Двенадцать
Мы все родимся заново и станем равными друг другу.
ПЕРВЫЙ из ОДИННАДЦАТИ о новой эпохе
Но сначала нужно положить конец старым временам.
ВТОРОЙ из ОДИННАДЦАТИ о новой эпохе
Когда Хэсина очнулась, ей показалось, что она превратилась в фигурку для театра теней. Она чувствовала себя так, будто ее тело было сделано из бумаги, а кости – из тростинок.
– Цзя!
Хэсину со страшной силой подбросило вверх. Она прижалась к ближайшему твердому предмету, который могла нащупать. Им оказалось чье-то запястье, и на мгновение Хэсине показалось, что рядом с ней сидит отец.
«Ты ее балуешь», – говорила мать, когда видела их вместе.
Отец улыбался, пожимал плечами и отвечал: «Кроме меня, этого никто не сделает».
Но рука, за которую держалась Хэсина, была слишком тонкой, даже несмотря на то, что ее обхватывала черная кожаная перчатка. Изящный кулачок сжимал поводья. Когда Хэсина подняла взгляд, наездница еще раз выкрикнула:
– Цзя!
Их снова встряхнуло. Теперь мир пролетал мимо еще быстрее, сливаясь в пятно. Но лицо наездницы оставалось неподвижным.
Темно-карие глаза. Коса цвета воронова крыла.
Мэй.
Рука Мэй – наездница поддерживала Хэсину перед собой.
Конь Мэй – и где только она смогла его найти?
Мантия Мэй – липкая, с отчетливым запахом металла.
– У тебя идет кровь, – прошептала Хэсина и удивилась тому, как хрипло прозвучал ее голос.
Мэй не отводила взгляда от дороги.
– Не у меня, а у вас.
Хэсина почувствовала, как по запястью разливается боль. Она смутно припоминала, что порезала его. Какой странный поступок. Ее глаза медленно закрылись.
– Не засыпайте. – Мэй крепче обхватила Хэсину. – Как вас зовут?
Хэсина. Ее имя по звучанию совпадало со словосочетанием «умирающие журавли». Когда Санцзинь был младше, он любил ей об этом напоминать. Сейчас он звал ее «Шина», но этот вариант едва ли звучал лучше – он совпадал с фразой, которая означала «Ты еще не умерла?».
Хэсина поняла, что примерно это Мэй и пыталась узнать.
– Разве я выгляжу так, будто умираю? – пробормотала Хэсина.
Мэй пришпорила коня, словно отвечая «да».
Хэсина нахмурилась. Она была в порядке. Просто устала. Не выспалась. Спать…
– Зачем вы порезали себя?
Оставь меня в покое.
– Мне пришлось.
– Зачем? – повторила Мэй, и Хэсина нахмурилась.
– Я не была уверена… Не знала, будет ли ее кровь…
…такой же, как у нас.
Или такой, как у пророков.
Когда Хэсина очнулась в следующий раз, она уже была во дворце. Коридоры блестели в лунном свете, проникавшем сквозь решетчатые окна. В жаровнях тлели угли, палочки с благовониями догорели почти до конца.
Мэй несла ее на руках. Туман в голове Хэсины начал рассеиваться, и внезапно она снова почувствовала вкус дыма и пепла. Она вспомнила, как задыхалась в этом дыму, и у нее перехватило дыхание. В следующее мгновение она начала задыхаться по-настоящему. Мир вокруг то темнел, то становился ярче, и она почувствовала холод, нестерпимый холод. Она хотела спрятаться за спину отца, уткнуться лицом в его мантию. На секунду она забыла, что его больше нет, и прохрипела его имя.
Потом она вспомнила, и ее охватила такая боль, будто она потеряла его снова. Она закричала. Мэй ускорила шаг, но они шли в неправильном направлении. Хэсине не была нужна придворная врачевательница. Ей был нужен человек, на которого она могла опереться.
– Отнеси меня к Цайяню, – чуть слышно произнесла она.
Мэй замерла рядом с аркой, ведущей в лазарет.
– Возможно, генерал Санцзинь хорошо ко мне относится, но он не простит меня, если я позволю вам умереть.
– Я не умираю.
– А моя одежда не залита вашей кровью.
Хэсина могла назвать все свои титулы – их было немало – и напомнить Мэй, что ее слово – закон. Но за этот день она устала быть королевой.
– Пожалуйста, Мэй.
Наступила тишина.
Наконец Мэй вздохнула.
– Да ниспошлют мне боги счастливую загробную жизнь.
