Вести об арестах и ужасные подробности преступлений шокировали нацию. Газеты писали о «хорошо организованной, дьявольски безжалостной банде, устранявшей богатых осейджей — наследников нефтеносных земель — пулями, ядами и бомбами»; об убийствах, перед которыми «меркнут времена Фронтира». Сообщалось и об усилиях федерального правительства по привлечению к уголовной ответственности и справедливому наказанию предполагаемого «короля убийц».

До сих пор внимание Уайта было сосредоточено на делах членов семьи Молли Беркхарт и Роана. Связать Хэйла со всеми двадцатью четырьмя убийствами в округе Осейдж или гибелью адвоката Вогана и нефтепромышленника Макбрайда пока не удавалось. Тем не менее Уайт и его команда смогли показать, какую выгоду Хэйл извлек как минимум из двух других смертей. Первым было предполагаемое отравление осейджа Джорджа Бигхарта, перед смертью передавшего информацию Вогану. От свидетелей Уайту стало известно, что незадолго до того, как Бигхарта спешно доставили в больницу, с ним видели Хэйла, а после смерти индейца тот подал иск на 6000 долларов к его наследникам, предъявив подделанное заемное письмо. Эрнест Беркхарт рассказал, что дядя специально практиковался писать похожим почерком. Также вскрылась причастность к отравлению осейджа Джо Бейтса в 1921 году. После того как тот, женатый и имевший шестерых детей, внезапно умер, Хэйл предъявил сомнительный документ на его землю. Позже вдова Бейтса написала в Управление по делам индейцев письмо: «Хэйл спаивал моего мужа больше года, приходил в дом и просил его продать наследственные земельные доли. Джо, как ни был пьян, неизменно отказывался. Я никогда не поверю, что он продал эту землю, он и за несколько дней до смерти говорил мне, что не продаст. … И все же Хэйл получил ее».

Несмотря на жестокость преступлений, многие белые не скрывали своей увлеченности этой ужасной историей. «Захватывающий заговор с целью убийства индейцев-осейджей», — писала «Рино ивнинг гэзетт». Под заголовком «Старый Дикий Запад не умер в краю убийств осейджей»телеграфное агентство распространило общенациональный бюллетень о том, что история, «хотя и удручающая, тем не менее пропитана романтическим и авантюрным духом времен первых поселенцев Фронтира, которого, как мы полагали, давно уже не существует. И это само по себе потрясающе. Настолько, что первым делом задаешься вопросом, неужели подобное произошло в современной Америке XX века?» В кинотеатрах демонстрировалась кинохроника под названием «Трагедия Осейдж-Хиллз». На афише было написано: «Подлинная история самой запутанной серии убийств в анналах преступности. История любви, ненависти и человеческой алчности. Основано на реальных событиях, какими они раскрыты в поразительных признаниях Беркхарта».

Посреди этого разгула сенсационной шумихи осейджи пытались добиться, чтобы Хэйл и его сообщники не ускользнули от ответственности, чего многие опасались. Как писала вдова Бейтса: «Мы, индейцы, не можем добиться своих прав в таких судах, и у меня нет никаких шансов сохранить эту землю для моих детей». 15 января 1926 года Общество индейцев Оклахомы приняло следующую резолюцию:

«Индейцы племени осейдж были подло убиты за свои паи нефтяного фонда…

Виновники этих предполагаемых преступлений подлежат неукоснительному судебному преследованию, а в случае осуждения должны понести наказание по всей строгости закона».

Однако Уайт знал, что правовые институты Америки, как и полиция, пронизаны коррупцией. Многие юристы и судьи брали взятки. Свидетелей запугивали, на присяжных оказывали давление. Даже Кларенса Дэрроу, великого защитника угнетенных, обвиняли в подкупе будущих членов жюри. Редактор «Лос-Анджелес таймс» вспоминал, что тот как-то раз сказал ему: «Имея дело с кучей жуликов, приходится играть по их правилам. Почему я не должен этого делать?» Хэйл имел огромное влияние на шаткую юридическую систему Оклахомы. Приезжий журналист отмечал: «Люди в городе — из всех слоев общества — говорят о нем полушепотом. Влияние его и его союзников ощутимо повсюду».

