Книга: Running Man. Как бег помог мне победить внутренних демонов

Глава 6

Его нет на карте; настоящих мест никогда не бывает на карте.

Герман Мелвилл, «Моби Дик»

Из Австралии я вернулся преисполненным вдохновения. В холодный февральский день я пробежал марафон в Шарлотте, квалификационный для олимпийских легкоатлетов США. Я был в восторге, что нахожусь в компании лучших бегунов, особенно Боба Кемпайнена, двадцатидевятилетнего студента-медика из Миннесоты, который выиграл забег, несмотря на то что его шесть раз рвало на последних восьми километрах.

Через два месяца я был в составе самой большой группы участников Бостонского марафона за всю историю. Я наслаждался каждым мгновением этого забега. Давал пять детям на пути, позировал для фотографий и поддержал бостонскую традицию, поцеловавшись с несколькими радостными студентками у Колледжа Уэллсли. Ближе к финишу я стал искать глазами Пэм в толпе. Я заметил ее в первых рядах кричащих и аплодирующих зрителей. Меня растрогало то, что она гордится мною. Я был самым счастливым человеком в мире, и, несмотря на переполнявшие меня впечатления, мне даже удалось уложиться в три часа.

В июле того года в Атланте проходили летние Олимпийские игры. В детстве я смотрел Олимпиаду по телевизору и, как и многие мои сверстники, мечтал сам принять в ней участие. Я понимал, что этому не суждено случиться, но все равно ощущал какую-то причастность к ней – наверное, потому, что мой дед в свое время тренировал многих олимпийцев.

Я купил билет, позволявший мне посещать все легкоатлетические соревнования, и буквально поселился на стадионе Сентенниал. Я видел, как Донован Бейли побил рекорд в дистанции на 100 метров, Майкл Джонсон обогнал всех на дистанциях в 200 и 400 метров, Карл Льюис получил свою четвертую медаль за прыжки в длину, а Хайле Гебреселассие, один из величайших бегунов на дальние дистанции всех времен, победил в забеге на 10 000 метров. Последним состязанием был марафон, начинавшийся и заканчивавшийся на беговой дорожке. После старта зрители следили за ним по гигантскому телевизионному экрану JumboTron. Стадион взорвался от приветственных возгласов, когда на его территории появились три бегуна – это была настоящая битва, каких не было в истории Олимпийских игр, с самыми близкими призовыми результатами. Я вышел со стадиона потрясенный и воодушевленный, пообещав себе тренироваться еще упорнее, требовать от себя большего и ставить перед собой более серьезные цели.

Я был в составе участников Бостонского марафона. Я наслаждался каждым мгновением этого забега.

Вскоре после Олимпиады я посмотрел по каналу Discovery пятисерийную программу «Эко-Челлендж» о так называемых «приключенческих гонках» в Британской Колумбии, где команда на протяжении девяти дней преодолевала дистанцию в 482 километра. В заставке под мерный стук барабанов и переливчатую мелодию индейской флейты из костей орлов показывали покрытые снегом вершины и стремительные горные реки. Через четыре года основатель и продюсер программы Марк Бернетт использовал примерно то же вступление в программе Survivor для канала CBS. На замедленных кадрах участники состязания проявляли чудеса стойкости, взбираясь на скалы, сплавляясь по рекам на плотах, преодолевая дистанции на велосипедах и пробегая по девственным лесам. Представитель индейского племени Лиллоет говорил на своем мелодичном языке под синхронный перевод диктора: «Испытывай себя, пока не появится боль, пока не начнут отниматься ноги, а потом иди дальше. Здесь тебя покинет гордость, здесь ты очистишься».

Мне казалось, что он обращается прямо ко мне.

Эта и другие четыре серии полностью завладели моим вниманием на пять вечеров. То, через что прошли участники состязаний: опасности, предельное напряжение сил, нервные и физические срывы, поиски ориентиров в глухой местности, страх и постоянный недосып, – казалось полнейшим адом. Я попался на крючок.

Я отослал просьбу включить меня в число участников на следующие состязания, которые должны были пройти в Австралии в середине 1997 года. Однако мне пришел ответ, в котором говорилось, что для этого необходим опыт участия в подобных мероприятиях, а также денежный взнос в размере 10 000 долларов для записи в команду. Деньги я бы мог найти, но вот с опытом было похуже. Я никогда не ездил на горном велосипеде, не сплавлялся на байдарке и не поднимался по скалам. И я никогда не ориентировался на местности, разве что находил путь домой из спортзала или из магазина, да и то не всегда удачно. Я умел бегать и плавать, а также много раз доказывал, что могу обходиться несколько дней без сна, даже без всяких посторонних химических веществ в организме. Но если я хотел принять участие в таких состязаниях, мне нужно было многому научиться.

Я купил горный велосипед и начал кататься по тропам возле дома. Я изучал книги по чтению карт и ориентированию при помощи компаса. Несколько раз я пробовал плавать на байдарках и со временем понял, как нужно грести, чтобы не крутиться на месте. Конечно, мне была необходима помощь эксперта. Я нашел четырехдневный лагерь тренировок «Эко-Челлендж» в Лос-Анджелесе, но через неделю после того, как я в него записался, его распустили.

Мне пришлось повременить со своими грандиозными планами, потому что начался сезон града. Я договаривался о работе и часто переезжал. В свободное время, которого оставалось мало, посещал собрания «Анонимных алкоголиков», а когда возвращался домой, общался с детьми.

Зарабатывал я неплохо, но меня тяготили различные проблемы, связанные с ведением собственного бизнеса. В конце концов я решил стать партнером крупной ремонтной компании в Сент-Луисе. Пэм не понравилось, что нам придется снова переезжать, но она согласилась, что это к лучшему.

Однажды вскоре после переезда я читал журнал и заметил объявление Академии приключенческих гонок Пресидио в Сан-Франциско. Она организовывала лагерь для тех, кто желал стать участником таких гонок, и там должны были преподавать ведущие чемпионы. Я записался в тот же день.

То, через что прошли участники состязаний: опасности, предельное напряжение сил, нервные и физические срывы, поиски ориентиров в глухой местности, страх и постоянный недосып, – казалось полнейшим адом. Я попался на крючок. И отослал просьбу включить меня в число участников.

Во второй половине дня в старом армейском здании в Пресидио, возле моста Золотые Ворота, на занятия по ориентированию собрались двадцать человек. Среди нас были двое полицейских из района Сан-Франциско, пожарный, пилот реактивного истребителя и несколько крупных бизнесменов. Во время разговора перед занятиями у меня сложилось впечатление, что большинство воспринимали этот лагерь как некое крутое место, где можно здорово провести выходные. Несколько человек надеялись принять участие в небольших местных гонках. Но у меня были другие планы. Я приехал сюда, чтобы стать настоящим «приключенческим» спортсменом. И не мог дождаться, когда представится возможность испытать себя в экстремальных обстоятельствах, как это делали люди в телепрограмме. Я верил, что такое событие изменит мою жизнь и многому научит, а также очистит меня от остатков моего неблаговидного прошлого.

После того как мы подписали документы об ответственности, перед нами произнес речь директор академии капитан Дункан Смит с квадратной челюстью, спецназовец ВМС США в отставке и бывший инвестиционный банкир. В свое время Смит был одним из призеров «Рейда Голуаз», первой всемирной приключенческой гонки, которая ежегодно проводится в отдаленных уголках планеты. После приветственного слова Смит предложил нам надеть куртки и закрепить фонари на голове. Нашей первой задачей было ориентирование в лесу над армейской базой. Я едва не подпрыгнул от возбуждения – так мне хотелось, чтобы побыстрее начались практические занятия. Поднимаясь в сумерках по тропе над базой, где сырой и холодный воздух пах океаном и эвкалиптами, я ощущал себя там, где мне и следовало находиться.

Моим инструктором был Майкл Лусеро, один из тех, за кем я наблюдал в программе «Эко-Челлендж» про Британскую Колумбию. Он также был успешным музыкальным продюсером хип-хопа. На следующее утро, во время первого занятия, он без устали повторял, насколько важно правильно подобрать команду. Одним из членов его команды в Британской Колумбии был некий грубиян, который в качестве своего хобби указал охоту с ножом на кабанов. Вскоре после начала он вышел из гонки.

– Помните, что ваша группа передвигается со скоростью самого медленного ее члена, – говорил Майкл.

Я не мог дождаться, когда испытаю себя в экстремальных обстоятельствах. Я верил, это изменит мою жизнь.

Несколько часов мы учились пользоваться компасом и альтиметрами, обсуждали динамику группы и различные практические советы вроде того, как заклеить прорвавшийся волдырь суперклеем или соски изолентой, чтобы они не натирались. Мой любимый совет – как использовать презерватив в качестве импровизированного сосуда для воды.

– Нужно выбрать такой, чтобы был без лубрикантов и без вкуса, – говорил инструктор, стараясь сохранять серьезное выражение лица.

Майкл упомянул, что собирает команду для участия в «Рейде Голуаз», который в том году должен был состояться в Эквадоре. Я хотел войти в эту команду и делал недвусмысленные намеки, как был бы счастлив пройти эту гонку. Честно говоря, такое предположение казалось смешным – все равно что надеяться выиграть Суперкубок, ни разу не сыграв даже в школьной футбольной команде. Но страстное желание делало меня отчаянно смелым.

На второй день для освоения байдарки мне назначили в партнеры Остина Мёрфи, автора статей в журнале «Sports Illustrated». После часа тренировки наша группа вышла в залив Сан-Франциско, сражаясь с порывистым встречным ветром и мощным приливом. Проплывая под мостом Золотые Ворота, мы восторженно закричали. Перед нами открывался Тихий океан. Потом мы поняли, что пересекаем траекторию массивного контейнерного судна «Ханджин», которое едва не задело нас. Мы запрыгали по волнам, словно игрушки в ванне. Несколько байдарок перевернулись, и береговой охране пришлось их спасать. Каким-то образом нам с Остином удалось не потерять самообладание и удержать нашу байдарку на плаву. Я надеялся, что Майкл оценил наши усилия.

Позже нас разделили на группы по пять человек для практической двадцатичетырехчасовой гонки. Начиналась она на острове Энджел, где мы должны были проехать и пробежать определенную дистанцию. Затем мы ночью пересекали залив на байдарках и заканчивали гонку на велосипедах в парке Маунт-Тамалпаис. Физически наша группа была подготовлена неплохо, но мы сомневались в своем умении ориентироваться. Все согласились с тем, что меньше всего ошибаюсь я, поэтому меня и назначили главным по ориентированию, то есть фактически лидером.