Затем она повернулась и зашагала по галерее, соединявшей внешнюю часть дворца с внутренними покоями. Когда они проходили мимо шелковых панелей, у Хэсины замерло сердце, но Мэй не замедлила шаг, и картинки пронеслись мимо. Добравшись до комнат Цайяня, военачальница поставила Хэсину на ноги и постучала в двери, прежде чем та успела попробовать сделать это сама. Когда створки приоткрылись, Мэй не стала тратить время на приветствия.
– Вам, наверное, стоит позвать придворную врачевательницу, – проговорила она и исчезла в тени.
Двери открылись шире.
– Миледи? Что случилось? Вы ранены?
Хэсина смотрела на Цайяня круглыми, как у совы, глазами. Видимо, было уже довольно поздно, раз он променял бумажную работу на сон. Его темные пряди, не завязанные в пучок, были взъерошены, а черно-золотой ханьфу виконта накинут прямо поверх пижамы. Хэсина никогда не видела его таким растрепанным, и поэтому он казался ей каким-то нереальным. Она не могла поверить в реальность Цайяня, даже когда у нее подкосились ноги и он подхватил ее за локти.
– Миледи… – Он заметил кровь на ее рукаве и на долю секунды застыл. Потом помог ей лечь в постель, изголовье которой украшали изображения цапель, сочетающиеся с резным рисунком на створках дверей. – Позвольте мне позвать врачевательницу…
– Нет. – Она схватила его за манжет ханьфу. – Мне просто… мне нужно…
Хэсина с ужасом поняла: она не может получить ничего из того, что ей нужно.
Она икнула.
– Ее больше нет. И-их больше нет.
Икание перешло во всхлип.
Цайянь медленно опустился на кровать и прижал Хэсину к себе. Ее окутал запах свежих чернил – запах Цайяня, – и она тут же почувствовала себя в безопасности. Она расплакалась, и слезы текли по ее щекам до тех пор, пока у нее не осталось сил. Потом, почувствовав себя опустошенной, словно тыква, из которой вынули сердцевину, она глубоко вздохнула и рассказала обо всем, что произошло.
Пока Хэсина говорила, Цайянь подложил ей под спину несколько деревянных подушек, но она не оперлась на них. Ей не нужно было ничего, кроме поддержки брата.
– Успокойтесь, миледи, – проговорил он, когда она закончила. – Вы в безопасности. И пока вы в безопасности, все будет хорошо.
Обычно слова Цайяня утешали ее. В них было спокойствие. Убедительность. Вот и сейчас Цайяню почти удалось скрыть свое волнение. Но Хэсина плечом ощущала, как неритмично бьется его сердце.
Она почувствовала прилив беспокойства и откинулась на подушки.
– Ничего хорошего нет и не было. Одиннадцать героев освободили угнетенных за счет того, что начали угнетать угнетателей.
Угнетенные. Угнетение. Угнетатели. Мысли Хэсины путались, словно веревка, на которой завязывались новые и новые узелки, и она уже не могла отличить начало от конца.
– Когда все это закончится? Когда мы перестанем платить такую высокую цену за мир?
– Я не знаю, миледи.
– Но ты должен знать, – проговорила Хэсина, расстраиваясь все сильнее. Цайянь всегда был способен ответить на любой вопрос.
Он поднялся, не произнося ни слова. Подошел к окну.
– Мы всегда платим, так или иначе. Нельзя получить что-то одно, не лишившись при этом чего-то другого. Например, Серебряной больше нет, но в то же время это значит, что вы обрели свободу.
– Свободу?
– От вашей тайны. – Он смотрел в окно, хотя на улице стоял мрак. К тому же жалюзи были опущены, и разглядеть хоть что-нибудь не представлялось возможности. Потом он обернулся к ней.
– Никто никогда не узнает о том, что вы разговаривали с ней той ночью.
Хэсина попыталась распутать свои мысли. Цайянь был прав. Ее измена умерла вместе с Серебряной. Но она все равно не обрела свободу. Пока учение Одиннадцати продолжало существовать, народом Яня правил страх, а вовсе не она.
Она наверняка могла что-то сделать. Должен был быть какой-то…
– Миледи, возможно, вам не понравится то, что я сейчас скажу. Но, так как я являюсь вашим советником, я должен поделиться своими мыслями.
– Я слушаю тебя.
Цайянь подошел обратно к кровати.
– Некоторые люди станут сомневаться в том, что вы сегодня им показали. Особенно те, кто собственными глазами видел, как она горела. – Он встал на колени рядом с Хэсиной. – Кто-то может даже заподозрить, что вы сочувствуете пророкам. – Он взял ее руки и сжал их. – Сейчас вам прежде всего необходимо отвести от себя эти подозрения. Сделать так, чтобы люди почувствовали, что они в безопасности.
– Сделать так, чтобы люди почувствовали, что они в безопасности. – Эти слова растекались по ее рту.