С учетом могущества Хэйла, федеральный прокурор предупредил, что «не только бесполезно, но и положительно опасно», судить его в правовой системе штата. Однако, как и со многими другими преступлениями против американских индейцев, вопрос о том, какой государственный институт обладает юрисдикцией в отношении этих дел, был запутанным. Федеральные власти могли претендовать на подсудность, только если преступление произошло на индейской территории. Однако земли осейджей подверглись выделению, и большинство убийств, в том числе Анны Браун, было совершено на участках, которые в отличие от недр племени уже не принадлежали. По заключению должностных лиц министерства юстиции, эти дела могли рассматриваться исключительно в суде штата.

Тем не менее после лихорадочного анализа всех случаев все же было найдено исключение. Генри Роана убили на участке, не проданном белым, а принадлежавшем индейцу-осейджу, к тому же его владелец находился под опекой и защитой федерального правительства. Работавшие с Уайтом прокуроры решили начать с процесса по этому делу. Хэйлу и Рэмси предъявили обвинение в убийстве Роана в федеральном суде. Им грозила смертная казнь.

Собранная для процесса команда прокуроров впечатляла. В нее вошли два высокопоставленных должностных лица из министерства юстиции, а также молодой Рой Сент-Льюис, совсем недавно назначенный федеральным прокурором, и женатый на индианке-осейдж местный юрист Джон Лэхи, нанятый советом племени для представления его интересов в различных судебных инстанциях.

Хэйл окружил себя множеством адвокатов — среди них, по выражению одной из газет, были «лучшие юридические умы Оклахомы». В их число входил Сарджент Прентисс Фрилинг, бывший генеральный прокурор штата и непоколебимый защитник его интересов. Он часто совершал поездки по округе с лекцией под названием «Суд над Иисусом Христом с юридической точки зрения», в которой предупреждал: «Когда низкий человек в потакании своей подлой натуре доходит до совершения злодеяния, он берет себе в помощь бессовестного адвоката». Для защиты Джона Рэмси, предполагаемого убийцы Роана, Хэйл нанял Джима Спрингера, мастера теневых сделок. По его совету Рэмси быстро отказался от признательных показаний, сделанных в ходе следствия, и заявил: «Я никого не убивал». Эрнест Беркхарт сказал Уайту, что Хэйл заранее заверил подручного, чтобы тот «не волновался, поскольку у него все под контролем: от дорожного смотрителя до губернатора».

В начале января, вскоре после начала слушаний перед большим жюри, одного из дружков Хэйла — пастора — обвинили в лжесвидетельстве под присягой. Чуть позже другого пособника арестовали за попытку отравить свидетелей. С приближением непосредственно судебного процесса свидетелей принялись преследовать и даже пытались устранить нечистоплотные частные детективы. Бюро представило словесный портрет одного из них, который, как опасались агенты, мог быть нанят для совершения убийств: «Длинное лицо … всегда в сером костюме и легкой фетровой шляпе с узкими полями … несколько золотых зубов … имеет репутацию очень хитрого и скользкого типа».

Был нанят также стрелок для убийства бывшей жены Келси Моррисона Кэтрин Коул, индианки-осейдж, согласившейся давать показания в суде. Киллер впоследствии показал: «Келси предложил сделку, чтобы избавиться от своей жены, поскольку она слишком много знала об убийстве Анны Браун. Он сказал, что передаст мне записку для Билла Хэйла и тот обо всем позаботится». Хэйл заплатил стрелку и сказал: «Напои ее, а потом разделайся с ней». Однако в последний момент тот не смог довести дело до конца, а после ареста по обвинению в ограблении рассказал о преступном плане властям. Тем не менее на этом все не закончилось.

Уайт, приказавший своим людям для безопасности работать парами, получил информацию о появлении в Похаске бывшего члена банды Эла Спенсера с целью устранения федеральных агентов. Уайт сказал Смиту: «Нам лучше действовать на опережение». Вооружившись автоматическими пистолетами 45-го калибра, они явились в дом, где остановился бандит.

— Мы слышали, вы угрожали вымести нас из города, — сказал Уайт.

Тот смерил полицейских взглядом и сказал:

— Я просто друг Билла Хэйла. Случайно оказался в городе, вот и все.

Впоследствии Уайт писал Гуверу: «Прежде чем этот человек смог выполнить свою грязную работу, он ушел … так как ему дали понять, что для его же блага лучше находиться в другом месте».

