Симону показалось, прошло сто лет, пока он сумел отремонтировать велосипед. Ремонтировать технику его научил отец. Мальчик вспомнил, как они с папой стояли в подвале, меняя переднее колесо голландского велосипеда, на котором отец заехал на решетку уличного водостока. «У меня был только один выбор: либо я искалечу велосипед, либо наеду на эту женщину, которая шла, ничего вокруг не замечая, – рассказал отец, когда они натягивали новую шину на обод. – Тогда я решил наехать на водосток. Столкновения с женщиной я бы точно не пережил. Она была така-а-ая толстая!»

Разведенными в стороны руками папа изобразил могучие габариты нарушительницы дорожных правил. При этом он надул щеки и зажмурил глаза так, что они превратились в щелочки. От смеха Симон чуть не выпустил из рук колесо, у него заболел живот и потекли слезы. Папа умел делать уморительные гримасы. Это воспоминание всплыло в его памяти, когда он монтировал новое колесо маунтинбайка. Казалось, отец в этот момент находится рядом. «Вот так хорошо, – слышал Симон внутри его голос. – Обрати внимание, чтобы тормоза стояли на одинаковом расстоянии от колеса и чтобы в камерах было достаточное давление». – «Я так и делаю», – прошептал Симон и невольно улыбнулся.

Он любил заниматься починкой. Так порядок снова восстанавливался. А когда все идет как надо и каждый выполняет свою задачу, мысли тоже приходят в порядок. Подобная работа действует как медитация. Этому его тоже учил отец, но Симон инстинктивно и сам это понимал. С удовлетворением он смотрел теперь на результат своего труда. Велосипед выглядел как раньше. Если бы все в жизни можно было починить так легко!

Симон сделал пробный круг по двору, проверил тормоза и хотел вернуть велосипед под навес, как вдруг у входа во двор остановилась машина.

– Привет, Симон! Как у тебя дела?

Снова этот дурацкий вопрос, который Симон не выносил. По крайней мере, если он исходил от Хеннинга. Заместитель директора был последним, кому Симон хотел бы рассказать, как у него дела.

– О,кей, – ответил он.

О,кей – ничего не значащее и самое подходящее слово для подобных ситуаций. С его помощью можно дать ответ на любые вопросы. Хеннинг кивнул, будто понял, что Симон подразумевал под своим «о, кей».

– Ну, – учитель растерянно почесал в затылке, – знаешь, я должен извиниться перед тобой за сегодняшнее утро. Мое поведение было непозволительным. Мне очень жаль… Должно быть, я нагнал на тебя страху.

– Все в порядке. Вы ведь ни о чем не знали.

– Все равно с моей стороны это было бестактно. Есть ли новости о Мелине?

Симон отрицательно покачал головой:

– Знаю только, что ее прооперировали. Майк сейчас с ней.

Хеннинг удрученно вздохнул:

– Ужасный инцидент, действительно ужасный! Как будто вам с братом мало уже пережитого. У меня просто в голове не укладывается, как кто-то мог совершить нечто подобное.

Повисла неловкая пауза. Казалось, никто из них двоих не знает, что говорить дальше. Симону такие моменты были хорошо знакомы. Беседы с чужими всегда давались ему тяжело. Особенно если этот чужой был ему неприятен и Симон не понимал, чего тот от него хочет. Хеннинг перед ним извинился, Симон извинения принял. Все между ними было сказано. Однако учитель не уходил.

– Вижу, ты поставил новое колесо? Снова хочешь покататься?

– Может быть, попозже.

– Любишь кататься на велосипеде?

Симон утвердительно кивнул.

– Спорт – хорошее дело! – заметил Хеннинг. – Движение освобождает голову. Да, как раз собирался тебе сказать: наш клуб только что купил новое каноэ. Возможно, ты захочешь опробовать его вместе со мной? Во второй половине дня я сегодня на лодочной станции. Около трех.

– О,кей, я подумаю.

– Вовсе не хочу тебя нервировать, повторяя свое предложение, – добавил Хеннинг. – Но тебе действительно стоит попробовать! Это доставит удовольствие и принесет тебе другие…

Окончание его речи потонуло в реве мотора. В этот момент Майк въехал во двор и резко затормозил, даже хвоя брызнула из-под колес. Майк выпрыгнул из своего старого «Мерседеса».