Цайянь положил руки ей на плечи.
– Если вы чувствовали что-то по отношению к ней и таким, как она, вы не должны этого показывать. Ни словами. Ни действиями. Пообещайте мне, миледи. – Он сильнее сжал ее плечи, и его голос зазвучал тверже. – Пообещайте, что не станете ставить свое правление под угрозу.
Хэсина посмотрела ему в глаза. Она видела его намерения. Цайянь желал ей только лучшего. Разве когда-нибудь было иначе?
Но она не могла такого пообещать.
– Ты просишь меня бездействовать.
– Вы доверяете мне?
– Да.
Однако раньше она никогда бы не убежала в город без него. Никогда бы не сохранила в тайне то, что начала расследовать смерть отца.
Она знала, что он думает о том же, и в ее сердце росло чувство вины. В конце концов оно все-таки заставило ее сказать:
– Я обещаю.
Напряжение в его карих глазах растаяло.
– Спасибо. – Он выдохнул и снял руки с ее плеч.
Но Хэсине в голову пришла еще одна мысль, заставившая ее замереть.
– А ты… – Она облизнула губы. – Ты когда-нибудь чувствовал что-то по отношению к ним?
К пророкам.
Задай она этот вопрос не тому человеку, и ее правление тут же оказалось бы под угрозой. Хэсина боялась, что Цайянь упрекнет ее в том, что она так быстро нарушила свое обещание.
Но он только покачал головой.
– Нет.
Ее сердце забилось медленнее – по большей части от облегчения.
– Хорошо.
Хэсина не хотела, чтобы Цайянь мучился так же, как она. Не хотела, чтобы, видя изображения на шелковых ширмах или наблюдая за представлением придворных актеров, он задумывался: а вдруг герои их легенд на самом деле были злодеями?
Но, с другой стороны, это значило, что она одинока в своих страданиях.
Она дошли до лазарета, и придворная врачевательница прочитала ей лекцию, которая, по мнению Хэсины, подтолкнула ее к порогу смерти сильнее, чем рана и потеря крови. Теперь она лежала на кровати без сна, чувствуя, как у нее под кожей шевелятся мурашки ужаса, несколькими часами ранее охватившего ее народ. Ночи становились прохладнее, но Хэсине было жарко. Она ворочалась с боку на бок, и шелковые простыни оплетали ее, словно кокон, а одеяла ловили ее руки и ноги в силки.
Она сбросила их с себя и рывком села на кровати, тяжело дыша.
Хэсина слишком долго ожидала ответа от кендийцев. Она позволила страху разрастись и отравить сердца людей. Больше ждать было нельзя. Если она не могла предотвратить войну, она должна была успеть выяснить правду прежде, чем угроза станет реальностью.
Хэсина подошла к столу и зажгла свечу. Ларец ее матери поблескивал в свете пламени, словно драгоценный камень, а серебряный замок казался золотым.
«Думай», – приказала она своей голове, как приказала бы одному из придворных. Среди ее воспоминаний должна была найтись какая-нибудь подсказка, которая помогла бы ей понять, почему мать не использовала в качестве кода год рождения отца.
Она должна была выбрать важную дату. Раз числа 265 (год рождения отца по новому календарю) и 906 (тот же год, только по старому летоисчислению) не подходили, возможно, нужно было вычесть одно число из другого. Она помнила, что 641-й был годом смерти былого императора, а также последним годом перед тем, как Одиннадцать начали отсчет лет с нуля – «чтобы все могли родиться заново», – объяснял ей отец, когда она спросила, зачем они это сделали. «Юные, старые, богатые, бедные, мужчины, женщины – все мы стали детьми новой эпохи».
Хэсина неуверенно взяла ларец в руки и выбрала цифры 6, 4 и 1.
Замок не открылся. Она швырнула ларец в сторону. Это тоже не помогло. Несколько секунд Хэсина буравила его взглядом, а потом со стоном снова придвинула к себе.
Если не 641, то что тогда? 000? Год, последовавший за 641-м, когда Одиннадцать героев начали новый календарь?
Хэсина фыркнула, но все-таки выбрала цифру 0. Потом еще раз. Ей не хотелось вводить третье число. Это было слишком просто. Слишком очевидно. Слишком…
Последний нуль стал на свое место. Замок щелкнул и открылся.
Хэсина не могла обмануть саму себя: часть ее хотела, чтобы комбинация не подошла. Их с матерью роднила лишь любовь к королю, и Хэсина не была готова это потерять. Тем не менее она сжала крышку руками. Если содержимое ларца поможет ей положить конец судебному разбирательству и спасти невинных людей, она зажмурится и откроет его.
