Каждый понимал, что путешествие предстоит долгое и пройти весь путь до конца ему не суждено.

Решив проблемы жизнеобеспечения – силы тяготения, воздуха, воды, пищи и крова, – пассажиры стали подумывать о других занятиях, менее важных – досуге, искусстве, управлении сообществами, самопроизвольно возникавшими в Раю.

Посреди новенького поселения какой-то комик, Жиль, вызвался дать сольный концерт.

«Встречаются как-то на “Безнадежной” сходке двое, и один говорит другому: – Почему ты против “Последней Надежды”? – Ну потому, что ею кормятся только кролики, которым плевать на все, что творится на нашей планете. – А ты? – Потому, что я потерял надежду стать таким же кроликом».

Общий смех.

«Знаете, почему фараоны не стали палить по нашей ракете, когда она взлетала? Они думали, что двигатели у нее работают на углеводородном топливе, что она залита им под завязку и, если они пальнут, то и сами взлетят вдогонку за нею».

Общий смех.

Жиль входил в раж. Для новой жизни был нужен новый юмор. Между тем Ив понимал, что шутить на тему их приключения необходимо для поддержания общего хорошего настроения.

«Расстилают двое из Рая лужайку в долине 32-го сегмента. И один говорит другому: – Как думаешь, какая будет мода у нашей бабочки в течение следующей тысячи лет? – Пф, – отвечает другой, – не знаю, как у бабочки, а лично я собираюсь ходить все это время в купальном костюме, на зависть вон тем крепышам, что горы городят».

Габриель Макнамара тоже разошелся не на шутку, да так, что, когда он заливался хохотом, даже трудно было сказать, над кем или над чем он смеется, – над Жилем или над его шутками.

Так прошла первая неделя.

Когда порой накалялись страсти и никто не хотел заниматься тяжелой работой, Ив Крамер настраивал одну из радиоантенн «Звездной Бабочки» на теленовости с Земли. В конце концов, телевизионные волны распространялись повсюду, включая космос.

Адриен Вейсс решил установить посреди Рай-Города большой, пятиметровой высоты экран.

То, что видели пассажиры «Бабочки», потрясало их до глубины души. Новости представляли собой бесконечную череду зверств – и по мере удаления от Земли им все отчетливее казалось, что главы государств объединились в клику, намереваясь урезать свободы граждан, чтобы эти самые граждане могли выбрать одно из двух: либо смириться, либо сдохнуть с голоду.

Даже межнациональные или межрелигиозные распри вдруг стали представляться издалека не чем иным, как игрой сильных мира сего, призванной уничтожить целые народы или же склонить их на свою сторону.

Диктаторы нарочито пугали демократиями. Президенты ссорились между собой или поносили всяких фанатиков, но в конечном счете политические, экономические, военные и религиозные лидеры сплачивались воедино, чтобы с помощью страха лишить отдельных граждан возможности думать и действовать.

А журналисты только подливали масла в огонь, стараясь, чтобы страх поглубже укоренялся в умах людей. Они выставляли на всеобщее обозрение тела мертвых детей, показывали демонстрантов, потрясающих ножами или палящих в воздух из автоматов, приводили жуткие свидетельства очевидцев, умело преподносили экивоки, позволявшие добиться своего рода всеобщего единомыслия.

«На Земле все думают одинаково, ничего не подвергая сомнению, и все это с помощью игры на чувствах, которыми ловко манипулирует телевидение», – такова была очевидность, которую осознали пассажиры «Звездной Бабочки». Ив Крамер понял: показ новостей с Земли действует сильнее любой пышной речи, к тому же это лучший способ и впредь поддерживать общее воодушевление и сплоченность в сообществе численностью 144 тысячи человек.

Многим пассажирам даже казалось, что они больше не принадлежат к тому виду, который, как было видно на экране, обрек сам себя на уничтожение.

Однажды Элизабет ненадолго отлучилась из кабины пилотов, желая тоже глянуть на картинки, сменявшие друг друга на экране бесконечной чередой. Как раз в ту минуту передавалась краткая информация о «Звездной Бабочке».

Какой-то дока-астроном уверял, что у 144 тысяч пассажиров космического корабля нет ни малейшего шанса на благополучный перелет, потому как солнечный парусник не сможет летать целую тысячу лет: он неизбежно разрушится.

– Они поливают нас грязью даже сейчас, когда мы от них уже далеко. Они все так же ненавидят нас… – заметил изобретатель.

– Они там, верно, догадываются, что мы видим их и слышим, вот и пытаются нас застращать.

– Как тут поверить в свою правоту, когда весь мир против тебя? – проговорил Ив.

– Мы точно лососи, плывущие против течения, а плыть нам еще ох как долго.

Из нескончаемой череды новостей следовало, что полюса продолжают таять: причина – дыра в озоновом слое. Подъем уровня воды вызвал новую серию цунами, и громадные волны накрыли множество прибрежных городов. Новый вирус-мутант, передающийся человеку от птиц, возбудил смертельно опасный грипп, который свирепствует чуть ли не повсюду. Никаких средств борьбы с этим вирусом не существует. Есть опасения, что он способен погубить несколько миллионов человек.

– Мы родились в самые худшие времена. Еще никогда не было столько насилия и болезней, еще никогда человек так не вредил окружающей среде.

Элизабет пожала плечами.

– Люди наверняка думали об этом во все времена. Думаешь, это не заботило их в прошлом, когда свирепствовали чума, холера, мировые войны и рабство? Каждое поколение считает, что раньше было лучше и что потом тоже будет лучше. Но в конечном счете всегда происходит одно и то же. Просто сегодня мы лучше информированы – это нас и пугает. Надо сохранять холодную голову.

Телевизионные картинки все так же сменяли друг друга, сливаясь в жуткий калейдоскоп.

– Пожалуй, нам следовало остаться, – процедил сквозь зубы Ив.

– Что я слышу от человека, затеявшего все это?!

– Меня мучают сомнения. Ведь бегство – это же трусость, верно?

– Тогда в чем, по-твоему, заключается смелость?

– В том, чтобы остаться и бороться.

– Бороться стоит лишь тогда, когда есть шанс победить. А останься мы на Земле, так и продолжали бы терпеть и безропотно наблюдать, как человечество топит само себя.

Изобретатель прикусил себе щеку.

– Возможно, мы еще не все средства испробовали.

– Не будь глупцом, Ив. Какие тут еще могут быть сомнения? Ты поступил правильно. Ну конечно. И мы поступили правильно. У нас не было никакой возможности изменить хоть что-нибудь там, на Земле. Дурные привычки, накопившиеся за шесть миллионов лет, нельзя искоренить за одно поколение. Так что последняя (и единственная) надежда – это бегство!

Пока на большом экране мелькали картинки на спортивную тему, с толпами болельщиков, выкрикивающих названия своих команд, Ив продолжал кусать себе щеку. Кто-то из победителей поднял кубок, завоеванный его командой.

– На Земле не все было так уж плохо, – отчетливо проговорил он.

– А тебе чего бы хотелось – мировой революции?

Элизабет слегка пожала плечами.

– Теперь уже поздно. Ты же видела, как против нас все ополчились, когда прознали, что мы строим «Звездную Бабочку». Нас бы стерли в порошок еще до того, как мы решились бы заявить о себе во всеуслышание.

Сбившись в толпу, рай-жители в полной растерянности следили за сменой телевизионных картинок о мире, который теперь им казался совсем чужим.

После показа теленовостей об их прежнем мире Адриен Вейсс решил вывести на большой экран то, что было видно из кабины пилотов: великолепное звездное небо.