Глава 4
…пьяный великой звездной пустотой…
Я ощущал себя чистой частицей бездны,
Я колесил со звездами,
Мое сердце вырвалось на свободу на ветру.
Пабло Неруда, «Поэзия»
Под конец двадцать восьмого дня пребывания в «Бикон хаузе» я вышел из его ворот и пообещал себе сохранять трезвость. Каждый день я посещал собрания «Анонимных алкоголиков». Также я занялся бегом, не столько из любви к бегу – это пришло позже, – сколько потому, что он давал мне ощутимое подтверждение того, что я поступаю хорошо. Я записался на марафон в долине Напа: отчасти чтобы узнать, каково это – бегать трезвым, и отчасти чтобы проверить, подхожу ли я для Бостонского марафона. На финише меня, пробежавшего дистанцию за три часа семь минут, приветствовала мать, а через пять недель я стоял на стартовой линии в Хопкинтоне, штат Массачусетс. Еще через неделю я снова принял участие в марафоне Биг-Сур, на этот раз трезвым, в составе группы «сороконожка» из тринадцати державшихся за резиновый трос человек. Такие «сороконожки» – распространенное явление на коротких забегах вроде «От Залива до Прибоя 12K» в Сан-Франциско, в которых многие участвуют просто ради забавы; мы решили стать первой «сороконожкой» на Биг-Суре. Три члена команды сошли с дистанции, а оставшиеся десять финишировали менее чем за три часа тридцать минут, выполнив поставленную цель. По пути мы дважды останавливались, чтобы сообща помочиться. Фотография нашей «сороконожки» была опубликована на задней обложке журнала Runner’s World. Друзья меня поздравляли, и даже отец, казалось, проникся моей целеустремленностью и желанием сохранять трезвость.
Быть трезвым оказалось потрясающе. За сорок пять дней я пробежал три марафона, и все с неплохими результатами. На работе и дома дела тоже шли хорошо. Я придерживался программы «12 шагов». Так прошло пятьдесят дней, затем шестьдесят и семьдесят. На девяностый день я получил жетон за трезвость и ошибочно воспринял это как своего рода выпускной, как подтверждение того, что я полностью исцелился и все держу под контролем. Затем, по не вполне понятным мне самому причинам, я отошел от программы. Перестал звонить своему спонсору и ходить на собрания.
Я занялся бегом, не столько из любви к бегу – это пришло позже, – сколько из-за ощущения, что поступаю хорошо.
Вместо этого я сосредоточился на деньгах. Мы тогда только узнали тревожную новость о том, что форт Орд будет закрыт. Обслуживающий персонал и члены их семей были основной движущей силой местной экономики. Без них стоимость нашего дома резко упадет, как и упадут продажи «Тойот». Мне нужно было найти новый источник заработка. Мой знакомый по фитнес-залу «Gold’s Gym» Джо рассказал о такой новой штуке, как «беспокрасочное удаление вмятин с автомобилей». Этот метод позволял автомобильным дилерам и страховым компаниям экономить кучу средств на ремонте повреждений от сильного града. Джо собирался поехать в Оклахома-Сити, чтобы обучиться этому методу, и предложил мне составить ему компанию. Пэм и мой отец были против.
– Ты только что нашел то, в чем силен. Зачем все портить? – спрашивал отец.
Пэм напомнила мне, что на ранних стадиях трезвости не рекомендуется совершать радикальные перемены в жизни. Я же, как обычно, подумал, что общепринятое мнение не для меня, и уехал с Джо в Оклахома-Сити.
В конце каждого дня, после занятий, большинство парней шли в бар, а я оставался в мотеле. В последний вечер ребята убедили меня пойти отметить окончание курсов. Я подумал, что не будет никакого вреда в том, чтобы повеселиться вместе с ними, – в конце концов, можно же просто пить воду. Я сел за стойку, и кто-то поставил передо мной рюмку текилы. Я смотрел на нее несколько секунд. Мне очень хотелось выпить, но я понимал, что этого делать нельзя.
Получив жетон за трезвость, я ошибочно воспринял это как подтверждение того, что полностью исцелился и все держу под контролем.
С другой стороны, как еще доказать, что я могу контролировать себя и выпивать как нормальный человек? Это была идеальная возможность показать окружающим «нового себя». Я взял рюмку, выпил ее одним махом и ощутил приятное тепло, которое, словно быстро горящий фитиль, пронеслось по моему телу от головы до самых ног. Я попросил еще рюмку, затем пива, и еще пива, и еще рюмку, а затем уже не помню, что происходило. На следующее утро я проснулся, страдая от похмелья и от осознания того, насколько быстро я поддался желанию. Сдался без боя, как будто и не было шести месяцев борьбы с собой. Я устыдился своего поведения, но хорошо, что об этом срыве мало кто знал из близких. О нем не знали ни Пэм, ни отец, и я не собирался им рассказывать. Поскольку пить больше я не планировал, не было и причин делиться своей тайной.
Вернувшись в Калифорнию, я захотел проверить свои новые навыки по починке машин и начал обзванивать дилеров. Однажды мне удалось пробраться в офис управляющего крупнейшим дилерским центром «Хонда» в Центральной Калифорнии. Я сказал ему, что предлагаю услуги, которые сэкономят ему много денег, и что готов провести бесплатную демонстрацию. Он заинтересовался достаточно, чтобы дать мне ключи от машины с вмятинами и показать свободное место на парковке. Мне нужно было где-то уединиться: метод, который я собирался продемонстрировать, считался строго охраняемой тайной.
И вот я принялся за работу. Потребовалось несколько минут, чтобы понять: двухнедельное обучение было всего лишь кратким вводным курсом. Я никак не мог дотянуться рукой до вмятины через оконное отверстие. Для этого потребовалось бы снять дверь. Вскоре разобранная дверь лежала на асфальте, и я наконец-то приставил специальный инструмент к нужному месту изнутри. Но мои неуклюжие попытки только еще больше все испортили.
Увидев управляющего, я бросился ему наперерез, чтобы не подпустить к машине.
– Почти готово! – крикнул я. – Осталось совсем немного.