Уайта больше всего беспокоил Эрнест Беркхарт. Позднее Хэйл признался одному из подручных, что племянник был единственным свидетелем, которого он боялся. «Любой ценой доберись до Эрнеста», — приказал он. Иначе «со мной все будет кончено».

20 января 1926 года Беркхарт, которому пока еще не предъявили конкретных обвинений — они зависели от того, насколько тот станет сотрудничать, — сказал Уайту, что не сомневается в своем «устранении».

— Вы получите от меня всю возможную защиту, которую только может предоставить государство, — обещал ему глава расследования. — Все, что будет необходимо.

Уайт приказал Рену и другому члену своей команды тайно увезти Беркхарта из штата и охранять его до начала судебного разбирательства. Агенты никогда не регистрировали Беркхарта в отелях под настоящим именем, называя только «Э.Дж. Эрнест». Позже Уайт писал Гуверу: «Мы считаем вероятным, что Беркхарта попытаются убить. Безусловно, прилагаются все усилия, чтобы этому помешать, но есть много способов это сделать. Друзья Рэмси и Хэйла могут его отравить».

Тем временем Молли все еще не хотела поверить в «преднамеренную виновность» Эрнеста. После многодневной разлуки с ним она пришла в отчаяние. Все ее родные были убиты, а теперь, казалось, она потеряла и мужа. Один из юристов, выступавших на стороне обвинения, спросил, будет ли ей лучше, если агенты организуют ей встречу с Эрнестом.

— Это единственное, чего я хочу, — сказала она.

После этого к Молли пришел Уайт. Он обещал, что ее муж скоро вернется, а до той поры супруги смогут переписываться.

После того как Молли получила от Эрнеста письмо, в котором он писал, что в безопасности и здоров, она ответила: «Дорогой муж, сегодня утром получила твое письмо и очень обрадовалась. У нас все хорошо, и Элизабет снова пошла в школу». Она упомянула, что ее болезнь отступила. «Сейчас мне лучше», — писала она. Цепляясь за иллюзию сохранения брака, Молли завершила письмо словами: «Ну вот и все, Эрнест, пора заканчивать. Надеюсь скоро получить от тебя весô. Досвиданье. Твоя жена Молли Беркхарт».

1 марта 1926 года Уайт и сторона обвинения потерпели сокрушительную неудачу. Судья согласился с возражением защиты и постановил, что, хотя Роан был убит на выделенном осейджу земельном участке, тот не эквивалентен племенной территории, а потому дело подпадает исключительно под юрисдикцию штата. Прокуроры немедленно обжаловали это постановление в Верховном суде, однако поскольку в ближайшие несколько месяцев принятия решения не ожидалось, Хэйла и Рэмси предстояло освободить из-под стражи. «Похоже, адвокаты Билла Хэйла, как и предсказали его друзья, хорошенько смазали шестеренки государственной машины», — отмечал писатель.

Подсудимые уже праздновали свое освобождение, когда к ним подошел шериф Фрис. Он пожал Хэйлу руку и сказал:

— Билл, у меня ордер на твой арест.

Чтобы оставить Хэйла и Рэмси за решеткой, пришлось обратиться к генеральному прокурору Оклахомы, выдвинувшему против них обвинение от имени штата. Теперь не оставалось другого выхода, кроме как начать процесс в суде штата в Похаске, столице округа Осейдж и цитадели Хэйла. «Очень немногие, если вообще кто-нибудь, верит, что нам удастся собрать здесь суд присяжных, который займется рассмотрением этого дела, — писал Уайт Гуверу. — В ход неизбежно пойдут все возможные методы обмана и мошенничества».

На предварительном слушании 12 марта в зале суда собрались члены племени, чтобы увидеть все воочию. Многие из них были родственниками жертв. Жена Хэйла, его 18-летняя дочь и многочисленные шумные приверженцы столпились позади стола защиты. Журналисты толкались в проходах. «Редко, если вообще когда-нибудь, такая толпа собиралась в зале суда», — писал репортер газеты «Талса трибьюн». Холеные бизнесмены бились за стоячие места с работягами. Светские дамы сидели рядом с индианками в ярких одеялах. Ковбои в широкополых шляпах и вожди осейджей в расшитых бисером одеяниях ловили каждое слово свидетельских показаний. Школьницы тянули шеи, чтобы все расслышать. Все космополитическое население богатейшего участка земли — королевства Осейдж — пришло, чтобы стать свидетелями «драмы крови и золота». Местный историк позднее писал, что суд над убийцами осейджей получил большее освещение в прессе, чем так называемый «Обезьяний процесс» в Теннесси о праве преподавать теорию эволюции в школах штата, прошедший годом раньше.

