Глава 10
Признания

Релпда вгрызлась в тушу лося, не жалуясь на вонь. Седрик даже пожалел, что не может отнестись к этому с той же невозмутимостью. Драконица теперь постоянно пребывала на окраине его сознания. Вонь и вкус тухлятины призрачным воспоминанием стояли во рту. Седрик постарался отрешиться от этих ощущений, чтобы они не отравили ему удовольствие от фруктов, раздобытых Карсоном.

Охотник вернулся, как и обещал. Релпда по-прежнему не желала лезть в воду, поэтому они вдвоем подогнали плавучую тушу к ее плоту. Лося покрывали потеки грязи и кое-где поклевали стервятники. Но драконицу это не волновало. Как только они доставили к ней мясо, она уже не думала ни о чем, кроме того, как набить брюхо.

Деревья с гладкой корой, показавшиеся Седрику неприступными, покорились Карсону. Для такого здоровяка он оказался весьма проворным. Вскарабкаться наверх было для него не труднее, чем пауку – влезть по стене. Седрик попытался было последовать за ним, но обожженная кожа рук сделалась чересчур чувствительной. Он сдался, поднявшись по стволу примерно на два человеческих роста. Даже сползти обратно оказалось непросто. Спрыгнув со ствола спиной вперед, Седрик неудачно приземлился. С тех пор у него болела еще и лодыжка.

Карсон спустился вниз с наступлением темноты. Он набрал целый сверток плодов: такие же, как принес Джесс, и еще два вида – одни желтые и сладкие, а другие, размером с кулак, зеленые и жесткие. В Дождевых чащобах встречалось множество растений и деревьев, а Седрик так мало о них знал. Он взял зеленый фрукт и вертел его в руках, пока Карсон молча не забрал его. Охотник постучал плодом по бревну, словно сваренным вкрутую яйцом. Толстая зеленая кожура слезла, обнажив сочную белую мякоть.

– Ешь целиком, – посоветовал Карсон. – На вкус не ахти, зато много влаги.

Охотник болтал до хрипоты. Седрик услышал подробный рассказ о том, как волна захлестнула судно, как они выдержали удар, отыскали капитана, а затем и почти всех пропавших хранителей. Он пришел в ужас, узнав, что Элис вовсе не провела все это время в безопасности на борту, и с облегчением услышал о ее спасении. Он позволил Карсону говорить, пока у того не иссяк запас слов. Теперь охотник смотрел на Седрика. Смотрел внимательно, но не в упор, а искоса, из-под ресниц. Фрукты он поделил поровну, ни словом не упомянув о том, что Седрик ничем не заслужил свою долю. Но даже после того, как Карсон накормил драконицу, Седрик все равно ждал, что охотник вот-вот изложит ему план, как ловчее ее убить и с выгодой продать. Раз уж его товарищ и даже капитан участвовали в заговоре, наверняка и Карсон с ними заодно. А если Джесс рассказал ему об образцах, припрятанных Седриком, тогда понятно, почему Карсон с Дэвви были так к нему внимательны и так часто навещали его каюту. Они оба знали, что он пронес на борт «Смоляного» драконью кровь. Стоило им найти его тайник, и они стали бы богачами.

Когда с плодами было покончено, Карсон принес из лодки тяжелый железный котел, плеснул в него немного масла и поджег. Он наломал щепок и смолистых веточек от самых сухих бревен и подбросил в пламя. Чадящий огонек принес долгожданное тепло и отогнал часть насекомых. Они сидели, наблюдая, как ночная тьма сгущается над рекой. В полоске неба над головой начали загораться звезды.

Карсон прочистил горло.

– Мне казалось, ты не мог общаться с драконами. Вообще не понимал, что они говорят.

Седрик не заготовил ответа на такой вопрос.

– Все изменилось, когда я стал чаще бывать с ними рядом, – решился он ответить близко к правде. – А после того как Релпда меня спасла и доставила сюда, мы стали гораздо лучше понимать друг друга.

Вот так. Достаточно правдиво и легко запомнить. Лучший род лжи. Седрик уставился на ровную поверхность воды.

– Ты не слишком-то разговорчив, – заметил Карсон.

– Так и говорить нечего, – осторожно отозвался Седрик, но тут же вспомнил о хороших манерах. – Кроме как поблагодарить тебя. – Он заставил себя обернуться и встретить честный взгляд охотника. – Спасибо, что искал нас. Я даже не представлял, что делать дальше. Лазить на деревья за фруктами я не умею, никогда не охотился и не ловил рыбу. – После чего добавил уже официально: – Я перед тобой в долгу.

Среди торговцев эти слова считались не просто любезностью. Они подтверждали искренне взятые на себя обязательства.

– Ну, по-моему, ты неплохо справлялся, – великодушно ответил Карсон. – Но обычно людям в такой ситуации есть что порассказать: как тебя ударила волна и что ты сделал… – Он не стал договаривать, надеясь на продолжение от Седрика.

Тот смотрел в темноту. По возможности держаться правды. Так безопаснее.

– Я не помню волны. Я сошел на берег, чтобы… поразмять ноги. Когда очнулся, меня держала в зубах Релпда, так чтобы голова оставалась над водой. Разумеется, она плыла со мной вниз по течению, и я довольно долго убеждал ее, что нам нужно свернуть туда, где раньше был берег. Я боялся, она выбьется из сил раньше, чем мы доберемся до деревьев. Но мы справились.

– Да. Справились, – проговорила с набитым ртом драконица.

Она была довольна собой. Довольна рассказом Седрика о том, как она его спасла.

– Неудивительно, что ты не все помнишь. Похоже, ты сильно ударился головой.

Седрик ощупал распухшее лицо.

