Глава 11
За год до ада
Когда в апреле 2004 года была опубликована книга Джо «Политика правды», мы устроили в честь этого события праздничную вечеринку. Теплым вечером в самый разгар весны, когда в Вашингтоне пышным цветом распускаются азалии, множество наших друзей и сторонников пришли к нам на бокал шампанского, чтобы обменяться дружеским рукопожатием и поздравить нас. Приемы по случаю выхода книги происходят в Вашингтоне чуть не на каждом шагу, поскольку, кажется, буквально все рано или поздно пишут и издают книги, но для любого автора это, безусловно, особое событие, и Джо по праву гордился своей работой. Особенно он радовался возможности написать не столько о пресловутой утечке информации, сколько о своей двадцатипятилетней карьере; это был ценный труд по истории дипломатии. Его бывшие коллеги по внешнеполитическому ведомству в неформальной обстановке высоко оценивали его реалистичное описание тяжелой и неблагодарной работы, которую выполняют дипломаты в разных уголках мира. Первые отзывы были в своем большинстве положительными, и вскоре книга, к большому нашему удивлению, оказалась в списке бестселлеров по версии газеты «Нью-Йорк таймс». Я даже начала наблюдать за ее рейтингом на сайте Amazon.com, испытывая тайную радость по мере того, как книга с каждым днем поднималась на строчку выше. Очень немногим авторам удается выручить какие-то значительные деньги от продажи книги, и мои финансовые планы относительно авторских отчислений были вполне скромными: я надеялась, что нам удастся получить сумму, достаточную для замены рассохшегося и местами подгнившего настила веранды. Джо забавляла мысль о том, что он стал настоящим писателем, и он шутливо настаивал, чтобы я купила ему вельветовый пиджак с заплатами на локтях. Это было счастливое время.
Несколько дней спустя одна состоятельная и хорошо известная сборщица добровольных пожертвований в пользу Демократической партии любезно предложила провести в своем нежно-розовом особняке в Джорджтауне прием в нашу честь по случаю выхода книга. Это было одно из первых наших с Джо появлений на публике, и хотя я испытывала гордость за мужа, мое собственное присутствие в публичном пространстве все еще вызывало во мне чувство дискомфорта и настороженности. Я содрогалась при мысли о том, что становлюсь публичной персоной. Джо непринужденно беседовал с гостями, рассказывал занятные истории и позировал для фотографий, а я отошла в сторону и встала у фортепиано, вдыхая божественный аромат лилий, который исходил от многочисленных букетов, и гости подходили ко мне, чтобы обменяться рукопожатием и высказать добрые пожелания. Многие из присутствующих говорили, что считают нас с мужем героями: его — за высказывание правды, а меня — за общественное служение в рамках нелегкой профессии. Конечно, слышать комплименты было приятно, но вместе с тем я чувствовала определенное замешательство. Ни Джо, ни я героями себя не считали — мы выполняли свою работу и старались поступать так, как подобает гражданину демократической страны. При этом мы понимали, конечно, что стали символами сопротивления администрации, которая той весной чем-то напоминала мощный многотонный грузовик, несущийся по дороге. Джо оказался в числе тех немногих, кто публично разоблачал наглость и коварство Белого дома. Правда, это была не вполне та роль, которую я или Джо хотели бы играть, и мне было не по себе. Я еще не нащупала почву под ногами в этом новом для себя мире и чувствовала себя уязвимой, хотя старалась улыбаться и высказываться как можно более убедительно. Тот вечер стал одним из последних приятных воспоминаний: нам предстояло хранить их на протяжении долгого времени — наши противники уже готовились взять реванш.
С наступлением 2004 года — года президентских выборов — положительные отзывы о книге и высказывания в поддержку Джо сменились резкими редакционными статьями и язвительными комментариями со стороны правых. Одобрительный отклик в печати, которым была встречена книга, казалось, приводил в ярость тех, кто видел в Джо и его критических высказываниях — касались ли они желтого кека или утечки информации — если не угрозу, то по крайней мере нежелательную помеху в канун ожидаемой ноябрьской победы президента. Весьма показательно то, что критики не оспаривали какие-либо приведенные Джо факты или книгу в целом: их выпады носили ярко выраженный личный характер. В частности, журналист и бывший сотрудник Республиканского национального комитета Клифф Мэй написал следующее: «Ободренный славословиями „Вэнити фэйр“, [Джо Уилсон] наскоро состряпал книжонку, украсив обложку портретом элегантного себя и снабдив ее велеречивым названием „Политика правды: В тенетах лжи, приведшей к войне и выдаче моей жены, штатного агента ЦРУ. Мемуары дипломата“». Далее Мэй, перевернув все с ног на голову, утверждал, что меня выдал вовсе не Новак, а… Джо: «Если это не Новак разгласил, что Валери Плейм была секретным агентом, то кто же? Есть все основания полагать, что это был не кто иной, как сам Джо Уилсон».
Прочие отзывы авторов, тяготевших к правым, были столь же подлыми. Пережив первую волну яростных нападок на Джо, призванных подорвать доверие к нему и его мотивам в истории с утечкой информации, я считала, что у меня выработалась какая-то внутренняя защита. Я ошибалась. Я знала, что все эти пасквили политически ангажированы, но все равно читать их было больно, и мы чувствовали себя словно в осаде. В разгар всех этих переживаний Джо отправился в длительную поездку по стране в поддержку своей книги, оставив меня одну справляться со всем этим и по возможности ограждать Саманту и Тревора от того урагана, который бушевал буквально за порогом нашего дома.