Я не знал, что делать. Мне стало плохо. Я пошел в туалет и по пути заметил у двери в кабинет управляющего стойку с ключами. Мне было известно, что каждой машине на стоянке соответствует свой номер на бирке ключа. У меня родилась идея. Я вышел наружу и посмотрел номер бордового «Аккорда», как две капли воды похожего на тот, что мне поручили отремонтировать. Собрав испорченную машину, я припарковал ее как можно дальше от демонстрационного зала. После этого поменял ключи и подогнал новую машину к главному входу, как раз тогда, когда из него выходил управляющий.
– Вот, посмотрите! – сказал я, вылезая из машины.
– Просто фантастика! Не могу поверить! Выглядит как новенькая!
Он пожал мне руку и спросил, не могу ли я починить еще несколько машин прямо сейчас.
– Я бы не против, да дел по горло.
Он предложил мне плату за починку, но я сказал, что это «за счет заведения». Я поехал домой и никогда больше не отвечал на его звонки с предложением работы.
Джо тоже обнаружил, что у него ничего не получается, поэтому мы позвонили тем, кто проводил курсы, и пожаловались. Тогда организаторы пригласили нас в Рапид-Сити в Южной Дакоте, где они собирались починить целый автопарк, поврежденный градом. Нам пообещали, что на этот раз мы действительно научимся выпрямлять выбоины и – что сразу привлекло мое внимание – нам даже заплатят. Я тут же собрал вещи и два дня ехал до пункта назначения.
Через несколько недель я действительно многому научился. Машины после моей работы и в самом деле выглядели как новые. Я гордился этим, как гордился и тем, что избегал неприятностей в Рапид-Сити, за исключением одного вечера, когда мы с ребятами пошли на концерт Мерла Хаггарда и Клинта Блэка. Помню, как я приложился к фляге, которую кто-то протянул мне. А затем был провал в памяти. Наутро я проснулся босой внутри огромной бетонной ирригационной трубы с каким-то индейцем по имени Кактусовое Перо и несколькими членами его племени. У каждого в руках было по бутылке вина – по всей видимости, это я им купил. На ногах одного из них красовались мои ботинки, и он выглядел вполне довольным. Похоже, во мне пьяном просыпалась невиданная щедрость. Я снова уж слишком легко позабыл о месяцах трезвости. И снова я решил, что лучше никому об этом не рассказывать. Я чувствовал себя виноватым, но кому будет хуже, если я стану выпускать пар время от времени? Чтобы придать логическое обоснование своему выводу, я похвалил себя, что не употреблял наркотики.
В Рапид-Сити я оставался еще несколько недель, пока мы не узнали, что в Денвере прошел едва ли не самый сильный град в истории. От градин размером с мяч для гольфа пострадало около тысячи машин. На следующее утро мы с Джо собрались и поехали в Колорадо. Мы работали все дни напролет и заработали кучу денег. Я откладывал примерно по тысяче долларов в день, но вместо радости и уверенности меня охватывали волнение и раздражение. Деньги для меня всегда ассоциировались с кокаином. С ними я становился уязвимым. «Почему бы не попробовать совсем чуть-чуть? – говорил я себе. – Необязательно кутить всю ночь. Просто немного расслабиться. Я ведь так усердно работал. Можно и отдохнуть».
Однажды в пятницу после работы я сказал ребятам, что иду в отель. Но на самом деле я соврал и пошел прямо в бар. Пропустив несколько рюмок, я сказал бармену, что не местный и хочу узнать, где тут можно развлечься. Он назвал ночной клуб поблизости и даже рассказал о вечеринке в этом районе, на которую можно подойти позже. Расплачиваясь, я спросил, каких, по его мнению, районов города лучше всего избегать.
– Держитесь подальше от Колфакса. Там полно всякого дерьма, – ответил он.
Я поблагодарил его за мудрый совет.
Колфакс-авеню проходила через центр города и растянулась почти на двенадцать миль, так что я не сразу нашел район, о котором меня предупреждали. Наконец я заметил несколько кварталов с забитыми окнами, мотелями на одну-две ночи, магазинами спиртного, ломбардами и кучками парней на углах улиц, скорее всего поджидающих какого-нибудь простофилю вроде меня. Как раз то, что нужно.
Я снова слишком уж легко позабыл о месяцах трезвости. И снова решил, что лучше никому об этом не рассказывать.
Добывать у незнакомцев кокаин – хороший кокаин – целое искусство. Если бы я просто остановился и спросил первого встречного, то почти наверняка получил бы какую-нибудь разбодяженную смесь со слабительным или даже крысиным ядом. Нужно было найти местного проводника, который рассказал бы, к кому обратиться, чтобы меня не обокрали или не случилось чего-нибудь похуже. Я немного поездил, пока не увидел хорошенькую молодую женщину в джинсах и тесной футболке. Она казалась вполне уверенной, будто вышла насладиться приятной вечерней прогулкой.
Я остановился рядом и встретился с ней взглядом. Она слегка приподняла подбородок, словно спрашивая, что мне нужно. Я опустил стекло со стороны пассажирского кресла и спросил:
– Ну, как дела?
Она сообщила, что ее зовут Жасмин. Я сказал, что ищу кокаин, и спросил, не против ли она проехаться со мной. Она села в машину и показала дорогу, ведущую глубже в этот район. При этом она постоянно оглядывалась, как если бы за нами следили. Сумерки переросли в темноту, и я забеспокоился.
– Ну что, скоро? – спросил я, пытаясь говорить беззаботным тоном.
– Дальше. Там. Вон туда. Остановись за тем мусорным контейнером.
Я остановился, и через пару мгновений из темноты вырос огромный чернокожий мужчина. Он подошел, показал пистолет и постучал в окно. «Во что я вляпался?» – мелькнуло у меня в голове. Я опустил стекло, и тут Жасмин протянула руку и изо всех сил сжала у меня между ног. Я едва не заорал, но сдержался. Громила, похоже, удивился такой моей выдержке. Он произнес нечто похожее на: «Какогонахтытутделаешьчезанахченужно?»
Стараясь говорить ровным голосом, я сказал, что хочу найти хороший кокаин, желательно «восьмой шар» (то есть пакетик весом в одну восьмую унции ), если у него есть.