– Это верно, – подтвердил он тихо и не стал продолжать разговор.

Было почти приятно неподвижно сидеть в ночи перед мерцающим в котле огнем. Седрик по-прежнему был голоден, у него по-прежнему болело все тело, зато уже не надо было ломать голову, как пережить следующий день. Карсон позаботится о нем, отвезет обратно на «Смоляной». Маленькая вонючая каюта уже манила Седрика спасением от бескрайней воды и голода. Там будет чистая одежда, теплая вода и бритва. И горячая еда на камбузе. Простые вещи, которые он вдруг начал ценить.

«Восхищаться тут особенно нечем», – подумал про себя Седрик.

Еще сегодня днем он был в состоянии позаботиться о себе и драконице. Вчера сумел убить, чтобы выжить самому. А сейчас уже готов перестать делать вид, будто он вполне самостоятелен в этом мире, и предоставить все заботы другим.

Неудивительно, что Гест с такой легкостью избавился от него.

Контрабанда драконьей плоти в Калсиду была первым его самостоятельным планом – если это можно считать планом – за долгие годы. И только посмотрите, как чýдно все обернулось! Почти так же здорово, как и его предыдущее предложение женить Геста на Элис. Сколько счастья это принесло всем троим. Когда же он перестал жить своей жизнью? Когда превратился в кусок плавника, который подхватило течение Геста и понесло, швыряя, кружа, обтачивая под чужие нужды, чтобы в итоге выбросить сюда с прочим мусором? Седрик рассеянно заметил, как охотник подбросил в котел обломок перекрученной белой древесины. Точно. Вот что он, Седрик, такое. Топливо для чужого огня.

Карсон внезапно вздохнул. Он казался разочарованным, но готовым к дальнейшей борьбе.

– Что ж… Вот наш план на завтра. Я бы хотел встать пораньше, с зарей, и двинуться вверх по реке к «Смоляному». Мы с капитаном Лефтрином договорились, что я спущусь по течению примерно на день пути, но, признаюсь, я забрался куда дальше, чем собирался. Придется грести как следует, чтобы успеть вернуться завтра до заката. Как думаешь, твоя драконица уже будет готова к путешествию?

Его драконица. Неужели она теперь его драконица?

Даже оставшийся непроизнесенным, этот вопрос привлек ее внимание.

– В Кельсингру, – негромко подтвердил Седрик. – Мы будем готовы.

Карсон улыбнулся. Улыбка и свет костра изменили его лицо. Седрик внезапно осознал, что охотник немногим старше его самого.

– Кельсингра, – повторил Карсон. – Конец радуги.

– Ты не веришь, что мы туда доберемся?

Охотник пожал плечами:

– Какая разница? Если доберемся, конечно, история выйдет получше. Но я бывал и в более длительных походах, где цель была куда скромнее. Сюда я отправился по многим причинам. Скажем, проветрить Дэвви и увезти его подальше от опасности. Но думаю, еще я согласился по той же причине, что и Лефтрин. Человеку хочется оставить в жизни какой-то след. Если мы найдем этот город или хотя бы место, где он был прежде, ошалеют все Дождевые чащобы и Удачный. Часто ли в жизни выпадает подобная возможность? По меньшей мере мы закрасим белые пятна на карте. Каждый вечер Сварг садится, рисует наброски и записывает, а капитан Лефтрин добавляет свои заметки. Джесс вел собственный дневник. Я сам туда пару раз вписывал, какую дичь мы добыли и какие деревья обнаружили. Все эти сведения войдут в летописи и будут храниться в Зале Торговцев Дождевых чащоб. И еще много лет спустя каждый, кто захочет пристать тут к берегу на ночь, будет основываться на наших рассказах. Наши имена запомнят. «Плавание „Смоляного“ в Кельсингру». Что-нибудь в этом духе. А это уже что-то, сам понимаешь. Стоящее дело.

Пока Карсон говорил, Седрик смотрел в огонь. Но теперь он украдкой глянул на охотника и заметил, что тот оживился, как никогда прежде за время их знакомства. Глубоко посаженные карие глаза сияли, а губы, прячущиеся в бороде, изогнула довольная улыбка. Седрик никогда еще не видел, чтобы кто-то так радовался столь неосязаемой выгоде. Он заставал Геста в приступе довольства после заключения выгодной сделки, помнил, как отец обильными возлияниями отмечал участие в торговом походе. И каждый раз дело было в богатстве, в деньгах, а также во власти и в положении, с ними связанных. Они служили мерилом успеха для торговца Удачного. И точно так же оценивался человек в любом городе Калсиды и Джамелии и во всех прочих цивилизованных местах, где бывал Седрик. Так что он наблюдал за Карсоном и ждал, когда же тот искривит губы или горько рассмеется, дав понять, что просто потешался над самим собой.

Но этого не произошло. И хотя, по утверждению Карсона, он отправился в поход по тем же причинам, что и капитан Лефтрин, он ни словом не обмолвился об убийстве драконов и о тех деньгах, какие можно на этом сделать.

– Все это скорее мечты, – заметил Седрик, в основном из желания заполнить паузу в разговоре, но в то же время и надеясь, что это побудит охотника поделиться его главным замыслом.

Прежде чем он вернется на «Смоляной», следует выяснить, насколько жесток капитан Лефтрин. Не угрожает ли Элис непосредственная опасность?

– Возможно. У каждого есть мечта. Не думаю, что я сообщил тебе что-то новое. Взять вас с Элис: вы записываете все о драконах, выспрашиваете у них, что они помнят о Старших. Это ведь то же самое. Вы исследуете земли, куда до вас никто не ступал – по крайней мере, не ступал уже давно.

– На этом можно сделать деньги, – отважился предположить Седрик.

