшей степени, чем сердцем. Корабль хранил собственные секреты.

– Смоляной, я знаю этот сон, – попытался Лефтрин снова. – Я думал, он мой. Нечто, что ты хотел мне показать.

На этот раз воздух дрогнул согласием. Трепет – и тишина.

– Корабль? – окликнул Лефтрин.

Но ответа не получил. Спустя некоторое время, так и держа башмаки в руках, капитан Смоляного отправился к себе в койку.

Карсон связал лодки веревкой. Это казалось унизительным, все равно что ехать на лошади, которую ведет кто-то другой, но Седрик понимал, что иначе нельзя. Поэтому, вместо того чтобы возмущаться, он изо всех сил следил за тем, чтобы веревка не натягивалась. Он был готов признать, что не умеет удерживать лодку в стороне от главного течения и подниматься вверх по реке. Но не хотел признавать, что у него не хватает сил грести и его нужно тащить до баркаса на буксире.

У этой гордости была своя цена, и теперь Седрик платил по счету. Каждый взмах веслом давался ему с трудом. Ладони покрылись мозолями, пузыри полопались и ободрались, и теперь он сжимал весло едва ли не освежеванными руками.

– Уже недалеко! – обернувшись к нему, прокричал Карсон. – Все будут так рады и тебе с драконицей, и лодке! Ее утрата дорого бы нам обошлась.

«Наверное, куда дороже, чем пропажа хлыща из Удачного», – гневно подумал Седрик.

Он понимал, что Карсон вовсе не хотел его оскорбить, только заметил, что все три находки встретят с радостью. Но понимание не помогало. За последние сутки Седрик увидел себя в новом свете, и этот образ ему совершенно не польстил. Без толку напоминать себе, что в деловых кругах Удачного его считают сведущим и толковым молодым человеком. В лучших тавернах города он известен приятным чистым тенором при исполнении застольных песен, а в винных лавках для него оставляют лучшие вина. Никто не придерется к его вкусу в выборе шелка. И когда он организовывает поездки Геста, они проходят без сучка без задоринки.

Только здесь все это не имеет значения. Некогда Седрика вовсе не заботило мнение Карсона. Он вполне довольствовался тем, что пережидал очередной скучный день на баркасе, мечтая о возвращении в Удачный, к достойной жизни. Теперь же он страстно жаждал доказать, что способен отличиться не только за столом переговоров. И не только в спальне. Мысль замаячила уже не первый раз, и сейчас Седрик не стал от нее прятаться. Действительно ли Гест ценил его как делового партнера? Или же держал при себе только потому, что он был забавен и уступчив в постели?

Медная драконица брела по мелководью, сбоку от лодок. Река опустилась почти до прежнего уровня. Релпда, похоже, с охотой двигалась вверх по течению. Скоро она присоединится к остальным драконам, и их бесконечный поход продолжится. Медная шла, то поднимая над водой хвост, то снова волоча его за собой. Она все время касалась сознания Седрика – как маленький ребенок цепляется за подол материнской юбки. Он ощущал ее, но в его мысли она не вторгалась. Сейчас спину ей грело солнце, под лапами хлюпала грязь, и она опять слегка проголодалась. Скоро им придется искать для нее пищу, иначе она начнет капризничать. Но пока драконица была вполне довольна жизнью. Ее непосредственность казалась ему едва ли не очаровательной, пока он не осознал, насколько она безнравственна.

Прямо как Гест.

Эта мысль застала Седрика врасплох, сбив с ритма гребли. Он уставился в пространство перед собой, пытаясь понять, совершил ли он только что открытие или просто снова потворствует своему гневу на любовника. И тут же веревка между лодками натянулась, Седрик чуть не опрокинулся с банки, а Карсон обернулся. Охотник позволил течению снести его лодку назад и поравнялся с Седриком.

– Ты устал? Если устал, можем немного передохнуть под деревьями.

Карие глаза преисполнились сочувствия. Охотник знал, что Седрик не привык к физическому труду. С утра он предложил юноше просто посидеть в лодке, пока он, Карсон, гребет, ведя вторую лодку за собой на буксире.

Седрику отчаянно хотелось согласиться. Взять и признаться, что он слабак и не способен здесь выжить.