Майкл наблюдал за нами, чтобы убедиться в нашей безопасности. Я научился у него, что штурман должен уметь принимать твердые решения. Ключевое слово в этом – уверенность.

С пешей частью маршрута мы справились превосходно, потом неплохо проплыли на байдарках, несмотря на туман и сильные течения. Каким-то образом я вывел нас к Саусалито, где мы должны были пересесть на велосипеды. Когда начало светать, я развернул карту на земле, положил на нее компас и попытался определить направление.

– Сюда, – сказал я.

Майкл слегка улыбнулся. Я решил, что он одобряет мое решение. Но на самом деле оказалось не так.

Мы сели на велосипеды и принялись крутить педали. Время от времени мы останавливались, чтобы я сверился с компасом. Во время одной из таких остановок Майкл предложил мне потратить несколько минут на то, чтобы внимательнее проверить, где мы находимся. Я понял, что что-то тут не так, и снова достал компас с картой. Странно, но казалось, будто мы вышли за пределы карты. Я переводил взгляд с компаса на Майкла. Потом до меня дошло. Я взял компас и перевернул его – он лежал вверх ногами. Майкл ухмыльнулся и кивнул.

– Вот черт, – пробормотал я.

Моя команда рассмеялась, и мне тоже пришлось рассмеяться. Мы развернулись и поехали обратно. Несмотря на задержку, наша команда финишировала второй. Майкл даже похвалил мои командирские качества и нашу слаженную работу. Я приехал домой окрыленным и убежденным в том, что нашел свое призвание.

Я решил во что бы то ни стало войти в команду «Рейда Голуаз». Страстное желание делало меня отчаянно смелым.

Позже мы с Майклом поговорили по телефону, и я снова повторил, насколько был бы счастлив принять участие в гонке в Эквадоре. Он вежливо сказал, что у меня «есть потенциал». Не это я надеялся услышать. И все же я продолжил тренировки. Я поставил себе целью стать лучшим штурманом, особенно во время плавания на байдарках и езды на велосипедах. Мы еще несколько раз беседовали с Майклом, и я рассказывал ему о своих достижениях. Он отвечал уклончиво. Я надеялся, что он передумает и однажды позвонит, чтобы сообщить, что я принят.

В мае поступила ужасная новость – по дороге на гонку в Колорадо Майкл Лусеро погиб в автокатастрофе. Поверить в гибель такого сильного и бесстрашного человека было невозможно. Как это бессмысленно и жестоко! Представляю, каким ударом стала его гибель для родных и близких.

С тяжелым сердцем я продолжил тренировки. Месяца через полтора после случившегося мне позвонил Тони Грин, один из товарищей Майкла по «Рейду». Он сказал, что Майкл очень одобрительно отзывался обо мне, но говорил, что я еще не готов принять участие в гонке. И все же им необходимо найти себе пятого члена команды. Согласен ли я на такое предложение? Я без колебаний согласился. Конечно, не так я хотел попасть в команду, но был уверен, что Майкл и сам посоветовал бы мне поехать на соревнования. Я мысленно поблагодарил его и пообещал, что не подведу. Потом я представил, как он кивает и говорит: «Осторожнее со своими желаниями».

Во время перелета из Сан-Франциско в Кито я планировал поспать, но был слишком возбужден, чтобы сомкнуть глаза. Это была насыщенная пара месяцев. Я окончил курсы по сплаву на байдарках, каноэ и плотах, тренировался в ледолазании с кошками и скалолазании в связке. Взял необходимое количество уроков верховой езды, хотя лошади меня пугали. Сделал все прививки и забил дом кучей нового снаряжения. Также прошел проверку на гипоксию, чтобы определить, насколько подвержен горной болезни. Оказалось, что не подвержен – превосходные новости, поскольку один из этапов гонки проходил по горе Котопахи, действующему вулкану высотой 5897 метров.

В зоне получения багажа толпились участники «Рейда Голуаз» в костюмах своих команд и перекрикивались между собой на разных языках. «Рейд» был основан французским журналистом, и большинство из сорока девяти команд представляли европейские страны. Наша команда называлась «Чарльз Шваб», как написали в брокерской фирме. Мы толкались вместе со всеми, прорываясь к ленте-транспортеру с рюкзаками, вещьмешками и огромными пластиковыми чемоданами.

Капитаном нашей команды был Тони. Хотя его познания в ориентировании ограничивались тем, что он много лет назад усвоил в Академии ВВС, среди нас он обращался с компасом лучше всех. Кроме него в команду входили Скотт Уильямс, бывший пловец сборной университетской команды США и тренер лучшей команды в Сан-Франциско, Стив Хилтс, великолепный байдарочник, работавший в компании по упаковке овощей; и Нэнси Бристоу, горный гид и горнолыжный спасатель из Маммот-Маунтин. Стив и Нэнси были опытными «приключенческими гонщиками»; Тони и Скотт были почти такими же новичками, как и я.

Команда поддержки состояла из двух человек, которые должны были заботиться о нашем снаряжении во время гонки и о нас самих на промежуточных пунктах, – Рольфа Денглера, бывшего водолаза ВМФ США и бывшего охранника Нью-йоркского ночного клуба, с которым я познакомился в Академии приключенческих гонок Пресидио, и Курта Лоуренса, спортивного и компанейского парня, двоюродного брата Скотта. Последним членом команды «Чарльз Шваб» была Ребекка Рэнсон, моя мать.

В нашей команде Стив и Нэнси были опытными «приключенческими гонщиками»; Тони и Скотт – почти такими же новичками, как я.

Посоветовавшись с командой, я спросил мать, не хочет ли она сопровождать нас в Эквадор в качестве корреспондента. Организаторы «Рейда» поощряли присутствие журналистов, освещавших достижения команд. Моя мать была замечательным писателем и всегда говорила о том, что хочет посетить экзотические места. Я был уверен, что она с удовольствием воспользуется такой возможностью. При этом я предупредил ее, что мы не много времени будем проводить вместе – она поедет на машине, и я увижу ее только на промежуточных пунктах. Конечно, будет сыро, холодно и вообще неприятно, к тому же на высоте переносить лишения еще труднее. Возможно, она увидит меня в отчаянии, сломленного физически и морально.

– Помнишь, как я расстроился после марафона в долине Напа? Так вот, может быть еще хуже.

Мать сказала, что с ней все будет в порядке и что она мечтает об испытаниях. Я радовался, что благодаря мне она отправится в путешествие, да еще и увидит, как я совершаю нечто грандиозное. Я также надеялся, что эта поездка заставит ее серьезнее отнестись к своему здоровью. Я много лет пытался убедить ее бросить курить и начать заниматься физическими упражнениями. Мы договорились встретиться в штаб-квартире «Рейда» в Ибарре, в 72 километрах от Кито, во время инструктажа перед гонкой.

Ранее на той же неделе я попрощался с Пэм и детьми. Я чувствовал себя немного виноватым, покидая их. Нам опять пришлось переехать – на этот раз из Сент-Луиса на полуостров Монтерей, где я собирался снова заняться собственным бизнесом. Теперь Пэм приходилось одной присматривать за детьми и за грузчиками. Она не жаловалась. Я знал, что она радуется за меня, ведь такой муж-трезвенник нравился ей больше, чем тот, с кем она жила раньше.

По пути в аэропорт мне все равно было немного не по себе. Я слишком часто оставлял свою семью ради работы и марафонов. На этот раз я подвергал себя серьезному риску впервые с тех пор, как отказался от алкоголя и наркотиков. Казалось бы, я достиг спокойной и комфортной жизни. У меня были двое великолепных детей, хороший дом и понимающая жена. Чего мне еще желать?

Признаться, я скучал по старым дням. Не по наркотикам, а по опасностям, заставлявшим сильнее стучать сердце, по осознанию того, что ты ходишь по лезвию ржавого ножа. Я ощущал себя счастливым и живым, когда мне что-то угрожало.

Прежде чем погрузиться на самолет до Кито, я провел несколько дней вместе со своей командой в Сан-Франциско, где мы решали разные официальные вопросы и проверяли снаряжение. Меня сразу же насторожили неорганизованность и раздражительность Тони. Он все собирал в кучу, затем снова разбрасывал в поисках «потерянной» вещи, которая лежала прямо перед его глазами. В ответ на предложение помощи он огрызался. В аэропорту он вышел из себя, когда нас заставили заплатить 1500 долларов за превышение веса багажа. Мы со Скоттом постарались все тихо уладить и снизить штраф до 500 долларов. Садясь в самолет, я размышлял о том, с кем же отправляюсь в дикую местность.

– Мы все взяли? – крикнул Тони.

Ему приходилось повышать голос, чтобы его расслышали в обычном для аэропорта гуле.

Мы ответили, что да. Он посмотрел на смятый клочок бумаги в руках.

– Наш водитель… Алехандро. Он должен ждать нас снаружи. Белый грузовик, синий брезент. Все верно, правда?

– Да, – снова ответили мы и направились к выходу.

– Подождите, – Тони замер на месте. – Потерялась одна сумка. Вот блин. Лучше бы какая-то другая. Там все мое альпинистское снаряжение.

Нэнси указала на вещьмешок, катающийся по багажной ленте.

– Твой?

У аэропорта выстроились десятки белых грузовиков с синим брезентом. Прежде чем найти нашего Алехандро, мы нашли четырех других. Наш Алехандро обнял нас как старых друзей и помог погрузить вещи в машину. Почти сразу же мы поняли, что у нас слишком много вещей и что все мы в машину не влезем. После долгих дискуссий Скотт, Нэнси и я решили уцепиться за грузовик сзади и ехать на бампере стоя, держась за кузов. Рольф и Курт согласились посидеть на капоте. Тони со Стивом потеснились в кабине с Алехандро.

Я скучал по старым дням – не по самим наркотикам, а по опасностям, заставлявшим сильнее стучать сердце.

Улюлюкая, словно дети на карнавале, мы двинулись на север по Панамериканскому шоссе. Когда похолодало и дорога сузилась, энтузиазм от необычного способа поездки на автомобиле постепенно угас.

Мы прибыли в Ибарру и зарегистрировались в «Остериа Чорлави», старой гасиенде, переделанной под гостиницу. Вечером вместе с другими командами «Рейда» мы поужинали супом из цветной капусты, жареной форелью, пирожками с рисом и helados de paila – мороженым, которым, по словам официанта, славился этот город.

И наконец отправились спать. Я лег в комнате вместе с Нэнси, надеясь, что она не храпит. Закрывая дверь, я услышал, как Тони говорит: «Не могу найти ключ от комнаты. Кто-нибудь видел мой ключ?»