– Может быть, – все же рассмеялся Карсон. – Но я как-то сомневаюсь. Боюсь, если из этого что и выйдет, к этому времени я уже давно буду гнить в могиле. Но некоторые хранители на это надеются, – улыбнулся охотник и покачал головой. – Грефт, скажем, очень высокого о себе мнения. Он собирается основать новое поселение Дождевых чащоб, хранители присвоят себе все богатства Кельсингры, а драконы помогут им отстоять находку. Вверх по реке придут корабли с рабочими, начнется торговля, а он сделается богачом.

– Грефт такое говорит? – поразился Седрик.

Он уважал хранителя за его ум, но всегда полагал, что тот слишком враждебно настроен, чтобы вынашивать столь грандиозные планы.

– Не мне, конечно. Но он нашептывает об этом другим хранителям, как будто подобным разговорам несвойственно просачиваться. Подозреваю, бóльшая часть этих идей исходит от Джесса – тот обожает строить из себя умудренного опытом и просвещенного человека. Под чем, вероятно, подразумевает, что однажды ему довелось прочесть книгу. И это он забил мальчишке голову всякой чепухой. – Карсон подался вперед и отломил сучок от какой-то плавучей коряги. Раздавшийся треск говорил о том, что он крайне раздражен. – Нет, вполне возможно, что Кельсингра найдется и мы там поселимся, но только не так, как это представляется Грефту, – продолжил он уже спокойным тоном. – Прежде всего у него недостаточно людей, а среди тех, что есть, слишком мало женщин. Народу не хватит основать деревеньку – какой уж там город. А жители Дождевых чащоб, как ты, наверное, знаешь, плодятся с трудом. А те младенцы, что все же появляются на свет живыми, часто умирают, не протянув и года. И в Дождевых чащобах в сорок лет ты уже старик, – добавил Карсон и поскреб чешуйчатую щеку над бородой. – Поэтому, если великое открытие и впрямь сподвигнет целый корабль новых поселенцев на то, чтобы подняться по реке, их явно окажется больше, чем первооткрывателей, и с ними придется считаться. И хотя Грефт с прочими хранителями могут найти сокровища, есть-то их будет нельзя. Все это уже было! Пока богатства Старших оставались в Дождевых чащобах, проку с них не было. Нам пришлось вывозить их туда, где их могли купить другие. Вот почему Удачный – большой торговый город, а Трехог – нет. Если бы мы не продавали сокровища, то голодали бы. И если мы действительно найдем Кельсингру и там остались предметы Старших, торговцы, которые занимаются подобными сделками, поймут это первыми. Объявятся люди, способные выжать из сделки выгоду до последней капли. Король Грефт будет вынужден сесть с ними за стол переговоров и играть по их правилам. И все же… К тому времени, как Дэвви станет мужчиной, возможно, в Кельсингре для него появится будущее.

Охотник прокашлялся и сунул в костер очередную сухую щепку. Седрик молчал, представляя, как Грефт или кто-нибудь еще из хранителей ведет переговоры с Гестом. Да тот съест их живьем и будет ковырять в зубах их костями!

Вдруг из воды выскочила жирная серебряная рыбина, погнавшаяся за жужжащей мухой. Она с плеском упала обратно в свой мокрый мир, и Карсон рассмеялся:

– Только посмотри на меня. Разглагольствую о мечтах и сказках, словно какой-то менестрель! Если от Кельсингры что-нибудь осталось, да если мы найдем город…

– А что, если мы ничего не найдем?

– Что ж… Об этом я тоже размышлял. Когда именно капитан Лефтрин сдастся и скажет, что мы поворачиваем обратно к Трехогу? Честно говоря, я не думаю, что он так поступит. Во-первых, хранители и драконы вернуться не могут. Там их никто не ждет. Поэтому капитану придется двигаться вперед, пока не отыщется место, где они смогут поселиться. А это уже само по себе будет не меньшим открытием, чем Кельсингра, – задумчиво почесал в бороде Карсон. – Во-вторых, пока капитан движется вверх по течению, Элис будет рядом с ним. Как только он развернет баркас, пойдет обратный отсчет дней до разлуки. – Он покосился на Седрика, подняв бровь, и прибавил: – Извини, если я лезу не в свое дело, но так оно видится мне. Как-то вечером я подслушал их разговор со Сваргом. Лефтрин прислушивается к мнению команды гораздо больше, чем другие капитаны, вот почему многие так долго у него служат. Он хотел узнать, что думают о походе Сварг и Беллин и не хотят ли повернуть назад. И Сварг сказал: «Нам-то все равно, кэп. Нас не ждут дома` на деревьях. А эта река где-то же начинается. Мы уже зашли так далеко, значит должны и прийти к чему-то». На что Лефтрин рассмеялся и спросил: «А если мы придем к плохому концу?», а Сварг ответил: «Плохой конец – это просто новое начало. Мы там уже бывали». Вот так-то. Думаю, они будут идти, пока не найдут Кельсингру или пока для «Смоляного» не станет слишком мелко. – Карсон поворошил костер, искренне залюбовавшись взлетевшим роем ярких искр. – И я пойду с ними. В конце концов, у меня тоже ничего нет и никто не ждет меня в Трехоге. Или где-то еще.

Это явно было не столько утверждение, сколько заданный исподволь вопрос. Седрик задумался.

– Мне выбора не осталось, – пожав плечами, заключил он. – Меня в Удачном ждет жизнь. Та, в которой я довольно-таки успешен, хоть и не способен выжить в одиночку здесь. Но вернуться к ней я не могу. Значит, я обречен отправиться дальше на «Смоляном» и вытерпеть все, что бы ни ждало нас впереди. Я загнан в угол.