– Нет, просто нос зачесался. Прости!

– Что ж, скажешь, если понадобится отдохнуть.

Карсон всего лишь сообщил, что так можно, – сколько Седрик ни пытался разглядеть в словах насмешку, ее там не было. Охотник снова взялся за весла и повел лодку дальше.

Седрик тоже принялся грести. Карсон сосредоточил взгляд на реке. Седрик смотрел на спину охотника и пытался подражать его движениям. Широкие плечи и мощные руки Карсона двигались размеренно, с кажущейся легкостью, как будто он просто дышал. Попутно охотник чуть поворачивал голову, оглядывая реку: остающиеся позади деревья, драконицу, воду. Он сам как дракон, понял вдруг Седрик. Сосредоточивается на том, что делает, делает это хорошо, и ему этого довольно. Юноша на миг истово позавидовал ему. Вот бы его собственная жизнь была так же проста.

Возможно ли это?

Конечно нет.

Его жизнь отчаянно запуталась. Он оказался здесь, далеко от мест, где мог хоть в чем-то преуспеть. Украл драконью кровь и, хуже того, попробовал ее на вкус, а затем понял всю низость своего поступка и дальнейших намерений. Как он мог вообразить, что драконы – обычные животные, вроде свиней или овец, которых человек может зарезать для своих нужд? Он вспомнил об уговоре с Бегасти и содрогнулся. С тем же успехом он мог бы продать сердце ребенка или пальцы женщины!

И вот куда завел его скверно продуманный план. Он вдали от дома и с каждым днем продолжает от него удаляться. Он хотел сказочно разбогатеть и уехать с Гестом из Удачного, но с каждым мигом это желание кажется все менее исполнимым и достойным.

Седрик попытался оживить прежнюю мечту. Он вообразил, как в красиво убранной комнате они с Гестом глядят друг на друга у стола, заставленного изысканными блюдами. Еще в его мечтах всегда присутствовали высокие двери, распахнутые в благоухающий сад, который озаряло закатное солнце. И воображаемый изумленный Гест все время спрашивал, как Седрику удалось всего этого добиться, а тот лишь откидывался на спинку кресла с бокалом вина в руке и молча улыбался.

Он детально представлял себе эту сцену: уставленный блюдами сервант, вино в бокале, шелковая рубашка, щебет птиц, перепархивающих с кустов на деревья в вечернем саду. Он помнил каждую мельчайшую подробность своей фантазии, но ему не удавалось ее оживить; он не слышал больше изумленных, настойчивых расспросов Геста, не мог улыбнуться так, как улыбался бы, качая головой и отказываясь отвечать. Воображение сорвалось с цепи, мечта обернулась кошмаром, в котором он знал: Гест непременно слишком много выпьет, откажется от рыбы, заявив, что она пережарена, отпустит сальное замечание о мальчике, убирающем со стола. Настоящий Гест обязательно спросит, не торговал ли Седрик собой на улицах, чтобы заработать столько денег. Настоящий Гест обольет презрением все его подарки, обругает вино, найдет убранство дома чересчур кричащим и безвкусным и пожалуется, что ужин был слишком обилен.

Гест из его мечтаний сменился тем человеком, в которого постепенно превратился за последние два года. Насмешливым, брюзгливым Гестом, которому нельзя угодить, властным Гестом, который вышвырнул его вон, когда Седрик посмел с ним не согласиться. Гестом, который начал все чаще и чаще попрекать его, напоминая, что они тратят деньги Геста, что Гест его кормит, одевает и предоставляет ему кров. И что себе вообразил Седрик? Что, отыскав источник богатства и завладев им, он сумеет сделать Геста прежним?

Или он сам захотел стать Гестом – главным из них двоих?

