Глава 3
Запорожье, 1977
Владимир Горячев сидел в своем просторном кабинете во Дворце спорта и в который раз вертел в руках кубки, стоявшие на его столе. Он всегда делал так в минуты крайнего волнения. Вся продуманная до мелочей операция летела к черту, телефон на том конце провода молчал, а ведь он почти все уладил. Господи, ну почему никто не отвечает? Крутанув еще раз диск — так, на всякий случай, — Владимир бросил трубку на рычаг и погрузился в невеселые думы. Вся история этого необычного знакомства встала перед глазами. В дом Нонны Борисовны его пригласил московский приятель-пианист. Горячев сначала отказывался — к музыке он не имел никакого отношения, а судя по рассказам, у Поляковой бывали только музыканты. Однако друг уговорил его.
— Сиди и притворяйся, что в восторге от хозяйки, даже если старушка не вызовет у тебя ничего, кроме смеха. Знаешь, на старости лет она полюбила хвальбу больше всего на свете. Кстати, ты когда-нибудь слышал ее живьем?
Горячев покачал головой. Теперь он жалел, что не пошел на концерт Нонны Борисовны, когда однажды ей вздумалось посетить Запорожье. Что теперь он скажет, если она спросит, видел ли гость ее на сцене в родном городе?
— Это ничего страшного, если ты ее не слышал, — ободрил его приятель. — Могу тебе расписать, что нас ждет в ее хоромах. Сначала старушенция сыграет на пианино и споет, потом мы сядем за стол, который соорудит ее приемная дочь.
— У нее есть дочь? — рассеянно спросил Владимир, думая о другом. Друг кивнул:
— Да, Ниночка. Весьма любопытная особа. Типичный выходец из глубинки, хотя Нонна давно удочерила ее и дала образование. Нина трудится инженером в каком-то институте, однако деревня из нее до конца не вышла. Знаешь, как говорят: девушка из деревни выйдет, но деревня из девушки… Впрочем, сам увидишь. На ней самое нарядное платье сидит как на козе седло. Наверное, поэтому бедняжка никак не может найти суженого-ряженого. В доме ее матери бывает в основном богема, которой такие девушки неинтересны.
— А я не буду смотреться как инородное тело? — поинтересовался Владимир. Приятель расхохотался:
— Ну что ты! Во-первых, ты не тракторист, а директор Дворца спорта, пусть и в Запорожье, во-вторых, ты относительно молод и довольно красив. Старушка таких любит.
Горячев махнул рукой и решил пойти в гости. Возможно, жизнь предоставляла ему единственный случай побывать в квартире известной певицы, ученицы Станиславского и учителя тех эстрадных артистов, которых он уважал.
— Ладно, уговорил.
Так директор Дворца спорта оказался в Левшинском переулке, восемь. Его поразила огромная квартира с высокими потолками. Там, в Запорожье, он жил в обычной хрущевке-распашонке и такие хоромы видел только в зарубежных фильмах. Значит, есть счастливчики и в СССР! Нонна Борисовна встретила гостей с распростертыми объятиями. Горячев отметил про себя, что для своих семидесяти она еще неплохо выглядит: выкрашенные в черный цвет густые волосы, модная стрижка, наверняка сделанная лучшим парикмахером Москвы, дорогое платье, которое купишь разве что в «Березке», и — что его особенно поразило — множество драгоценностей в ушах и на пальцах. Переливаясь в свете огромной люстры, камни играли всеми цветами радуги. Горячев был так ослеплен — и в прямом, и в переносном смысле — богатством, что не сразу обратил внимание на серенькую пожилую женщину с круглым невыразительным лицом, довольно полную для своих лет, которая скромно сидела в углу.
— Это моя Ниночка, — представила ее Нонна. — Дорогая, пора накрывать на стол. Пока ты будешь это делать, мы с гостями немного помузицируем.
Нина незаметно исчезла на кухне. Полякова села за старинный рояль, сильными руками взяла несколько аккордов.
— Ну что, друзья мои? Русская народная. «Вдоль по Питерской».