В такой ядовитой, враждебной атмосфере, да еще в отсутствие Джо, угрозы, которые впервые прозвучали еще за несколько месяцев до этого, приобрели зловещий характер, и я всерьез забеспокоилась о нашей безопасности. Непрерывно поступали письма с оскорбительными высказываниями в наш адрес, телефонные звонки от каких-то сумасшедших и даже угрозы убийства. Однажды весенним днем четырехлетний Тревор поднял телефонную трубку и гордо произнес, в точности как я учила его: «Дом Уилсонов. Чем могу вам помочь?» Я сразу поняла по его озадаченному выражению, что звонящий не был ни другом, ни доброжелателем. Я схватила трубку и, услышав какой-то бессвязный бред явно душевнобольного человека, положила ее обратно. Меня трясло. С того дня нашим детям не позволялось подходить к телефону и они ни на миг не оставались без присмотра взрослых, которым мы доверяли.
Всего несколько дней спустя на моем столе в Конторе зазвонил зеленый служебный телефон защищенной линии. Моя коллега ХХХХХХХ, с которой я когда-то работала в рамках одного секретного проекта в ХХХХХХХХХХХХ, звонила мне со своего рабочего места, где-то на северо-востоке страны. Совсем недавно ее сделали начальником тамошнего отделения, и не зря — она была опытным и компетентным оперативным сотрудником. Не теряя время на светские любезности, ХХХХХХХ с ходу перешла к цели своего звонка: «Привет, это ХХХХХХ. Хочу предупредить тебя кое о чем, благо это легло ко мне на стол». ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ
ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ
замазано ½ страницы
ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ
ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ, что сразу же привлекло внимание службы собственной безопасности ЦРУ, которая немедленно приступила к делу. Этой службе постоянно приходится так или иначе реагировать на поток угроз, исходящих в основном от психически неуравновешенных людей и направленных преимущественно в адрес директора Центральной разведки и других ключевых руководителей ЦРУ. Теперь, в свете последней информации о ХХХХХХХХ, которая носила угрожающий характер, служба первым делом постаралась убедить руководство не прекращать за ним наблюдение с целью правильной оценки того, насколько он может оказаться опасен. По дороге домой в тот вечер я прокручивала в уме всевозможные сценарии, один страшнее другого. Я старалась не паниковать при мысли о том, чем может обернуться эта злосчастная утечка информации о моей службе в ЦРУ для Тревора и Саманты. Дело внезапно перестало быть «просто политическим». Оно стало очень даже реальным и подвергало реальной опасности мою семью. С тем, что выпадет на мою долю или на долю Джо, я еще смогла бы справиться, но дети — это совсем другое дело. Повернув за угол на нашу улицу, я попыталась взглянуть на наш дом глазами того, кто рассматривает его как мишень. Есть ли уязвимые места? Имеются ли пути для отступления? Насколько предсказуем распорядок дня у нас и наших детей? Во время зарубежных поездок такой анализ был для меня привычной предусмотрительностью. Значительная часть нашей агентурной подготовки была посвящена освоению способов обеспечения безопасности. Но применять подобную тактику к мирному кварталу в Вашингтоне мне пришлось впервые. Я почувствовала себя обманутой. Потом пришла в ярость.
Вскоре после разглашения тайны моей личности в октябре 2003 года ЦРУ послало сотрудника, чтобы оценить степень безопасности нашего дома. Они порекомендовали кое-что, например срезать ветки деревьев, заслонявших фонарь у входа, и установить засов на входную дверь. Особо защищенной я в результате таких мер себя не ощутила, но тогда я еще не созрела подать запрос на круглосуточную охрану. Теперь же, после всех этих месяцев со звонками психопатов, письмами недоброжелателей, угрозами и даже ХХХХХХ я поняла, что у меня нет выбора.
Гнев — плохой советчик, когда имеешь дело с бюрократией. Я давным-давно на опыте убедилась, что бюрократическую волокиту не стоит принимать на личный счет; систему надо заставить работать на себя. Я написала вежливую краткую докладную директору службы собственной безопасности ЦРУ. Ввиду текущей информации об угрозе со стороны ХХХХХХХ и потока разведданных относительно возросшей в преддверии президентских выборов угрозы новых атак «Аль-Каиды» я просила обеспечить присутствие круглосуточной охраны в моем доме до окончания процедуры президентских выборов в ноябре 2004 года. Я понимала, что это потребует значительных ресурсов, но никогда не простила бы себе, если бы что-то произошло с моей семьей, потому что я не обратилась за помощью. Я лично отнесла свою докладную в офис начальника службы безопасности, расположенный на седьмом этаже Конторы. Секретарь приветливо сказала мне, что со мной свяжутся «в кратчайшие сроки».
На следующий день я получила предварительный ответ за подписью начальника службы безопасности о том, что его подчиненные «определят степень угрозы». Он сообщил, что ЦРУ уведомило Управление полиции Вашингтона о моих опасениях и сделало запрос о дополнительном патрулировании в районе моего проживания. К моему приятному удивлению, я вскоре стала замечать патрульную машину новейшей модели, появлявшуюся время от времени вблизи нашего дома, и поняла, что эти ребята делают все возможное. Письмо заканчивалось обещанием завершить оценку ситуации в течение тридцати дней — о результатах я «буду уведомлена».
Спустя почти два месяца, в самом начале вашингтонского жаркого лета, мне позвонили, и секретарша бодро прочирикала, что уведомление от директора службы собственной безопасности ждет меня в их офисе. Я поспешила к ним и, прочитав первые несколько строк уведомления, вернулась к себе как будто в тумане. Руководство ЦРУ приняло решение отклонить мою просьбу о предоставлении охраны. С точки зрения начальника службы безопасности, месяц наблюдений по принципу «увидел — доложил» — то есть частое, но бессистемное патрулирование нашего квартала — выявил отсутствие «специфической или иной обоснованной угрозы вам или вашей семье». В уведомлении меня похвалили за хорошее знание основ обеспечения собственной безопасности и рекомендовали обращаться за помощью, если ситуация изменится. Когда я рассказала об этом моему непосредственному начальнику Джиму, который оказывал мне всяческую поддержку на протяжении последних нескольких месяцев, он посмотрел на меня с недоверием. Джим славится сдержанными оценками, вот и на этот раз он только пробурчал: «Могу представить, как ты разочарована их решением».