Весла глубоко зарывались в воду. Спина, шея, плечи и руки ныли. Ладони жгло. Но даже боль не могла заглушить горькую правду. С самого начала, с самых первых дней вместе Гесту нравилось господствовать над Седриком. Всегда он посылал за Седриком, а тот приходил. Этот человек никогда не был с ним нежен, добр или внимателен. Он смеялся над синяками, которые оставлял на его теле, а Седрик склонял голову и печально улыбался, принимая подобное обращение как должное. Хотя, конечно, Гест никогда не заходил слишком далеко. За исключением единственного раза, когда он здорово набрался, а Седрик вывел его из себя, помогая подняться по гостиничной лестнице. Гест по-настоящему разозлился и ударил его так, что он скатился по ступеням. Но только в тот раз – и еще как-то, в отместку за то, что секретарь не согласился, будто купец сознательно обманул их, а предположил нечаянную ошибку, Гест уехал из гостиницы без него, и Седрику пришлось бежать через самые опасные районы мрачного калсидийского города, чтобы поспеть на корабль за несколько минут до отплытия. Гест так и не извинился за тот случай, только высмеял Седрика, к радости попутчиков.

Один из них, вспомнил вдруг Седрик, наверное, сейчас с Гестом. Коуп. Реддинг Коуп, с пухлым ротиком и короткими пальчиками, который вечно ловит каждое слово Геста и всегда готов вызвать у него улыбку, хитро высмеяв Седрика. Что ж, пусть Коуп и забирает Геста себе. Седрик мстительно пожелал, чтобы победа не принесла ему радости. Не исключено, что завоеванная им награда окажется вовсе не тем, чего он ждал.

Тимара покинула баркас рано утром, выпросив на время у капитана одну из маленьких лодок. Лефтрин этим утром пребывал в необычайно благожелательном настроении. Он приказал Дэвви отвезти девушку на берег в корабельной шлюпке, а ей велел покричать, когда она захочет вернуться на судно. Тимара захватила с собой пару заплечных мешков и пообещала, что попробует насобирать свежих плодов на всех.

Она не сказала Татсу, что уходит. Вообще никому не сказала. И все же ничуть не удивилась, когда он объявился, чтобы помочь им спустить лодку за борт. И когда он слез по трапу и сел позади нее, это тоже не стало для нее неожиданностью.

Пока Дэвви вез их к берегу, Тимара размышляла, как ей вести себя с Татсом. До поры их занимала дружелюбная болтовня паренька. Очевидно, он только что подружился с Лектером и теперь засыпал их вопросами о нем. Татс рассказывал, что мог. Лектер всегда держался несколько отчужденно, не сближаясь ни с кем из хранителей. Тимара порадовалась за него. Она почти не знала и самого Дэвви, но успела заметить, насколько тот одинок. Она понимала, почему капитан запрещает сближаться членам команды и драконьим хранителям, но ей было жаль Дэвви – единственного подростка на борту. Она надеялась, что для него Лефтрин несколько смягчит правила и позволит мальчику сдружиться с Лектером.

Дэвви подвел лодку как можно ближе к берегу, к выпирающим корням дерева, и Тимара с Татсом высадились. Оттуда девушка вспрыгнула на ствол, вонзила когти и полезла наверх. Татс попрощался с Дэвви и последовал за ней, хоть это и давалось ему труднее. Когда они добрались до ветвей, путь сделался легче для обоих. Они почти не разговаривали, только обменивались деловитыми окликами: «Осторожней, тут скользко» или «Кусачие муравьи. Давай быстрее».

Тимара вела, Татс следовал за ней. Они двигались вдоль берега, вверх по течению, и девушка забиралась все выше и выше.

– Куда это мы? – спросил наконец Татс.

– Ищем плодовые лианы. Те, что с воздушными корнями. Им нравится, что вдоль берега много света.

– Ладно. А то что-то мне сегодня неохота забираться на самые верхушки.

– Мне тоже. Слишком много времени ушло бы на то, чтобы подняться и снова спуститься. А нам надо собрать сегодня как можно больше еды.

– Отличная мысль. Теперь будет труднее прокормить всех. Почти все рыболовные снасти утонули. Заодно с прочими припасами. И одеял нет. И много ножей пропало.

– Да, труднее, – согласилась Тимара. – Но драконы уже лучше кормятся сами. Думаю, все будет в порядке.

Татс немного помолчал, осторожно следуя за ней по горизонтальной ветке.

– Если бы ты могла, то вернулась бы в Трехог? – спросил он затем.

– Что?