– Я думал, ты коп, но даже копы не настолько придурки, чтобы спрашивать тут порошок.
Он кивнул Жасмин, и она отпустила мою мошонку.
– Вот что есть, – сказал великан, открывая ладонь и показывая с дюжину желтых камешков.
О господи. Крэк. Я никогда не курил крэк и даже не хотел. Но я был не в том положении, чтобы спорить. Я протянул ему 250 долларов, и он передал мне наркотики. Я начал поднимать стекло, но прежде чем оно полностью закрылось, он просунул в проем ствол пистолета. Я подумал, что он собирается меня убить.
Добывать у незнакомцев кокаин – хороший кокаин – целое искусство.
– Приедешь в следующий раз, найду что-нибудь получше.
Я отъехал и повернулся к Жасмин. Сердце у меня колотилось.
– Я же сказал, что мне нужен кокаин. Крэк я не спрашивал. Я не курю этот дурацкий крэк.
– Если тебе нравится кокаин, то это даже лучше. Если не понравится, я заберу… Может, мы как-то договоримся.
Я припарковался у разбитого фонаря. Жасмин достала из своей сумочки маленькую стеклянную трубку, закоптившуюся и с прилипшим к одному концу комком, похожим на остатки чистящего средства. Затем она протянула руку, и я дал ей один кусок. Завороженный, я следил за тем, как она ловко перебирает пальцами с длинными ногтями и загружает трубку. Когда она щелкнула зажигалкой под куском, он начал с треском и шипением плавиться. Потом она поднесла трубку к губам и вдохнула клубящийся белый дым, собравшийся в камере.
Когда Жасмин уже больше не могла держать дым в себе, она выдохнула, закрыла глаза и откинулась назад.
– Блиииин…
Я никогда не курил крэк и даже не хотел. Но я был не в том положении, чтобы спорить.
Она протянула трубку мне, но я некоторое время колебался. К тому моменту я нюхал кокаин почти девять лет. Мне это нравилось. Это было знакомым для меня делом. Конечно, у него были и обратные стороны, но с ними можно было справиться. Страх и самомнение препятствовали моему знакомству с крэком. «Камень» курили только полные торчки. Я же, в конце концов, был бегуном-марафонцем. Я не курил крэк.
– Да ладно тебе, попробуй. Такого кайфа ты еще не испытывал.
Я взял у нее трубку. Мне очень хотелось испытать кайф.
– Ну, может, немного.
Я выбрал самый маленький кусок, вставил его в трубку, как это делала она, поднес к трубке зажигалку и вдохнул дым, задерживая его в легких. В ту же секунду в голове моей словно раздался яркий взрыв звуков, запахов и красок. Я слышал свет, видел звук. Я привык, что для кокаина требуется время, но эти впечатления были совершенно другими. Существовало только «сейчас», безумно блестящее, великолепное, настоящее мгновение. Оно было восхитительнее всего, что я когда-либо ощущал. Это был мой Большой взрыв, мое второе рождение. И предвестник моего окончательного падения. Теперь я думал только о том, как повторить ощущения.
Когда у нас закончилась первая порция, мы вернулись к мусорному контейнеру. И возвращались четырежды за следующие сутки. С громилой мы стали лучшими друзьями. Он понимал, что не обязательно меня грабить – я и так рано или поздно отдам ему все, что у меня есть.
На второй день у меня закончились деньги. Жасмин занервничала и спросила, есть ли у меня кредитные карты. Я сказал, что есть, но наличные с них можно снять только в банке, а я сейчас не в таком состоянии, чтобы туда идти.
– Зачем нам в банк? Поедем в торговый центр! – воскликнула она воодушевленно.
Я разрешил Жасмин повести машину. Она остановилась на углу, где толпились какие-то подростки. У одного из них мелькнул пистолет. И еще у одного. Боже, да у них у всех пушки! Я покупал кокаин много лет и ни у кого еще не видел огнестрельного оружия. Жасмин вышла из машины и подошла к парням. Они все, как по команде, повернулись ко мне. Я занервничал и пододвинулся к пассажирскому сиденью. Потом Жасмин пошла обратно, а за ней шли парни.
– Ну вот, договорилась. Они едут с нами. Ты покупаешь им куртки «Стартер», а они отдают тебе товар.
Подростки сгрудились на заднем сиденье, и мы поехали в модный торговый центр «Черри-Крик», где за неделю до того я покупал себе брюки. Они знали, в какой магазин идти. Я сделал вид, что рассматриваю носки, пока парни спорили, кому достанется куртка с логотипом «Окленд-Рейдерс». Наконец каждый выбрал себе по куртке, я вывалил их все на прилавок и протянул свою золотую карточку American Express. Подростки надели шмотки и с важным видом вышли из магазина. Словно одна большая семья. Когда мы подошли к моей машине, они стали спорить по поводу того, кто должен мне отдавать дурь. В конце концов они дали мне крэка на тысячу долларов – достаточно на несколько дней.
Но к ночи я скурил все, отчего заволновалась даже Жасмин. Она советовала мне притормозить и оставить немного на потом. Но я знал, что никакого потом для меня не будет. Я понимал, что снова оказался в полной заднице. Вот уже второй день я не выходил на работу и не разговаривал с Пэм. Мне хотелось продлить кайф как можно дольше, потому что я не был уверен ни в чем.
Я открыл глаза. Во рту пересохло, распухшие губы потрескались. Я сел в кровати и увидел, что Жасмин исчезла. Я подошел к окну и посмотрел на стоянку у мотеля. Шел густой снег. Моей машины нигде не было. Вот дерьмо. Я натянул джинсы и обшарил карманы. Пусто. Никаких ключей, никаких денег или крэка. Голова у меня закружилась, к горлу подступила тошнота. Я опустился на запятнанную простыню, щелкнувшую статическим электричеством. И тут же вскочил на ноги – нужно как можно быстрее убираться отсюда. Оглядевшись, я понял, что моя куртка тоже исчезла.
Это был мой Большой взрыв, мое второе рождение. И предвестник моего окончательного падения.