Рано утром я выпил чашку кофе и вышел на мощеный двор. Чистый и прохладный воздух пах кедром и розами. Впереди над долиной возвышалась огромная зелено-бурая гора, изрезанная глубокими тенистыми ущельями. Ее широкую коническую вершину окружали облака. Я читал об этой горе, это был вулкан Имбабура. Инки поклонялись ему как богу, и местные жители до сих пор считали его своим защитником, называя «тайта (то есть „папа“) Имбабура». Я прекрасно их понимал – эта гора действительно излучала мощь и силу. Я сделал медленный вдох и выдох. Вот зачем я так усердно работал над собой и сохранял трезвость: чтобы вдыхать этот чистый воздух и смотреть на эту гору.

– Чарли, – громко прошептал кто-то.

Я поднял голову. На крыше сидел Рольф.

– Привет, – сказал я.

– Великолепный вид, правда?

– Восхитительный.

Я подождал, пока Рольф слезет, и вместе мы пошли искать команду «Чарльз Шваб». Организаторы «Рейда» требовали, чтобы все участники на протяжении трех дней прошли акклиматизационные пешие маршруты с возрастающим уровнем сложности. В этот день мы должны были за семь часов подняться на 3352 метра. Предполагалось, что благодаря этому мы не только привыкнем к высоте, но и достаточно устанем. Идея заключалась в том, что уставшие участники состязаний будут меньше торопиться, а значит, снизится риск получить высотную болезнь или травму. Мне казалось, что эта теория не лишена недостатков: разве у уставших людей меньше вероятность получить травму? Но не мне было критиковать ее.

После утренней проверки снаряжения мы вышли в путь. Я был в восторге. Я состязался в «Рейда Голуаз» с лучшими рейсерами в мире – с теми самыми людьми, которых видел по телевизору, когда впервые подумал принять участие в подобном мероприятии. Я едва мог дождаться начала своего первого похода.

Ближе к десяти вечера я, полумертвый, едва доковылял до гостиницы. Поход выдался очень трудным – отчасти потому, что я вел себя как идиот. Старался показать своим товарищам, что я не самое слабое звено, торопился и все время шел впереди, несмотря даже на головокружение и темные пятна перед глазами. Майкл Лусеро уж точно не видел таких пятен, я в этом был уверен. К счастью, когда я уже готов был упасть, шедший позади Скотт окликнул нас и предложил снизить темп.

Я был в восторге. Я состязался в «Рейда Голуаз» с лучшими рейсерами в мире.

Единственное, чего мне хотелось, – это упасть в кровать. По пути в свою комнату я заметил мать. Она сидела у камина в гостиной в вязаной шляпе, шерстяной кофте, которую я подарил ей на день рождения, джинсах и высоких кедах. Я даже рассмеялся – настолько не к месту тут выглядела пятидесятипятилетняя заядлая курильщица и автор пьес. Я подошел и крепко обнял ее. Она казалась такой маленькой в моих руках, что у меня даже промелькнуло сожаление. О чем я думал, предлагая ей поехать? Я помог ей перенести вещи в мою комнату, стараясь не показывать, как сильно я устал. Я предложил ей свою кровать, но она настояла на том, чтобы спать на полу.

– Вам обоим нужно как следует отдохнуть, а со мной все в порядке, – сказала она.

Я лежал с открытыми глазами. Сердце у меня взволнованно стучало. Я беспокоился не только о матери, но и о себе. Как я преодолею гонку, если настолько вымотался уже после тренировочного похода? Может, я не готов к ней? Может, Майкл был прав?

В следующие два дня положение улучшилось. Я успокоился и не пытался произвести впечатление на ребят. Мать подружилась с представителями других команд. Головная боль утихла. Мы подобрали подходящий для всех темп и по очереди несли рюкзаки друг друга, чтобы никто из нас не переутомился. Нам даже удалось посмеяться. Мы шутили над Тони, который постоянно все терял. Надо мной тоже смеялись – из-за того, что я взял в поход маму.

Между походами и проверками снаряжения я нашел время, чтобы прогуляться с матерью по колониальному городу со старинными зданиями, покрытыми светлой штукатуркой. Мы прошли мимо стайки тощих собак с взъерошенной шерстью.

Может, я не готов к гонке? Как я преодолею ее, если настолько вымотался уже после тренировочного похода?

– Бедняги. Грустно, что нельзя взять их с собой домой, – сказала мать, протягивая руку к особенно жалко выглядящей дворняжке.

Она всегда умилялась при виде бродячих животных. Она боялась высоты и стоматологов, но всегда пыталась приласкать любую собаку, какой бы огромной и страшной та ни была.

– Наверное, я напишу пьесу про «Рейд». Все тут так вдохновляет! – мечтательно сказала она.

– Было бы здорово. Но сначала нам нужно выжить.

– Ну, это не важно. Большинство моих пьес – трагедии.

Я рассмеялся. Мы прошли мимо древней церкви из серого камня и вошли в ухоженный зеленый парк.

– Хочешь посидеть? – спросил я. Мы сели на зеленую деревянную скамейку под деревом, усыпанным яркими розовыми цветами.

– Я так горжусь тобой. Горжусь тем, что ты добиваешься своего. Ты такой рискованный и любишь приключения.

– Я унаследовал это от тебя.

– Не знаю, – сказала она, но было заметно, что мои слова ей понравились. – Возможно, чуть-чуть.

Мы посидели молча, рассматривая дальние горы над красными черепичными крышами города.

– Странно, – заговорила мама. – Перед тем как приехать сюда, я видела такие живые сны про тебя… о том, как ты разбил дверь душа, поранил руку и плакал…

Я опустил голову.

– Это было плохо, – сказал я тихо.

– Я так боялась за тебя.

– Извини.

– Тебе не нужно извиняться.

– Но мне очень жаль. Извини, что заставил тебя пережить все это. И… мне очень жаль, что тогда уехал жить к папе.

Я не мог поверить, что наконец-то произнес эти слова.

– Что? Нет…

– Я был в таком восторге, что буду жить в Калифорнии, помнишь? И мне казалось, что тебе будет лучше без меня: я не стану мешаться, и ты получишь свою свободу.

– Скажем прямо, я не самая лучшая мать.

– Но ты была хорошей матерью.

– Не знаю.

– И тебе действительно приходилось трудно.

Она наклонилась и положила голову мне на плечо. Я обнял ее.

– Да, было трудно. Спасибо тебе.

Она посмотрела на меня и улыбнулась.

Мы оба прослезились.

– Я так счастлива, – сказала она. – Сейчас я здесь, рядом с тобой. Я увижу все своими глазами.

Позже тем же днем все сорок девять команд и их группы поддержки собрались в душном школьном спортивном зале перед длинным столом, за которым сидели официальные распорядители гонки. Организаторы говорили по-французски, и нам раздали наушники, чтобы мы могли слышать перевод. Когда слово взял директор гонки Патрик Бриньоли, микрофон слегка зафонил.

– Добро пожаловать в чудесный и восхитительный Эквадор. Это самый трудный и самый красивый маршрут во всей истории «Рейда». Вы получите незабываемые впечатления, но вам придется испытать трудности. Вы будете страдать. Вам будет больно, но вы увидите настоящую красоту. Вы утратите все свои силы, но потом они к вам вернутся.

Он указал на карту на подставке. Маршрут длиной в 593 километра полукругом огибал Кито от Северных Анд к Тихому океану. Нам предстояло стартовать на высоте 3992 метра и пройти пешком 200 километров на юг по пересеченной местности парамо – высокогорной травянистой равнине чуть ниже снеговой границы. Потом мы поедем на лошадях и побежим к покрытой снегом горе Котопахи. Поднимемся на вершину с помощью веревок и ледорубов, а после на велосипедах двинемся на запад через влажный тропический лес. Последние 150 километров мы преодолеем по воде, пробираясь на плотах, каноэ и морских байдарках через тропические низины к океану.

Это самый трудный и красивый маршрут во всей истории «Рейда». Вам он понравится, и вы его возненавидите.

Всего вдоль маршрута расположено сорок контрольных точек. На каждой точке участники должны предъявить свой «паспорт», чтобы в нем поставили отметку. Если команда пропустит точку, ее снимут с соревнований. Команду дисквалифицируют, если из нее выйдет хотя бы один участник. Также нельзя приходить на точку позднее установленного времени. При этом команда может продолжать маршрут, но только ради получения опыта – результат засчитан не будет.

– Вам понравится этот маршрут, и вы его возненавидите, – сказал директор. – А теперь поговорим об опасностях. Они весьма реальны.

Поднялся французский доктор и принялся рассказывать о том, с чем мы можем столкнуться. Через статистические помехи в наушниках до меня доносились слова «змеи, собаки с бешенством, аллигаторы, отек легких, лептоспироз, лавины, течения, вертолеты спасателей, возможная гибель…».

Я посмотрел на мать и улыбнулся. Она улыбнулась в ответ. Ей не дали наушники.

Микрофон снова взял Бриньоли и стал представлять команды по номерам. Мы были командой 7, и, когда очередь дошла до нас, он поднял руку, призывая к тишине.

– Это команда из Америки, в которой должен был участвовать Майкл Лусеро. Многие из вас знали и уважали Майкла. Он был хорошим человеком и сильным спортсменом. Недавно он трагически погиб в автокатастрофе. Мы хотим посвятить эту гонку ему.

Все встали с места и зааплодировали. Я чувствовал, что глаза собравшихся обращены на меня – они хотели посмотреть, кого взяли вместо Майкла. Я понимал, что, даже будь я чемпионом во всех гонках, все равно никогда не заменил бы его. Но я решил выложиться по полной. Более тысячи собраний «Анонимных алкоголиков» и десятки марафонов научили меня, что можно контролировать свои попытки, тогда как исход дела полностью контролировать невозможно. Я постараюсь вспомнить это, когда дела пойдут не так, как ожидалось.

– Где мой налобный фонарь? – встревоженно спросил Тони. – Кто-нибудь брал мой фонарь?

Мы встали до рассвета и готовились к старту. Сейчас все искали потерянный фонарь. Тони предположил, что забыл его в грузовике, поэтому мы выгрузили из машины все свои вещи, но так и не нашли пропажу.

– Эй, Тони! – позвал Скотт из комнаты, которую он делил с командиром. – Иди-ка сюда. Ничего не видишь?

Фонарь свисал с дверной ручки. Тони покачал головой в знак недоверия.

Более тысячи собраний «АА» и десятки марафонов научили меня, что можно контролировать свои попытки, но не исход дела.

Мы уже решили, что готовы выйти, как у меня оторвалась пуговица на брюках. Я позвал мать, которая находилась во дворе, и попросил ее помочь. Потом я сидел на кровати в трусах, пока она пришивала пуговицу.

– Вообще-то я не мастерица шить, – сказала она, откусывая нитку зубами.