Вид старшего брата испугал Симона. Майк был бледен, как только что выбеленная стена. Осунувшееся лицо напоминало лицо больного, давно страдающего от тяжелой болезни. Казалось, со вчерашнего дня, когда они виделись, брат постарел. Глаза Майка были красные, будто он проплакал много часов подряд – что, вероятно, так и было. Но больше всего Симона испугало выражение лица Майка. Это была смесь горя, отчаяния и безмерной злости.

Майк по прямой вплотную подошел к Хеннингу:

– Что тебе здесь надо, Ричи?

– Привет, Майк! Да вот, хотел повидаться с Симоном. И узнать новости о Мелине. Меня очень огорчило то, что с ней случилось.

Майк скорчил отвратительную гримасу, полную ненависти. В какой-то момент Симон спросил себя, действительно ли этот худой мужчина в синей спецовке – его родной брат, или же его двойник.

– Нет, Ричи, – сказал он, и голос его звучал угрожающе спокойно, – ты вовсе не огорчен. Ни в малейшей степени.

Хеннинг отступил на шаг от него:

– Что это значит, Майк? Я…

– Вероятно, тебе казалось, что у тебя есть какие-то права, – продолжил Майк, сделав шаг вперед, а Хеннинг при этом отступил еще на один шаг. – Ты не мог смириться с тем, что Мелина выбрала такого, как я. Правда или нет? Ты ведь предупреждал ее, что это для нее добром не кончится. Можешь теперь радоваться, засранец!

– Жаль, что ты видишь ситуацию под таким углом, – ответил Хеннинг. Он тоже говорил голосом спокойным и угрожающим. – Я знаю, что ты меня терпеть не можешь, но сейчас ты несколько перегибаешь палку, тебе не кажется? Но все в порядке, я понимаю, что ты сейчас не в себе.

Гримаса исчезла с лица Майка, в глазах зажглась дикая ярость.

– Запомни, Ричи: Мелина и я вместе! Так есть и будет, что бы ни произошло и что бы другие об этом ни думали. Когда она выкарабкается и выздоровеет, мы с ней уедем в Гейдельберг. Уловил?

Какое-то время оба стояли молча напротив друг друга. Симону казалось, что он видит перед собой двух бойцовых собак, которых вот-вот спустят с поводка. Тут Хеннинг повернулся к Симону:

– Пожалуй, сейчас мне лучше уйти. Если надумаешь, просто позвони. Я буду рад.

Майк совсем потерял терпение.

– Исчезни же наконец! – закричал он в ярости, ударив кулаком по капоту «Мерседеса».

Хеннинг даже вздрогнул.

– Ладно, считай, уже исчез, – ответил он с успокаивающим жестом.

– И к брату моему не лезь!

Хеннинг еще раз оглянулся на него, сел в машину и уехал. Майк смотрел вслед отъезжающей машине. Он словно окаменел от напряжения. Руки сжаты в кулаки. Симон подошел к брату и осторожно тронул за плечо:

– Майк?

Он почувствовал, как напряжение Майка постепенно спадает. Старшего брата била дрожь. Когда он повернулся к Симону, в его глазах снова стояли слезы.

– Прости, малыш. Я потерял контроль над собой.

– Что случилось между тобой и Хеннингом? Почему ты так зол на него?

Майк протер глаза тыльной стороной ладони:

– Давай не сейчас, ладно?

– О,кей.

Майк оставил Симона стоять во дворе и пошел в свое жилище. Сделав пару шагов, он остановился и еще раз обернулся на Симона.

– Будь осторожен, малыш, смотри, с кем связываешься. Доверяй только тем, кто этого заслуживает.

Входная дверь распахнулась, и из нее выбежала запыхавшаяся Тилия. На ней был только махровый банный халат, а в мокрых волосах зелеными жемчужинками поблескивали капли шампуня – словно на ее голове в лучах солнца блистала корона.

– Боже мой! Что здесь произошло? Почему вы так кричите?

– Все в порядке, – ответили Симон и Майк почти одновременно.

Казалось, в это мгновение время повернулось вспять. Они снова были мальчишками, умеющими вместе противостоять взрослым и убеждать их, что все в полном порядке. Потом Майк снова стал тем, кем был сегодня. Худым, измученным страданием молодым мужчиной с бесконечно печальным лицом.

– Тилия, пообещай мне, что будешь всегда присматривать за ним, – сказал он тетке. – Малыш слишком уязвим для этого мира.

Тилия лишь кивнула, не понимая, что он имеет в виду. Потом они вместе с Симоном смотрели в спину Майку, бредущему с опущенной головой к своей квартире.