Я вышел из номера и, невзирая на снег, побрел к Ист-Колфакс в одной рубашке с короткими рукавами, джинсах и кроссовках. Через несколько кварталов я нашел телефон-автомат. Прекрасно. Позвоню в полицию и скажу, что у меня угнали машину. Полицейские ее найдут, и я поеду домой. В будке пахло мочой, но, по крайней мере, она защищала от ветра и снега. Я снял трубку, нажал кнопку 9, потом 1, но потом замер с поднятым пальцем. Положив трубку, я посмотрел на телефон, снова взял трубку, набрал 9 и с шумом повесил ее. «Знаешь что, осел? – обратился я сам к себе. – Тебе нельзя звонить копам. Никто в таком состоянии не звонит копам».
Я вышел под снегопад. Пройдя несколько перекрестков, я увидел знакомый красно-белый знак. Подойдя поближе и посмотрев на улыбающееся веснушчатое лицо с логотипа Wendy’s, я едва не расплакался. Я зашел в ресторан и исследовал меню за кассами. Я не ел уже… Сколько? Четыре дня? Пара с двумя детьми смотрела, как я беру салфетки и вытираю ими лицо и руки. Выбрасывая салфетки в мусорное ведро, я заметил в нем тарелку для салатов, вынул ее и вытер. Потом подошел к раздаче с салатами и принялся накладывать в тарелку латук, бледные помидоры, порезанный сыр и сухарики.
– Эй! А ну убирайся отсюда! – крикнул парень в одежде служащего ресторана, размахивая своими толстыми руками.
Устыдившись, я выбежал наружу. Потирая лицо и руки, я стоял на тротуаре и думал, что же теперь делать. Можно было поймать такси и позвонить Пэм, но она не станет мне помогать. Никто мне не станет помогать. Можно лечь прямо здесь и ждать, когда меня засыплет снегом. Может, мои родные подумают, что это был несчастный случай и что я каким-то образом заблудился. Трагическая потеря.
Но мне захотелось пойти дальше. Я дошел до перекрестка и прислонил ладонь к глазам, чтобы защитить их от снега. Слева, примерно на половине пути до следующего перекрестка, я увидел «Тойоту» 4Runner, удивительно похожую на мою. Из выхлопной трубы вылетело облачко газов; машина работала. Я пошел к ней, сначала уверяя себя в том, что это действительно мой автомобиль, а затем снова сомневаясь. Но все, о чем я мог тогда размышлять, только о том, как тепло внутри и как мне хочется попасть туда и согреться. Потом я подумал, что нахожусь в таком месте, в каком не должен был находиться – белый парень в одной футболке в снегопад, – и ускорил шаг.
Подойдя ближе, я увидел, что багажник на крыше выглядит совершенно так же, как мой. Потом я увидел номер Северной Каролины и побежал. Рядом с машиной стояла толстая женщина с магазинной тележкой, увязшей в снегу. Я распахнул дверь водителя и увидел компакт-диски на пассажирском сиденье, которые раньше сам туда бросил, и темные очки, которые думал, что потерял. Это точно была моя тачка. Женщина закричала, я быстро сел за руль и дал задний ход. По полу покатились пустые пивные банки. Я вырулил на дорогу и поехал, виляя из стороны в сторону.
– Да! – крикнул я.
Я не мог поверить в такую необычайную удачу. В поисках шоссе я сделал быстрый поворот, затем еще один. Я сидел в своей машине. Мне было тепло. Я был свободен. Затем услышал резкий пронзительный крик позади себя, похожий на кошачий. Повернув голову, с опаской посмотрел на заднее сиденье. На меня взирал младенец месяцев восьми от роду, не больше, в голубом костюмчике, и орал во всю глотку.
Нужно было возвращаться. Я сделал круг и выехал на улицу, на которой нашел свою машину.
– Все нормально, все хорошо, – успокаивал я ревущего ребенка.
Женщина стояла посреди улицы, спиной ко мне, зажав голову руками. Когда я подъехал поближе, она повернулась и посмотрела прямо мне в глаза. Я остановился. Она подбежала к машине, распахнула заднюю дверь и буквально вырвала малыша.
Никто мне не станет помогать. Можно лечь прямо здесь и ждать, когда меня засыплет снегом.
Пэм даже не спрашивала, куда я исчез, потому что догадывалась о том, что произошло. Ей не нужно было знать подробностей. Она просто приехала в Денвер и оставалась со мной, пока я заканчивал ремонтировать машины. У Пэм появилась дополнительная причина следить за тем, чтобы я не пустился во все тяжкие, а у меня причина оставаться трезвым: она была беременна. Мы только недавно перестали предохраняться, решив, что нам нужно подумать о пополнении семейства. Наверное, Пэм считала, что для меня это будет серьезным толчком к переменам. Я хотел стать отцом, только не думал, что это случится так быстро, и испугался. Я понимал, что больше не могу позволить себе срываться. В феврале 1992 года мы продали свой дом, несмотря на упавший рынок недвижимости в Монтерее, и переехали в Атланту. Через два месяца мой товарищ по ремонтному бизнесу пригласил меня во Флориду. В Орландо прошел град размером с бейсбольный мяч, повредивший тысячи автомобилей, он не справлялся с работой и надеялся на мою помощь. Пэм посоветовала мне ехать. Нам очень нужны были деньги, и ей, наверное, хотелось немного отдохнуть от меня.
Да и я был не против небольшого перерыва. Мне хотелось хотя бы на время позабыть о чувстве вины, которое я испытывал из-за алкоголя и наркотиков. Теперь, когда у нас должен был появиться ребенок, мне хотелось соблюдать трезвость, но я продолжал каждые две недели исчезать на пару дней. Не знаю, на чем основывалась моя уверенность, но я почему-то надеялся, что смена места поможет мне воздерживаться от соблазнов. Однако я не мог убежать от самого себя. Пока я занимался починкой машин во Флориде, глухой голос где-то на задворках моего сознания продолжал повторять, что я алкоголик и наркоман, что я ужасный муж и буду ужасным отцом. Я не имею права заводить ребенка. Я алкоголик и наркоман. Я ужасный муж. Я буду ужасным отцом…
Я хотел стать отцом и понимал, что больше не могу позволить себе срываться.