Он твердо знал, что так и есть. Но все же пожалел о том, что его слова звучат так убого и мелко в сравнении с великодушными воззрениями Карсона.

Охотник переменился в лице. Уголки рта поникли, глаза помрачнели. Он уронил в котел палку, которой ворошил угли, и чуть откинулся назад. Обеими широкими ладонями убрал с лица буйную шевелюру.

– Тебе не обязательно возвращаться на баркас, Седрик, – заговорил он несколько натянуто. – Если уж тебе это настолько поперек горла. У меня есть лодка, все необходимое снаряжение. Я могу отвезти тебя вниз по реке. Дорога выйдет нелегкой, но я доставлю тебя в Трехог. А оттуда ты сможешь вернуться домой.

– Но как же остальные? – спросил Седрик, пытаясь не допустить в голос нарастающий восторг, а затем добавил, осознав затруднение: – И как же драконица?

Да. Как же я? – сонно булькнула Релпда.

– О… Верно. Драконица, – печально улыбнулся Карсон. – Надо же, как я умудрился забыть о таком большом драконе, будто о мелком затруднении. Должно быть, я все еще считаю тебя помощником Элис, а не хранителем.

Охотник немного помолчал, и кипучее волнение, которое Седрик ощутил, услышав о возможном скором возвращении в Удачный, начало стихать.

Карсон пожал плечами:

– Мы можем вернуть ее к остальным драконам. А дальше Релпде придется справляться самой. В любом случае нам сперва придется подняться вверх по реке. Я не могу просто исчезнуть. Лефтрин решит, что я погиб, а Дэвви с ума сойдет от страха и горя. Я не могу так поступить с другом, не говоря уже о мальчике, за которого отвечаю. И я бы хотел попросить Лефтрина расторгнуть мой договор. Не самое лучшее время, если вспомнить, что Джесс пропал. Да и ты, наверное, захочешь попрощаться с Элис… – протянул Карсон и умолк. – Похоже, мы оба свободны куда в меньшей степени, чем мне казалось, – добавил он тихо. – Жаль.

– Жаль, – вяло согласился Седрик. – Еще несколько минут назад ты рассуждал о том, как прекрасно принимать участие в чем-то значительном, вроде этого похода, – помолчав, заметил он. – Составлять карту реки, искать древний город… Зачем тебе бросать все это только ради того, чтобы доставить меня в Трехог?

Карсон улыбнулся. И посмотрел ему прямо в глаза:

– Ты мне нравишься, Седрик. По-настоящему нравишься. Ты так до сих пор этого и не понял?

Откровенность охотника ошеломила Седрика. Он уставился на Карсона: на его чешуйчатые скулы над густой бородой, на буйную шевелюру и неряшливую одежду. Разве можно найти человека, менее похожего на Геста?

Опоздав на миг, он осознал, что следовало бы как-то ответить на это искреннее предложение. Карсон уже отвел взгляд и чуть заметно пожал плечами:

– Я знаю, что тебя кто-то ждет дома. Хотя, по-моему, он сглупил, когда отпустил тебя. И ясное дело, я не забываю о разнице между нами. Я знаю, кто я такой, знаю свое место в мире. И по большей части вполне доволен собственной жизнью.

Седрик кое-как совладал с голосом.

– Жаль, что я не могу сказать того же, – выдавил он и понял, что вышло что-то не то. – То есть я хотел бы сказать, что доволен жизнью. Но это не так.

В ней были счастливые мгновения, подумал Седрик. Время, проведенное с Гестом в некоторых диковинных городах, когда он наслаждался превосходным вином и изысканной едой и мечтал о долгом веселом вечере в красиво убранном гостиничном номере. Но был ли он по-настоящему счастлив, вдруг задумался он, или же просто пресыщен удовольствиями? Ему сделалось не по себе от осознания правоты Карсона. Разница между ними огромна. Седрик вдруг устыдился и слегка разозлился разом. Да, он любил все красивое, наслаждался теми радостями, какие могла предложить жизнь! Но это же не делает его легкомысленным вертопрахом. Он состоит не из одной лишь любви к удовольствиям, купленным на деньги Геста.

Голос Карсона вернул Седрика к действительности.

– Вечереет, – с какой-то безнадежностью заключил охотник. – Нам стоит поспать. Можешь взять одеяло.

– В другой лодке есть еще одно, – откликнулся Седрик.

– В другой лодке? – переспросил Карсон.

Седрик понял, что слишком расслабился. Оговорка буквально сорвалась с языка. Да и как долго он еще смог бы лгать? Неужели промолчал бы и завтра, позволив бросить здесь лодку и снаряжение, которые теперь стали еще ценнее, чем сразу после отплытия из Трехога?

– Она привязана вон за тем большим бревном.

Он мотнул головой, указав направление, а затем замер, виноватый и безмолвный, когда Карсон ловко поднялся и прошел туда по шатким бревнам и мусору, чтобы взглянуть, что там. Седрик смотрел на огонь в котле. Он услышал, как великан-охотник мягко спрыгнул на дно лодки.

– Это лодка Грефта и его снаряжение, – вскоре донесся из сумрака его голос. – Должен отметить, он как следует заботится о своем имуществе. На твоем месте я бы бережно обращался с его вещами. Он захочет их назад, причем в хорошем состоянии.

Несколько мгновений спустя Карсон вернулся с перекинутым через плечо одеялом и швырнул его Седрику, не грубо, но и не слишком церемонясь. Седрик поймал одеяло. Местами оно так и осталось сырым. Он хотел просушить его днем на солнце, но забыл.

– Итак… – произнес Карсон, сев обратно на бревно. – Это лодка Грефта. И, судя по узлам, привязывал ее не ты. Может, расскажешь все? И почему молчал раньше?