Сказать, что ответ ЦРУ «разочаровал» меня, значит ничего не сказать об ужасном ощущении, что меня предали. После ХХХХХХХХХ верной службы я ожидала, что Управление будет твердо придерживаться взятого на себя обязательства защищать «семью», ведь это всегда составляло предмет особой гордости ЦРУ. Я подумала о ХХХХХХХХХХХХ других потенциальных мишенях — Тенете, Эшкрофте, Роуве. У всех была круглосуточная охрана дома и сопровождение до места службы. Ни им, ни их семьям не приходилось беспокоиться о непрошеных и нежелательных посетителях. Угрозы высокопоставленным официальным лицам США всегда составляют неприятную часть их общественной службы, тем более во время военных действий, но они всегда находятся под надежной охраной. Конечно, я была отнюдь не высокопоставленным чиновником, но в силу сложившихся особых обстоятельств я стала легкоуязвимой. В общем, я оказалась брошенной на произвол судьбы. Я пришла домой, обучила нашу няню Моник основам обнаружения слежки, купила ей сотовый телефон с кнопкой немедленного вызова службы 911, наказала ей никогда не выпускать детей из виду и наконец позвонила Джо, чтобы рассказать ему о случившемся, стараясь не поддаваться охватившему меня чувству горечи и обиды.
Спустя четырнадцать месяцев после того, как президент Буш приземлился на борту авианосца «Авраам Линкольн», чтобы выступить перед военными, приветствовавшими его под гигантским транспарантом «Миссия выполнена», натянутым над капитанским мостиком, американские солдаты по-прежнему задерживали для допроса иракских ученых, подозреваемых в работах по созданию ОМУ. ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ Неотвратимая угроза ОМУ, которая послужила ключевой отправной точкой этой войны, пока не находила подтверждения, а между тем оккупация Ирака требовала дальнейшего увеличения контингента войск США. С начала войны было убито около тысячи американских солдат и десятки тысяч иракцев. Мысли о цене этой войны с точки зрения пролитой крови, финансов и нашей международной репутации постепенно распространялись в массовом сознании. В апреле разразился и потряс каждого американца ужасный скандал с фотографиями иракских пленных, подвергавшихся бесчеловечному обращению в тюрьме «Абу-Грейб». Когда телеканал Си-би-эс сообщил об этой истории, а вслед за тем появилась статья-расследование Сеймура Херша в журнале «Нью-Йоркер», Америка была возмущена. Это стало большим потрясением для всех. Во что превратилась наша страна? Однако все это не помешало президенту Бушу в июле, во время своего выступления в Оук-Риджской национальной лаборатории перед аудиторией, состоявшей из его приверженцев, вещать: «Три года назад правитель Ирака был заклятым врагом Америки, он предоставлял убежище террористам, использовал оружие массового уничтожения и превратил свою страну в тюрьму для народа. Саддам Хусейн был не просто диктатором — доказано, что он был убийцей, который отказался отчитываться за оружие массового уничтожения. Все ответственные страны осознавали эту угрозу и знали, что так не может продолжаться вечно… И хотя мы не обнаружили запасов оружия массового уничтожения, наше вторжение в Ирак было оправданно. Мы устранили заклятого врага Америки, у которого были возможности для производства оружия массового уничтожения и который мог поделиться этими возможностями с террористами, стремящимися завладеть таким оружием. В мировой обстановке, которая сложилась после 11 сентября, это стало риском, который мы не могли себе позволить». Все выглядело так, будто параллельно идут две войны: одну с гордостью прославляла администрация, совсем другую народ видел по телевидению — и эта последняя шла далеко не так, как было обещано.
Я просматривала последние удручающие донесения от резидентов, когда в дверь кабинета постучали и один из моих коллег попросил разрешения войти. Я была рада отвлечься, но, как только он сел за стол, я поняла, что предстоит не обычная беседа за чашечкой кофе. Его круглое лицо покраснело, а в глазах за стеклами очков стояли слезы. Я работала с ним на протяжении двух последних лет, мы пережили много стрессовых ситуаций, но я никогда не видела его в таком расстройстве. Прежде чем заговорить, он с тревогой оглянулся на закрытую дверь. «Они исказили мои свидетельские показания», — сказал он тихим, напряженным голосом. Я не могла взять в толк, о чем он говорит. «Это я рекомендовал Джо для поездки, разве ты не помнишь? Я так и сказал на заседании Комитета, но они не включили это в отчет».
От его слов у меня зазвенело в ушах. За несколько дней до этого, 7 июля, Джо вернулся домой совершенно разъяренный, с копией доклада разведывательного сообщества США «Оценка предвоенной разведки по Ираку», подготовленного Комитетом по разведке Сената США и обнародованного на следующий день. Джо швырнул на кухонный стол толстенную пачку бумаги с текстом доклада и пошел наверх переодеться. Выглядел он при этом крайне воинственно. Я схватила доклад и сразу же, не выходя из кухни, стала читать. Он представлял собой беспорядочную кучу данных, но тут я добралась до предложения: «План по отправке бывшего посла в Нигер был предложен женой бывшего посла, сотрудницей ЦРУ». Это было первым «заключением» в разделе «Особые мнения», составленном сенаторами от Республиканской партии Патом Робертсом, председателем Комитета, Кристофером Бондом и Оррином Хатчем. Еще более странным было то, что, оказывается, «Комитет выявил, что, по мнению большинства аналитиков, отчет бывшего посла скорее подтверждает, нежели опровергает достоверность предполагаемой урановой сделки между Нигером и Ираком». Я не верила своим глазам. Как это может быть? Что за аналитики, которые считали, что отчет Джо скорее подтверждает достоверность? Почему? Что происходит? Я чувствовала себя Алисой, провалившейся в кроличью нору: то, что раньше было белым, неожиданно стало черным.