Я усмехнулся:

– Просто сделай так, чтобы штаны не спадали.

Она почти уже закончила, как в дверях показались мои товарищи, пришедшие посмотреть, почему я задерживаюсь. Увидев забавную сценку, они едва не покатились от хохота. Я тоже засмеялся, хотя знал, что покоя мне не будет.

Наконец мы дошли до зоны старта на травянистом склоне горы Каямбе, вершину которой покрывал снег. Несмотря на яркое экваториальное солнце, утро выдалось холодным. Я притоптывал ногами и дул на руки – не только от холода, но и от волнения. Члены французской команды рядом с нами смеялись, курили сигареты и передавали друг другу бутылку шампанского. Среди толпы зрителей, состоящей из любопытных местных жителей, официальных распорядителей гонок, журналистов и членов групп поддержки, я заметил мать с фотоаппаратом на шее. Ее брюки были заляпаны грязью. Должно быть, она поскользнулась на крутой и скользкой тропе. Я позвал ее, но она меня не услышала.

Два распорядителя подняли флаги – флаг Эквадора и флаг «Рейда», – чем и дали сигнал к старту. Все тронулись с места. Некоторые команды сразу же пустились бежать, будто это был забег на сто метров. Команда «Чарльз Шваб» держалась чуть позади, вместе с несколькими группами, идущими с разумной скоростью. Я постарался запомнить эту сцену, чтобы она навсегда отложилась в моей памяти: белые вершины, зеленая долина, цепочка бегунов в ярких одеждах посреди пучков желтоватой травы «ичу». Я шел плечом к плечу со Скоттом; мы обменялись взглядами и улыбнулись.

– Мы участвуем в «Рейде»! – сказали мы друг другу и дали пять.

На контрольном пункте номер 1 мы поставили первую печать в «паспорт». Это было здорово. Возможно, не такой уж это и сложный маршрут, как нас пугали. Может, «Чарльз Шваб» всех удивит. Мы спустились в овраг и поднялись на неровную местность с кустарниками.

Хотя впереди нас виднелись несколько команд, Тони настаивал, чтобы мы почаще останавливались и сверялись с картой. Меня это немного раздражало. Зачем останавливаться, если мы видим, куда идут те команды? Не могут же все ошибаться? Каждый раз, останавливаясь, мы все больше отставали от других, и меня это раздражало еще сильнее.

К тому времени, как мы добрались до контрольной точки номер 2, погода испортилась. Сгустились тучи, температура упала градусов на пятнадцать, пошел дождь. Если прокладывать маршрут было непросто и при хорошей погоде, то сейчас у нас начались проблемы. Через несколько часов и много-много остановок мы добрели до третьей контрольной точки. Пока нам ставили штамп в «паспорте», распорядитель сказал, что три участника уже выбыли – двое с растянутыми лодыжками и один с сильным расстройством желудка. Я представлял, как, должно быть, расстроились их команды, которым пришлось сойти с дистанции почти в самом начале.

Когда мы пошли дальше, дождь усилился. Впереди, на гребне холма, находилась одна из команд, но чтобы держать ее в пределах видимости, нужно было спешить. Тони же настоял на очередной остановке и проверке карты.

– Да ладно тебе, – недовольно проворчал я. – Давайте догоним ту команду и будем идти за ней. Скоро стемнеет.

Он строго посмотрел на меня:

– Мне нужно убедиться в том, что я действительно знаю, где нахожусь, чтобы принимать верные решения.

Когда мы тронулись, группа впереди уже скрылась. Мы шли сами по себе. Вокруг нас сгустился туман, и наступила темнота. Мы включили фонарики, и в лучах света заплясали клубы белого пара.

– Сюда, – сказал Тони, и мы пошли за ним вверх по длинному каменистому склону.

Мы переставляли ноги в молчании и тяжело дышали в разреженном воздухе. Тони захотел остановиться еще раз. Мы наблюдали за тем, как он склонился под дождем, переворачивая карту туда-сюда при свете фонарика и что-то бормоча себе под нос. Я перехватил взгляд Стива. Он понимал, что у меня на душе. Все мы чувствовали примерно то же самое: не прошло еще и суток со старта «Рейда Голуаз», а мы промокли, замерзли, устали да еще и заблудились.

– Вот сюда, – указал Тони в клубящийся туман.

В следующие несколько часов мы прошли мимо одних и тех же камней трижды – и каждый раз в новом направлении. Мы знали, что находимся где-то возле четвертой контрольной точки, но не имели ни малейшего понятия, где она. Я представлял себе, как другие команды проходят одну контрольную точку за другой и выслушивают новости об американцах, не добравшихся даже до четвертой. Я подумал было попросить мысленно о помощи Майкла Лусеро, но потом решил, что он не следит за нами.

Согласно карте, четвертая точка находилась примерно в восьми километрах от третьей; мы же в ее поисках прошли километров тридцать. Еще через час ходьбы под холодным дождем Нэнси предложила поставить палатку и отдохнуть до утра. Тони немного поворчал, но в конце концов согласился с тем, что это разумное предложение.

Все мы чувствовали одно и то же: не прошло и суток со старта, а мы промокли, замерзли, устали, да еще и заблудились.

Мы взяли с собой легкую и дорогую пятиместную палатку. Сейчас мы установили ее впервые, и она показалась нам до смешного маленькой. Один за другим мы забрались внутрь. Там было настолько мало места, что Скотту пришлось поджать колени, и все равно его ступни оставались снаружи. Конечно же, никаких подстилок мы с собой не взяли – никакого лишнего веса для необычайно проворной команды «Чарльз Шваб»! – поэтому пол тут же промок. Спать было невозможно. Стив все время кашлял и не мог остановиться. Если кому-то хотелось повернуться на другой бок, то поворачиваться приходилось и всем остальным.

Наконец показались первые признаки зари. Постанывая и потирая шеи, мы выбрались из палатки. Туман немного приподнялся, так что можно было видеть дальше десяти ярдов от себя, и мы пустились в путь.

Нэнси резко остановилась и подняла руку:

– Шшш!

Я тоже услышал голоса. Мы пошли на звук и, перевалив через гребень холма, увидели на поляне ярко-красную палатку «Рейда» и стробоскопические фонари. Мы посмотрели друг на друга, не веря своим глазам. Оказывается, все это время мы были рядом с контрольным пунктом.

Мы уныло подошли к французским распорядителям.

– А, bon… одна из потерявшихся команд. Теперь пропало только девять.

Значит, мы были не единственными. Это нас приободрило. Я отошел за большие камни, чтобы справить нужду, а когда вернулся, товарищи по команде спели мне песню «С днем рожденья тебя», протянув раздавленное пирожное со свечой и промокшую открытку от матери. Я и забыл, что мне исполнилось тридцать шесть лет. Недолгий перерыв позволил мне вознести мысленную молитву благодарности за шесть лет трезвости, за моих чудесных детей и даже за то, что промок, замерз и потерялся в горах Эквадора.

Потом я стоял над Тони, пока он раскладывал карты на земле и намечал маршрут к следующей контрольной точке. Я, конечно, тоже не был астронавигатором, но мне хотелось посмотреть, чем он занимается. Ему же, очевидно, не нравилось мое внимание.

– Вон туда, – показал он.

– Ты уверен?

– Чарли, я знаю, что делаю, – резко ответил он.

Я вознес молитву благодарности за шесть лет трезвости, за моих чудесных детей и даже за то, что промок, замерз и потерялся в горах Эквадора.

В конце концов мы дошли до пятой контрольной точки. Оттуда спустились в заросли деревьев с шишковатыми стволами, с которых свисали ленты темно-красной коры. С веток осыпались мхи, лишайники и гигантские бромелии; в призрачной дымке щебетали птицы и квакали лягушки. Природа казалась первобытной, не похожей на привычный нам мир. Мне подумалось, что в этом зеленом переплетении мы запросто сможем разглядеть вертикальные зрачки тираннозавра.

Спустившись по скользким холмам, мы вышли из леса на грязную дорогу, которая, согласно карте, должна была вывести нас к шестой контрольной точке у деревни Оякачи. Мы прошли мимо хижин с жестяными крышами и горячих серных источников. Женщины в ярких шалях и длинных юбках предлагали нам купить браслеты и фетровые шляпы. Мы нашли представителя «Рейда», и Тони протянул ему наш «паспорт».

– На каком мы месте? – спросил Тони.

Я поморщился. В самом ли деле мы хотели это знать?

– Вы… номер тридцать пять, – сказал представитель, глядя в блокнот. – Самая быстрая команда прошла здесь двенадцать часов назад.

Путь сюда занял у нас двадцать восемь часов, но, по крайней мере, мы были не последними. Мы решили немного передохнуть, чтобы упаковать получше снаряжение и перекусить. Когда мы со Стивом сели на бревно, он вдруг перегнулся пополам и зашелся в кашле.

– Все нормально? – спросил я.

– Просто шли слишком быстро, – сказал он и снова закашлялся.

– Можем немного сбавить обороты, – предложил я.

– Ну ладно, идем! Всем собраться! – крикнул Тони.

– Вот гадость! – прошептал Стив.

Мы взвалили на плечи рюкзаки и пошли дальше. Некоторое время за нами бежали тощие собаки, а потом отстали. Мы перешли по дощатым мосткам болотистую низину и начали подъем. Нас снова окутал туман, лишив надежды увидеть впереди какую-нибудь команду. Мы шли вслепую.

На преодоление следующих трех контрольных точек потребовалось еще тридцать бессонных часов. Доходило до комических ситуаций. Один раз Тони посмотрел на карту и сказал: «Сюда». Мы вошли в густой туман и наткнулись на контрольную точку, которую покинули всего за час до этого.

Кашель Стива становился все хуже. Мои ступни ныли, и что-то врезалось мне в лодыжки. Нэнси притихла. Скотт раздраженно вздыхал каждые несколько минут. Мы тащились неизвестно куда в холоде и сырости. Во второй половине третьего дня, стоя на вершине холма над болотистой равниной, мы разглядели грузовики, палатки и загоны с лошадьми. Все тут же приободрились. Наконец-то мы дошли до контрольной точки номер 10, нашего первого промежуточного пункта.

Мы подошли к стоянке, которую Рольф с Куртом оборудовали для нас.

– Где мама? – спросил я Рольфа.

– Спит в палатке. Сказала, чтобы мы разбудили ее сразу же, как ты придешь.

Я решил, что лучше ей еще немного поспать, пока я прихожу в себя. Мне не хотелось ее пугать. Хромая, я проковылял в палатку Рольфа.

– Что-то не так с ногой.

Я лег, и Рольф помог мне стянуть ботинки. Ноги пронзила мучительная боль.