Женщина заиграла и запела. Голос у нее был звучным, мощным, и Владимир погрузился в мелодию, поморщившись, когда вступили ее ученики. По его мнению, они все портили. Он бы предпочел слушать ее одну, наслаждаться переливами необычного голоса, однако ватага, пришедшая в гости, тоже хотела петь. Когда они закончили, Горячев продолжал сидеть с закрытыми глазами, пребывая в блаженном состоянии. Он очнулся, когда хозяйка взяла его за руку:
— Что с вами?
Владимир улыбнулся, и правильные черты его красивого лица просветлели.
— Говорят, ангелы хорошо поют, — начал Горячев, — но никто никогда их не слышал. Мне кажется, что сегодня случилось чудо. Я услышал ангела.
Он видел, что комплимент попал в цель. Хозяйка улыбнулась, показав ровные белые зубы, наверняка вставные.
— Какие милые вещи вы говорите! Но, насколько я поняла, вы не музыкант?
— Да, я скромный директор Дворца спорта в Запорожье, — признался Владимир, — однако это не мешает мне любить и ценить музыку, особенно если она хороша.
Ярко-красные губы продолжали улыбаться.
— Знаете что, — вдруг предложила Нонна, — приходите-ка ко мне завтра вечерком. Мы будем вдвоем с Ниночкой. И если вам действительно по нраву мое пение, я спою только для вас.
Такого поворота мужчина не ожидал. Подумать только, известная певица приглашает его в гости!
— Так вы придете? — капризно поинтересовалась она. Горячев взял ее руку с наманикюренными ногтями и нежно поцеловал.
— Приду ли! Как вы можете такое спрашивать?
— Прекрасно, жду вас в шесть часов вечера.
Пока они болтали, Ниночка уже накрыла на стол. Чего здесь только не было! На белой скатерти красовались все дефицитные продукты: сыр, копченая колбаса, красная и черная икра, красная рыба. Владимиру хотелось накинуться на все и полностью опустошить тарелки, но приходилось сдерживаться. Он наблюдал, как ела Нонна — очень изящно, благородно, — и старался ей подражать. Завтра! Только бы скорее наступило завтра! У этой дамы наверняка масса влиятельных знакомых, которые помогут ему перебраться в Москву. Он не замечал взглядов, которые бросала на него Нина. Завтра, завтра, скорее бы завтра!
И завтра наступило, правда, ему показалось, несколько позже, чем обычно. Еле дождавшись шести часов, Владимир купил самый дорогой и красивый букет цветов и помчался в Левшинский переулок. Нонна ожидала его в строгом черном костюме, шедшем ей и скрывавшем недостатки фигуры. Он поцеловал ее руку, пахнувшую дорогими духами, и заметил, что она напудрена: певица постаралась скрыть старческие пигментные пятна, разбросанные по кисти. Это вызвало в нем легкую тошноту, которую он сразу подавил, когда в глаза бросился огромный перстень с бриллиантом. Серьги в тон украшали мочки ушей.
— Проходите, мой дорогой, садитесь вот в это кресло, — пригласила Нонна. — Ну-с, давайте поговорим. Надолго вы приехали из Запорожья?
— Ненадолго, в командировку, однако зачем тратить время на неинтересные разговоры? — с придыханием заметил Владимир. — Вчера я не успел в полной мере насладиться пением. Ваши ученики все портили. А сегодня я шел и мечтал, как вы будете петь одна.
— Вот как? — Она снова продемонстрировала великолепные вставные зубы — прекрасную работу столичного дантиста. — Очень приятно. Ну, хорошо. В этом доме слово гостя — закон.
Она встала и легкой походкой подошла к пианино. Горячев устроился поудобнее, готовясь погрузиться в блаженство, и не сразу услышал шорох за спиной. Ниночка, как изваяние, стояла возле шкафа.
— Дорогая, через десять минут можно накрывать, — распорядилась Нонна. — Владимир, вас ждет торт «Птичье молоко». Надеюсь, вы его любите. Ниночка великолепно печет.
— Это мой любимый торт, — соврал Горячев: вообще-то он предпочитал «Пражский». Ниночка послала ему слабую улыбку и исчезла. Нонна сыграла вступление и запела романс на слова Тургенева. Сильное лирическое сопрано наполнило комнату. Когда она закончила, мужчина подскочил к певице, как голодный пес за подачкой, и впился в ее руку:
— Вы богиня!
— Правда? — Полякова снова взяла несколько аккордов. — Давайте попробуем вместе, например, какой-нибудь романс. Что вы знаете?