В голосе охотника угадывался холодок, ледяная искорка гнева. Седрик внезапно понял, что слишком устал для притворства. Для чего угодно, кроме правды.

– Я и рассказал тебе, что случилось со мной. Я увидел этот затор из бревен, и Релпда притащила меня сюда. Потом оказалось, что Джесс уже здесь. Его тоже подхватило волной, но он нашел лодку. Так что он добрался сюда раньше меня.

– Джесс здесь?

Простой вопрос. Но если ответить на него правдиво, как поступит Карсон? Седрик молча смотрел на него. Ложь не шла на ум, а правду он сказать не решался. Он пощупал огромный синяк на пол-лица, пытаясь решить, с чего начать. Взгляд Карсона не отрывался от него. Между бровями залегла морщина, рот недоверчиво скривился.

«Говори. Скажи хоть что-нибудь».

– Он хотел убить Релпду. Разделать ее на куски, отвезти их в Калсиду и продать.

Долгое мгновение Карсон молчал. Затем медленно кивнул:

– Да, на такое Джесс вполне способен. Он явно хотел, чтобы Грефт уговорил на нечто подобное других хранителей. Так что же произошло?

– Мы подрались. Я ударил его топором.

– И я его съела, – не скрывая удовлетворения, негромко проурчала Релпда.

Слова Медной заставили Карсона на время забыть о Седрике. Охотник резко обернулся к ней.

– Ты его съела? Съела Джесса? – недоверчиво переспросил он.

– Но так поступают драконы, – ответила она, защищаясь, словами своего хранителя.

– Джесс хотел, чтобы я успокаивал драконицу, пока он будет ее убивать, – попытался оправдать ее Седрик. – Я не стал. Тогда он ткнул Релпду острогой, а затем набросился на меня. Карсон, он хотел убить ее, расчленить и продать! И его не волновало, если для этого пришлось бы сначала избавиться от меня.

Охотник повернулся обратно и недоверчиво поглядел на Седрика. Оглядел его всего, синяки на лице и драную одежду, заново истолковывая увиденное. Седрик напрягся всем телом, выдерживая этот осмотр и опасаясь, что за ним последуют суд и приговор. Но вместо этого увидел, как неверие на лице Карсона медленно сменяется восхищенным изумлением.

– Джесс был одним из самых опасных парней, с какими мне доводилось работать. О нем говорили, что он дерется грязно и продолжает бить, даже когда его противник уже готов сдаться. И ты схватился с ним, защищая свою драконицу?

Охотник глянул на Релпду. От лосиной туши ничего не осталось. Медная съела все.

– Мне пришлось, – негромко признал Седрик.

– И ты победил?

Он посмотрел Карсону в лицо:

– Не знаю, стоит ли называть это победой.

Карсон расхохотался от неожиданности.

– А я его съела, – встряла Релпда. – Седрик скормил его мне.

Она явно наслаждалась этим воспоминанием.

– Все было не совсем так, – поспешно возразил Седрик. – Я вовсе не хотел, чтобы это произошло. Хотя, должен признаться, тогда я ощутил по большей части облегчение. Поскольку сомневался, что его можно остановить как-то иначе.

– Так это Джесс поработал над твоим лицом?

Седрик потрогал щеку. Скула до сих пор была чувствительной, а щека изнутри рта так распухла, что трудно было не прикусывать ее зубами. Но теперь он едва ли не гордился своими ранениями.

– Да, Джесс. Меня никогда еще так не били по лицу.

Карсон снова коротко хохотнул:

– Вот бы я мог сказать о себе то же самое! Мне частенько доставалось по морде. Хотя мне искренне жаль, что такое случилось с тобой.

Охотник почти робко протянул руку к его лицу, нежно дотронулся грубыми пальцами. Седрик поразился, что столь легкое прикосновение к щеке может вызвать в нем целую бурю переживаний. Пальцы охотника едва ощутимо прошлись вокруг глазницы, затем очертили скулу. Седрик сидел замерев, гадая, последует ли продолжение и что он сделает, если последует. Однако Карсон убрал руку и отвернулся.

– Кажется, ничего не сломано. Заживет, – хрипло сообщил он и сунул в огонь очередную щепку. – Нам стоит поспать, если завтра хотим встать рано.

– Джесс сказал, Лефтрин был с ним заодно, – выпалил Седрик – не то утверждение, не то вопрос.

– Заодно в чем?

– В убийстве драконов и продаже добытого. Зубов, крови, чешуи. По его словам, тот, кто его послал, обещал, что Лефтрин ему поможет.

В темных глазах Карсона отразилась тревога.

– И он помог?

– Нет. Джесс на это жаловался. Он, похоже, считал, что Лефтрин его одурачил.

Карсон слегка просветлел лицом:

– Вот это похоже на правду. Мы с Лефтрином давно знакомы. За все эти годы он пару раз участвовал в делах… хм… сомнительных. Но убивать драконов и продавать их плоть? Нет. В Калсиду? Никогда. Есть целый ряд причин, по которым я не верю в участие Лефтрина в чем-то подобном. И «Смоляной» – одна из важнейших, – уверенно заявил охотник и наморщил лоб, глядя в огонь. – И все-таки любопытно было бы выяснить, с чего Джесс решил, будто капитан ему поможет.

Он покачал головой, затем медленно поднялся, разминая плечи. Охотник двигался на удивление ловко для своих размеров и, шагнув в свою лодку, легко удержал равновесие. Его собственное одеяло было аккуратно свернуто и уложено высоко под банкой, подальше от влаги. Седрик до сих пор сжимал в руках брошенное ему сырое и мятое одеяло. Он покосился на лодку Карсона, где все предметы лежали на своих местах, и вдруг почувствовал себя пристыженным ребенком. В другой лодке топор, наверное, так и ржавеет после купания в кровавой воде. Карсон приехал и тут же позаботился о том, чтобы они с драконицей ни в чем не нуждались, без единого лишнего движения. А Седрик забыл даже одеяло на просушку расстелить.