– О господи! – пробормотал Рольф.

Мои носки пропитались кровью. Рольф аккуратно скатал их и поморщился. Мои лодыжки походили на разделанное мясо.

– Через прокладку прорвался пластик. – Он показал мне задник ботинка. – Вот этот край протер тебе лодыжку до кости.

– Чарли! – в палатку заглянула моя мама с заспанным лицом и перекинутыми на одну сторону волосами. – Как ты?

Рольф, сидя к ней спиной, закатал обратно мои окровавленные носки.

Я кое-как встал на ноги и обнял мать. Ее одежда пахла табачным дымом, который на мгновение напомнил мне о баре. В мозгу промелькнула мысль: «Неплохо было бы сейчас пропустить пива».

– Нормально, – ответил я. – Пара волдырей. А ты как?

Она выглядела уставшей. Одежда и обувь были покрыты грязью.

– Ну, то еще приключение. Эквадорская лечебная грязь. Полезна для кожи.

Я снова обнял ее и подержал в своих объятьях некоторое время.

Потом раздался крик Тони:

– «Шваб», собираемся и выходим как можно быстрее!

Я вышел из палатки необутый.

– Слышали? – не унимался Тони. – Мы на четырнадцатом месте! Садимся на лошадей и в путь!

– Сейчас не время, – сказал я. – Ехать на лошадях разрешается только до семи. Правило «темной зоны», не помнишь? Через пару часов нам все равно придется остановиться.

– Но мы на четырнадцатом месте.

– Все мы тут на четырнадцатом месте, Тони. Вместе с двадцатью другими командами. Оглянись, никто никуда не уходит. Они разумные люди и ждут утра.

– Мы приехали сюда ради гонки, Чарли, а не для того, чтобы рассиживаться в лагере с мамочкой.

– Никто никуда сегодня не уходит, – медленно произнес я. – Стив болеет. Мои ноги – сплошное месиво. Все мы смертельно устали, в том числе и ты. Нам нужно поспать. Сейчас это самое разумное решение. Мы выйдем сразу же, как начнет светать.

Тони недовольно отошел. Он вызывал одного за другим в свою палатку и пытался убедить в том, что нам необходимо продолжать путь. Никто не поддавался. Все сомневались в его способностях руководителя.

На следующее утро, на заре, мы встали и оделись. После того как Рольф перевязал мне лодыжки и отрезал пластиковые края ботинок, моим ногам стало немного лучше. Вместе с Нэнси и Стивом мы подошли к импровизированному загону. Согласно правилам, мы могли выбрать три лошади и по очереди ехать на них. Ветеринары на следующих контрольных пунктах должны были проверять состояние животных. Мы подошли к пастуху в пончо, он передал нам поводья трех оседланных лошадей и взмахом руки показал, чтобы мы уходили.

Я показал на другую лошадь, которая казалась мне спокойнее той, что нам выделили.

– Может, вот эту? Puedo tener este?

– Нет. Идите.

– Да все нормально, Чарли. – Нэнси и Стив повели своих лошадей к нашим палаткам.

Моя же отказывалась двигаться. Я дернул посильнее, отчего она только еще больше заупрямилась. Один из пастухов хлопнул ее по заду, она сделала несколько шагов и остановилась. Он снова ее ударил, она топнула ногой и заржала.

Пастух снова занес руку.

– Нет, – сказал я, поднимая руки. – Que está pasando?

– Ella es una nueva madre , – ответил пастух.

Даже я со своими скудными познаниями в испанском понял, что моя лошадь только что родила и жеребенок находился в загоне вместе с ней. Неудивительно, что она не хотела уходить. Я снова попросил другую лошадь.

– Нет. No es posible , – ответил пастух.

Я по-настоящему разозлился. Я сказал, что мы забираем двух лошадей, а эту пусть оставляет себе.

– Нет. Нет. Descalificado , – качал он головой.

Стив подошел, чтобы узнать, в чем дело. Я сказал, что нас заставляют разлучить только что родившую лошадь с ее жеребенком.

– Por favor? – попросил Стив, указывая на другую лошадь.

– No. Descalificado .

– Ну ладно, ладно, – я поднял ладони в знак согласия. – Vamos con el bebé!

Все мы смертельно устали. Нам нужно поспать. Сейчас это самое разумное решение.

Мы брали лошадь вместе с жеребенком.

Пастух пожал плечами и пошел за жеребенком. Я взял лошадь-мать за поводья, и жеребенок тут же пошел за ней. Я не понимал, решил ли проблему или создал новую, но по крайней мере мы двигались. Увидев нас с детенышем, Тони и Скотт покачали головами.

– Ты что, шутишь? – спросил Тони.

– Лучше выхода не было, – сказал Стив.

– Это был единственный выход, – поправил его я.

Мы попрощались со своей группой поддержки и вышли из лагеря вместе с несколькими другими командами. Было холодно, но видимость значительно улучшилась. Сквозь облака виднелись куски голубого неба. Тони, похоже, пришел в себя после вчерашнего бунта. Он даже позволил мне разглядывать карту вместе с ним, хотя и так было понятно, куда идти. Примерно в двадцати милях впереди, за бледными холмистыми равнинами, возвышался следующий наш пункт – идеальный конус Котопахи, манивший нас, словно мощный магнит. Я представлял себе, каково стоять на его вершине. Потом я разглядел в вышине птицу, парившую в восходящих потоках теплого воздуха.

– Смотрите. Это кондор?

Нам говорили, что это исчезающий вид и шансы встретиться с ним невелики.

– Ого, действительно он! – воскликнула Нэнси.

– Это знак, – сказал я. – Удача на нашей стороне.

– Ты же знаешь, что кондоры падальщики? Они питаются трупами, – высказался Скотт. – Выбрали самую подходящую команду.

Вскоре всем стало ясно, что если кондор и был предвестником чего-то, то уж точно не удачи. Прежде всего жеребенок требовал молока матери каждые минут десять или около того, и мы всякий раз останавливались. Кроме того, все наши лошади боялись воды, и нам приходилось толкать и тянуть их даже через самые мелкие ручьи. На контрольной точке 11 наездники поменялись. Мы решили, что никто не будет ехать на лошади-матери – из-за жеребенка ею невозможно было управлять. Тони сел верхом на другую, Стив на третью, и мы двинулись дальше.

Когда мы поднялись выше, усилился ветер и резко упала температура. Через несколько часов мы с Нэнси заметили, что Тони замолчал. Он клевал носом, и с каждым шагом лошади его тело подпрыгивало.

– Тони, с тобой все в порядке? – спросила Нэнси, идущая рядом с ним.

Ответа не было.

– Тони?

– Да! – дернулся он и выпрямился в седле.

– Все нормально?

Он посмотрел на Нэнси невидящим взглядом.

– Да, нормально. Надо забрать детей, – ответил Тони и снова сгорбился.

– Тони! – Нэнси схватила его за колено.

Он пробормотал что-то про карты и школьный автобус.

– Посмотри на меня, Тони, – настаивала Нэнси.

Он подергал молнию на куртке, словно собирался расстегнуть ее.

– Мне кажется, у него переохлаждение, – сказала Нэнси. – Нужно его согреть.

– Нужно спрятаться от этого ветра, – сказал я.

Мы посмотрели на голую равнину впереди. Я достал карту с компасом и повторил шаги, которым много месяцев назад меня обучил Майкл. На карте была показана река, которая, если я был прав, находилась за следующим долгим подъемом. Я подумал, что в долине реки мы найдем какое-никакое убежище. Там можно будет поставить палатку и согреть Тони. Мои товарищи по команде в ожидании смотрели на меня.

– Сюда, – сказал я.

Мы перевалили через вершину холма, но никакой реки и деревьев за ним не было – только другой вытянутый голый гребень.

– Если реки нет за тем холмом, мы останавливаемся и ставим палатку. Все согласны?

Вскоре всем стало ясно, что если кондор и был предвестником чего-то, то уж точно не удачи.

Я шел впереди команды, и каждый шаг, дававшийся мне с трудом, заставлял сильнее биться сердце. Добравшись до вершины, я закричал от восторга. Внизу действительно протекала река. Я также увидел палатки, людей и лошадей. Здесь остановились на ночлег другие команды. Спустившись к берегу, мы тут же установили палатку и помогли Тони забраться в нее. Потом мы укутали его в майларовое «космическое одеяло» и уложили в спальный мешок. После этого я пошел позаботиться о лошадях.

Пастух сказал, что, когда мы будем разбивать лагерь, нужно снять седло с матери, положить его на землю и привязать ее к нему. Другие лошади, по его словам, будут оставаться рядом с ней. Я сделал так, как он сказал, и вернулся к палатке.

Тони не становилось лучше. Легкая дрожь переросла в содрогания всем телом. Нэнси со Скоттом легли по бокам от Тони и согревали его своими телами.

– Если ему не станет лучше, придется воспользоваться спасательным радио, – сказал Стив.

Все мы знали, что это означает дисквалификацию.

– Если в ближайшее время ему не станет лучше, позову спасателей, – сказал я.

Я вернулся к лошадям, чтобы проверить их. Они спокойно паслись и выглядели довольными. Потом пошел к другим командам, чтобы узнать новости. Я нашел одну женщину, немного говорившую по-английски, и она сказала, что все здешние французские команды идут вместе. Официальные представители «Рейда» объявили, что из-за ухудшившихся погодных условий необходимое время до следующей контрольной точки увеличено. Это была хорошая новость. Я вернулся к своей команде.

Стоявший у палатки Стив сообщил мне еще одно хорошее известие. Тони постепенно приходил в себя. Я предложил всем немного поспать и, если самочувствие Тони улучшится, выйти в четыре часа утра.

Все мы сгрудились внутри палатки; на этот раз торчали наружу мои ноги. Я долгое время не мог заснуть, дрожал, прислушивался к ветру, к тихому ржанию лошадей и к похрапыванию моих товарищей. Я понимал, что никакой истории о «торжестве новичка», которую выдумал себе, не будет. Нам повезет, если мы просто не сойдем с гонки. Я замерз, проголодался и страшно устал. Но был благодарен судьбе за то, что нахожусь здесь, благодарен за все эти чувства. Я потерял так много лет, ничего не ощущая.

На моих наручных часах включился будильник, и я разбудил остальных. Закрепив на голове фонарик, я отправился к лошадям, но не нашел их. Может, я ищу не в том месте? Я посветил фонариком во все стороны. Никаких лошадей. Может, их кто-то украл? Может, другая команда захотела разыграть нас? Не смешно. Я вернулся к товарищам и сказал, что лошади пропали.

– Что значит пропали? – спросил Стив.