– Вчера вечером ты сказала, что не можешь вернуться домой. И мне стало интересно, ты правда этого хочешь? – Он некоторое время двигался молча, потом прибавил: – Потому что, если хочешь, я найду способ отвезти тебя туда.

Тимара остановилась, обернулась и поймала его взгляд. Татс казался крайне серьезным, а она неожиданно ощутила себя очень старой.

– Татс, если бы я и впрямь этого хотела, то и сама нашла бы способ вернуться. Отправляясь в этот поход, я подписала договор. Если бы я сейчас ушла… ну, все это оказалось бы бессмысленным, понимаешь? Я осталась бы просто Тимарой, сбежавшей, чтобы жить в доме отца и подчиняться правилам матери.

Татс нахмурился:

– Просто Тимарой. Не думаю, что это так уж плохо. А кем бы ты хотела быть?

Вопрос озадачил ее.

– Не знаю. Но уверена, что хочу быть кем-то, а не просто дочерью своего отца. Хочу как-то себя проявить. Именно это я и сказала папе, когда он спросил, зачем мне этот поход. И это по-прежнему правда.

Они перебрались на следующее дерево, и Тимара полезла наверх, глубоко запуская когти в кору. Эти самые когти, которые были ее проклятьем в Трехоге, здесь могут считаться даром судьбы, подумала она.

Татс следовал за ней, но куда медленнее. Найдя подходящую ветку, Тимара остановилась и подождала его. Лицо юноши блестело от пота, когда он поравнялся с нею.

– Я думал, только парни что-то такое ощущают.

– Такое – это какое?

– Что мы должны проявить себя, чтобы все увидели в нас мужчин, а не просто мальчишек.

– А девушки чем хуже?

Тимара заметила желтый проблеск, указала туда, и Татс кивнул. С самого конца ветки, над рекой, свешивалась гирляндой лиана-паразит. От тяжести плодов провисала и она сама, и поддерживающие ее ветви. Она качнулась, и над ней мелькнуло чье-то крыло. Там кормятся птицы, а это верный признак того, что плоды поспели.

– Я полезу туда, – сообщила Тимара. – Но не знаю, выдержат ли ветки тебя.

– Вот и проверим, – отозвался Татс.

– Как хочешь. Но не иди слишком близко за мной.

– Я буду осторожен. И пойду по другой ветке.

Так он и поступил. Тимара двинулась дальше по своей ветке, а Татс перебрался на соседнюю. Девушка пригнулась, впившись в кору когтями, и осторожно поползла к лиане. Чем ближе она подходила, тем сильнее прогибалась ветка.

– Падать высоко, а река тут мелкая, – напомнил ей Татс.

– Как будто я не знаю, – пробормотала она и оглянулась на него.

Татс распластался на животе, осторожно, но упрямо продвигаясь вперед. Ему явно было страшно. Но Тимара знала, что он не повернет назад прежде ее.

Что-то себе доказывает.

– Так почему бы девушке себя не проявить?

Татс скрипнул зубами и прополз еще чуть дальше. Тимара невольно восхитилась его выдержкой. Юноша был тяжелее, и его ветка уже начала клониться вниз.

– Ну… Просто ей это не обязательно. Никто от нее этого не ждет. Она просто должна… ну, ты понимаешь, быть девушкой.

– Выйти замуж, родить детей, – предположила Тимара.

– Ну да, что-то в этом роде. Не вот так сразу, насчет детей-то. Но по-моему, никто не ждет, чтобы девушка, ну…

– Что-то делала, – подсказала Тимара.

Дальше она идти не решалась, но с этого места плодов было еще не достать. Тимара потянулась вперед и осторожно поймала лиану за лист. Медленно потянула на себя, стараясь не оторвать черенок. Когда лиана оказалась достаточно близко, девушка перехватила ее свободной рукой. И осторожно поползла по ветке назад, вытягивая за собой стебель. Почти все лианы-паразиты прочные и гибкие. Надо просто подтащить ее поближе, а потом спокойно собрать плоды.

Татс увидел это, и Тимара отдала должное его благоразумию – он сразу же бросил попусту рисковать и пополз по ветке назад. И тихонько вздохнул, наблюдая за ней.

– Ты понимаешь, что я имею в виду.