На его счастье, он знал «Я встретил вас».
— Учтите, у меня нет и одной сотой вашего дара, — признался он. — Боюсь, я только испорчу ваше божественное пение.
— Я преподаватель и слышала всякое, — отмахнулась она. — Ну же, давайте вместе.
Она проиграла вступление и запела. Он робко присоединился, стараясь попадать в ноты. На его удивление, старушка осталась довольна.
— Вы талантливее многих моих учеников, — она увидела, что Нина уже поставила чашки и чайник, и встала. — Жаль, что не учились музыке профессионально. Это большое упущение ваших родителей. Ну, пойдемте пить чай, а после снова помузицируем.
Владимир оглянулся в поисках Нины, но не увидел ее. Наверное, она не имела права садиться за стол, если мать не приглашала. Горячев даже не спросил об этой несчастной женщине. Нонна занимала его гораздо больше.
— Какие у вас драгоценности! — Он взял ее руку и поднес к свету. — Это уникальная бижутерия?
Хозяйка скривилась:
— Чтобы я надела стекляшки? Вы в своем уме, дорогой? Нет, все подлинное, досталось мне в наследство от матери-дворянки. Кое-что я купила в нашем ювелирном. Но чтобы бижутерия… Фи… Нет, вы обо мне плохо думаете…
Он не отпускал ее руки, вглядываясь в каждый камешек.
— Какая красота! Это все бриллианты?
— Да, бриллианты, — хозяйка вдруг надула губы. — Я вижу, мои драгоценности интересуют вас больше, чем я.
Он понял, что допустил оплошность, и покраснел.
— Господи, как вы могли такое подумать! — В каждое слово Владимир постарался вложить как можно больше искренности. — Пусть это бриллианты, но ни один не сравнится с вами.
Певица так любила лесть, что не почувствовала фальшивых ноток.
— Ладно, садитесь за стол и расскажите о себе.
В тот вечер они проговорили до полуночи. Разумеется, больше говорила она, а Владимир лишь с благоговением внимал, опомнившись, когда старинные часы с гирькой пробили двенадцать. Он мог сидеть и дольше, однако это было неприлично.
— Огромное спасибо за сегодняшний вечер, — прошептал он в коридоре, прощаясь. — Самый лучший в моей жизни.
Она кокетливо улыбнулась:
— Вы всегда желанный гость в моем доме. Приходите когда захотите.
Вернувшись в гостиницу, Горячев, находясь в блаженном состоянии, вдруг подумал, что тоже мог жить в этой прекрасной квартире. А что? Разве он недостоин? Бросить все к чертовой матери в Запорожье, рвануть в Москву, жениться на старой певице и сделаться наследником ее богатства! Разница в возрасте? Да бог с ней! За границей это не считается преступлением, да и в СССР нет законов, которые запрещали бы подобные браки. Люди будут коситься? Будут ненавидеть, избегать и шептаться по углам, что он женился по расчету? Да наплевать! Ее драгоценности перевесят все. А ее старость ему на руку. Когда Нонна отдаст концы, Владимир продаст золото и станет жить безбедно. Эта мысль понравилась ему, захватила все его существо, и он зачастил в Левшинский, правда, к сожалению, остаться с Нонной наедине больше не пришлось. Ученики приходили постоянно, менялись одни на других, и Горячев, к своему несчастью, отмечал, что старая певица более благоволит к молодым. Себя молодым он мог назвать с некоторой натяжкой. Ему уже перевалило за сорок, а вокруг Нонны вились такие же, как он, охотники за бриллиантами, только моложе и привлекательнее. Горячев загрустил, даже впал в депрессию, но продолжал упорно посещать певицу. Однажды, сидя за столом рядом с Ниной, он услышал, как та тихо произнесла, недоброжелательно глядя на мать:
— Ее век недолог. И тогда я стану наследницей всего этого.