– То и значит. Исчезли. Я привязал одну к седлу. Другие должны были оставаться рядом с ней.

– А седло до сих пор там? – спросил Скотт.

Мы пошли со Стивом проверять. В свете фонаря я разглядел валявшееся в грязи седло.

– Черт, – пробормотал я. – Наверное, она отвязалась.

Если мы не найдем лошадей, нас дисквалифицируют, и все по моей вине. Единственное, что оставалось, – это ждать восхода солнца, а потом идти искать их. Возможно, они ушли не слишком далеко. Когда стало достаточно светло, мы с Нэнси и Стивом отправились на поиски. С вершины холма было видно, как другие команды поднимаются вверх по реке. Я чувствовал себя ужасно – сейчас мы должны были идти вместе с ними.

– Посмотри, – Нэнси показала на долину. – Вон там лошади.

Я тоже их увидел. Вообще-то это было не такое уж и редкое зрелище. За последние несколько дней мы видели несколько диких табунов. Но это были четыре лошади, и одна выглядела значительно меньше остальных. Мы со Стивом побежали вниз по тропе. Ближе стало видно, что у двух лошадей на спинах седла.

– Ага!

Теперь оставалось только поймать их.

Мы со Стивом разделились, надеясь окружить лошадей с двух сторон. Но лошадям это не понравилось. Не успели мы приблизиться к ним, как они испуганно побежали дальше по долине. Мы решили пока что держаться позади и подгонять их к лагерю.

Когда мы подошли поближе к лошадям, я услышал громкий свист. Подняв голову, я увидел подъезжающего ко мне всадника в полосатом пончо и широкополой шляпе. Он что-то быстро говорил по-испански.

Я помотал головой:

– No comprendo .

Он слез со своей лошади и расстегнул молнию на моей ярко-желтой командной куртке. Я подумал, что он хочет меня ограбить и забрать куртку себе. Ну ладно, драться я не буду. Но, сняв с меня куртку, он скомкал ее и бросил на землю. Жестом он предложил Стиву сделать то же самое и показал на лошадей.

– А, желтый цвет! – воскликнул Стив. – Он пугает лошадей.

Без ярких курток мы смогли подойти к нашим лошадям и ухватить их за поводья. Помахав пастуху, мы сказали Gracias и пошли в лагерь. Наши товарищи приветствовали нас радостными криками. Собрав вещи, мы пустились в путь.

Передавая «паспорт» для отметки на контрольном пункте номер 15, я спросил работника, к какому времени мы должны добраться до пункта 16, чтобы не сойти с дистанции. Он сказал, что там нужно быть в 16:30. Я посмотрел на часы – 14:00. Если мы поспешим и не заплутаем, то у нас есть шанс.

Мы увидели контрольный пункт чуть позднее четырех часов дня. Несмотря на все испытания, мы все-таки держались. На контрольном пункте я на ходу поприветствовал нашу группу поддержки и поспешил к французскому распорядителю, чтобы поставить отметку. Было точно 16:23.

Он посмотрел на часы, поцокал языком и грустно улыбнулся.

– Ну, неплохо, неплохо, но вы не уложились во время, – сказал он с акцентом и постучал пальцем по своим часам. – Опоздали на восемь минут.

– Нет! Нам сказали, что нужно быть здесь до 16:30. Мы пришли вовремя. Понимаете?

– Плохо для вас, да? Наверное, у них старая информация. Вы не уложились в срок. Ничего не поделаешь. Но ничего, можете подниматься в гору просто так, если захотите. Или пропустить гору и сразу сесть на велосипеды. Или можете вообще сойти с дистанции. Выбор за вами.

Мне захотелось его придушить.

– Мой выбор такой, – произнес я как можно спокойнее. – Мы продолжаем идти дальше как участники состязания, потому что ошиблись ваши официальные распорядители, а не мы с командой. Я хочу заявить протест.

Он стоял скрестив руки и смотрел на меня с легким презрением, как на американского туриста, заказавшего кетчуп к улиткам.

– Что-то мне подсказывает, что французские команды могут отмечаться в любое время, правда? Что за бред! Мы не сходим с дистанции!

Подошедшая к нам Нэнси взяла меня за руку и отвела в сторону, заговорив с распорядителем по-французски. Он качал головой и что-то быстро говорил ей в ответ.

Нэнси кивнула и ответила, затем повернулась ко мне:

– Мы сняты с официальных соревнований. Теперь мы в трансэквадорской группе. Вот так.

Нэнси, Скотт, Стив, Тони и я сели кружком на сырой земле. Чуть поодаль стояли моя мать, Рольф и Курт, прислушиваясь к нашему разговору. Нам нужно было решить, что делать дальше. Мы говорили о том, как здорово, что мы вообще дошли до этой точки, и как было бы замечательно принять горячий душ и поспать в настоящей кровати. Мы говорили о том, что можно перейти сразу к велосипедам, а не подниматься в гору; так мы не потратим много сил и будем чувствовать себя лучше, что позволит нам финишировать быстрее. Казалось, что обогнуть вулкан – это разумное предложение.

Наконец заговорила Нэнси, которая все это время молчала:

– Люди приезжают сюда со всего света только ради того, чтобы забраться на Котопахи. Мы уже здесь. Мне бы хотелось подняться на него.

Мы повернулись и молча посмотрели на вершину. Нэнси была права. Нам может больше и не представиться такой возможности. Выбор был ясен: комфорт или страдания.

Через минуту Стив сказал, что тоже хотел бы попробовать. Тони и Скотт с ним согласились.

– Ну тогда пойдем, – сказал я.

Наша группа поддержки помогла нам собрать горное снаряжение. Я быстро попрощался с матерью. Я понимал, что она беспокоится о нас.

– Увижусь с вами на велосипедах, – сказал я французу, стараясь как можно лучше воспроизвести акцент инспектора Клузо.

Следующей нашей целью была стоянка «Хосе Ривас», горная хижина на высоте почти в шестнадцать тысяч футов, в которой располагался контрольный пункт номер 17. «Рейд» отправил туда медиков, которые должны были осматривать всех, кто собирался подняться на вершину. Пока мы поднимались, Стив кашлял все сильнее и сильнее. Когда мы добрались до хижины, всем было понятно, что дело плохо. Он уже кашлял кровью и, казалось, не совсем понимал, что происходит. Мы сразу же отвели его к врачу. Тот подтвердил наши опасения. У Стива обнаружился не только острый бронхит, уровень кислорода в его крови упал до угрожающего показателя менее шестидесяти процентов. Его нужно было немедленно эвакуировать на вертолете. На самого Стива это известие произвело угнетающее впечатление, но все мы знали, что выбора у нас нет. Я обнял Стива в знак поддержки.

Мы молча посмотрели на вершину Котопахи. Выбор был ясен: комфорт или страдания.

Теперь нас оставалось четверо. Нам нужно было отправиться к вершине в час ночи, чтобы сойти с нее до того времени, как снежный покров немного подтает от солнца и станет нестабильным. Нам оставалось несколько часов на отдых, но, как обычно, я не мог заснуть. У меня болела голова, грудь сдавливало и вдобавок появился сухой кашель. Мне не терпелось пуститься в путь. Наконец настало время собраться и пройти окончательную медицинскую проверку. Я старался сдерживать кашель, потому что не хотел, чтобы французский врач прослушивал мою грудь. Я выдавил из себя пару шуток, которые ему показались несмешными, и затем он махнул в знак того, что осмотр закончен.

В темноте мы начали восхождение по каменистой осыпи. Примерно через час мы дошли до снеговой границы и переобулись в тяжелые ботинки с «кошками», достали ледорубы и привязались друг к другу веревкой. Я шел первым, Нэнси замыкала группу. На безоблачном небе сияли такие яркие звезды, каких я никогда в жизни не видел. Мы поднимались медленно, продумывая каждый шаг. Поднять ногу, передвинуть ногу, поставить ногу.

Подниматься на такой высоте трудно и при обычных условиях, а мы начали восхождение уставшими, обезвоженными, голодными и с кислородным голоданием. Мы заставляли себя идти вперед, передвигаясь по извилистой линии через снежные поля, вдоль расселин и мимо образованных ветром снежных скульптур, которые в свете наших фонариков походили на выпрыгивающих из моря белых китов. Через несколько часов я попытался в очередной раз втянуть в себя воду через трубку из гидратора, но безуспешно. Я понял, что не прочистил трубку после последнего раза и теперь вода в ней замерзла. Я не мог поверить, что забыл о такой элементарной вещи. Говорить об этом товарищам не стоило. С этих пор у меня просто не было воды.

На высоте примерно в семнадцать тысяч футов мы остановились, чтобы сделать привал. На востоке горизонт освещали рваные оранжево-серые полосы. Ветер, не унимаясь, вихрем дул вокруг нас. Сидя в снегу, я вдруг испытал чувство некоторой отстраненности от своего тела, как будто бы смотрел на себя сверху. Я постарался дышать медленно и сосредоточенно, осознавая, где я нахожусь и что делаю. Все вокруг расплывалось. И тут я услышал музыку. Чудесное эхо живой и бодрой мелодии гитары и флейты. Я закрыл глаза и прислушался. Открывая их, я едва ли не ожидал увидеть перед собой ансамбль местных музыкантов, марширующих по тропе. Перехватив взгляд Скотта, я показал на свое правое ухо. Он вопросительно посмотрел на меня.

– Слышишь? – спросил я.

– Слышу что?

Тут на меня заинтригованно посмотрели и Нэнси с Тони.

Теперь нас осталось четверо. Мы начали восхождение уставшими, обезвоженными и голодными.

Возможно, это был какой-то атмосферный феномен и звуки доносились из далекой деревушки внизу, подобно тому как от костра клубами поднимаются струи дыма. Возможно, все это звучало только в моей голове. Когда я переходил на трезвый образ жизни, мне сказали, что если я продолжу двигаться по Пути к Счастью, как это называется у «Анонимных алкоголиков», то смогу встретить удивительные дары судьбы. Я подумал, что эта музыка, откуда бы она ни поступала, и есть один из таких даров.

Глядя на вершину, я вспоминал все трудные забеги, в которых принимал участие, изматывающие последние мили, когда кажется, что ты уже не в силах двигаться вперед. Сейчас мне было тяжелее. Но не тяжелее, чем бросать наркотики. И не тяжелее, чем оставаться трезвым. Я знал, что самое трудное уже позади. Знал, что дойду до вершины.

– Ну что, готовы? – спросил Тони.

– Готовы, – ответили мы все.