– Да. Но раньше, у первых торговцев, все было не так. Женщины считались одними из самых стойких поселенцев. У них не было выбора, ведь им надо было не только выживать самим, но и растить детей.

– Так, может, и в те времена девушки проявляли себя через детей? – заметил он с некоторым торжеством в голосе.

– Может быть, – уступила Тимара. – До какой-то степени. Но это было еще до того, как они основали города на деревьях, начали раскапывать Трехог, – вообще до всего. Тогда главное было просто выжить, научиться добывать пригодную для питья воду, построить дома, в которых было бы сухо, сделать лодки, которые не разъест река…

– Теперь все это кажется вполне очевидным. – Татс теребил в руках ветку поменьше, раскачивая ее туда-сюда.

– Так всегда бывает после того, как кто-нибудь найдет решение.

Юноша улыбнулся ей. Ветку он отломал, затем ободрал с нее листья и зацепил ею другую лиану. Медленно и осторожно он тянул лиану к себе, пока не смог схватить руками. Тимара поджала губы, а затем улыбнулась в ответ, признавая находчивость Татса. Она раскрыла мешок и принялась складывать туда плоды.

– И тем не менее. В те времена женщинам приходилось делать много разной работы. Находить новые способы что-то делать.

– А мужчинам разве нет? – невинно поинтересовался Татс.

Тимара заметила плод, поклеванный птицей. Сорвала его, швырнула в Татса и вернулась к своему занятию.

– Разумеется, приходилось. Но сути дела это не меняет.

– И в чем же она состоит? – уточнил Татс, набивая плодами свой мешок.

Так к чему же она клонит?

– Некогда женщины торговцев проявили себя наравне с мужчинами. Тем, что выжили.

Руки Тимары замедлили движения. Она поглядела сквозь листву вдаль, за реку. Другой берег маячил туманной полосой. Тимара до сих пор как-то не осознавала, насколько широко разлилась река. Она попыталась призвать к порядку нестройные мысли. Татс задает ей те же самые вопросы, что и она сама. Ответы важны в первую очередь для нее.

– Когда я родилась, – начала Тимара, избегая его взгляда, – меня признали недостойной жизни. Папа спас меня от смерти, но это что-то говорит только о нем самом. Меня это никак не затрагивает. Все то время, пока я росла, меня окружали люди, уверенные, что я не имею права жить.

Включая ее мать. Но Тимара не стала этого упоминать. Это прозвучало бы так, будто она упивается жалостью к себе. И вдобавок не имело никакого отношения к тому, что она пыталась объяснить. Ведь не имело же?

– Я работала вместе с отцом. Я собирала точно так же, как он. Я делала всю работу, какую мне поручали. Но этого все равно не хватало, чтобы доказать, что я заслуживаю жизни. Ровно этого от меня и ждали. Как и от любой девочки из Дождевых чащоб, – уточнила Тимара, все же взглянув на Татса. – Им было мало видеть, что я ничем не хуже других, не считая внешности.

Руки Татса, коричневые от загара, сновали, словно самостоятельные мелкие зверьки, отрывая фрукты и складывая в мешок. Ей всегда нравились его руки.

– А почему этого мало тебе самой? – спросил Татс.

В том-то и загвоздка. Она не знала.

– Просто мало, и все, – проговорила Тимара угрюмо. – Я хотела, чтобы они признали, что я не хуже любого из них и даже лучше некоторых.

– И что тогда?

Девушка немного помолчала, размышляя. Она прервала работу, чтобы съесть один из плодов. Отец говорил, как они называются, но она не запомнила. Эти фрукты редко встречались в окрестностях Трехога. Они были сочными и сладкими. На рынке за них дали бы неплохую цену. Тимара добралась до волосатой косточки и, прежде чем выбросить, соскребла с нее зубами остатки мякоти.

– Вероятно, они возненавидели бы меня еще сильнее, чем прежде, – признала она, кивнула самой себе и улыбнулась, прибавив: – Но по крайней мере, тогда у них был бы достойный повод.

Мешок Татса был полон. Он крепко стянул веревку. Тимара прежде не видела этого мешка, – должно быть, он был с корабля. Татс сорвал еще один плод и надкусил.

– Значит, для тебя дело не в том, чтобы, проявив себя, получить возможность нарушать их правила? Выйти замуж, родить детей?