Ельцова даже не произнесла, а прошептала крамольные слова, испуганно посмотрев на Владимира (получалось, она высказала вслух то, что таила в душе), однако мужчина впервые с интересом взглянул на эту женщину, которую прежде просто не замечал. Она была тенью великой матери — и только. Немного поразмыслив, он решил, что Ниночка права. Сколько еще осталось этой старушенции? Пусть она молодится, пусть следит за своим драгоценным здоровьем, но лекарство от старости еще не придумали, а посему ее век действительно недолог. И тогда, если ему повезет и он правильно все рассчитает, можно будет жениться на наивной дурочке Ельцовой, а потом потихоньку прибрать к рукам все драгоценности и стать хозяином не распашонки в Запорожье, а элитной квартиры в Левшинском. Горячев долго размышлял, как подступиться к старой деве, чтобы она ответила на его чувства, а приемная мать не рассердилась на них обоих и дала свое родительское благословение. Однажды он пришел к Нине с огромным букетом роз и начал с порога, не давая ей опомниться:
— Ниночка, я безумно люблю вас! Будьте моей женой!
Нонны не было дома, но бедная женщина все равно опешила и смутилась:
— Да в своем ли вы уме, Владимир Николаевич? Вы перепутали меня с матерью. Проходите в гостиную, она скоро придет.
— Мне не нужна ваша мать, я к вам, дорогая, — он театрально упал на одно колено. — К Нонне Борисовне я подбирался только для того, чтобы быть ближе к вам. Прошу вас, составьте счастье моей жизни.
Мужчина бросился обнимать ее, это было театрально, неправдоподобно, пошло, но Ельцова сдалась. Она позволила затащить себя в спальню… Так началось это нелепое ухаживание за женщиной, к которой он не чувствовал ничего, кроме отвращения. Во время визитов в Москву он обычно ссылался на срочные дела и не шибко радовал ее своими посещениями, даже когда старая певица умерла и некому стало наблюдать за ними. Однако со свадьбой все же следовало поспешить, не то — упаси боже — его невеста найдет себе другого. Половина поклонников Нонны, таких же охотников за бриллиантами, как и он, перекочевала в стан Ельцовой. Горячев с тоской думал, что теперь она заказывала музыку и могла в одну минуту прервать их отношения. В тот роковой день он выгреб из копилки все сбережения и побежал в ювелирный, чтобы купить кольца. Но Нина не обрадовалась такому повороту событий.
— Мне кажется, мы слишком торопимся, — сказала она. — Давай подождем.
Он скривился, чувствуя, что добыча уходит из рук.
— Подождем чего?
Она пожала плечами:
— Не знаю, чего и сколько. Понимаешь, Володя, я не ощущаю от тебя тепла. Ты ведешь себя со мной так, будто я тебе не совсем приятна, и в то же время делаешь предложение. Неужели все из-за Нонниных побрякушек?
Раздосадованный, что эта простушка его раскусила, Горячев отвернулся к окну, чтобы женщина не видела выражение его лица:
— Чушь, полная чушь! Я и сам человек небедный, занимаю хорошую должность. Стал бы я так унижаться из-за каких-то драгоценностей! — усилием воли изобразив обиду, он продолжал: — Впрочем, если у тебя появился кто-то другой, я мешать не буду. Только скажи — и больше меня не увидишь.
Он пристально смотрел на нее, следил за каждой гримасой и понимал: женским чутьем она чувствует, что он ее не любит, но боится упустить момент. Когда и где еще встретится настоящий жених?
— Подожди, не кипятись, — Ельцова села в широкое кожаное кресло. — Я не отвергаю твое предложение, всего лишь предлагаю подождать. За это время я во всем разберусь и не сделаю ошибку.
На кончике его языка вертелось бранное слово, однако он сдержался и пожал плечами:
— Ладно, поступай как хочешь. Я готов ждать.
— И еще, Володя, — Нина покраснела. — Мы не будем больше спать вместе. Я могу забеременеть.
— И прекрасно, — улыбнулся Горячев. — Я взрослый мальчик и знаю, что от этого иногда случаются дети.
— Пока я во всем не разберусь, мне это не нужно, — оборвала его Ельцова. — А теперь, прошу тебя, уходи. Через пару дней я позвоню, обещаю. Когда у тебя заканчивается командировка?
— Как раз через пару дней, — с неудовольствием ответил он. — Ты специально не хочешь видеться со мной?
— Не говори глупости, — она резко встала, вышла в прихожую и открыла дверь. — Я всего лишь прошу отсрочку. В моем возрасте, прежде чем сделать опрометчивый шаг, всегда нужно хорошо подумать.