И вот мы каким-то образом оказались на вершине. Дорога наверх заняла семь часов, но мы ее прошли. Мы громко поздравили друг друга, обнялись и повернулись, чтобы насладиться видом. Казалось, что заснеженные пики плывут над серебряными облаками. На севере вырисовывался силуэт Имбабуры, величественного вулкана, который я видел в первое утро в Ибарре. Я вынул из внутреннего кармана куртки фотографию своих детей и дважды поцеловал ее со слезами на глазах. Я их так люблю, но сейчас они от меня невозможно далеко!

Мы стояли на вершине минут десять, немного сбитые с толку от радостного возбуждения, замерзая под суровым ветром. Затем приступили к долгому и медленному спуску. Встреча с нашей группой поддержки была радостной. Мы рассказали Рольфу, Курту и моей матери о том, как поднимались на гору, а когда закончили, я спросил, как дела у них.

– Нормально, – ответил Рольф, бросив взгляд на мою мать.

Я внимательно посмотрел на нее. Глаза ее распухли, с лица сошел весь цвет.

– Великолепно, – ответила мать тоном, говорящим о том, что все далеко не великолепно.

– Что случилось? – спросил я.

Рольф рассказал, что прошлой ночью увидел, как моя мать лежит в палатке и дрожит всем телом. У нее было переохлаждение, и она не могла говорить. Он прикрыл ее вещами, какие нашел, и положил бутылки с теплой водой в ее спальный мешок. Потом залез в него сам.

– И она вылезла, – сказал Рольф.

– Мам, тебе нужно было сказать, что ты плохо себя чувствуешь.

– Не помню, что случилось. Мне было холодно, а потом я как бы проснулась от какого-то странного сна.

– И с этим странным мужчиной, – добавил Рольф.

Мать рассмеялась.

Я почувствовал угрызения совести. От переохлаждения погибали куда более сильные люди. Маме было шестьдесят, к тому же она слишком много курила и выпивала. Я позвал ее в Эквадор за приключениями, и мне в голову не приходило, что ей может быть здесь некомфортно. Она же могла умереть.

– Извини, мама.

– Все нормально, Чарли. Сейчас все хорошо. Рольф должен тебе кое-что сказать.

– Что еще?

– Распорядители сказали, что вам нужно пропустить велосипедную часть маршрута и идти прямо к реке.

По мере того как мы спускались к джунглям, воздух становился более влажным и насыщенным кислородом, отчего казался восхитительно вкусным. К полудню наш грузовик выехал на берег грязной и быстрой Тоачи. Распорядители гонки сказали, что нам надо поторопиться и, если мы не отплывем немедленно, нас вообще могут снять с маршрута.

Я позвал мать в Эквадор за приключениями, и мне в голову не приходило, что ей может быть здесь некомфортно. Она же могла умереть.

Мы переоделись и погрузили снаряжение на голубой плот. Я сидел сзади и пытался вспомнить все, чему научился на уроках гребли, пока мы подпрыгивали и перекатывались через пороги класса III и IV. Мы промокли насквозь и несколько раз едва не перевернулись. Несмотря на это, я улыбался, как и вся наша команда. Оживился даже Тони, который после спуска с горы притих. Нам казалось, что это очень здорово – плыть по течению, почти без усилий, никуда не сворачивая и зная, что не заблудишься.

По правилам «Рейда» участники не должны сплавляться по реке после наступления ночи, поэтому в сумерках мы вытащили плот на берег. Сидя на больших прибрежных валунах, мы наблюдали, как темнеет небо, отмахивались от комаров и прислушивались к ночным звукам джунглей – скрежету, протяжным завываниям, крикам и щелчкам.

Изучив карту, мы поняли, что находимся недалеко от финиша. Скорее всего, эта наша последняя ночь, проведенная вместе.

– Сейчас бы принять душ, – помечтал я.

– И лечь в кровать, – добавила Нэнси.

– Первым делом я съем чизбургер, – сказал Тони.

Мы долго сидели молча.

– Жалко Стива, – сказал Скотт. – Я скучаю по нему.

– Я тоже, – поддержал я. – Было здорово. Даже когда казалось, что хуже некуда.

На рассвете мы спустили плот на воду. Через несколько минут достигли очередного контрольного пункта, где должны были сменить плот на надувные каноэ. Разложив их на берегу, мы со Скоттом взялись за ножные насосы. Послышалось шипение. Мы посмотрели на распорядителя, который пожал плечами, словно говоря: «Так обычно и бывает, когда опаздывают и приходят последними».

Мы заклеили дырки заплатками и отплыли. Тони заметно дрожал.

– Тебе не обязательно грести. Просто сиди и наслаждайся плаванием, – сказал я.

Течение несло нас по глубокому каньону, мимо террасных полей и полуразвалившихся деревушек. На берегу стирали женщины, лаяли собаки, кричали и размахивали руками дети. Было очень жарко и влажно. Ни малейшего ветерка, даже на реке. Перед нами выпрыгнула рыба, оставив после себя круги на воде.

– Чуете запах? – спросил Тони.

Чем дальше мы плыли, тем отчетливее становилась вонь. Мимо проплывали какие-то куски, словно смыв из канализации.

– Что это? – указал я на нечто, похожее на труп.

Подплыв поближе, мы поняли, что это раздувшиеся останки свиньи, запутавшейся в ветвях затонувшего дерева. Водой из этой реки, пусть даже очищенной с помощью специальных таблеток, пользоваться точно нельзя. Мы вышли на берег посмотреть, можно ли купить воды в деревне. Деньги команды хранились у меня, но в спешке перед отплытием я оставил почти все в других брюках. У нас оставалось лишь немного эквадорских сукре. Я поднялся по грязной тропинке и встретил мальчика.

– Tienda? – спросил я.

Он привел меня к крохотной лавке. Я улыбнулся продавщице и показал на бутылки фанты и кока-колы и большую упаковку крекеров Ritz. Потом выложил на прилавок свои деньги. Она помотала головой. Я снял электронные часы, положил их рядом с деньгами и пододвинул к ней. Мы договорились.

Было здорово. Даже когда казалось, что хуже некуда.

Освежившись и отдохнув, мы продолжили плавание. Наконец мы достигли контрольной точки, где должны были пересесть из каноэ на морские байдарки, чтобы преодолеть последние сорок миль по реке Эсмеральдас. Мы вышли на берег, и я показал наш «паспорт» распорядителю гонок.

– Вы не можете продолжать, – сказал он, стараясь не встречаться со мной взглядом.

Ни на какие переговоры он не шел. Это было окончательное решение. Мы сели в моторный катер, который должен был довезти нас до финиша. Катер с пыхтением тащился по мутной реке среди низких зеленых холмов, пока не вышел в широкое устье, переходящее в Тихий океан. Здесь мы повернули на юг и поплыли вдоль побережья, качаясь по волнам, от которых стучали зубы. Вдалеке виднелись контейнерные суда, высотные отели и дымовые трубы. Наконец мы увидели множество людей на пляже Саме в Эсмеральдас. Это и был финиш «Рейда».

Капитан катера заглушил мотор:

– А теперь плывите.

Мы засмеялись, потом поняли, что он не шутит.

– Плыть? – переспросил я.

Нэнси заговорила с ним по-французски. Потом прислушалась к тому, что говорил он, и несколько раз кивнула.

– Он говорит, что если мы хотим почувствовать, каково это – пересечь финишную черту, то нам остается только самим плыть до берега. Так мы сможем пройти самый последний участок.

Ну ладно, плыть так плыть. Мы перелезли через борт прямо в одежде. Вода была чистой и теплой. Мне показалось, что она смывает с нас всю грязь и напряжение, накопившиеся за десять дней. Выбравшись на берег, мы пошли по темному песку к белой растяжке, отмечавшей конец гонки.

У финиша уже стояли приветствовавшие нас Стив, Рольф, Курт и моя мать. Увидев, как она плачет, я не смог сдержать слезы. Я сделал все, что мог. Все мы выложились по полной. Погода выдалась ужасной, маршрут был очень сложным, и нам пришлось несладко. Я обращался за помощью и побывал лидером; выходил из себя и выводил из себя других людей. Задыхался от смеха и боли. Теперь все испытания остались позади, и я твердо знал одно: я должен это повторить.

Через несколько дней после моего возвращения из Эквадора мы с Пэм загрузили наши машины и переехали с детьми, тремя кошками и двумя собаками из Сент-Луиса в наш новый дом на полуострове Монтерей, недалеко от того места, где жил мой отец со своей женой. После вершины Котопахи было немного непривычно сидеть в забегаловке на улице Эпплсбиз в Оклахома-Сити у шоссе I-40. Я рассказывал жене и детям разные истории про гонку, стараясь не упоминать самое ужасное. Я понимал, что Пэм гордится мною за то, что я остаюсь трезвым и добиваюсь поставленных целей, но лучше ей было кое о чем не знать. Я хотел, чтобы мои дети тоже гордились мною; им же хотелось узнать, как я во время путешествия ходил в туалет.

После того как мы обустроились в Салинасе, нужно было восстанавливать контакты со страховыми компаниями и специалистами по ремонту автомобилей. Наступал очередной сезон дождей с градом, но я не мог заставить себя поднять телефонную трубку. Мне вообще почти ничего не хотелось делать. Я посетил несколько собраний «Анонимных алкоголиков», но не так много, чтобы почувствовать от них какую-то пользу.

Я сделал все, что мог. Теперь испытания остались позади, и я твердо знал одно: я должен это повторить.

Это была не просто усталость или культурный шок. Я чувствовал себя неприкаянным, сорвавшимся с определенного места. Восемь лет я исправлял вмятины на машинах, работал в пыльных мастерских, жил в мотелях, ел дешевую еду, и мысль о том, что сейчас начнется очередной семимесячный цикл сплошной суеты, действовала мне на нервы. Я убеждал себя, что должен радоваться тому, чего добился благодаря своей работе. Я покупал дома, машины, даже лошадь, которую Пэм обожала. Но ощущал себя пойманным в свой собственный капкан. Чем больше я зарабатывал, тем больше мы тратили и тем больше мне приходилось зарабатывать.

Моя хандра была вызвана чем-то более глубоким, чем просто ожидание очередного однообразного сезона. С каждым днем становилось яснее, что мы с Пэм отдаляемся друг от друга. Мне казалось, что переезд должен пойти нам на пользу, подобно тому, как страдающий от зависимости верит, что перемена места или образа жизни даст ему возможность начать все сначала. Но в Монтерее стало очевидно, что наше отношение друг к другу изменилось. Когда мы только познакомились, я был алкоголиком и наркоманом, и наш брак основывался на том, что Пэм заботилась обо мне и исправляла то, что я портил. Но теперь я стал другим человеком и шел по другому жизненному пути. Я любил своих детей, но не был уверен в том, что люблю свою жену, и не чувствовал, что она меня любит. Я задавал себе вопрос: каково это – любить кого-то трезвым?