Многие на галерке сплетничали об индианке, тихо и одиноко сидевшей на скамье. Это была Молли Беркхарт, отторгнутая обоими мирами, между которыми вечно разрывалась: белые поддерживали Хэйла и избегали ее, а многие осейджи сторонились за то, что она привела в племя убийц и не отреклась от Эрнеста. Журналисты изображали ее «ни о чем не ведавшей индианкой». Пресса настойчиво призывала ее высказаться, но она отказывалась. Позже репортер сделал снимок, запечатлевший гордое и спокойное выражение ее лица, и тот немедленно разлетелся по всему миру как «новая эксклюзивная фотография Молли Беркхарт».

В зал суда под охраной ввели Хэйла и Рэмси. Тогда как последний казался безучастным, первый обнадеживающе приветствовал жену, дочь и своих сторонников. «Хэйл — человек с магнетической притягательностью, — писал журналист «Трибьюн». — Его друзья теснились в каждом уголке зала суда, мужчины и женщины встречали его подбадривающими выкриками». В тюрьме Хэйл записал по памяти следующие строки стихотворения:

Не суди! Тучи мнимой вины славу брата

могут затмить,

Ибо самое светлое имя способна судьба очернить.

Уайт сел за стол обвинителей. Один из адвокатов Хэйла тотчас запротестовал:

— Ваша честь, я требую, чтобы находящегося здесь T. Б. Уайта, главу Бюро расследований в городе Оклахома-Сити, обыскали на предмет наличия огнестрельного оружия и вывели из зала суда.

Сторонники Хэйла захлопали и затопали ногами. Уайт встал и расстегнул пальто, показывая, что не вооружен.

— Я уйду, если суд прикажет, — сказал он.

Судья сказал, что в этом нет необходимости. Уайт снова сел, и толпа притихла. Слушания продолжались спокойно до того дня, когда в зал вошел человек, которого в округе Осейдж несколько недель никто не видел: Эрнест Беркхарт. Молли смотрела, как ее муж неуверенной походкой идет по длинному проходу к свидетельской трибуне. Хэйл злобно взглянул на племянника, которого один из адвокатов защиты назвал «предателем собственной крови». Всего пару минут назад Беркхарт признался прокурору, что в случае дачи показаний «они меня убьют». Когда Эрнест занял место за свидетельской трибуной, было ясно видно, что все силы, с которыми он собрался, оставили его.

Один из адвокатов Хэйла встал и попросил разрешения переговорить с Беркхартом с глазу на глаз.

— Это мой клиент! — заявил он.

Судья спросил Беркхарта, действительно ли этот человек его законный представитель, и тот, покосившись на Хэйла, ответил:

— На самом деле он не мой адвокат … но я готов с ним поговорить.

Уайт и прокуроры недоверчиво смотрели на то, как Беркхарт сошел со свидетельской трибуны и вместе с адвокатом Хэйла исчез в комнате судьи. Прошло пять, десять, двадцать минут… Наконец судья приказал приставу их привести. Адвокат Хэйла Фрилинг вышел из комнаты и сказал:

— Ваша честь, я хотел бы попросить суд разрешить мистеру Беркхарту до завтра посовещаться с защитой.

Судья дал согласие, и Хэйл прямо в зале успел сказать племяннику несколько слов. На сей раз заговор разворачивался прямо на глазах Уайта. Лэхи, адвокат, нанятый советом племени осейдж, описывал происходящее как «самое беспардонное и из ряда вон выходящее поведение со стороны адвоката». Когда Беркхарт вышел из зала, Уайт попытался привлечь его внимание, но не смог пробиться сквозь толпу приверженцев Хэйла.

На следующее утро один из обвинителей огласил то, чего ожидал и Уайт, и каждый зритель переполненной галерки: Эрнест Беркхарт отказался давать показания перед судом штата. В своей докладной записке Гуверу руководитель расследования объяснял, что их главный свидетель «потерял самообладание после того, как ему разрешили встретиться с Хэйлом, который снова взял над ним власть, и никакой надежды на дачу показаний не осталось». Вместо этого Беркхарт выступал теперь как свидетель защиты. Один из адвокатов задал ему вопрос, говорил ли он когда-нибудь с Хэйлом об убийстве Роана или кого-либо еще из осейджей.

