Часть 9
Приморск, 2016

Патологоанатом Рома Макаров, работавший в городской больнице, тридцатилетний, но уже начавший лысеть плотный мужчина с выпуклыми голубыми глазами, придававшими его круглому лицу удивленный вид, пришел в кабинет Германа после обеда и протянул ему заключение:

— Ты был прав, мой дорогой почти коллега, — радостно сообщил он Боростовскому. — Эти смерти носят криминальный характер.

— Почему «почти коллега»? — удивился онколог. — Мы с тобой учились в одном мединституте, я иногда списывал у тебя работы.

— И все же патологоанатом не совсем врач, — усмехнулся Рома. — Хотя, знаешь, есть такой анекдот… Терапевт все знает, но ничего не умеет, хирург все умеет, но мало знает, патологоанатом все знает и все умеет, но уже поздно.

Герману почему-то стало грустно, но из вежливости он растянул губы в улыбке.

— Точно. Поэтому и пришел к тебе. Как хирург-онколог я знаю мало. По сравнению с тобой, конечно.

Рома сел к окну, взял помятую газету, которую Боростовский никак не мог прочитать, и принялся ею обмахиваться.

— Эй, дружище, результаты-то я узнаю? — встрепенулся Герман. — Не дай бог еще заснешь в кресле.

— Водички холодной дашь — скажу, — пообещал Рома и подмигнул.

— Вымогатель, — Боростовский открыл маленький холодильник, который давным-давно приволок из дома, купив огромный, современный, и тысячу раз задавая потом вопрос, зачем эдакая громадина нужна ему, холостяку. — Вот, держи, — он плеснул в граненый стакан газированную воду. — Холодная, аж стекло запотело.

Макаров выпил залпом, икнул, извинился и сразу посерьезнел.

— Возвращаюсь к тому, с чего начал, мой дорогой, — заговорил он, — повторяю, ты прав на все сто. Взять хотя бы Аркадия Петровича. Наверное, он скрывал от подчиненных диагноз, черным по белому написанный в его медкарте, — аллергия на апельсины. Уверен, если ты спросишь у Галины, она пожмет плечами, но вспомнит, что шеф никогда не употреблял сей заграничный фрукт.

Онколог хрустнул пальцами.

— Так-так, продолжай, — умоляюще попросил он.

— Однако кто-то знал о диагнозе и смазал края кружки, из которой пил только босс, апельсиновым маслом, — произнес Роман. — Лекарств, которые Аркадий наверняка носил с собой на всякий пожарный, при нем не оказалось. Отсюда вывод: этот кто-то забрал лекарства, потому что желал его смерти. Впрочем, убийцу легко вычислить, это ясно даже мне, патологоанатому судмедэкспертизы. В фирме Аркадия много камер, стоит только посмотреть, кто в нужное время заходил в его кабинет.

— Так-так, — Боростовский кивнул. — А что с Татьяной?

— Тоже все просто, — отозвался коллега. — Ее заставили глотать перстень. Преступник постарался не оставить улик, однако, не желая засвечиваться, зажимал бедняжке нос и рот вязаными толстыми варежками, по сути, задушив ее. Волокна от варежек я оставил себе. Его вы тоже найдете. В аэропорту много камер, к тому же они наверняка пытались пройти контроль.

Герман пожал плечами. Он очень сомневался, что убийца, такой осторожный при выборе способа устранения, засветился на камерах. Но перечить Роме Боростовский не собирался. Приятель и так многое прояснил. Оставался несчастный дядя Еся… Может быть, он умер от испуга?

— Понятно, дальше, — нетерпеливо проговорил онколог.

— А ты не лезь поперед батьки в пекло, — осадил его патологоанатом. — С ювелиром тоже полный криминал, правда, странно, как это он не скончался раньше, — Макаров скривился. — Слушай, ты давно знал его. Как он не помер от чайка, которым потчевал себя, вероятно, каждый божий день? Ты видел его цвет? Черный, как смола. Во-первых, крепкий, как водка, во-вторых, дешевый и паршивый. Вкус такой, с позволения сказать, субстанции наверняка отвратительный.

— Ему плеснули что-то в чай? — Боростовский почесал коротко стриженный затылок.

Рома покачал головой, круглой как мяч:

— Отнюдь. И по голове никто тоже не бил. Внешне у старичка ювелира нет никаких повреждений, но… Впрочем, пойдем покажу, как говорится, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.