Тогда он не стал с ней спорить, послушно ушел и, как мальчишка, ждал ее звонка, однако она не позвонила…
— Владимир Николаевич! — В дверь заглянуло испуганное лицо секретарши, довольно смазливой и толковой. — К вам гости.
— Кто еще пожаловал? — буркнул директор. — Скажи, я никого не принимаю.
— Они из московской милиции, — протянула она. — Сами понимаете…
— Да, зови их, — он почесал седеющий затылок и придвинул к себе листок бумаги. Через минуту в кабинет вошли двое — коренастый мужчина лет сорока с утиным носом, который он постоянно поглаживал, и молодой парнишка с белобрысым чубом.
— Следователь московского ГУВД Петрушевский, — отрекомендовался первый. — Это сотрудник оперативного отдела Виктор Сарчук.
Анатолий заметил, что в красивом лице Владимира ничего не дрогнуло. Неужели он тоже невиновен?
— Так, я вас слушаю, — Горячев наклонил голову. — Извините, но я даже представить себе не могу, чем вызвал интерес московских следователей. Ко мне и местные-то ходят только для того, чтобы посмотреть соревнования.
— Ну, соревнования мы смотреть не собираемся, — резко сказал Петрушевский и ткнул ему под нос какую-то бумагу с печатями. — Сейчас в вашем кабинете будет произведен обыск. У нас имеются все соответствующие на него разрешения.
Теперь директор побелел как полотно. По худым щекам градом заструился пот.
— В чем меня подозревают? — прошептал он, лихорадочно вспоминая, какие нарушения были в его вотчине в последнее время.
— Вам знакома Нина Ельцова? — спросил Анатолий. Горячев, услышав имя и фамилию своей предполагаемой невесты, подавился слюной:
— Знакома. А в чем дело?
Петрушевский вежливо ждал, пока он прокашляется, даже любезно налил ему стакан воды. Приняв его трясущимися руками, Владимир стал пить. Зубы противно клацали о стекло, а мозг лихорадочно работал. Почему они здесь? Усилием воли он взял себя в руки и как можно спокойнее поинтересовался:
— Вы так и не сказали, в чем дело. Не Нина же прислала вас сюда. Ей стоило позвонить…
— Вы прекрасно знаете, что она никому никогда не позвонит, — молодой оперативник смотрел на него с презрением.
— Не позвонит? Почему? — удивился Владимир.
Сарчук сплюнул прямо на пол:
— Да потому что вы убили ее.
— Нина убита? — Горячев сжал голову руками. — Но этого не может быть! Вы меня разыгрываете…
— Да, специально тратим на это драгоценное время, — буркнул Анатолий и пригласил в кабинет незнакомых мужчину и женщину. — Это понятые. Виктор, начинай обыск.
Владимир растерянно смотрел, как мент со смешным белым чубчиком переставляет кубки, роется в грамотах. «Они ничего не найдут», — мелькнуло в его голове, однако через десять минут из-под медного бюста Ленина Сарчук торжественно извлек записную книжку Владимира.
— Скажите, это ваше?
— Разумеется, мое, — не стал запираться Горячев. Впрочем, это было бессмысленно.
— Понятно, — Виктор присел к Анатолию, и они принялись перелистывать страницы. — Сколько у вас знакомых! — заметил он недовольно.
— Их и должно быть много, — буркнул мужчина. — Я директор Дворца спорта. Впрочем, вы приехали не за этим. Как я понял, вы хотите обвинить меня в убийстве Нины? — Он снова плеснул себе воды. — Но клянусь, я и не думал ее убивать. Наоборот, я сделал ей официальное предложение, купил кольца и ждал ответа. Кстати, меня беспокоило, почему в обещанное время Ниночка не позвонила, и я несколько раз набирал ее номер, только никто не брал трубку. Скажите, это можно как-то проверить? Неужели я бы стал звонить ей, зная, что она мертва?
— Вы не поверите, на какие ухищрения идут преступники, — парировал Петрушевский, продолжая листать блокнот, и вдруг замер. — Виктор, смотри сюда, это уже интересно. Пожалуйста, черным по белому написано: «Нонна Полякова, бриллианты — двадцать, рубины — пять, янтарь — восемь, сапфиры — десять… Всего золота и так далее…» — он повернулся к директору: — Скажите, вы сосчитали драгоценности, которые украли у Ельцовой?