— Нет, никогда, — пробормотал Беркхарт.

Когда адвокат захотел узнать, просил ли его когда-нибудь Хэйл заказать убийство Роана, Беркхарт снова ответил отрицательно.

Шаг за шагом, тихим монотонным голосом он опроверг свое признание. Прокуроры попытались спасти положение, выдвинув отдельные обвинения против него самого и инкриминировав ему соучастие в заговоре с целью подрыва дома Смитов. В надежде укрепить свои позиции, сначала осудив Беркхарта, прокуратура назначила процесс против него первым. Однако два важнейших столпа изобличающих Хэйла доказательств — признания двух его подручных — рухнули. Уайт вспоминал, что «Хэйл и Рэмси [в зале суда] торжествующе ухмылялись», и добавлял: «Король снова был на высоте положения».

Когда в конце мая начался процесс против Беркхарта, Уайт оказался в еще худшем положении. Хэйл встал за свидетельскую кафедру и показал под присягой, что во время допроса руководитель следствия и другие агенты, в том числе Смит, пытались жестокостью выбить из него признание. «Король Осейдж-Хиллз» заявил, что люди из Бюро сказали ему, будто у них есть способы заставить говорить любого.

— Я обернулся, — продолжал он, — потому что услышал щелчок курка прямо у себя за спиной. Едва я повернул голову, Смит прыгнул через комнату, схватил меня за плечи и сунул большой пистолет прямо мне в лицо.

Хэйл заявил, что агент угрожал вышибить ему мозги, а Уайт сказал: «Придется тебя поджарить». После чего допрашиваемого якобы силой усадили на особый стул, прикрепили к телу провода, надели черный шлем и маску наподобие бейсбольной. «Они говорили о том, что сейчас пустят ток и мне не поздоровится, и потом в самом деле дали разряд», — сказал Хэйл.

Беркхарт и Рэмси тоже заявили, что они подверглись такому же жестокому обращению и только из-за этого признались. Когда Хэйл стоял на свидетельском месте, он дико жестикулировал, показывая, как дергался от электрического разряда. Один агент, утверждал он, принюхался и закричал: «Вы что, не чувствуете, что уже запахло паленым?»

В то утро в начале июня Гувер находился в Вашингтоне. На завтрак он всегда ел яйцо-пашот на тосте. Один из его родственников как-то сказал, что Гувер «в том, что касалось еды, был настоящим тираном» и регулярно приказывал вернуть яйцо на кухню, если желток хоть немного потек. Однако в то утро директор Бюро вышел из себя не из-за этого. Открыв «Вашингтон пост», он с изумлением обнаружил наверху полосы следующий заголовок:

ЗАКЛЮЧЕННЫЙ ОБВИНЯЕТ АГЕНТОВ В ПЫТКАХ ТОКОМ…

Его пытались заставить признаться в убийствах. «Запахло паленым?»

Хотя сам Гувер не особо церемонился с соблюдением тонкостей закона, он не мог поверить, что Уайт способен на такое. Единственное, что беспокоило директора, это скандал или, по его выражению, — «позор». Он отправил Уайту срочную телеграмму с требованием объяснений. Тот, хотя предпочел бы игнорировать «смехотворные» измышления, немедленно ответил, что обвинения «сфабрикованы от начала до конца, поскольку я не применяю допрос с пристрастием. За всю свою жизнь я никогда к нему не прибегал».

Уайт и его агенты дали показания в суде, опровергая голословные утверждения Хэйла. Несмотря на это, Уильям Б. Пейн — сенатор США от штата Оклахома, нефтяной магнат и к тому же поборник системы опеки — начал лоббировать среди правительственных чиновников увольнение Уайта и его людей из Бюро.

Страсти на процессе Эрнеста Беркхарта было уже невозможно сдержать. Когда адвокат защиты заявил, что правительство совершило мошенничество, прокурор крикнул: «Того, кто это сказал, я встречу за дверью зала суда». Парочку пришлось разнимать.

Поскольку дело разваливалось, прокуроры в конце концов решили вызвать свидетеля, который, как они полагали, сможет склонить присяжных на их сторону: бутлегера и бывшего информатора Бюро Келси Моррисона. Ранее, узнав о его обмане, с ним уже разбирались Уайт и другие агенты. Казалось, у Моррисона был лишь один мотив — собственная вы года. Пока он считал, что Хэйл сильнее правительства США, то работал двойным агентом на «короля Осейдж-Хиллз», а как только того поймали, переметнулся и признал свою роль в заговоре.