Каким-то образом я заставила себя накрыть стол к ужину. Ужин проходил в полной тишине. Не съев и половины, Джо резко встал, бросил тарелку с едой в раковину и в безмолвной ярости вышел из кухни. Дети немедленно уловили невысказанное напряжение между нами и начали капризничать. Они стали раздражительными и непослушными, а я была совершенно измотана и обескуражена. Позднее в тот вечер, когда дети уже легли спать, Джо пришел в нашу спальню, размахивая докладом. «Что это еще за пасквиль ты написала?» Он имел в виду замечание в докладе, где утверждалось, что я написала электронное письмо, в котором указывала на то, что у моего мужа хорошие отношения с премьер-министром и с бывшим министром горнодобывающей промышленности [Нигера] (как и со многими французами), и оба, по всей вероятности, способны пролить свет на интересующую нас деятельность. Это электронное письмо я написала по запросу моего начальника — самая обычная процедура информирования руководства нашего подразделения о деятельности моей группы. Это не то, что я стала бы обсуждать дома, — просто рабочий момент. Я и думать забыла об этом. Безусловно, мое электронное письмо не могло служить свидетельством того, что якобы я сама предложила Джо для поездки в Нигер. Но Комитет по разведке истолковывал его именно таким образом и использовал, чтобы сделать вывод о том, что ответственность за поездку Джо лежит именно на мне. Я изо всех сил старалась объяснить всю невинность этой записки, однако Джо был так расстроен, что не слушал меня. Он лишь сверкнул глазами, буркнул что-то насчет опровержения и вышел из комнаты. Я легла в постель в полном расстройстве из-за недовольства мужа, подлого передергивания фактов сенаторами-республиканцами и собственной наивности. Годы спустя Джо признался мне, что из всех выпавших на нашу долю испытаний самым тяжким для него оказалось узнать из официального доклада о том написанном мной злополучном электронном письме. И его признание заставило меня пережить все заново.
На следующий день Джо набросал восемь страниц опровержения, адресованного всем сенаторам — членам Комитета по разведке. Джо указывал на многочисленные неточности в отчете, в частности на то самое заключение относительно того, что его поездка в 2002 году якобы подтвердила сведения о том, что Ирак ведет поиски урана в Нигере. В реальности иные факты, приведенные в отчете, свидетельствовали как раз об обратном:
• Август 2002 года: в отчете Отдела анализа информации по Ближнему Востоку и Южной Азии ЦРУ относительно возможностей Ирака по созданию оружия массового уничтожения отсутствует информация о предполагаемой сделке Ирак — Нигер. (с. 48)
• Сентябрь 2002 года: во время совместной подготовки публичного выступления с сотрудником СНБ [Совета национальной безопасности] аналитик ЦРУ предложил удалить из текста информацию относительно попыток Ирака приобрести уран в Африке. По словам аналитика ЦРУ, сотрудник СНБ возразил, потому что британцы тогда вообще остаются «ни с чем». (с. 50)
• Упоминание об уране вошло в текст «Национальной разведывательной оценки», но не в раздел ключевых оценок. Когда кто-то предложил включить данную информацию об уране в качестве свидетельства возобновления ядерной программы в Ираке, аналитик по вопросам иракской ядерной программы из УРИ [Управления разведки и исследований Государственного департамента США] выступил против упоминания об уране и отметил, что в противном случае УРИ будет вынуждено указать на разногласие по данному вопросу в особом примечании по поводу возобновления ядерной программы. Сотрудник Национального совета по разведке США отмечал, что не помнит, чтобы кто-нибудь действительно поддерживал идею включения пункта об уране в качестве доказательства того, что Ирак возобновляет свою ядерную программу, поэтому он высказался в том духе, что информацию об уране не следует включать в раздел ключевых оценок. (с. 53)
• 2 октября 2002 года заместитель ДЦР [директора Центральной разведки] давал показания на заседании Комитета по разведке Сената США. Сенатор Джон Кайл задал вопрос заместителю ДЦР о том, читал ли тот соответствующее британское официальное донесение и содержится ли в данном отчете что-либо, с чем он не согласен. Заместитель ДЦР высказался о том, что «единственное, где, как я полагаю, они зашли несколько дальше, нежели мы это допускаем, касается того, что Ирак занимается поиском урана из различных источников в Африке». (с. 54)
• 4 октября 2002 года сотрудник по стратегическим и ядерным программам Национального совета по разведке США свидетельствовал о том, что «появилась некоторая информация о попытках… которая ставится под сомнение в силу существующего строгого контроля за данными материалами в указанных странах… Нас сейчас больше беспокоит то, что они (Ирак) имеют уран у себя в стране». (с. 54)
• 5 октября 2002 года помощник заместителя директора Центральной разведки сказал, что один из аналитиков в сфере иракской ядерной программы — он не смог вспомнить, кто именно, — высказал озабоченность по поводу надежности источника и отдельных фактов из отчетов по Нигеру, указывая, в частности, на то, что существующий контроль за горнодобычей в Нигере делает крайне затруднительным приобретение Ираком желтого кека. (с. 55)
• Основываясь на комментарии данного аналитика, помощник заместителя директора Центральной разведки послал по факсу меморандум, адресованный заместителю советника по национальной безопасности, в котором просил «удалить данное предложение, поскольку объем [поставки сырья] под вопросом и вызывает сомнение сама возможность его приобретения из данного источника. Мы сообщили Конгрессу, что британцы в этом вопросе преувеличивают. И наконец, иракцы уже располагают 550 тоннами оксида урана в своих материально-производственных запасах». (с. 56)