Онколог послушно пошел за ним. Спускаясь в лифте на первый этаж, он внутренне поежился. Еще на студенческой практике ему труднее всего давалось посещение морга и присутствие на вскрытии. Он вспомнил, как в первый раз чуть не упал в обморок, когда профессор Обручев, откинув простыню с трупа и продемонстрировав им обнаженного пожилого мужчину, торжественно объявил:

— Скончался от цирроза печени. Сейчас мы с вами подтвердим этот диагноз.

Ловко орудуя скальпелем и еще какими-то приспособлениями, он быстро выпотрошил тело. В самые страшные моменты Герман просто закрывал глаза, но когда профессор поднес разложившуюся печень алкоголика к самому его носу, студент пошатнутся и лишь усилием воли заставил себя остаться на ногах.

— Плохо, молодой человек, — заметил Обручев. — Если вы так боитесь мертвых, как же будете лечить живых?

Тогда Герман промолчал, хотя мог не согласиться. Его сокурсница Светка мертвых не боялась нисколько, потому что подрабатывала в морге санитаркой до поступления в вуз. Однако эта самая Светка была последней по успеваемости, а что касается фармакологии, сия наука не давалась ей вообще, и все грозило закончиться для нее плачевно, если бы не сердобольные преподаватели, жалевшие девушку и ставившие ей тройки: все же из неблагополучной семьи, таким надо давать шанс в жизни. Онколог знал, что Света свой шанс не использовала. Гены взяли свое, и ее уволили из поликлиники за пьянство.

— Ты вообще меня слушаешь, коллега?

Герман, погруженный в воспоминания, не заметил, как оказался в морге, даже не ощутил едкого запаха формалина.

— Сам полюбуйся.

Макаров подошел к топчану, на котором лежало тело, укрытое с головой, и взглянул на бирку на желтой ноге.

— Вот твой ювелир, — он откинул простыню, и онколог поморщился. Казалось, при жизни дядя Еся выглядел полнее и выше ростом. Смерть истощила его, иссушила и превратила в маленькое, сморщенное существо.

— Внешне действительно повреждений нет, — констатировал Роман, — но посмотри на это, — он указал на еле заметное пятнышко на шее.

— И что это, по-твоему? — поинтересовался Герман.

— По-моему, это след от электрошокера, — пояснил Макаров. — Возможно, ювелира не хотели убивать, решили только ограбить. Однако у дедушки оказалось больное сердце. Одного прикосновения хватило, чтобы отправить его на тот свет.

Герман порылся в кармане и достал пятитысячную купюру.

— Я всегда считал тебя лучшим патологоанатомом в городе и не ошибся. Ты заслужил вознаграждение. В принципе ты не был обязан делать все это для меня, однако сделал. Держи.

— Только ради моей женушки, которая каждый год молит о какой-нибудь дорогой покупке, — Роман ловко сунул купюру в карман. — Как я понял, Аркадия уже предали земле. С дядей Есей тоже все ясно. Через три дня прибудет его племянница из Израиля, которая горит желанием забрать дядю на историческую родину. Мне кажется, ей плевать, своей ли смертью он скончался. Больше всего она интересовалась его жилплощадью и счетом в банке. Так что здесь решай по совести. Скажешь полиции, что старичка прикончили, — твое дело, не скажешь — покойник тихо и мирно отправится в Землю обетованную без расследования. Насчет девушки… Полиция дала распоряжение пока не выдавать ее для похорон, хотя жена этого Аркадия — ох и стерва, скажу тебе! — посылала на их и мою головы громы и молнии.

— Отлично, — доктор сунул коллеге в карман вторую купюру. — Хочу внести скромный вклад твоей Вере на новое платье.

— Волшебник, — иронично заметил Роман и ушел, словно растворившись в коридорах больницы. Боростовский придвинул к себе мобильный, лежавший на столе, и поискал в контактах телефон Гали. Она откликнулась сразу, будто ежесекундно ждала его звонка:

— Герман? Ты что-нибудь выяснил?

— Это не телефонный разговор, — начал доктор и не ошибся, потому что в его кабинет, улыбаясь, вошла Лидия Афанасьевна, как всегда, густо и безвкусно накрашенная и разодетая, как рождественская елка. Вся больница знала, что она давно имела виды на холостого врача и добивалась его с настойчивостью пушечной артиллерии.