Под аккомпанемент разразившейся снаружи грозы информатор дал показания, как Хэйл планировал убить всех членов семьи Молли и прямо говорил, что хочет избавиться от «всей их проклятой шайки», чтобы «Эрнест мог получить все». Что касается Анны Браун, то Хэйл поручил «устранить эту индианку» самому Моррисону и дал ему для этого оружие — пистолет 38-го калибра. Брайан Беркхарт действовал как сообщник.

Предварительно позаботившись, чтобы Анна напилась до бесчувствия, они отвезли ее к Три-Майл-Крик. С ними была тогдашняя жена Моррисона Коул — ей он велел оставаться в машине. Затем он вместе с Брайаном вытащил Анну из авто. Она была настолько пьяна, что не могла идти самостоятельно, вспоминал Моррисон. Они отвели ее в овраг. Наконец Брайан усадил Анну на камень у ручья.

— Он помог ей сесть прямо, — сказал Моррисон.

Адвокат защиты спросил:

— Он приподнял ее?

— Да, сэр.

В зале суда воцарилась тишина. Молли Беркхарт смотрела и слушала, стараясь не пропустить ни слова.

Адвокат продолжал:

— Вы сказали ему, как ее держать, пока вы стреляете ей в голову?

— Да, сэр.

— Итак, вы стояли там, на дне оврага, и указывали Брайану Беркхарту, как держать эту пьяную, беспомощную индианку, пока вы готовились застрелить ее?

— Да, сэр.

— И когда он придал ей нужное положение, вы выпустили в нее пулю из автоматического пистолета 38-го калибра?

— Да, сэр.

— Вы перемещали тело после выстрела?

— Нет, сэр.

— Что произошло после того, как вы в нее выстрелили?

— Мы ее отпустили, и она упала на спину.

— Просто упала?

— Да, сэр.

— Она закричала?

— Нет, сэр.

— Вы стояли и смотрели, как она умирает?

— Нет, сэр.

— Вы убедились, что этим выстрелом в голову убили ее?

— Да, сэр.

На вопрос о том, что он делал после убийства, Моррисон ответил:

— Я поехал домой ужинать.

Коул, бывшая жена Моррисона, подтвердила его показания, заявив, что раньше не говорила об этом, потому что тот угрожал «забить меня до смерти». Она сообщила: «Я оставалась одна в машине около 25 или 30 минут, а потом они вернулись. Анны Браун с ними не было, и живой я больше никогда ее не видела».

3 июня, в самый разгар процесса, Молли спешно покинула суд. Умерла их с Эрнестом младшая дочь, Анна, которая жила у родственницы с тех пор, как мама серьезно заболела. Девочке было четыре года. Маленькая Анна в последнее время была нездорова, и врачи приписывали ее смерть болезни, поскольку никаких признаков преднамеренного убийства, как представлялось, не было. Однако каждая смерть теперь вызывала сомнение — действительно ли это Божья воля или человеческий промысел?

Молли присутствовала на похоронах. Она отдала дочь в другую семью, чтобы та была в безопасности, а теперь смотрела, как маленькую Анну в маленьком простом гробу опускали в могилу. Все меньше и меньше оставалось осейджей, которые помнили старые заупокойные молитвы. Кто будет каждое утро на рассвете молиться за умершую?

После похорон Молли направилась прямо к зданию суда — холодному каменному зданию, казалось, скрывавшему тайны ее горя и отчаяния. Она села на галерке, не говоря ни слова, только слушая.

7 июня, несколько дней спустя после смерти дочери, Эрнеста Беркхарта вывели из зала суда и повезли в камеру окружной тюрьмы. По дороге ему удалось незаметно сунуть записку помощнику шерифа.

— Прочтите ее позже, — шепнул Беркхарт.

Когда тот позже развернул записку, то увидел, что она адресована прокурору Джону Лэхи. В ней было написано только: «Сегодня вечером приходите встретиться со мной в окружной тюрьме. Эрнест Беркхарт».

Помощник шерифа передал записку Лэхи, который нашел заключенного безостановочно расхаживающим взад и вперед по своей камере. У него были темные круги под глазами, как будто он несколько ночей не спал.