Он задумался, каким видит его Карсон. Неумелым? Капризным? Богатым и избалованным?

«На самом деле я вовсе не таков, – решил Седрик. – Просто я сейчас не на своем месте. Если бы мы вернулись в Удачный и он увидел бы, как я помогаю Гесту готовиться к торговым переговорам, он понял бы, каков я на самом деле».

Там уже Карсон стал бы неумелым и бесполезным. Но затем и эта мысль показалась Седрику капризной и недостойной – детское желание порисоваться перед тем, на кого хочется произвести впечатление. Какая разница, что думает о нем Карсон? С каких это пор его волнует мнение невежественного охотника из Дождевых чащоб?

Седрик встряхнул вонючее одеяло и закутался. Сел, обхватив себя за плечи, и задумался.

Вокруг Смоляного окончательно стемнело. Капитан Лефтрин расхаживал по палубе. Ночное небо протянулось черной лентой, усеянной блестками звезд. С одной стороны от баркаса река тянулась до невидимого дальнего берега. С другой стороны маячил лес, рядом с которым корабль казался крохотным. У подножия деревьев, на узкой полоске грязи, дремали драконы. На крыше палубной надстройки, улегшись ровными рядами, словно покойники, спали хранители. Бодрствовал только Лефтрин.

Сварг должен был стоять вахту, но капитан отослал его в постель. Вся команда спала. Вода схлынула, Смоляной надежно зарылся на ночь носом в илистый берег, а его команда получила возможность отдохнуть. Это будет первая ночь после потопа, когда они смогут нормально поспать. Всем им необходим отдых. Каждому надо выспаться.

Даже Элис. Вот почему она так рано ускользнула к себе. Она все еще измотана. Капитан заново начал медленно обходить палубу. Необходимости в этом кружении не было. Вокруг царили тишина и покой. Он мог бы уйти в каюту, лечь спать, предоставить Смоляному самому заботиться о себе. И никто не стал бы его винить.

Лефтрин прошел мимо двери Элис. Света из щелей не пробивалось. Конечно же, она спит. Если бы она желала его общества, то задержалась бы за столом на камбузе. Она не стала. Исчезла сразу после ужина. Капитан надеялся, что она останется. Он прямо посмотрел в лицо этой меркнущей надежде. Это была бы первая и единственная ночь, проведенная ими вместе на борту без Седрика, живого напоминания Элис, кто она такая. Лефтрин надеялся похитить эту единственную ночь из ее удачнинской жизни и присвоить себе.

Но Элис, извинившись, вышла из-за стола и удалилась к себе в каюту.

Что бы это значило?

Может быть, то, что она гораздо умнее его? Это, сказал себе капитан, он знал с самого начала. Какой умный мужчина захочет делить упряжку с женщиной глупее себя? Его Элис не из таких, и он это знает. Не только образованна, но и умна.

Но как бы ему хотелось, чтобы в эту ночь она предпочла не быть умной.

Да что же он за человек такой, если пропажа Седрика стала для него скорее облегчением, чем потерей? А тот ведь дружит с Элис с детских лет. И Лефтрин об этом знает. И хотя ему самому юноша кажется надоедливым избалованным хлыщом, Элис о нем беспокоится. Должно быть, она гадает, погиб ее друг или страдает сейчас от лишений. А он, Лефтрин, как последняя скотина, только и думает о том, что их страж оставил пост.

Капитан завершил очередной обход палубы и на некоторое время остановился на тупоносом баке Смоляного. Он перегнулся через фальшборт и глянул на «берег». Где-то там, в грязи, спали драконы, но их отсюда видно не было. Впереди чернел лес.

– Что ж, Смоляной, завтра будет новый день, – обратился к кораблю Лефтрин. – Карсон вернется, так или иначе. И что тогда? Пойдем дальше?

– Ты, похоже, изрядно уверен в себе.

– Да, ты мне говорил. Но не таким, как оно сейчас.

– И все же ты считаешь, что нам следует двигаться дальше?

Лефтрин ничего не ответил. В задумчивости он легонько поглаживал носовой планширь. Смоляной – старый корабль, старше всех живых кораблей. Его одним из первых построили из диводрева, как тогда называли этот материал. Его не собирались делать торговым кораблем – обычный баркас, обшитый толстым слоем единственной древесины, устойчивой к едким водам реки Дождевых чащоб. По обычаю, который куда древнее и Удачного, и даже Джамелии, предок Лефтрина нарисовал на носу корабля глаза – не только для того, чтобы придать судну мудрый вид, но еще и из суеверия: мол, с глазами баркас будет буквально «присматривать» за собой в опасном пути. В те времена о диводреве знали только то, что оно прочное, тяжелое и устойчивое к кислоте. Никто не подозревал, что после смены нескольких поколений людей на борту живой корабль может обрести собственное сознание. Это обнаружилось лишь тогда, когда из диводрева начали строить первые парусники с носовыми фигурами.

Однако это не значило, что Смоляной сознания не обрел. Не значило, что его капитаны не знали и не ощущали его присутствия.

Речники из семьи Лефтрина понимали, что в их корабле есть что-то особенное. В особенности те, кто вырос на его палубе, спал и играл на борту. Они чувствовали и баркас, и реку, с врожденной сноровкой водили судно и каким-то образом избегали изменчивых мелей и невидимых топляков на дне. Им снились необычные сны, о которых они редко рассказывали кому-то, кроме других членов семьи. Это были не просто сны о реке и молчаливом скольжении по фарватеру. Им снились полеты, а порой – как они плывут в бездонном, полном голубых теней мире.