— Да нет же, — Владимир готов был расплакаться. Ну, какого черта он оставил эту запись? Какого черта? Сейчас на ее основании они выстроят свое обвинение, и ему не отвертеться. Им лишь бы кого обвинить, тем более раскрыть убийство в элитной квартире нужно как можно быстрее, наверняка торопит начальство, а тут подвернулась такая подходящая кандидатура.
— Да, я записал, что находится у Нонны, — признался Горячев, — но никого не убивал.
— Вы намеревались завладеть украшениями? — спросил следователь.
Владимир решил не отпираться от очевидного. Пусть будет что будет.
— Да, я намеревался жениться либо на старухе, либо на Нине, чтобы потом стать хозяином их добра! — выкрикнул он. — А что, оставлять все государству? И чем я хуже тех, кто, имея влиятельных покровителей, не трудится день и ночь подобно мне, и все равно разъезжает на машинах и отоваривается в валютных магазинах? Или одним можно все, а другим — ничего?
Петрушевский посмотрел на него с презрением. Перед ним сидел красивый высокий самец с правильными чертами лица, большими серыми глазами, густой, уже начинающей седеть шевелюрой, занимающий хорошую должность, на которую без покровительства, кстати, тоже не попасть, и с неплохой зарплатой, но этого ему было мало. Он хотел всего и сразу.
— И Нина дала согласие стать вашей женой? — усмехнулся Виктор. — Видите ли, для нас это звучит странно, потому что, прежде чем приехать сюда, мы навели о вас справки. Вы уже двадцать лет в законном браке и воспитываете двоих детей. О вас отзываются как о примерном семьянине, из чего мы сделали вывод, что с законной супругой вы на данную тему еще не разговаривали.
— Допустим, не разговаривал, — согласился Горячев. — Но, уверяю вас, этот вопрос решился бы у нас очень быстро. Наш брак давно дал трещину. Мы пытались сохранить его ради детей, и вот настало время, когда они выросли и уехали учиться в разные концы страны, а мы остались бок о бок, два чужих человека. Она не стала бы препятствовать устройству моей жизни, поверьте.
— И все же, если бы у вас с Ниной было серьезно, вы бы давно сказали об этом жене, — не согласился с ним Виктор. — Мы навели справки и о ней. Вам нечего ее бояться, она не ваш начальник, наоборот, просто домохозяйка, которая живет за ваш счет. Впрочем, такие бывают самыми ярыми борцами за сохранение брака, — он вдруг улыбнулся, но улыбка вышла недобрая — просто растянулись уголки губ. — В нашей практике был один случай. Мужчине дважды удалось жениться. Меня часто спрашивают: как? Легко. Он сделал вид, что потерял паспорт, потом явился к паспортистке с бутылкой шампанского и коробкой конфет, и женщина не проверила его семейное положение. Таким образом, он преспокойно получил чистый паспорт и женился снова. Так у человека появилась вторая жена в Киеве, а первая радовала его в Ленинграде. Обеих звали Оксанами, однако он утверждал, что выбирал не специально — так получилось. Его работа была связана с командировками, поэтому долгое время они не знали о существовании друг друга. Если бы он не совершил преступление, возможно, ему удалось бы скрывать двоеженство еще дольше.
Горячев дернулся. Его покрасневшие от напряжения веки затрепетали, как крылья мотылька.
— Я понимаю, куда вы клоните, — выдавил мужчина, — но клянусь вам, я не собирался совершать ничего противозаконного. Моя жена Лида обязательно бы все узнала — в свое время. Что касается Нины, еще раз повторяю — я ее не убивал. Сейчас вы мне рассказали о преступнике, но я не преступник и никогда им не был. Вы, как профессионалы, наверняка найдете доказательства.
Что-то подсказывало Сарчуку, что этот альфонс не врет, и тем не менее он казался таким мерзким, вызывал такое презрение, что не возбудил ни капли жалости, и оперативник обрадовался, когда Анатолий распорядился задержать Горячева. Впервые ему не хотелось помогать человеку доказывать невиновность. Те же самые чувства испытывал и Петрушевский.