— Довольно с меня лжи, — сказал Беркхарт, захлебываясь словами. — Этот процесс я больше не выдержу.

— Так как я представляю обвинение, я не могу дать вам совет, — сказал Лэхи. — Почему вы не поговорите со своими адвокатами?

— Я не могу им сказать, — сказал Беркхарт.

Лэхи с сомнением уставился на него, не веря, что обещание признания не очередной трюк. Однако Беркхарт, казалось, был искренен. Смерть дочери, преследующее его каждый день процесса лицо жены, осознание, что улики против него растут как снежный ком, — все это становилось для него непосильной ношей.

— Я совершенно беспомощен, — сказал Беркхарт. Он умолял Лэхи пригласить к нему Флинта Мосса, знакомого адвоката.

Лэхи согласился, и 9 июня, уже переговорив с Моссом, Беркхарт вернулся в зал суда. На сей раз он не сел за стол к адвокатам Хэйла, а вышел вперед к судье и что-то ему прошептал. Потом отступил на шаг и, тяжело дыша, произнес:

— Я хотел бы отказаться от своих адвокатов. Меня будет представлять мистер Мосс.

Со стороны защиты был подан протест, однако судья признал требование законным. Мосс встал рядом с Эрнестом и сказал:

— Мистер Беркхарт хочет отозвать свое заявление о невиновности и вместо этого признать себя виновным.

Зал суда замер.

— Ваше желание действительно таково, мистер Беркхарт? — спросил судья.

— Да.

— Федеральные органы власти или органы власти штата предоставили вам иммунитет или помилование за изменение показаний?

— Нет.

Беркхарт решил сдаться на милость суда, признавшись перед этим Моссу:

— Я измучен и … хочу признаться во всем, что совершил.

Затем Беркхарт зачитал заявление, в котором подтверждал, что передал Рэмси сообщение от Хэйла. Рэмси следовало уведомить Кирби, что пришло время взорвать дом Смитов.

— Теперь я понимаю, что сделал это только потому, что меня просил об этом мой дядя, — сказал Беркхарт. — Правду от меня самого знают многие люди, и я решил, что честнее и достойнее будет прекратить этот процесс и признать свою вину.

Судья сказал, что прежде чем он сможет принять это признание, ему необходимо задать вопрос: «Принуждали ли вас федеральные агенты подписать признание под угрозой оружия или пыток электричеством?» По словам Беркхарта, за исключением того, что допросы длились допоздна, сотрудники Бюро обращались с ним прекрасно. Позднее он также заявил, что некоторые из адвокатов Хэйла настойчиво убеждали его солгать под присягой.

Судья сказал:

— В таком случае ваше признание вины принимается.

Зал суда буквально взорвался. Газета «Нью-Йорк таймс» на первой полосе писала: «Беркхарт признался в убийствах в Оклахоме, заявив, что нанял человека, взорвавшего дом Смитов … а также в том, что во главе заговора стоял его дядя».

Уайт послал отчет Гуверу, докладывая, что Беркхарт «был взволнован до крайности и заявил мне со слезами на глазах, что лгал, а теперь намерен сказать правду … и повторить это признание перед любым судом в США».

Признание Беркхарта положило конец всем попыткам уволить Уайта и его сотрудников. Генеральный прокурор Оклахомы сказал:

— Заслуги этих джентльменов невозможно преувеличить.

Тем не менее завершена была только часть дела. Предстояло еще добиться осуждения других сообщников, в том числе Брайана Беркхарта и Рэмси, но в первую очередь, разумеется, коварного Хэйла. После козней на процессе Эрнеста Уайт был уже менее уверен, что с последним это удастся. Тем не менее по крайней мере одна новость обнадеживала: Верховный суд постановил, что место убийства Роана — действительно индейская земля. «Это возвращает нас в федеральный окружной суд», — отметил Уайт.

21 июня 1926 года Беркхарт был приговорен к пожизненному заключению и каторжным работам. Однако окружающие заметили облегчение у него на лице. По выражению одного прокурора, теперь осужденный походил на того, «чей ум свободен, поскольку он снял со своей измученной души бремя страшной тайны и теперь ищет покаяния и прощения». Прежде чем на него надели наручники и увезли в тюрьму, Беркхарт обернулся и слабо улыбнулся Молли. Однако выражение ее лица осталось бесстрастным, даже холодным.