Первую неделю или около того я исправно возвращался после работы в свой номер. Но потом беспокойство и ненависть к себе усилились, и наконец мне захотелось какой-то отдушины. Никаких наркотиков, сказал я себе, только пара банок пива. Превосходный план за одним маленьким исключением: я никогда в жизни не возвращался домой после пары банок пива. Естественно, через несколько часов и многих порций спиртного я был пьяным в хлам и разъезжал на своем 4Runner по неблагополучному району города.
Первой моей задачей, как всегда, было завести полезную подружку. Долго искать не пришлось: я увидел ее – высокую, стройную, светлокожую афроамериканку в обтягивающих шортах и туфлях с острыми каблуками.
Я медленно поехал рядом с ней, наклонился, опустил стекло с пассажирской стороны и спросил:
– Как дела?
Она внимательно посмотрела на меня:
– Тебе чего?
– Есть тут что-то интересное?
– Ты коп, что ли? Похож на копа.
– Я не коп. Просто хочу немного развлечься.
Я знал, что она ответит, но все равно спросил, где тут можно достать кокаина.
Она наклонилась к окну:
– Тебе здесь что, Беверли-Хиллз? Порошка тут нет. Разве что, может, «камень».
Я покачал головой. Я прекрасно понимал, что, если начну курить крэк, дело будет совсем дрянь. Пару секунд я сомневался, осознавая при этом, чем все закончится.
– А сколько я получу на сотку?
Она вынула из кармана стеклянную трубку с зажигалкой, достала изо рта кусок кремового цвета, положила его в трубку и протянула мне.
– Давай ты первый. Посмотрю, как ты затягиваешься.
Я не мог убежать от самого себя. Глухой голос на задворках моего сознания продолжал повторять, что я алкоголик и наркоман.
Я понял, что она проверяет, не коп ли я. Они всегда думали, что я коп. Меня это даже немного заводило, хотя я больше походил на придурковатого Барни Файфа, чем на крутого Сонни Кроккета.
– Только я за это не плачу. За твой счет, ясно?
Я взял у нее трубку, поднес к ней зажигалку, услышал знакомое потрескивание и учуял запах горящего пластика. Потом вдохнул дым, подержал его в легких как можно дольше и выдохнул, невольно испустив довольное а-а-а, когда по мозгам ударил дофамин.
– Ну ладно. Может, у нас кое-что получится.
Она села на пассажирское кресло. Ее звали Моника. От нее пахло выпивкой, цветами и еще чем-то, что напомнило мне о карнавале.
– Вон туда, – показала она мне направление. – Поверни здесь. Остановись.
На углу стояли семь-восемь парней, передавая что-то друг другу и оглядываясь по сторонам. Я остановил машину. Моника высунулась из окна и заговорила с одним из них, пока двое других медленно обошли машину, так, чтобы я заметил пистолеты у них за поясом. Через несколько минут я получил то, за чем приехал, – аккуратный пакетик «восьмого шара». Мы с Моникой отъехали за квартал и сделали пару затяжек. Затем мы просто наслаждались поездкой. Жизнь была прекрасна. Тревоги мои исчезли.
«Восьмого шара» должно было хватить до конца ночи. Но он закончился менее чем через три часа. Мы раздобыли еще на другом перекрестке и сняли номер на четвертом этаже дешевого мотеля, в котором двери выходили на балкон, шедший вдоль всего здания. Отщипывая понемногу мой кусок, мы с Моникой продолжали ловить кайф.
Ночью появилась еще одна женщина. Она слишком быстро говорила и прыгала туда-сюда по всему номеру, отчего у меня закружилась голова. Потом она с такой энергией уселась на кровать, что даже задрожал телевизор на подставке. Каждый раз, когда она пододвигалась ко мне, я отстранялся. Наконец, чтобы отвязаться от нее, я пошел в туалет. Моника с этой девицей стали переговариваться нелепым театральным шепотом, и через тонкую дверь мне было все слышно.
– Много у него бабла? – спросила суетливая девица.
– На нуле. Только немного «камня», – ответила Моника с такой интонацией, как будто защищала меня.
Но даже в таком состоянии я не был настолько наивным и понимал, что ей просто не хочется делиться.
– Подговорим его принять убойную дозу, а потом он, может, отрубится или крякнет. Обыщем его и заберем что найдется, – предложила новая девица.
Я распахнул дверь туалета и встал в проходе. Обе посмотрели на меня.
– Пора бы догнаться, – сказала новенькая, жестом предлагая Монике передать мне трубку.
Я втянул в себя всю лошадиную дозу, что они затолкали, и устроил целый спектакль, высасывая все до последней капли. Не на того напали! Я же супермен.
– Фига… – пробормотала Моника.
– Ты долбаный псих, – сказала ее подружка, медленно качая головой.
Потом она встала и вышла из номера.
Я был под кайфом, но мне хотелось еще.
– Может, немного притормозить? – несколько раз предложила мне Моника, но меня это еще больше раззадоривало.
Я был не из тех, кто тормозит. Однажды она даже разделась передо мной, намекая на то, что не против секса. Но я хотел только курить.
Когда дурь закончилась, мы пошли покупать еще. Так повторялось несколько дней. Иногда мы выходили на улицу при солнечном свете, иногда в темноте. Иногда Моника выходила одна, чтобы купить выпивку. Когда она уходила, я превращался в развалину. Сидел без всякого движения на кровати, уставившись на дверь и ожидая, что ее вот-вот вышибут. Или смотрел украдкой из-за занавески в окно, пытаясь разглядеть страшное чудовище, которое, несомненно, пряталось снаружи. Я включал телевизор на полную громкость, но все равно слышал шаги, вой сирен, крики, рев мотора и странный птичий щебет, походивший не на пение, а на какой-то условный сигнал. Когда Моника вернулась, я едва не разрыдался от облегчения. Она протянула мне пакет с зубной пастой и щеткой. Несомненно, это было сделано в ее же собственных интересах. Я не чистил зубы несколько дней.