Тимара как следует это обдумала.

– Нет. На самом деле нет. Мне было бы достаточно, если бы они признали, что я имею право на жизнь. – Она отвернулась и добавила: – Не думаю, что меня действительно влечет идея «выйти замуж, родить детей». Правила есть правила.

– Не для Грефта, – возразил Татс, покачав головой.

Он доел фрукт. Сунул косточку в рот, пососал немного и выплюнул.

– Ох уж этот Грефт с его новыми правилами, – пробурчала Тимара себе под нос.

– Тебе никогда не хотелось жить без правил, которые тебе навязали? Просто делать то, что тебе хочется?

– Я воспринимаю правила иначе, чем он, – медленно проговорила она.

– Как это?

– Ну, он мужчина. А женщины вроде меня… мы не только рожаем детей, которые не способны или не должны выжить, но и сами часто гибнем. Отец говорил, правила, запрещающие иметь супругов и детей, защищают в первую очередь меня, – объяснила Тимара и дернула плечом. – Грефт меняет правила, ничем не рискуя, так? Это не ему рожать здесь без помощи повитухи. Не ему заниматься ребенком, который не сможет выжить. Сомневаюсь, задумывался ли он хоть раз, что будет делать с младенцем, если тот выживет, а Джерд скончается при родах.

– Как ты можешь думать о таких вещах? – пришел в ужас Татс.

– А как ты можешь о них не думать? – парировала она.

Тимара выпустила лиану и закинула на плечо мешок. Уставилась сквозь листву на далекий берег.

– Грефту-то хорошо разглагольствовать о новых правилах, – помолчав, уже спокойнее продолжила она. – Меня просто бесит, когда он заявляет, что мне «вскоре придется делать выбор», как будто мой выбор состоит только в том, которого из мужчин предпочесть. Может, ему все и кажется простым. Здесь нет властей, чтобы что-то ему запретить, так что он это делает. И не задумывается о причинах, из-за которых появились правила. Для него это просто преграда, мешающая делать то, что хочется. – Тимара обернулась к Татсу. – Ты понимаешь, что он просто пытается навязать мне другие правила? Его правило гласит, что я должна выбрать мужчину. «Ради всех хранителей», чтобы парни не передрались из-за меня. Чем это лучше старых правил?

Татс ничего не ответил, и она снова перевела взгляд на реку.

– Знаешь, я кое-что поняла. Джерд с Грефтом думают, что, нарушая правила, доказывают собственную состоятельность. Для меня же нарушение правила не значит ничего, кроме того, что правило нарушено. Сомневаюсь, что Джерд стала храбрее, сильнее или выносливее оттого, что так поступила. На самом деле сейчас, пока в ней растет ребенок, она еще уязвимее. Больше зависит от других, независимо от того, насколько это усложнит всем жизнь. Так вот. Что же это доказывает нам о Джерд? Или о парнях, которые с ней спали?

Развивая мысль, Тимара забыла, с кем разговаривает. Потрясение, отразившееся на лице Татса, заставило ее умолкнуть. Она хотела извиниться, сказать, что не имела ничего такого в виду. Но на язык не подвернулось подходящей лжи.

– Мой мешок набит доверху, – спустя несколько мгновений тишины негромко проговорила Тимара. – Давай отнесем все на баркас.

Татс коротко кивнул, соглашаясь, но на нее не взглянул. Она его пристыдила? Или разозлила? Внезапно на Тимару навалилась усталость. Ей уже не хотелось понимать Татса или в чем-то его убеждать. Слишком хлопотно. Намного проще быть одной. Она поднялась и первой двинулась обратно.

Всего в трех деревьях от того места, где они выбрались из лодки, Тимара увидела, что им навстречу поднимается Нортель. Девушка остановилась и отступила назад, пропуская его. Молодой человек быстро поднялся и, оказавшись на одной с ней ветке, замер, тяжело дыша и переводя взгляд с Тимары на Татса и обратно.

– Где вы были? – требовательно спросил он.

Тимара вскипела от этого неожиданного вопроса.

– Собирали фрукты, – ответил Татс, не дав ей раскрыть рта.