Однажды в воскресенье мой друг Гэри пригласил меня вместе с другими друзьями к себе домой посмотреть игру команды «Форти Найнерс». Я все равно слонялся без дела по дому, и Пэм посоветовала мне пойти. В перерыве я зашел на кухню.

Гэри смешивал коктейли с водкой.

– Энгл, хочешь чего-нибудь выпить?

– Только апельсиновый сок разве что.

Я обмакнул чипсы в чашку с сальсой.

– Начинается второй тайм! – крикнул кто-то.

Гэри протянул мне мой напиток и пошел в гостиную, держа в руках три высоких бокала.

От острой сальсы у меня жгло в горле, и я одним залпом проглотил больше половины стакана. Тут же лицо у меня покраснело, а в горле защипало еще больше. Водка.

Я ощущал себя пойманным в капкан. Чем больше я зарабатывал, тем больше мы тратили и тем больше приходилось зарабатывать.

Я сжал стакан, не веря в то, что только что выпил спиртное – в первый раз за более чем шесть лет. «Наконец-то становится интереснее», – услышал я внутренний голос. Я не знал, что делать, и смотрел на стакан. «Подумаешь, проблема. Можешь выпить до конца. Всего лишь один раз. Ты так долго хорошо себя вел. Ты заслужил небольшой перерыв».

Я напрягся всем телом. Из соседней комнаты доносился смех; никто не догадывался о том, что на кухне я веду настоящую войну с самим собой. Где все те мудрые высказывания, которые я запоминал специально для этого мгновения? Все, чему я научился за период восстановления, казалось, просто улетучилось. Или как будто кто-то привязал ко всем этим рассуждениям и увещеваниям веревочку и дергал за нее всякий раз, когда я пытался ухватиться за них.

Я попытался успокоиться, дыша глубже и приводя в порядок мысли. Я проглотил довольно много водки, но сделал это случайно, без всякого желания. Это была просто случайность. Я оставался трезвенником. Сейчас главное – это то, что я стану делать дальше. Если решу сделать еще один глоток, то все, ради чего я так старался, пойдет прахом. Мне придется начинать с самого начала. Всего один глоток – преднамеренный глоток – означает не просто конец моей трезвости. Скорее всего, он означает конец меня самого.

Трясущейся рукой я поставил стакан на кухонный стол, подошел к входной двери и вышел из дома, не говоря ни слова. Я поехал в Лаверс-Пойнт, покрытый туманом прибрежный парк в Пасифик-Гроув, где в прошлом часто бегал. Переоделся в тренировочную одежду, которая лежала на заднем сиденье, и выбрался из машины.

Мне хотелось выдавить из себя алкоголь до последней капли, и я бегал в слепой панике, размахивая руками, пока не заныли пальцы и грудь. Сначала бежал по тротуару, затем по песку с водорослями, потом по дощатому настилу и снова по тротуару. Я пробегал мимо кипарисов, безлюдных полей для гольфа и дюн, покрытых колючей травой. Я бежал до тех пор, пока уже не мог переставлять ноги, а затем согнулся и стоял, опираясь на колени и тяжело дыша. Восстановив дыхание, я выпрямился, повернулся навстречу ветру, посмотрел на серый прибой и закричал. Мне было все равно, слышит меня кто-то или нет.

Я долго стоял, позволяя ветру дуть мне прямо в лицо и наблюдая, как волны обрушиваются на темные камни. Потом повернулся и двинулся к машине, сначала шагом, потом бегом. Теперь ветер дул мне в спину, словно подталкивая домой. Завтра я первым же делом позвоню в страховые компании и начну договариваться о работе. Я должен это сделать ради семьи. И попробую наладить отношения с Пэм. Возможно, нам еще удастся все исправить.

Я сел в машину, повернул ключ в замке зажигания и включил дворники. Под ритмичное постукивание и завывание резиновых полосок я ощущал, как мой внутренний алкоголик забирается обратно в бункер, где скрывался до сих пор. Он будет сидеть там тихо, дожидаясь следующей моей осечки. Он умеет ждать. В его распоряжении все время мира.

Через несколько недель позвонил Скотт Уильямс, у которого до сих пор оставались спонсорские деньги команды «Чарльз Шваб». Он собирал команду из четырех человек для «Южного перехода» – приключенческой гонки мирового уровня с маршрутом в 450 километров, проходящим по Южному острову Новой Зеландии. Хочу ли я принять участие? Я поговорил с Пэм, и она посоветовала мне согласиться. Я сделал пометку в календаре, и мое настроение тут же улучшилось.

Всего один глоток означает не просто конец моей трезвости. Скорее всего, он означает конец меня самого.

В мае наша команда, в которую входили два ветерана приключенческих гонок – Крис Хэггерти и Роб Джарделеза, – прибыла в Нельсон в Новой Зеландии. Крис, спецназовец ВМС США и наш главный штурман, на собрании за день до этого сказал, что требует от нас только одного: доверия. Если ему понадобится наше мнение, он нас спросит. В остальном, по его словам, наша задача заключалась только в том, чтобы идти вперед.

Мне понравилась такая прямота. Выходя на каяке в спокойные воды у пляжа Похара под молочным утренним небом, я чувствовал, что эта гонка будет сильно отличаться от эквадорской. И предчувствие меня не обмануло. Крис был опытным штурманом и вдохновляющим лидером. Когда мы допускали тактические ошибки, например, забирались не на ту гору, отчего нам приходилось спать прикованными к скалистому обрыву, никто никого не обвинял. Для меня это была большая честь – находиться рядом с такими людьми. Мы вместе преодолевали трудности, приободряли уставших и помогали друг другу. Наша сплоченность помогла нам занять десятое место в общем зачете и прийти первыми из американских команд.

Мы настолько притерлись друг к другу, что решили вместе с Нэнси Бристоу принять участие в следующей гонке «Рейда Голуаз» по Тибету и Непалу. 29 апреля 2000 года я вместе со своими товарищами стоял на Тибетском плато, на высоте четырнадцать тысяч футов, и в ожидании начала гонки смотрел на увенчанную крутыми зубцами гору. Я был уверен, что наша команда достойна войти хотя бы в десятку лидеров.

Первая часть маршрута, небольшой подъем на гору, вывела нас прямо к монастырю тринадцатого века. Дети улыбались и приветствовали нас радостными криками; монахи в гранатовых облачениях невозмутимо взирали из украшенного флагами двора. Мне казалось, что мы выглядим глупо в своем высокогорном снаряжении; наш ускоренный шаг предполагал, что мы заняты чем-то важным. Мне хотелось ненадолго остановиться и рассказать им, что буддийская философия – особенно идеи о том, что страдание и желание можно победить самосознанием, состраданием и мудрыми поступками, – в каком-то смысле спасла мне жизнь, будучи частью восстановительной терапии. Вместо этого, тяжело дыша и обливаясь потом, я стеснительно выдавил из себя несколько «намасте» и поспешил дальше.

Алкоголик внутри меня умеет ждать. В его распоряжении все время мира.

К тому времени, как мы добрались до развалин древних стен у вершины, высота заставила нас перейти на шаг. Мы упорно переставляли ноги, приближаясь к контрольному пункту, где нам предстояло пересесть на горные велосипеды. С вершины мы видели белые пики Эвереста и Чо-Ойю над серовато-коричневыми холмами на юге. Нэнси, Крис, Скотт и я сделали передышку, чтобы насладиться видом. Роб стоял согнувшись, опираясь ладонями на колени.

Потом мы сели на велосипеды, но сильный встречный ветер и мягкий песок на тропе делали поездку почти невозможной. Несколько раз нам приходилось слезать с велосипедов и идти пешком. Единственное утешение состояло в том, что команды впереди нас поступали так же. От разреженного воздуха у меня кружилась голова и наливались свинцом ноги, но Робу, похоже, было еще труднее. Он переставал крутить педали и падал. Крис уговорил его отдать на время свой рюкзак.

– Он говорит, что ничего не видит, – сказал Крис нам, оглядываясь, чтобы убедиться в том, что Роб его не слышит. – У него все размывается перед глазами. Не знаю, может, ему песок в глаза попал.

Со временем стало понятно, что ситуация ухудшилась. Когда мы слезли с велосипедов и пошли пешком, Роб с трудом ориентировался в пространстве и не мог идти по прямой. Мы поняли, что нужно обратиться за помощью.

Буддийская философия – идеи о том, что страдание и желание можно победить самосознанием и мудрыми поступками, – спасла мне жизнь.

Мы вернулись к предыдущему контрольному пункту, и врачи гонки проверили уровень кислорода в крови Роба. Их вытянувшиеся лица были красноречивее всяких слов – показатели оказались шокирующе низкими. Он страдал от серьезного отека легких, и его быстро поместили в переносную компрессионную камеру. У меня сердце разрывалось при виде того, как он лежит в этом похожем на гроб сооружении, – Роб был одним из самых выносливых и сильных людей, каких я знал. Примерно через час его состояние улучшилось, но ему посоветовали немедленно спускаться вниз, в область более насыщенного кислородом воздуха. Робу выделили осла и местного проводника из шерпов. Мы наблюдали за тем, как он удаляется по тропе.

Подскакивая на кочках в этом «автобусе стыда», я поклялся себе, что никогда больше не покину гонки.

– Смотри только по барам не ходи! – крикнул ему Крис.

Роб поднял одну руку, не оглядываясь.

– И что теперь? – спросил я, когда Роб скрылся из виду.

Мы понимали, что, потеряв одного члена, мы официально сошли с гонки, но, как и в Эквадоре, могли продолжать путь просто так, ради опыта.

– Я тоже спущусь, – сказал Крис. – Прослежу за тем, как там Роб.

Я понимал его желание остаться с другом. Но без Криса наша группа лишалась штурмана. Теперь нам троим оставалось решить, что делать дальше. Я сильно устал и по лицам Нэнси и Скотта видел, что они тоже измотаны. Я мог бы сказать: «Мы так старались дойти до этой точки. Давайте пойдем дальше». Мог бы предложить в качестве штурмана себя, убедить Скотта и Нэнси в том, что не следует упускать возможность получить потрясающие впечатления и насладиться прекрасными видами. Но вместо этого мы немного помялись, пожали плечами, погрузили вещи в фургон и подготовились к долгой поездке до финиша.

Никогда я настолько не жалел о принятом решении. Каждый раз, как мы проезжали мимо выкладывающихся по полной команд, я опускался на сиденье, чтобы меня не увидели. Подскакивая на кочках в этом «автобусе стыда», я поклялся себе, что никогда больше не покину гонки.

Назад: Глава 5

Дальше: Глава 7