На третий или четвертый день по телевизору показали специальный выпуск новостей, в котором сказали, что белых полицейских, избивших чернокожего Родни Кинга, оправдали. В Лос-Анджелесе начался настоящий бунт, за ним последовали и другие города, в том числе Орландо. Местные репортеры показывали кадры, снятые в соседнем районе: разбитые окна и разъяренная толпа на улицах.
– Может, немного притормозить? – несколько раз предложила мне Моника, но меня это еще больше раззадоривало. Я был не из тех, кто тормозит.
– Э, да это моя улица! – воскликнула Моника. – В паре кварталов отсюда.
Кто-то вдруг постучал в дверь. Я едва не наложил в штаны.
– Моника! – прозвучал мужской голос. – Моника, открой!
– Блин, – процедила Моника, а затем, к моему ужасу, открыла дверь.
Внутрь ввалились двое мужчин: огромнее я никогда в жизни не видел. В одурманенном состоянии я догадывался, что это какие-то парни, которых Моника попросила прийти и продать, что у них есть. Но что-то пошло не так. От них исходила сильная отрицательная аура, что портило мне весь кайф. Мне хотелось, чтобы они как можно быстрее ушли. Надеясь отвязаться от них, я купил порцию дури. Когда они наконец исчезли, мы выкурили, что они нам дали, и я понял, что нас обдурили. Это было совершеннейшее дерьмо.
– Вот мудаки, – сказала Моника, но я был уверен, что она договорилась с этими парнями.
Оставался только один способ поправиться. Нужно было раздобыть еще наркотиков. Хороших наркотиков. Мы поехали в район, в котором делали закупки раньше. Но ситуация изменилась. На улицы высыпали сотни людей; поодаль горела машина. Я ощутил очень опасную энергию. Получив то, за чем приехали, мы тут же поспешили обратно в номер. По телевизору показывали, как из трейлера вытаскивают белого дальнобойщика и колотят головой о машину. Мы с Моникой сидели в кровати, уставившись в телевизор.
Единственным способом пережить все это было как можно дольше оставаться под кайфом. Под конец я, наверное, отрубился. Следующее, что я помню, – как звонит телефон рядом с кроватью. Протянув руку, я сшиб стоявший на столике стакан с водой.
– Кто это? – прохрипел я.
– Убирайся оттуда как можно быстрее!
Это была Моника. До меня с трудом дошло, что ее нет в номере и что она кричит на меня с того конца телефонной линии.
– Немедленно уходи. Я не шучу. Те парни, которые вчера продали нам фальшивое дерьмо, собираются ограбить тебя и убить, – она понизила голос и добавила. – Извини.
Я вскочил с кровати. Все тело у меня дрожало. Мне нужно было затянуться, чтобы включить мозги. Я обшарил всю комнату, вынул и перевернул ящики прикроватного столика, прополз по грязному ковру в поисках крошек, вывернул карманы. Наркоты я не нашел, но, что удивительно, нашел ключи от машины. Выбежав из номера, я посмотрел через перила и увидел свою машину под единственным горящим фонарем на всей парковке.
Я побежал вниз по металлическим ступеням, затем, услышав грубые мужские голоса, затаился в тени на первом этаже. Выглянув из-за угла, я никого не заметил и побежал к своему 4Runner. Даже в измененном состоянии сознании я помнил, что, если нажать кнопку открывания двери на ключе, машина подаст голос и моргнет фарами. Способа открыть двери бесшумно не было.
Я снова услышал голоса и посмотрел вверх. По левому лестничному пролету поднимались двое огромных парней, приходивших прошлой ночью. В руках они держали бейсбольные биты. В тихой ночи их слова доносились отчетливо:
– Этот белый болван полный придурок. Он даже не поймет, кто его ударил. Он точно сам откроет дверь и пригласит нас войти, как в прошлый раз. Спасибо Родни Кингу, сегодня у нас бесплатный пропуск.
Я ощутил очень опасную энергию. Единственным способом пережить это было как можно дольше оставаться под кайфом.
Я наблюдал за тем, как они подходят к двери моего номера. Выбегая, я оставил в нем свет, а край занавески был немного отодвинут в том месте, откуда я подглядывал. Один громила заглянул в окно, а другой повернулся и оглядывал парковку. Тут раздался чирикающий звук, моргнули фары, и во всех четырех дверях моей машины подскочили вверх блокираторы. В волнении я невольно нажал на кнопку ключа. Моя машина словно кричала: «Эй, смотрите сюда!»
Двое моих преследователей перегнулись через перила. Я встретился с ними взглядом, подбежал к автомобилю и потянул ручку. Но я слишком задержался, и включилась сирена, издававшая различные воющие звуки, один противнее другого. Громилы бросились вниз по лестнице.
Плюхнувшись на водительское кресло, я вставил ключ в замок зажигания и повернул его. Ничего. Машина не заводилась. Громилы спустились до первого этажа и побежали ко мне, держа биты на изготовку. Каким-то чудом я вспомнил, что прежде, чем заводить мотор, нужно отключить сигнализацию. Я нажал на кнопку сигнализации и снова повернул ключ. Наконец-то мотор заурчал, и тут же заорало радио – так громко, что мне показалось, будто кто-то кричит на меня изнутри машины. Это были Nine Inch Nails с песней Head Like a Hole.
Я рывком тронулся назад и завертел руль. Задний бампер процарапал машину, припаркованную по соседству, а потом зацепился за ее передний бампер и сорвал его. Я вырулил на подъездную дорогу и нажал на газ как раз тогда, когда раздался громкий удар и заднее стекло моего 4Runner покрылось трещинами от бейсбольной биты. Шины завизжали, и автомобиль устремился вперед. Я обернулся и увидел, как эти двое парней бегут за мной. Один из них кинул в мою машину биту, но не попал, и бита упала на тротуар.
В зеркале я видел, как эти грабители садятся в свою машину – в ту самую, бампер которой я вырвал. Он продолжал висеть с одного конца и все время попадал под колесо, словно лежачий полицейский, который всегда с тобой. Их машина подпрыгивала, из-под нее вылетали искры. Я закудахтал от восторга – такие вопли мог издавать только наркоман после четырех суток непрерывного курения крэка – и, ускорившись, поехал дальше по шоссе.