— Жди меня и никуда не уходи, я скоро буду, — Герман быстро отключился, но Лидия Афанасьевна успела услышать последнюю фразу.

— Кого это вы просите подождать? — игриво спросила она. — Любимая женщина?

— Знакомые, — отмахнулся Боростовский. — Попросили провести консультацию. Милая Лидия Афанасьевна, вы меня подмените сегодня во второй половине дня?

Ее полное лицо с ярко-красными щеками расплылось в улыбке.

— Для вас я готова сделать гораздо больше, чем вы думаете, Герман Борисович, — она облизнула губы, смазав толстый слой помады, и, подойдя к нему, прижалась потным плечом. — Я готова подменять вас вечно, если вы хотя бы однажды пригласите меня просто попить чаю вдвоем. Это ведь ни к чему не обязывает, правда?

Герман взял ее за руку. Кольцо с огромным сапфиром больно укололо тыльную сторону ладони.

— Ну, разумеется, чай мы с вами выпьем, — пообещал он, вполне отдавая себе отчет в том, что от этой дамы так просто не отделаешься. Она слишком назойлива, к тому же злопамятна. Придется как-нибудь составить ей компанию и вежливо дать понять, что у них никогда ничего не выйдет. Да, именно вежливо отшить, если у него получится. Он знал, что по больнице ходили слухи, будто женщина вознамерилась во что бы то ни стало женить его на себе и придумывала тысячи способов осуществления своего плана. Да, придется быть начеку. С ней легко влипнуть в историю или стать участником скандала. Но об этом он подумает потом, когда спасет Галю. А сейчас без помощи этой намалеванной куклы для чайника ему не обойтись.

— Когда же вы поведете меня в кафе? — кокетливо спросила она, поправляя сложное сооружение на голове, с которым по высоте могла соперничать только Эйфелева башня. — Что, если это будет «Глечик»?

Лидия Афанасьевна родилась и выросла в Киеве и поэтому обожала украинскую кухню.

— Вы же знаете, я не имею ничего против, — он отпустил ее руку и поклонился. — А теперь вынужден откланяться. Все назначения для моих больных возьмете у Жанны.

— До свидания, Герман… Борисович, — Лидия Афанасьевна сделала многозначительную паузу между именем и фамилией, словно между ними уже возникла какая-то близость. — Можете не беспокоиться. Я все устрою как надо.

В этом он не сомневался. Несмотря на кучу недостатков, врачом она была отменным.

— Спасибо, Лидия Афанасьевна.

Махнув рукой, онколог помчался к машине и уже через десять минут с волнением подъезжал к своему дому. Поднимаясь по лестнице, мужчина боялся, что эта хрупкая, совершенно необыкновенная девушка не дождалась его, ушла, и сейчас он снова войдет в пустую квартиру, и лишь преданный пес бросится ему навстречу. Однако Галя оказалась верной своему обещанию. Открыв дверь, она улыбнулась, но в черных глазах, как за шторами, пряталась тревога.

— Тебе удалось что-нибудь узнать? — поинтересовалась Лопатина. Он с облегчением скинул летние ботинки и прислонился к стене.

— Только то, что твой перстень ни в чем не виноват и заслуживает снисхождения. Его незачем подвергать смертной казни через утопление или отрубание головы. Пусть живет и долгое время радует людей. А легенды о нем пусть рассказывают дети по ночам как страшилки.

Ее черные, как южная ночь, глаза расширились:

— Не виноват? Что это значит?

— Позволь, я все расскажу, когда выпью чаю, — попросил Герман. — Я ужасно голоден.

Она всплеснула руками:

— Какая же я эгоистка! Болтаю, словно, кроме меня, здесь больше никого нет. Сейчас я сварю пельмени собственного приготовления. Ты любишь пельмени?

— Обожаю, — с чувством сказал он, не кривя душой. В былые времена бабушка часто готовила это блюдо. Ему было приятно, что девушка, дожидаясь его, позаботилась об обеде.

Судя по всему, во время приготовления кушанья Ральфу тоже перепало, потому что пес, умиротворенный, лежал на подстилке и лишь лениво открыл один глаз, чтобы хотя бы так поприветствовать хозяина.

— Быстро же вы подружились! — усмехнулся Герман.