• 6 октября 2002 года ДЦР лично позвонил заместителю советника по национальной безопасности с целью высказать позицию ЦРУ. 16 июля 2003 года на заседании Комитета по разведке Сената США ДЦР дал показания о том, что он предупредил заместителя советника по национальной безопасности: «Президенту не следует высказываться утвердительно по данному вопросу», поскольку аналитики уже обратили его [ДЦР] внимание на «неубедительный характер донесений». (с. 56)
• 6 октября 2002 года ЦРУ направило в Белый дом второй факс, в котором говорилось следующее: «Дополнительно о том, почему мы рекомендуем удалить предложение о попытках приобретения оксида урана в Африке (три пункта): 1. Сведения имеют неубедительный характер. Одна из двух шахт, указанных источником в качестве места хранения оксида урана, затоплена. Другая шахта, указанная источником, находится под контролем французских властей. 2. Попытка приобретения не является фактором первостепенной важности в удовлетворении ядерных амбиций Ирака, поскольку иракцы уже располагают значительным объемом оксида урана в своих материально-производственных запасах. 3. Мы довели до сведения Конгресса информацию по пунктам один и два, подчеркнув, что африканская тема раздута и что это один из двух спорных предметов, по которым у нас расходятся позиции с британцами». (с. 56)
• 8 марта 2003 года разведывательное донесение о моей поездке было доведено до сведения правительства США, как это следует из доклада Сената (с. 43). Кроме того, в докладе Сената указано, что «в начале марта вице-президент попросил своего пресс-секретаря предоставить ему последние данные по нигерскому урану». Что и было сделано — в сводке ЦРУ «также сообщалось, что 5 марта ЦРУ проведет опрос своего источника, который может располагать информацией относительно предполагаемой сделки». Далее в тексте отчета отмечено, что «сотрудники ОД [Оперативного директората] также сообщили, что они привлекли внимание аналитиков ЦКВ [Центра по контролю над вооружениями и нераспространению ОМУ] к разведотчету, который был разослан по инстанциям, поскольку знали, что данный вопрос имеет приоритетное значение». В отчете Сената упомянут тот факт, что пресс-секретарь ЦРУ не докладывал об этом разведотчете вице-президенту. (с. 46)
Неудивительно, что Комитет так никогда и не признал получение этого письма Джо. Раздел «Особых мнений» доклада Комитета по разведке Сената США был политической клеветой, его составители не гнушались искажениями фактов и откровенной ложью. Несмотря на это, оппоненты Джо по-прежнему его цитируют. Спустя несколько месяцев Джо спросил одного из крупных функционеров Демократической партии, члена тогдашнего сенатского Комитета, как они могли выпустить настолько извращенный отчет. Его ответ был простым и откровенным: в тот момент было слишком много «входящей» информации и происходили «дискуссии на гораздо более серьезные и значимые темы». Грандиозные сражения между демократами и республиканцами шли буквально по каждому вопросу, и демократы не могли отстаивать свои позиции по каждому пункту. Они были вынуждены оставить происшедшее без комментариев. Иными словами, в преддверии еще более жарких политических баталий они приняли заранее спланированное решение пожертвовать Уилсоном. Обычное дело в политике, но для меня и для Джо это был горький урок. По иронии судьбы, самое неприятное признание прозвучало из уст сенатора от штата Индиана, члена Демократической партии Эвана Бэя, претендовавшего на общенациональное лидерство в партии, который 22 июля 2004 года в интервью интернет-агентству Salon.com заявил: «Да мы об У. и не думали». Такое трудно забыть.
Другие важные пункты, представленные в докладе, также были искажены. В частности, Комитет по разведке Сената США до момента выхода доклада в свет ничего не знал о деле иракского министра иностранных дел Наджи Сабри, завербованного ЦРУ, который в качестве источника информации мог в перспективе оказаться золотой жилой для получения сведений об Ираке. По словам Тайлера Драмхеллера в интервью в программе «60 минут», Сабри был завербован ЦРУ летом 2002 года. Белый дом был в восторге, получив такой источник информации из ближнего круга Саддама, но, когда Сабри сообщил ЦРУ, что Ирак не располагает ядерным топливом для создания ядерной бомбы и не имеет действующих программ по созданию химического или биологического оружия, Белый дом более не пожелал его слушать. Драмхеллер дважды давал показания на заседании Комитета по разведке Сената США, после того как Комитет получил информацию о Сабри в марте 2005 года из доклада Робба-Зильбермана, представленного Комиссией по изучению роли и возможностей разведывательного сообщества США в отношении ОМУ. Телеканал Си-би-эс привел слова госсекретаря США Кондолизы Райс, которая сказала, что министр иностранных дел Ирака «был только одним из источников и поэтому на его сведения полагаться не следовало». Джон Прадос в сентябре 2006 года писал в интернет-журнале TomPaine.com: «Когда сенатор от штата Мичиган Карл Левин внес поправку, которая открыла бы возможность ссылаться на данные „Национальных разведывательных оценок“ по вооружениям в Ираке за период до 2002 года, что со всей очевидностью подтвердило бы шаткую позицию ЦРУ в этом вопросе, республиканское большинство не только с гневом отвергло данную инициативу, но и подготовило отдельный отчет, в котором утверждалось, что сама попытка такого рода „выявляет фундаментальное непонимание роли „Национальной разведывательной оценки““». В конце концов республиканцы утвердили заведомо искаженный доклад Комитета по разведке Сената США, поскольку, имея большинство голосов, могли протолкнуть свою версию документа, а их главной целью было переложить вину за ложные разведданные с администрации президента на ЦРУ и свернуть дальнейшее расследование дела о разглашении моего статуса.