Время от времени я поглядывал в зеркало, ожидая, что сзади вот-вот снова появится машина, как в «Полиции Майами». Но никаких преследователей не было. Непосредственная опасность миновала. Я убавил громкость музыки и огляделся. В заднем стекле зияла огромная дыра, которая, несомненно, привлекла бы внимание любого копа в такой ранний час. Но я мог бы опустить стекло, и тогда дыры не было бы видно. Я нажал на кнопку, стекло заскрипело, опустилось до половины и остановилось. Моторчик продолжал надрываться даже после того, как я отпустил кнопку.
– Черт побери! – крикнул я.
Мотор не останавливался. Запахло дымом. Наконец шум затих, как будто заднее стекло поняло, что ничего у него не выйдет. Через несколько секунд фары погасли и включились аварийные огни. Потом двигатель заглох, и наступила тишина. Было такое впечатление, что сидишь в планере, который постепенно снижается. Я повернул руль резко вправо, чтобы остановиться на обочине. Потом руль заклинило, педаль тормоза застыла на месте. Все было бесполезно. Машина остановилась под углом примерно в сорок пять градусов к ограждению.
Пару минут назад я хотел только скрыть дыру в стекле, чтобы не привлекать внимания. Теперь же стоял на обочине, а аварийные фары, вспыхивая, освещали эту дыру как нельзя лучше. Я курил крэк и пил четыре дня. В четыре часа утра я был, пожалуй, единственным белым парнем на десять миль в округе. И без колес, пешком. Как раз тогда, когда беспорядки на расовой почве достигли своего пика.
Прежде чем двинуться дальше на своих двоих, я решил немного прибраться в салоне, чтобы выглядеть более респектабельным в глазах какого-нибудь полицейского, который, предположительно, мог оказать мне помощь. Я выбросил банки из-под пива и бутылку из-под водки – «И когда я ее только успел выпить?» – в высокие сорняки у дороги. Потом на водительском кресле увидел стеклянную трубку. «Так вот куда она делась!» Под трубкой в обивке кресла красовалась прожженная дыра размером с четвертак. Я ощупал свои брюки и обнаружил точно такую же дыру сзади. Просунув в нее палец, я нащупал болезненный ожог.
Убедившись, что курить нечего, я выкинул трубку в кусты и пошел по направлению к огням. План был простым и заключался в следующем: смотреть перед собой и переставлять ноги. Минут через десять рядом со мной остановился внедорожник. Я оглянулся и увидел, как опускается стекло напротив пассажирского сиденья. За рулем сидел голый по пояс толстяк. Меня охватило тревожное подозрение, что он голый и ниже пояса.
– Подвезти, милашка? – спросил он высоким голосом.
Я ничего не ответил и ускорил шаг.
Машина медленно поехала за мной.
– Эй, приятель.
Я не поворачивал головы, чтобы не встречаться с ним взглядом.
– Мудак, – пробурчал мужчина более низким голосом и поехал дальше.
Страх мой мгновенно перерос в возмущение. Кого этот извращенец назвал мудаком? «Эй, ты, вернись, я надеру тебе твою жирную задницу, урод». Я шел, кипя от всплеска адреналина. Нужно как можно быстрее уйти с дороги. Нужно проспаться и заодно сочинить историю, объясняющую мое четырехдневное отсутствие.
На ходу я начал повторять про себя то, что называл «молитвой Санта Клаусу», то есть обещание: «Если ты поможешь мне выпутаться из этой задницы, я больше никогда-никогда не буду так делать». До сих пор вселенная была более или менее благосклонна ко мне, несмотря на то что я нарушал свои обещания бессчетное количество раз.
Через несколько минут я заметил большую освещенную вывеску в квартале от меня: MASSEY CADILLAC. Я не верил своим глазам. Каким-то образом я вышел к своей работе. Мне показалось это невероятной удачей, которую я не заслужил, но позже, после того как это приключение закончилось, я пришел к мысли, что все-таки какая-то высшая сила вывела меня в безопасное место.
До сих пор вселенная была благосклонна ко мне, несмотря на то что я нарушал свои обещания бессчетное количество раз.
Наконец-то я понял, где нахожусь, и смог найти дорогу до своего отеля. Через два дня я забрал свою машину со стоянки, оплатив две штрафные квитанции и счет за буксировку – всего более 600 долларов. Ремонт машины обошелся примерно в 1000 долларов.
Пэм сделала вид, что ничего не произошло, потому что единственным способом реагировать на мои загулы оставалось отрицание очевидного. Начальник меня простил. Он знал, что у меня проблемы с наркотиками, но я был его лучшим техническим работником и приносил ему кучу денег. Мой бедный 4Runner, которому так часто доставалось из-за моего плохого поведения, похоже, тоже меня простил.
С благоговением я наблюдал за тем, как мой сын Бретт осваивается в этом мире. Я ощущал себя новым человеком, как будто всю жизнь распылял свои чувства, не зная, на что именно их обратить, и вот теперь нашел цель. Бретт. Я знал, что это за чувства. Я любил его. Я был счастлив.
Я никогда не буду пить и употреблять наркотики. Я был в этом уверен. Теперь, когда пустота внутри меня заполнена, зачем мне травить свой организм? Я провел вместе с Пэм и Бреттом чудесную неделю, а потом вернулся в Уичито, штат Канзас, к своему ремонтному бизнесу. К тому времени я организовал свое собственное предприятие и на меня работали несколько человек, в том числе и Гарретт с Шейном – оба они соблюдали трезвость уже примерно год. Вместе мы снимали квартиру в Уичито.
Мне нравилось заниматься физическим трудом, и я получал удовольствие от хорошо выполненной работы. Почти все время я говорил о Бретте, и чем больше я о нем говорил, тем больше понимал, что останусь трезвым. Во мне росла благодарность за то, что темная сторона моей жизни осталась позади.
В июле Пэм с Бреттом приехали ко мне в гости. Я заказал им номер в отеле и выделил себе несколько выходных. Помню, как мы устроились на кровати с Пэм, а между нами лежал Бретт, шевеля ногами и руками, словно перевернутая черепаха. Меня переполняли любовь и желание сделать все что угодно, лишь бы обеспечить безопасность и счастье своей семье.