– Ты что, считаешь это честным? – спросил его Нортель. – Ты же слышал, что сказал Грефт. И мы все согласились. Пусть она выберет, а мы примем ее решение.

– Я не… – начал Татс, но Тимара резко вскинула руку, оборвав его.

Она окинула взглядом обоих юношей.

– Что сказал Грефт, – повторила она, тоном явно потребовав пояснений.

Взгляд Нортеля остановился на Тимаре.

– Он сказал, что мы все должны играть честно и не пытаться воспользоваться сложившейся у тебя ситуацией. – Он снова посмотрел на Татса и продолжил: – Но ты именно этим и занимаешься, так? Играешь на том, что вы давние друзья, а она скорбит по Рапскалю. Ты пользуешься любым предлогом, чтобы постоянно торчать рядом с ней. Не даешь никому другому даже возможности с ней заговорить.

– Я пошел с Тимарой собирать фрукты. Мы потеряли кучу охотничьего снаряжения. Нам стоит запасти как можно больше еды, пока это возможно, – ровным тоном сообщил Татс.

Слова его казались разумными, в отличие от недобрых искорок в глазах. Он бросает вызов сопернику, вдруг поняла Тимара. Нортель выпятил грудь колесом, и в зеленых глазах вспыхнул бледный лиловый огонек. Он вдруг сделался похож на своего дракона, и она поняла, что за картину наблюдает: самец бросает вызов другим самцам, споря за ее внимание. Ее пробрал странный трепет. Сердце запнулось и понеслось вскачь. Щеки девушки залил румянец.

– Хватит! – прорычала она, не только им, но и себе.

Ей не нужно было оборачиваться, чтобы понять, что Татс принял вызов Нортеля.

– Меня не заботит, что за чушь болтает Грефт. Он не вправе указывать, кому и когда со мной общаться. И не может требовать, чтобы я принимала «решение», которое существует только в его воображении. Я не намерена никого выбирать. Ни сейчас, ни, вероятно, в будущем.

– Это ведь ты ей что-то наговорил? – облизнув узкие губы, обвиняющим тоном бросил Татсу Нортель. – Чтобы настроить ее против самой идеи?

– Ничего подобного!

– Нортель! Говори со мной, а не с ним!

Нортель переводил взгляд с Татса на Тимару.

– Именно этого я бы и хотел. Уходи, Татс. Тимара хочет говорить со мной.

– А ты заставь меня.

– Прекратите!

Тимаре совершенно не понравилось, что ее голос взлетел до визга и сорвался. Она вопит, как напуганная истеричка, когда на самом деле вне себя от злости.

– Я не хочу этого, – заявила она, стараясь говорить спокойно и рассудительно. – И вам меня не убедить.

С тем же успехом она могла промолчать. Нортель расправил плечи и слегка отклонился вбок, чтобы уставиться из-за ее спины на Татса.

– Могу и заставить, если ты сам этого хочешь, – предложил он.

– Давай проверим.

Они оба внезапно ей опротивели.

– Деритесь, если хотите, – заявила Тимара, – но этим вы ничего не докажете ни мне, ни другим. И ничего не измените.

Она потуже затянула мешок, прикинула расстояние до ближайшей нижней ветки и прыгнула. Не такой уж дальний прыжок, да и когти были наготове. Должно быть, все дело в тяжелом мешке. Тимара приземлилась мимо середины ветки, поскользнулась и с возмущенным криком сорвалась вниз.

Она пролетела, должно быть, всего лишь дюжину футов, прежде чем раскинутые руки ухватились за новую ветку. Отточенным за годы движением Тимара вонзила в нее когти, перевернулась и забросила на нее тело. И все равно скорчилась и заскрипела зубами от боли. Когда она упала, мышцы спины свело от испуга. И теперь рана горела так, словно ее заново разодрали. Хоть все это время болячка и напоминала о себе, но, по крайней мере, ныла терпимо и, может, даже начала заживать. А теперь казалось, будто с нее не только сорвали корку, но еще и воткнули что-то острое. Тимара осторожно потянулась за спину рукой, но поняла, что боль не позволит ей завершить это движение. Она не сможет даже проверить, не идет ли кровь.