То, что отсутствовало в докладе Комитета по разведке Сената США, характеризовало его не менее красноречиво, чем допущенные в нем искажения. Раздел «Особые мнения», подписанный Робертсом, Хатчем и Бондом, содержал вывод о том, что «план по командированию бывшего посла в Нигер был предложен женой бывшего посла, сотрудницей ЦРУ». Однако сенаторы опустили то, что, по сообщению от 21 июля 2003 года в колонке Тимоти Фелпса и Кнута Ройса в газете «Ньюсдей», «высокопоставленный сотрудник разведки подтвердил, что Плейм была агентом под прикрытием Оперативного директората и работала „вместе“ с сотрудниками, которые попросили ее мужа отправиться в Нигер. При этом он отметил, что не она рекомендовала своего мужа для данного задания в Нигере. „Они (сотрудники, которые попросили Уилсона проверить данные об уране) прекрасно знали, кто был ее муж, и в этом нет ничего удивительного“, — сказал он. — В правительстве есть люди, которые пытаются представить дело так, будто это все ее затея, будто ей зачем-то это было нужно. Я не представляю себе, какая тут могла быть корысть. Мы оплатили его [Уилсона] авиабилет. Однако поездка в Нигер — далеко не подарок. Нам пришлось бы заплатить немалые деньги другим только за то, чтобы они согласились поехать туда». Доклад Комитета по разведке Сената США содержал почти семнадцать страниц по вопросу об уране в Нигере, и все для того, чтобы дискредитировать Джо, но при этом авторы не удосужились включить оригинальный текст его статьи в «Нью-Йорк таймс».
Негативные последствия доклада Комитета по разведке Сената США не заставили себя ждать. На 10 июля я договорилась о встрече с близкими друзьями по колледжу, чтобы устроить совместный беззаботный летний уик-энд с детьми в Херши-парке, штат Пенсильвания. В то субботнее утро я сидела в ожидании всех остальных в вестибюле гостиницы и присматривала за своими четырехлетними близнецами, которые кругами носились вокруг дивана, и в какой-то момент потянулась за свежим выпуском «Вашингтон пост». Перелистывая страницы, я вдруг замерла, внутри у меня все похолодело. В газете была напечатана статья Сьюзен Шмидт под заголовком «О роли Плейм в „Нигерской миссии“: Доклад опровергает заявления Уилсона о результатах поездки и проясняет роль его жены». После того как я пробежала глазами статью, у меня сердце упало. «Бывший посол Джозеф С. Уилсон IV, отправленный ЦРУ в феврале 2002 года для расследования сообщений о том, что Ирак собирается возобновить свою ядерную программу, используя уран из Африки, был специально рекомендован для данной миссии своей женой, сотрудницей ЦРУ, вопреки тому, что он ранее публично заявлял». Я так разозлилась, что едва могла говорить, когда мои друзья стали спрашивать меня, что случилось. Наступление велось широким фронтом, а я чувствовала себя беспомощной, неспособной защитить себя и своего мужа.
Как и следовало ожидать, редакция «Уолл-стрит джорнал» не преминула тут же тиснуть передовицу, воспользовавшись докладом Комитета по разведке Сената США как новым козырем в кампании по дискредитации Уилсонов. Я сидела за своим рабочим столом в ЦРУ, когда прочитала редакционную статью от 20 июля, озаглавленную «Защита г-на Уилсона: почему специальному прокурору по делу Плейм стоит прикрыть лавочку». Весь ее смысл сводился к одному предложению: «Коротко говоря, все это расследование об утечке информации выглядит как обычные дрязги в политических кругах Вашингтона и попытка привлечь к судебной ответственности за политические разногласия. Специальному прокурору Патрику Фицджеральду пора бы свернуть лавочку». Вот так! Я упустила из виду основную цель и стратегию всей кампании по дискредитации, которая только теперь стала мне очевидной: доклад КР и вся кампания по подрыву репутации Джо использовались для того, чтобы сорвать расследование об утечке секретной информации, которое становилось все более опасным для Белого дома. Наконец я поняла, почему на Джо обрушились с такой яростью. В последующие месяцы многие надежные источники сообщали мне, что велись активные переговоры между канцелярией вице-президента и сенатором Патом Робертсом относительно того, как получше состряпать доклад, «подкорректировать» его содержание. Вот и говорите после этого о системе «сдержек и противовесов» и разделении властей!
Поэтому, когда мой коллега, сотрудник информационно-аналитического отдела, пришел ко мне в офис на следующий день после появления отчета КР, он лишь подтвердил то, что мне и до этого представлялось истиной, но о чем я, не будучи уверенной полностью, не высказывалась: что вовсе не я рекомендовала Джо для поездки. Он также напомнил мне о том, как телефонный звонок Пенни положил начало этой цепочке событий. Меня охватила волна мрачных предчувствий. Мне хотелось убедить коллегу выступить публично с изложением подлинных событий, но я не могла настаивать — поступить так означало бы оказать давление на свидетеля. Он должен был сам прийти к этому выводу. К сожалению, я почувствовала испуг и неуверенность в его голосе и поняла, что надеяться на него нельзя. Я поблагодарила его за то, что он дал мне об этом знать, и лишь с унынием посмотрела ему вслед.
Через несколько дней он пришел снова и закрыл за собой дверь. Он достал из нагрудного кармана смятый лист бумаги, развернул его и через стол протянул мне. Это было собственноручно написанное им заявление, в котором указывалось, что его свидетельские показания на заседании КР были вырваны из контекста и что именно он, а не я предложил Джо для поездки в Нигер. Заявление заканчивалось лестными отзывами о нашем с Джо патриотизме и преданности нашей стране. Я преисполнилась благодарности к нему. А затем он сказал, что показал заявление своему начальнику и просил разрешения повторно дать показания перед КР, но ему тут же недвусмысленно дали понять, что это невозможно. Еще он признался мне о своем ночном разговоре с женой, которая сказала ему: «Они сделают с нами то же, что сделали с Уилсонами». Она посоветовала ему не лезть на рожон. В ответ на все это я едва смогла выдавить «спасибо» и, склонив голову, углубилась в бумаги.
Оглядываясь на прошлое, я понимаю, что мне, конечно, следовало немедленно обратиться к руководству ОБР и просить их о поддержке — внесении исправлений в доклад КР, в котором свидетельское показание аналитика ОБР было опущено. Я должна была непреклонно добиваться выяснения всех обстоятельств: отчего так получилось, что в отчете было абсолютно искажено, как и почему Джо выбрали для миссии в Нигере. Мне нужно было попросить моего коллегу дать мне его заявление, снять с него ксерокопию и на всякий случай положить ее на хранение в банковскую ячейку. Я должна была просить моего бывшего начальника (в тот момент он проходил языковую практику, готовясь к новому назначению на Ближнем Востоке), чтобы и он тоже прояснил свою роль в выборе Джо. Но ничего этого я не сделала. Я была слишком подавлена, чувствовала себя загнанной в угол и боялась неприятных последствий.