Тяжелая крышка откинулась назад. Щелкнули петли. Хэсина стояла, закрыв глаза, и перед ее мысленным взором проносилась одна мысль за другой.
«Скоро вы смиритесь с тем, что произошло», – говорила придворная врачевательница.
«Что бы ты ни делала, его не вернешь», – говорила ее мать.
«Правда может уничтожить вас», – говорил Акира.
Но один голос заглушил все остальные.
«Знание есть правда, Пташка».
Ее сознание начало расплываться, словно чернила, разведенные водой, и вдруг она вспомнила беседу, которая произошла много лет назад.
«Как думаешь, почему в столице живет столько ученых людей?» – спросил ее отец, когда они прогуливались вдоль крепостного рва.
«Потому что они мудры».
«Да. Правитель должен держать мудрецов возле себя, потому что знание есть правда. Если человек отказывается учиться, он обрекает себя на жизнь в мире, где правит ложь. Помнишь, что делали былые императоры, чтобы ничему не учиться?»
«Они сжигали книги».
Отец кивнул: «Они закрывали глаза на беды своего народа и казнили тех, кто решался их критиковать».
«Но ведь Одиннадцать героев тоже сжигали книги?» – спросила она прежде, чем успела понять, что такой вопрос задавать не стоило.
Отец молчал.
Наконец он произнес: «Да, сжигали. – Он положил руку ей на голову и улыбнулся. Морщинки лучиками собрались в уголках его глаз. – Вот почему ты будешь лучшим правителем, чем все они, вместе взятые».
Хэсина открыла глаза, и воспоминание поблекло. Голос отца стих. Но она чувствовала его присутствие в окружавшей ее темноте. Он был здесь. Рядом с ней. Они вместе опустили взгляд на ларец и увидели… книгу.
Книгу.
Ее охватило разочарование. Книжица была тонкой, не похожей на внушительные издания «Постулатов», и к тому же в ужасном состоянии. Обложку украшали подпалины, пятна чернил и жира, а еще какие-то бурые разводы, подозрительно похожие на высохшую кровь. С правой стороны виднелось три иероглифа, но и с этим Хэсине не повезло: они были написаны не на яньском языке – и даже не на языках Ци, Кендии и Нинга, насколько она могла понять.
Но и это было еще не все. Автору не помешало бы посетить уроки каллиграфии, на которые заставляли ходить Хэсину. Страницы книги были усеяны крохотными значками, и к тому же в каждой короткой колонке текста было несколько вычеркиваний. Но не это сводило ее с ума. Хотя Хэсина не могла разобрать значение символов, они роились в ее голове, и она никак не могла понять, почему они казались такими знакомыми.
Несколько часов и словарей спустя она с отвращением захлопнула книгу. Еще один тупик. Если бы только королевство могло подождать, пока она подберет ключик к этому непонятному языку. Но об этом нельзя было и мечтать. Солнце продолжит вставать и садиться, а придворные – приходить на собрания. Кендийцы будут все так же игнорировать ее письма, а люди – жить в страхе. Все, что она могла, – это подняться со стула, потянуться и оставить одно неоконченное дело, чтобы приступить к другому.
Она направилась в тронный зал. Голоса донеслись до нее раньше, чем она успела войти: они гудели, словно шершни, и их гул просачивался сквозь резные двухстворчатые двери. Хэсина сжала зубы. Она знала, что ей нужно было сделать. Что ей нужно было сказать.
Они не допустят, чтобы по всему городу резали и сжигали невинных людей, и они точно не станут проводить зачистки всего лишь из-за каких-то слухов.
Но в то же время они не будут бездействовать, позволяя Кендии угрожать своим границам.
Они отправятся на войну.
Она вошла в зал, и голоса умолкли. Как только Хэсина опустилась на трон, к ней подбежала старший секретарь.
– Это пришло из Кендии, королева, – произнесла она, протягивая Хэсине камышовую трубочку, запечатанную глиной и перевязанную бечевкой.
Руки Хэсины на секунду застыли. Потом она высвободила глиняную крышечку из-под бечевки и сняла ее. Из трубочки выпал пергаментный свиток.
Она развернула его и прочитала текст, написанный на общем языке.
Королеве Яня.
Мы получили ваше предложение о проведении переговоров и принимаем его. В первый день одиннадцатого месяца мы будем ждать вас на берегах Черного озера. Мы надеемся, что вы посчитаете эту нейтральную территорию подходящим местом для встречи. Вы можете привести с собой шесть спутников на ваш выбор, но не больше.
Записано переписчиком по имени Цзикан,
продиктовано евнухом по имени Тасен
по приказу Огнедышащего Дракона, Наследного Принца Шахрина, Пятого Носителя Этого Имени.