Смоляной пробудился, как это рано или поздно происходит со всеми живыми кораблями. Но у него не было рта, чтобы говорить, не было резных рук и человеческого лица. Он хранил молчание, но глаза его были умудренными и понимающими.

Наверно, Лефтрину следовало так все и оставить. У них все было хорошо. И с чего ему вдруг захотелось, чтобы стало еще лучше?

То бревно диводрева принесло ему и нежданную выгоду, и затруднения.

Лефтрин так тщательно все обдумал. Сократил команду до горстки, которой доверял безоговорочно. Отыскал тех, кто уже работал с диводревом, людей, известных своей честностью и плотницким ремеслом. Он копил, выторговывал, выменивал необходимые для работы инструменты. И когда все было готово, перевез их туда, где нашел и спрятал бревно диводрева.

Причем сделал это, зная, что никакое это не бревно и не древесина.

Он вытащил Смоляного на сушу, а затем с помощью блоков и веревок поднял в укромный заливчик, вдающийся в речной берег. В то лето он пренебрег почти всеми заказами. Диводрево требовалось на месте распилить на грубые доски и чурбаки, а затем прикрепить к Смоляному. Баркас пришлось поднять на подпорки, чтобы рабочие получили доступ к днищу. Из-за мягкой топкой почвы у берега каждый день нужно было укреплять всю конструкцию и заново выравнивать судно.

Но когда все было закончено, Смоляной приобрел то, чего, как он сообщил Лефтрину, больше всего желал. Четыре мощные перепончатые лапы и длинный хвост были приделаны к корпусу судна. Теперь Смоляной мог пройти почти повсюду, куда захотелось бы им с капитаном.

Несколько недель ушло на то, чтобы Смоляной полностью освоился со всеми конечностями. Лефтрин ужасно переживал за него, когда из-под корабля впервые убрали все подпорки. Однако Смоляной хоть и с трудом, но устоял на ногах, а затем медленно потащился к реке. Глаза баркаса удовлетворенно сияли, пока он бродил по мелководью. Кораблю равно понравилось и плавать в реке, и пробираться по отмелям. Его команда превратилась из рабочей силы в декорацию. Они просто создавали впечатление, будто Смоляной – самый обычный баркас.

Все опилки и щепки «дерева», оставшиеся от постройки, были сложены в трюм как подстилка под груз. Лефтрин не продал ни стружки – это означало бы подорвать доверие корабля. Он с уважением относился к останкам дракона, из которых был сделан Смоляной. Проходили недели и месяцы, к кораблю приживался новый материал и воспоминания. Тихая натура Смоляного переменилась: он сделался более напористым и деятельным, а порой даже склонялся к озорству. Лефтрин радовался переменам в характере корабля, как будто наблюдал превращение ребенка в юношу. Глаза Смоляного стали выразительнее, связь с капитаном – красноречивее, а ходовые качества стали так хороши, что все только диву давались. Если кто-нибудь и подозревал, в чем секрет Лефтрина, то вслух не спрашивал. Почти у каждого торговца припрятан собственный запас неизвестных магических или механических приспособлений. И все они умеют не совать нос в чужие дела – необходимый навык в их ремесле. Затруднений у Лефтрина не возникало, а доходы постоянно росли.

Все было отлично, пока один из плотников не проболтался калсидийскому купцу и на борт не явился охотник, чтобы им угрожать. Лефтрин стиснул зубы так, что они скрипнули. Под его ногами Смоляной от гнева зарылся лапами в грязь.

Лефтрин сразу же разжал руки, вцепившиеся в планширь, и заставил себя успокоиться. Капитан живого корабля должен сдерживать самые гневные мысли, ведь корабль чувствует его переживания как свои. Сила и внятность ответа Смоляного ошеломили Лефтрина. Баркас редко передавал мысли настолько отчетливо. Капитан и не догадывался о силе чувств, которые корабль испытывает к охотнику. Сейчас же он спокойно напомнил, что река сделала дело за них. Джесс исчез и, скорее всего, утонул.

При этой мысли Лефтрин ощутил мрачное удовлетворение корабля, смешанное с кровожадным весельем. Капитан с тревогой задумался, не знает ли судно о судьбе Джесса больше, чем говорит. А затем поспешно запретил себе думать на эту тему. У живого корабля есть право на собственные тайны. Если он заметил Джесса, барахтающегося в реке, и намеренно свернул в сторону, это личное дело баркаса, а не Лефтрина.

Лефтрин пропустил мимо ушей веселье в тоне корабля.

– Что ж, я этому рад, Смоляной. Рад. Если бы мне пришлось иметь с этим дело, что ж… Просто рад, что обошлось и без этого решения, – заключил Лефтрин и ощутил спокойное согласие корабля. – А завтра можно ожидать возвращения Карсона.

Иногда баркас просто знал что-то – и все. Он услышал горн Карсона, когда тот нашел выживших и подал сигнал. Капитан привык не спрашивать, как Смоляной чувствует подобные вещи, и не интересоваться подробностями. Лишь однажды корабль оказался в настроении что-то рассказывать.

Порой река делится со мной тайнами, – только и сообщил он в тот раз. – Порой, но не всегда.

Так что сейчас Лефтрин просто принял к сведению, что завтра охотник вернется, и не стал ни о чем спрашивать.

– Тогда дальше двинемся уже завтра, как считаешь? – предложил он вместо этого. – Или еще ночь простоим на якоре здесь?

– Они от этого не разболеются?

– Как и мы, – заметил Лефтрин.

Таков был уговор, – напомнил ему баркас.