У нее над головой парни сперва окликали ее по имени, а затем принялись обвинять друг друга в ее падении. Пусть их дерутся. Ее это ничуть не волнует. Глупо, глупо, глупо… Но еще глупее то, что глаза ей обожгли слезы.

Они услышали горн задолго до того, как что-то увидели. Три коротких сигнала означали, что Карсон возвращается, причем кого-то нашел. Лефтрин смотрел, как хранители собираются на палубе, вглядываются в даль и негромко переговариваются друг с другом. Рапскаль и Хеби? Медная драконица? Джесс? Седрик?

Лично он сомневался, что это Джесс. Он еще до волны сделал все, что мог, чтобы охотник не выжил. Но что, если тот все-таки уцелел? Много ли он расскажет и кому? Когда вдали показалась медная драконица, бредущая рядом с парой лодок, хранители завопили от радости и облегчения. Капитан сощурился, удивившись тому, что лодок две. Некоторое время он всматривался в человека, который греб во второй.

– Это Седрик! – взревел он наконец. – Он нашел Седрика! Элис! Элис! Карсон нашел Седрика! Он цел и, похоже, даже невредим.

По палубе застучали торопливые шаги, и вот уже Элис остановилась рядом с ним на крыше палубной надстройки.

– Где? Где он? – задыхаясь, выпалила она.

– Вон там, – указал он. – Гребет во второй лодке.

– Седрик гребет? – с сомнением переспросила она, но мигом позже согласилась: – Да, это он. Это его рубашка. Не могу поверить! Он жив!

– Жив, – подтвердил Лефтрин.

Он будто невзначай взял Элис за руку. Ему не хотелось спрашивать вслух, но он должен был знать. Изменит ли возвращение Седрика их отношения?

Она сжала его ладонь в своих пальцах. И сразу выпустила. Лефтрин пал духом.

Элис наблюдала за приближением двух лодок, силясь разобраться в собственных чувствах. Она радовалась тому, что ее друг выжил. Страшилась, что вернулся соглядатай Геста. Сердилась на Седрика за то, что он утаил от нее подарок мужа, и удивлялась тому, что он вообще взялся работать веслами.

Драконы затрубили, приветствуя Медную, и Релпда радостно им ответила. В подобных случаях Элис не разбирала в их кличах слов. Она подозревала, что понимает драконов лишь тогда, когда те сами хотят, чтобы люди слышали и понимали их. Она не стала бы утверждать наверняка, но предполагала, что некоторые разговоры драконы ведут только между собой. Она подумала, что эту мысль стоит записать, и тут же ощутила укол совести. Она уже несколько дней не пополняла журнал, не заносила туда новые наблюдения. Элис решила, что ее слишком заботило выживание и поиски себя. О том, как она упала в реку и как ее спас дракон, она напишет. А вот насчет прошлой ночи? Эти воспоминания будут принадлежать ей, и только ей навеки.

Они с Лефтрином не обсуждали произошедшего. Утром, встретившись за столом на камбузе, и позже, когда она прогуливалась с ним по палубе, они соблюдали приличия. Элис старалась не краснеть и не заглядывать многозначительно в глаза капитану. Их молчание было красноречивее слов. Ей вовсе не хотелось, чтобы хранители начали сплетничать и строить догадки на их счет, и она подозревала, что Лефтрин тоже предпочел бы сохранить все в тайне от команды. Теперь же Элис гадала, выпадет ли ей еще когда-нибудь возможность остаться с ним наедине и обсудить, что это для нее значило.

Седрик нашелся – и как будто все ее удачнинское прошлое вернулось, чтобы снова окутать ее. Как только он ступит на палубу, она перестанет быть просто Элис. Она станет Элис Финбок, женой Геста Финбока, который однажды сделается торговцем Финбоком и будет распоряжаться голосом Финбоков в Совете торговцев Удачного. Согласно брачному контракту, она обязана не только хранить ему верность, но и по возможности подарить наследника и, более того, ради Геста, его и своей семьи, соблюдать приличия, необходимые для сохранения репутации.

Элис не хотела, чтобы Седрик вернулся. Она не желала ему смерти, но если бы в ее силах было отправить друга обратно в Удачный, Элис сделала бы это не задумываясь.