— А если бы вы скончались раньше Нины, что сталось бы с ее драгоценностями, за которыми вы так охотились? — с насмешкой спросил он. Владимир взъерошил волосы:
— Я все продумал. Мне удалось бы уговорить Нину оставить все моим детям, а не сестрице, которая позволила бы их пропить своему сожителю. Я не бросил бы первую семью без средств к существованию.
Омерзение, которое испытывал следователь к подозреваемому, продолжало нарастать. Он с удовольствием засадил бы его за решетку, но виновность нужно было доказать, и они с Сарчуком принялись за работу, однако доказали обратное. В день убийства Нины во Дворце спорта проводились областные соревнования, директор, естественно, был на месте, и главное — его видели сотни людей. Когда Петрушевский сообщил Горячеву, что он свободен и милиция больше не имеет к нему претензий, Владимир довольно улыбнулся.
— Я с самого начала говорил правду, — его серые глаза вдруг забегали из стороны в сторону. — Могу ли я задать вам один вопрос, прежде чем уйду отсюда?
— Разумеется, можете, — кивнул Анатолий. — Я вас слушаю.
Мужчина немного помялся, потрогал нижнюю губу, вероятно, волнуясь, и поинтересовался с заиканием:
— Скажите, кому достанутся ценности Ниночки, когда вы отыщете настоящего преступника?
Сарчук откинулся на спинку стула. Петрушевский непроизвольно потрогал утиный нос. Такого поворота никто не ожидал.
— Это вещественные доказательства, вещдоки, слышали такое слово? — пояснил ему Виктор. — Они будут находиться у нас до окончания следствия.
— А потом? — настаивал Горячев.
— Потом они перейдут к ближайшим родственникам Ельцовой, — добавил оперативник, удивляясь его назойливости. — Еще вопросы есть?
Владимир снова помялся.
— Видите ли, сестрица покойной при жизни ее не жаловала, — признался он. — Ниночка редко ходила к ней в гости, потому что ее звали только тогда, когда им были нужны деньги. Бедняга содержала эту семью. Если им достанутся уникальные драгоценности, Шаповалов все продаст и пропьет в один день.
Виктор сжал кулаки, еле сдерживая себя. Ему до смерти хотелось врезать по этой сытой роже. «Влюбленного» в Ниночку жениха не беспокоило, как была убита его невеста, когда похороны и какую посильную помощь он может оказать. Директора волновало лишь одно: золото уплывало из рук, золото, на которое он потратил массу времени и сил. Оперативника посетила крамольная мысль: беднягу Нину, решись она выйти замуж за Горячева, ожидало горькое разочарование в браке, если не смерть. Владимир мог устроить несчастный случай нелюбимой жене, завладеть наследством и вернуться к первой супруге.
— Если Шаповалов, как вы выразились, пропьет все в один день, это его право, — резко заметил Виктор. — В данном случае закон не на вашей стороне. И это даже не обсуждается.
— Но вы, так сказать, можете посодействовать, — Владимир угодливо склонился над ним. — Я в долгу не останусь.
Сарчук вздохнул и стал медленно вставать со стула, сжимая кулаки.
— Пошел вон! — тихо, но грозно сказал он директору.
— Что? — поначалу Горячев будто не расслышал.
— Пошел вон! — повторил Виктор уже громче и для наглядности постучал по столу. — Если я еще раз увижу тебя на горизонте, посажу за мошенничество.
Лицо Владимира вытянулось и побледнело.
— Да, ты не убивал Ельцову! — гремел оперативник. — Однако на своей должности ты наверняка изрядно накосячил. Такие, как ты, имеют о порядочности самые смутные представления. И если ты не хочешь, чтобы мы послали проверку в твой Дворец спорта, вали отсюда, да поскорее, и забудь про драгоценности Нонны Борисовны. Они никогда — слышишь — никогда тебе не достанутся!
На его удивление, Горячев рассмеялся.
— А это мы еще посмотрим, — проговорил он весело. — Вы не последняя инстанция, к которой я могу апеллировать. Так что ищите золото, да потщательнее, а я обращусь к другим.
— Ты, кажется, плохо расслышал, — Виктор поднял со стола тяжелую пепельницу. — Клянусь, если ты сейчас же не уберешься…
— А вот теперь я привлеку вас за угрозы, — ехидно произнес директор и растаял в коридоре.
Сарчук подошел к окну и распахнул его. Ему не хватало воздуха.