– Таков был уговор, – согласился капитан.

Он был не вполне искренен с Элис в этом вопросе. На самом деле он знал, что им со Смоляным предстоит сопровождать драконов вверх по реке, еще до того, как пришел в Кассарик. Именно поэтому он смог так быстро загрузиться и отплыть. И поразительное совпадение с планами Элис показалось Лефтрину знаком свыше, как будто ему было предначертано радоваться ее обществу. Он с изумлением и восторгом наблюдал, как она блистала на том собрании.

– Наверное, я мог бы просто заглянуть туда. Узнать, не мучает ли ее бессонница.

Думаешь, у тебя есть лекарство от этого недуга? – весело спросил корабль.

– Ну, скажем, спокойная беседа с другом, – ответил Лефтрин со всем достоинством, на какое был способен.

– Выбирай выражения! – одернул Лефтрин баркас, но в ответ ощутил лишь все то же веселье. – Что-то ты сегодня разговорчив.

Это он отметил не только затем, чтобы отвлечь внимание корабля. Редко мысли Смоляного доносились до него с такой четкостью. Чаще ему снился необычный сон, или же он ощущал через эту связь чувства корабля. А непосредственная беседа со Смоляным была для него в высшей степени необычна, и Лефтрин удивлялся ей.

Иногда, – согласился корабль. – Иногда, когда река спокойна, а драконы рядом, все кажется проще и яснее. – И после долгого молчания прибавил: – Иногда ты с большей охотой слушаешь меня. Когда наши мысли совпадают. Когда мы хотим одного и того же. И мы оба знаем, чего ты хочешь сейчас.

Лефтрин оторвал руки от планширя и отправился искать Элис. Хоть он и пытался одернуть баркас, его губы изогнулись в улыбке. Смоляной слишком хорошо его знал.

Капитан немного постоял в темноте под дверью каюты Седрика. Корабль не ошибся. Едва заметное свечение пробивалось сквозь щель под дверью. Лефтрин легонько постучал и подождал. Какой-то миг стояла тишина. Затем он услышал шорох шагов, и дверь приоткрылась. Элис выглянула на палубу, озаренная слабым пламенем свечи.

– Ой! – явно удивилась она.

– Я заметил под дверью свет. Решил, что стоит выяснить, кто здесь.

– Это всего лишь я, – уныло сообщила Элис.

– Вижу. Можно войти?

– Я… я в ночной рубашке. Пришла из своей каюты, когда не смогла заснуть.

И это он тоже видел. Ее ночная рубашка была длинной, белой и довольно простого кроя – прямоту линий нарушали лишь изгибы тела под ней. Рыжие волосы она расчесала и заплела в две длинные косы. С этой прической Элис выглядела на несколько лет моложе. Из-под подола рубахи выглядывали маленькие босые ступни. Если бы она представляла, насколько желанной сейчас выглядит, то не осмелилась бы открыть дверь никому!

Но глаза и кончик носа у нее покраснели от слез. И в большей степени именно это, чем что-то иное, заставило Лефтрина шагнуть в каюту, плотно закрыть за собой дверь и обнять Элис. Она на миг застыла, но не стала сопротивляться, когда он притянул ее ближе и поцеловал в макушку Как она до сих пор умудряется пахнуть цветами? Капитан закрыл глаза, обнимая ее, и тяжело вздохнул.

– Не надо плакать, – попросил он. – Мы еще не потеряли надежду. Ты не должна плакать и не должна так себя мучить. Никому от этого не становится лучше.

Отбросив мысли, он склонился к Элис и поцеловал в левый глаз. Она ахнула.

Когда он целовал ее в другой глаз, ее руки взлетели и крепко обняли его шею. Лефтрин припал губами к ее губам, и они приоткрылись так мягко и свободно, что его сердце затрепетало. Она дрожала, тесно прижимаясь к нему. Он все не разрывал поцелуя, с наслаждением ощущая тепло ее губ. Затем выпрямился, и уже она не стала его отпускать. Лефтрин легко поднял ее, и Элис обхватила его бедра коленями, даже не пытаясь удержать ноги сомкнутыми.

– Элис! – вскрикнул он, предостерегая.

– Молчи! – с жаром ответила она. – Ничего не говори!

И он замолчал.

В два неловких шага пересек маленькую каюту. Постарался не раздавить ее, укладывая на постель, но Элис его не выпустила, и он едва ли не рухнул сверху, между ее ног. Разделяли их только парусина брюк и сбившаяся ткань ночной рубашки. Лефтрин вжался в Элис всем телом, предостерегая и желая ее. Вместо того чтобы внять предупреждению, она потянулась к нему. Он снова поцеловал ее, нашел ее груди под тонкой тканью. Сжимая их в ладонях, не прерывая поцелуя, он нащупал затвердевшие соски и слегка их подразнил. Элис сдавленно всхлипнула и сильнее прижалась к нему.

Осмелев, капитан скользнул рукой вниз по ее животу и слегка приподнялся, чтобы коснуться ее пальцами. Она застонала, по телу прошла безошибочно узнаваемая дрожь. Лефтрин был ошеломлен и почти невыносимо обрадован ее отзывчивостью. А он еще даже не вошел в нее!

Но если ему показалось, что одного легкого прикосновения будет довольно, то он ошибся. Открыв глаза, Элис посмотрела на него, и взгляд ее был диким и голодным.

– Не останавливайся, – предупредила она.

– Элис, ты уве…

Он не смог даже закончить вопрос. Она прижалась ртом к его рту, а ее ищущая рука нашла его, ясно заявив о своем желании.

Другую руку Элис разжала. Медальон с портретом Геста упал – на постель ли, на пол, да хоть в реку. Ей было все равно.