Доклад Комитета по разведке Сената США подготовил прекрасный плацдарм для нападок республиканцев, и они значительно прибавили обороты в преддверии Национальной конвенции Демократической партии, которая проходила в Бостоне 26–29 июля. Джо был приглашен туда для выступлений на различных запланированных мероприятиях, и каждое утро ему приходилось отвечать на расспросы журналистов о себе и о докладе КР. От журналистов он узнал, что Национальный комитет Республиканской партии разослал во все СМИ «убойный факс» с перечислением всех мыслимых и немыслимых обвинений против него. Было очевидно, что подобные атаки лишь генеральная репетиция того, что произойдет в дальнейшем, и Джо предупреждал своих друзей из окружения лидера демократов Джона Керри, чтобы они были начеку. Спустя несколько недель движение «Моряки-ветераны за правду» в своей кампании против Керри воспользовалось теми же технологиями и теми же СМИ, которые ранее были задействованы против Джо. Их тактика заставила бы самого Джозефа Маккарти гордиться ими: нагнетание страхов, клевета, бесстыдное игнорирование правды и искажение действительности. Классическая тактика Карла Роува: бей по самому сильному месту противника. В случае с Джо это было его бесстрашное выступление в защиту правды, в случае с Керри — его безупречная военная служба.
Когда на нас обрушились все эти атаки, под самый жестокий удар попал, безусловно, Джо. Наиболее ярые республиканцы накинулись на его международный консалтинговый бизнес. Когда Джо в 1998 году после двадцати трех лет службы оставил работу в Госдепартаменте, он открыл собственную фирму-«бутик». Среди его клиентов были бизнес-корпорации, представители высших правящих кругов и некоммерческие организации, нуждавшиеся в стратегическом консультировании в сфере торговли и инвестиций в Африке и на Ближнем Востоке, где обстановка сопряжена с высоким риском. Его дипломатическая служба на Африканском континенте, во время которой он вел переговоры с диктаторами и улаживал острые конфликты, позволила ему завести личные контакты со многими африканскими лидерами. За ним закрепилась репутация человека знающего и безукоризненно честного в делах. В последние годы руководства администрации Клинтона он хотел использовать свою добрую славу с целью привлечь деловые круги Америки на Африканский континент, поскольку тогда казалось, что Африка уже стоит на грани подлинного экономического подъема, частично обеспеченного усилиями американского правительства по стимулированию торговли и более широкому выходу местных производителей на американский рынок.
Однако в новом, оруэлловском мире, в котором мы отныне жили, опыт Джо, его положение в африканском сообществе и официальные выражения благодарности от Джорджа Г. У. Буша ценились невысоко. В течение 2004 года отечественные и международные клиенты Джо один за другим стали отказываться от сотрудничества с ним, отстраняясь от его скандальной известности. Его враги узнали о некоторых его клиентах и опубликовали их имена в своих блогах правого толка, дав им тем самым нежелательную огласку. Новые бизнес-контакты сводились к нулю. Один внепартийный экспертный центр, который занимался ближневосточной политикой, даже отказался от услуг Джо в качестве неоплачиваемого «приглашенного специалиста», полагая, что любая связь с Джо неблагоприятно скажется на привлечении средств. С одним близким деловым партнером Джо встретился влиятельный деятель Республиканской партии и недвусмысленно дал понять, что дальнейшее сотрудничество с Джо может стоить ему крупного международного контракта. К счастью, партнер не убоялся такого запугивания в лучших традициях мафии и открыто послал «доброжелателя» подальше. Давняя приятельница Джо, которая руководила международной консалтинговой фирмой, указала его на своем веб-сайте в качестве старшего советника. Во время встречи с потенциальным клиентом, который оказался республиканцем со связями в администрации, она подверглась подробному скептическому расспросу о Джо и его роли в ее бизнесе. Публичные выступления Джо, от которых все больше зависел наш семейный доход, сошли почти на нет. Республиканцы — члены попечительских советов угрожали прекратить поддержку университетов, если руководство последних разрешит выступления Джо на территории кампусов. Те, кто еще был готов пригласить Джо для выступления, просили, чтобы он выступил бесплатно, одаривая его в благодарность сувенирной кружкой или декоративной тарелкой. Подобные массированные атаки в конце концов сказались и на продаже книги Джо.
Моя мать с трудом представляла себе, что нам приходилось преодолевать, но всегда стремилась помочь нам и однажды высказала надежду, что у Джо когда-нибудь будет «настоящая» работа. Я стала защищать его, но в душе понимала, что она имеет в виду нормальную работу с надежным доходом. Она была не в состоянии понять, что все наши силы уходили лишь на то, чтобы попросту держаться на плаву и не сдавать позиции. К концу лета бизнесу Джо, в значительной степени основанному на личном контакте и взаимном доверии, был нанесен столь тяжкий урон, что он, можно сказать, впал в кому. Наш доход теперь целиком состоял из моей зарплаты в правительственном учреждении, а работала я на неполной ставке. Счета, разумеется, поступали, как прежде, неукоснительно.