— Я животных люблю, и Ральф это почувствовал, — пояснила Галина. — Иди, пельмени уже готовы.

Увидев на тарелке аккуратно вылепленные пельмени, посыпанные укропом и политые топленым маслом, доктор сглотнул слюну. Именно так делала его бабуля… А если Галя добавила еще и чеснок, который редко кто кладет…

— Моя мама любила с чесноком, — словно угадав его мысли, сказала девушка. — Я сделала по ее рецепту. Надеюсь, тебе понравится.

Он сел за стол и набил рот пельменями, с наслаждением глотая душистый сок.

— Понравится ли! Да ты волшебница!

— Почему? — удивилась она.

— Да потому что моя бабушка именно так и готовила это блюдо! — еле проговорил он, прожевывая пельмени. — Обалденно вкусно!

— Мне очень приятно это слышать, — она потупилась. — Надо же — не думала, не гадала, нечаянно попала. Ты ешь, ешь.

Он смолотил все, что ему предложили, запил ароматным чаем и, вытерев губы, посмотрел на Галю.

— А теперь нам предстоит долгий и серьезный разговор, Галочка. Пойдем в гостиную.

Она покорно отправилась за ним и снова опустилась в удобное кресло.

— Сегодня мне удалось выяснить очень много, — начал Герман. — Прошу тебя, выслушай и, если с чем-то не согласишься, смело выражай свои мысли. Мне кое в чем нужно разобраться. Но в одном я уверен: перстень не обладает никакой колдовской силой. Это красивая легенда, но кто-то, знающий о ней и решивший завладеть драгоценностью, умело на этом играет. Начнем с того, что твой шеф был убит.

Она ахнула, и длинные черные ресницы затрепетали: — Аркадий Петрович? Но ему поставили диагноз…

Ни о каком убийстве речь не шла…

Боростовский наклонил голову:

— Правильно. Никто не стал копаться в этом деле, потому что не было никаких зацепок. Скажи, ты знала, что Аркадий страдал аллергией на апельсины и они ему были категорически противопоказаны? Употребление могло привести к отеку легких.

Лопатина нервно глотнула, прежде чем ответить:

— Нет, не знала, хотя можно было догадаться. Когда устраивали корпоратив, шеф заявлял, чтобы апельсины не покупали: якобы он их терпеть не может. Если бы он их просто не любил, вряд ли запрещал бы покупать. Ну, не ел бы — и все тут. Но он категорически — слышишь — категорически запрещал приносить их в офис. Кстати, — она подняла вверх указательный палец, — когда я обнаружила тело, в кабинете стоял слабый запах апельсинов.

— Что и требовалось доказать. Кто мог знать об аллергии? — поинтересовался Герман, нежно дотронувшись до ее руки. — Ты догадываешься, зачем я спрашиваю? Если несколько человек — один из них убийца.

Галя с волнением накручивала локон на палец и морщила гладкий лоб:

— Трудно сказать. Наверняка знала жена Ирина.

Кстати, ей была выгодна смерть Аркадия.

Боростовский взял ее руку в свои и сжал:

— Думаешь, ревность? Галя пожала плечами:

— Почему бы и нет?

— А Татьяна? Татьяна знала о его болезни? — спросил онколог взволнованно, и Лопатина взглянула на него с удивлением:

— Для тебя это так важно?

— Разве найти убийцу неважно? — Врач закусил губу. — Мне кажется, его смерть была более выгодна Татьяне. Она хотела сбежать с любовником, а Аркадий мог воспрепятствовать этому.

— Каким же образом? — удивилась девушка. Мужчина потер нос:

— Не знаю… Сразу трудно сообразить. Ну, например, перед отъездом забрать у нее весь антиквариат, позвонить в аэропорт, где у него наверняка были свои люди, помешать улететь… Ее же заставило что-то спешно покинуть квартиру, даже не дождавшись тебя.

Лопатина покачала головой:

— Это ничего не объясняет.

— Согласен, — Герман бережно положил ее руку к ней на колено и встал. — Поехали в фирму. Упросишь охранника взглянуть на записи с камер. В день, когда ты обнаружила тело, кто-то должен был тебя опередить, чтобы плеснуть апельсиновое масло ему в кофе.

Галя сразу вскочила и пошла в прихожую:

— Да, ты прав. Это поможет нам решить головоломку.