Я отвез Пэм с Бреттом в аэропорт и с удивлением обнаружил, что езжу по улочкам северо-западного Уичито. Машина словно поворачивала сама по себе. Я не хотел делать то, зачем сюда приехал, но понимал, что все равно сделаю. «Так отлично поработал. Великолепный отец. Позволь себе немного расслабиться».
После рождения сына я ощущал себя новым человеком. Я любил его. Я был счастлив.
Шесть дней спустя я сидел на асфальте на парковке, наблюдая за тем, как полицейские обыскивают мой 4Runner, в котором теперь красовалось несколько пулевых отверстий. Я смутно помнил какого-то дилера, пистолет и отчетливые хлопки, когда он целился в меня. Помню, как я впечатал в пол педаль газа и, виляя задом, ехал по улице. Помню, как вышел из своего отеля, в котором больше не мог оплачивать номер за 15 долларов в сутки, и увидел, что машины нигде нет.
Самым забавным было то, что я позвонил в полицию, чтобы сообщить об угоне машины, и полицейские нашли ее. Теперь они вынимали из нее вещи, которые, как я утверждал, в ней оставили воры, в том числе мою трубку для крэка. При виде трубки меня охватило такое желание, что я едва не подпрыгнул на месте, чтобы вырвать ее из их рук.
Впервые в жизни я склонил голову и произнес молитву – и почувствовал, как распахнулись тюремные ворота зависимости.
Полтора года назад я с энтузиазмом проходил все ступени реабилитационной программы в «Бикон хаузе», за исключением той части, что посвящена «высшей силе». Я был атеистом и считал, что всякая там высшая сила и боги нужны людям, которые слишком слабы, чтобы помочь себе сами. Мне не нужна была такая помощь. Я же был сильным парнем. Укажите мне цель, и я сам дойду до нее.
Но в конце концов я осознал, что «мой способ» не работает. Мой прекрасный сын не мог удержать меня от загулов. Как не могли удержать ни жена, ни отец, ни работа, ни самолюбие. Мне исполнилось двадцать девять лет, и я сидел в канаве, в грязной одежде, с черными, покрытыми волдырями руками. Впервые в жизни я склонил голову и произнес молитву. Не из тех, похожих на сделку обещаний «спасите меня, и я клянусь, что это в последний раз». Это была настоящая, простая молитва. Я попросил, чтобы меня избавили от пристрастия к наркотикам и алкоголю. И чтобы я не умирал.
Полиция тогда меня отпустила. Я был смущен и подавлен, но понимал, что произошло нечто очень важное. Почувствовал, как распахнулись тюремные ворота зависимости. Не понимаю как, но я вышел через эти ворота.
Тем же вечером я посетил ближайшее собрание «Анонимных алкоголиков». Большинство участников, как обычно, рассказывали о помутнении и предательстве близких.
Потом встал один мужчина и начал говорить о пристрастии. Он сказал, что нужно найти духовную связь с тем, что мы страстно любим. Думать о своем увлечении все время: когда мы употребляем алкоголь и наркотики, когда планируем употреблять и когда приходим в себя после употребления. «А теперь заполните это время чем-то другим. Тем, что действительно много значит для вас».
Утром я встал, надел свою форму для пробежки, вышел из жилищного комплекса и почувствовал, как с улиц города поднимается тепло. Свернув на боковую улицу, я установил таймер на часах и побежал. Ноги у меня слегка дрожали и подкашивались, дыхание прерывалось, все тело покрылось потом. Из пор на коже выходил яд, отчего она сильно чесалась. Я бежал минут двадцать, затем развернулся и двинулся обратно, навстречу теплому ветру. Когда я подбежал к квартире, меня охватили тошнота и странный озноб. Я согнулся от боли, ловя воздух ртом. Рядом остановился минивэн, и женщина в нем спросила, все ли со мной в порядке.
– Просто немного перегрелся, – ответил я, хотя мысленно произнес: «Просто отхожу от шестидневного запоя и крэка».
Потом я добавил «спасибо» и помахал рукой.
Наркотики и алкоголь были средством убежать от реальности. Бег стал средством вернуться к ней.
Тогда я посетил еще три собрания «Анонимных алкоголиков», а в следующие полгода ходил по меньшей мере на одно собрание в день. Я нашел спонсора, который помог мне пройти двенадцать ступеней. Джон сразу заявил, что никаких поблажек не будет. Если я не стану выполнять то, что он говорит, мне придется искать другого спонсора. Я следовал его правилам и звонил ему в два ночи, когда меня одолевали дрожь и отчаяние.
На каждые выходные я летал к Пэм и Бретту. Пэм понимала, что иначе мне не продержаться. Я должен был позабыть все другие дела и попытаться спасти свою жизнь. Я все время работал, посещал собрания и бегал. Бегал вдоль реки и по кукурузным полям. Бегал один и с группой. Каждый день я заранее представлял, как буду забываться, ритмично отрывая ноги от земли. Во время бега я вспоминал слова мужчины на первом собрании о пристрастии – о том, что значит для нас так много, что мы сделаем все, чтобы не потерять это. Нечто настолько ценное и мощное, что пересилит нашу тягу к саморазрушению.
Постепенно я понял, что у меня уже есть такое пристрастие. Я люблю бегать, и мне это необходимо. Ничто другое не поможет мне очиститься и сосредоточиться, доставляя при этом удовольствие. За все шесть месяцев восстановления я не пропустил ни дня. Гарретт с Шейном шутили о том, что я сменил зависимость. Они смеялись, когда я возвращался с пробежки воодушевленным и говорил всякие высокопарные вещи о своих прозрениях, об отношениях, о трезвости и о работе. Но это была зависимость совсем другого рода. «Кайф» от длительной и трудной пробежки – тот прилив эндорфинов, что так долго от меня ускользал, – был гораздо чище и приятнее любого удовольствия от наркотиков. Наркотики и алкоголь были средством убежать от реальности. Бег стал средством вернуться к ней.