В свете шаткого финансового положения нашей семьи и ухудшения политического климата мысль о том, чтобы взять продолжительный отпуск, была, вероятно, не самой своевременной, но именно это я и решила сделать. Я не была уверена, как долго еще смогу существовать в режиме «держаться до конца». Целая серия ударов: решение Управления отказать нам в обеспечении охраны, последовавший за этим чудовищный отчет КР с его «Особыми мнениями», неспособность или нежелание моего коллеги выступить с правдивыми показаниями на заседании КР и, наконец, крупномасштабные атаки в СМИ — все это было выше моих сил. К этому нужно добавить мое растущее с каждым днем неприятие войны в Ираке. Там все больше набирало силу сопротивление, а дорога между аэропортом и «Зеленой зоной» в центре Багдада стала настоящей «дорогой смерти»: на этом участке длиной всего десять километров почти каждый день люди становились жертвами самодельных взрывных устройств и повстанческих засад. Я с трудом могла оправдать отправку молодых и недостаточно подготовленных сотрудников ЦРУ для подавления неуловимого сопротивления и ведения дальнейшей «охоты за ОМУ». Сотрудники ЦРУ хоть и имели военную подготовку, но солдатами они не были. Нападения по дороге в аэропорт происходили так часто, что посольство США в декабре запретило поездки по ней для своих сотрудников. Наша политика оказывалась неэффективной на всех уровнях, и все сотрудники, находившиеся в моем подчинении, были словно парализованы, будучи не в состоянии контролировать ход событий в Ираке. Я жила в жутком напряжении. Ничто не приносило облегчения ни дома, ни на работе. Раздумывать и планировать было некогда — только реагировать на происходящее.
Я чувствовала себя очень виноватой, когда думала о своих малышах, которые почти не видели отца и которым приходилось иметь дело с задерганной, несдержанной матерью. Я то орала на них, как базарная торговка, то заливалась слезами, если они отказывались залезать в ванну, когда я им велела. Я не хотела еще больше обременять Джо известием о том, что я близка к срыву, и постаралась представить дело так, будто мне просто необходимо время, чтобы, так сказать, перегруппироваться. Помнится, я выразилась в том духе, что мне хочется отдохнуть и оказать ему поддержку в его борьбе. Но что мне по-настоящему было нужно — это немного тишины и покоя, чтобы вновь обрести почву под ногами. Таким образом, несмотря на тяжкие опасения и полное смятение всех чувств, в августе я подала заявление и получила соответствующее разрешение ЦРУ оставить на полгода работу и уйти в так называемый неоплачиваемый отпуск.
Я лелеяла надежду на то, что этот перерыв немного ослабит напряжение нашей безумной жизни, но, как говорится, куда ни пойдешь, от себя не уйдешь. Свободное от работы время заполнилось мыслями о том, что наша жизнь вышла из-под контроля и что я не вношу должного вклада в семейный бюджет. В середине августа Одри, литературный агент Джо, устроила в нашу честь коктейльный прием в своем фамильном поместье на острове Мартас-Виньярд. Я предвкушала возможность уехать из Вашингтона и провести несколько дней с Джо. В приглашениях значилось небольшое выступление Джо, после чего отводилось время для вопросов и ответов. За день до вечеринки, во время ланча на городской пристани, Одри сообщила нам, что многие из ее давних друзей позвонили, чтобы отменить свой визит. Самые честные в качестве причины назвали Джо. Другие просто отклонили приглашение без объяснений. После ланча до меня внезапно дошло, что мы официально стали париями.
Следующим вечером в ее саду, усаженном лиловыми гортензиями и розами, я встретила Арта Бухвальда. Бухвальд был тогда уже тяжело болен, но весел, обходителен и высказывал нам свою поддержку. Когда позднее в тот вечер Джо выступал на веранде дома перед небольшой группой собравшихся, он рассказал, что его родители, начитавшись про приключения Эрнеста Хемингуэя и Арта Бухвальда в Париже в 1950-х годах, забрали Джо и его младшего брата из школы и отправились путешествовать в Париж, а затем в Испанию, чтобы своими глазами увидеть бой быков. Джо заметил, что именно тот опыт богемных странствий привел его к карьере дипломата. И в итоге Джо сделал вывод: «Моим нынешним затруднительным положением я обязан Арту Бухвальду». Присутствующие оценили шутку и зааплодировали. Позже Арт подошел к Джо и сказал, что он сожалеет только об одном: что «Эрни нет сегодня с нами, чтобы услышать это».
Прежде чем отправиться домой, Джо должен был сделать несколько выступлений с раздачей автографов в курортных городках на побережье пролива Лонг-Айленд в Коннектикуте. В одной из местных библиотек горожане собрались в небольшом зале прямо перед книжными полками, и те, кому не досталось раскладного стула, стояли рядами позади. Без особого предисловия Джо выступил с проникновенной речью о той тревоге, которую вызывает у него война в Ираке, о ее предыстории и о ее ходе, а также затронул более широкие темы в связи с историей об утечке секретной информации. Он говорил об общественном договоре между правительством и народом, закрепленном в нашей Конституции, и обращался к гражданам этого небольшого городка в Коннектикуте, чтобы они всегда требовали от правительства отчета в речах и действиях. Наша гражданская ответственность заключается в том, чтобы получать правдивую информацию и быть вовлеченными в общественную жизнь, будь то работа в школьном совете, создание местного наблюдательного комитета или участие в предвыборной кампании того или иного политика. Перейдя к пресловутому «нигерскому досье», он попросил поднять руку тех из присутствующих, кто знал о том, кому принадлежит авторство печально известных «шестнадцати слов» в президентском докладе. Никто не поднял руку. Затем он спросил, кто не знает имени его жены? И снова никто не поднял руку. Про меня знали абсолютно все. «Что здесь не сходится? — задал он риторический вопрос. — Никто не знает того, кто вложил ложь в уста президента, но при этом все знают имя засекреченного сотрудника ЦРУ только потому, что она замужем за человеком, у которого хватило смелости бросить вызов администрации президента».
Пока он говорил, я оглядела зал и увидела, что присутствующие с искренним интересом внимают Джо и по меньшей мере несколько человек согласно кивают. Когда он закончил свою двадцатиминутную речь, я почувствовала прилив гордости. Джо откровенно высказывал свое мнение, поскольку мы верили, что правда на нашей стороне. Эта вера даст нам силы в еще более суровые времена, которые вот-вот наступят.
